Синий бархат. Глава III

— Как вы божественны! — восклицает мистер Хоули.

Он только что вошел. Я сижу в кресле одна, в одиночестве, в маленькой гостиной в его большом доме на Сассекс Гарденс, [фешенебельная улица в районе Паддингтон, в центре Лондона] и думаю о Найджеле, своем муже. Дрожу ли я сейчас? Мне не хочется дрожать под взглядом мистера Хоули.

На вид он крепкий, красивый мужчина. Высокая, статная фигура, решительный взгляд. Взгляд, который олицетворяет у человека успех. А успех — это и есть мужчина. Он стоит у камина, приняв мужественную позу. Подбородок высоко поднят, рот сжат, усы подкручены, глаза неотрывно смотрят на меня.

— Более чем изысканно, не находите? Я знал, что вы что-то из себя представляете, но это больше, чем я ожидал увидеть.

И что же мне сейчас делать? Я что, девочка-подросток, чтобы поддаваться на эту неприкрытую лесть? Хозяин дома улыбается. Его губы приветливо изгибаются, но взгляд серых глаз остается твердым. В них вообще нет мягкости. Я отворачиваюсь в сторону, и смотрю на карту Африки на стене, на этот старый пожелтевший лист за стеклом.

— В таком случае, я рада, что превзошла ваши ожидания.

Он усмехается.

— Вы нашли карету удобной?

— Да.

— Вы не должны быть сложной, миссис Денби. У нас не должно возникать сложностей.

Затем он заговорил о погоде, потом вспомнил о Найджеле. Сказал, что я должна смириться со всем этим, принять все вещи, как они есть. Комната маленькая, не совсем напоминает гостиную, темные шторы задернуты. Захламлена памятными вещицами — на стенах коричневые фотографии с рядами школьников с белыми воротничками; большой диван перед камином; стол с сифонами и бокалами; рядом еще один столик с коробками сигар и сигарет...

В уме я представляю его в парике барристера, [одна из двух категорий адвокатов в Великобритании, которые ведут юридические дела] как он стоит и размахивает руками, словно щупальцами, когда делает заявления перед судом, и приводит свои аргументы. Сейчас он изучает меня. Меня, свою новую заключенную.

— Вам не кажется, что в комнате слишком жарко, миссис Денби?

— Что?

— Я спросил, не кажется ли вам, что в комнате слишком жарко.

— Не знаю.

— Я бы хотел, чтобы вы разделись. Хочу на вас посмотреть.

Я застыла на месте. Штора шевельнулась или мне показалось? На мгновения все замерло, нет никаких звуков, кроме тиканья обращенных ко мне больших старых часов.

— Я обязана это делать?

Следует мягкий смех.

— Да, вы обязаны. Уверен, ваш муж сообщил вам об этом; ведь это касается ожиданий. У меня есть свои ожидания, а у вас — свои. Они есть у всех нас, не так ли?

Его глаза требовательны, но лицо остается бесстрастным. Несомненно, хозяин дома — человек, привыкший к проявлению повиновения. Одна рука заложена у него в карман, и он выжидает.

И вот я поднимаюсь. Выбора не осталось; у меня не осталось ничего, кроме этого жеста, этого вставания с кресла. Мои пальцы касаются пуговиц, маленьких крючочков, которые хранили в тайне мои секреты. Моя одежда спадает — гаун, камиза, [гаун — английская мужская и женская выходная одежда; у женщин — верхнее платье из тяжёлой цветной ткани с расходившейся спереди юбкой, приоткрывавшей нижнее платье из узорчатой ткани; камиза — тонкая женская нательная рубаха] мои панталоны. Не очень изящное раздевание — я привыкла к служанке, а теперь у меня нет ничего, кроме собственных пальцев. Избегая взгляда стоящего напротив мужчины, я остаюсь стоять в одних чулках и высоких ботиночках, с подвязками вокруг бедер. Моя кожа согревается жаром каминного огня.

Я стою обнаженная перед этим человеком, одним из барристеров Найджела, и смотрю на пожелтевшую карту Африки. В камине потрескивает огонь, и от этого треска я вздрагиваю. Адвокат доволен?

Он что-то бормочет, обходя вокруг меня, и изучая мое сложение.

— Как вы прекрасны! Поистине, прекрасны! Какое великолепное видéние.

Я чувствую жар на своем лице, и трепет в своей груди. Найджел всегда говорил, что у меня отзывчивые соски. Ему нравится их сосать, нравится, когда сосок твердеет и напрягается под его зубами.

Мистер Хоули снова становится передо мной. Локоть покоится на каминной полке, его взгляд устремлен на мою рощицу; мое густоволосое любовное гнездышко.

— Встаньте на ковер, — говорит он. — Я хотел бы увидеть вас коленопреклоненной.

Дрожу ли я, опускаясь на ковер, опираясь на свои ботиночки и колени? Он подсказывает мне, чего он хочет — сначала на колени, потом на локти... Словно собачка.

Затем мужчина проходит и становится позади меня. Я закрываю глаза. Моя задняя часть раскрыта, обнажая мою киску, эту выпуклую подушечку моего интимного устья; груди с набухшими сосками слегка свисают. До чего же уязвима женщина, когда ее так ставят.

Через некоторое время он хочет, чтобы я легла на спину на диван. Одна нога согнута, колено приподнято. Один ботиночек стоит на подушке, другой упирается в поднятое колено. Я должна показать все самое важное, необходимое, сокровенное. Мистер Хоули разглядывает мое потаенное место, мою норку. Прикосновений нет, он так и не прикоснулся ко мне, только его глаза изучают меня. Наконец, его губы снова изгибаются в улыбке.

Теперь я снова должна сесть. Мои округлости трепещут, грудь вздымается. В комнате становится слишком тепло, слишком жарко от сильного огня.

— У вас прекрасная кожа. Вы были девственницей, когда выходили замуж за Найджела?

— Я должна об этом говорить?

— Здесь вы будете говорить обо всем. Вы должны быть покладистой во всем. Итак, вы были девственницей?

— Да, разве могут быть какие-то сомнения?

— Нет, никаких сомнений, миссис Денби. Здесь нет и не может быть никаких предположений. Никогда нельзя ничего предполагать. Найджел пользовался вашей попкой?

Я чувствую, что краснею. Жар на моем лице, дрожание моих рук.

— Да.

Он улыбается.

— Как мило вы краснеете! У вас превосходный задочек. При случае вас будут пороть. Вам это понравится.

— Мне никогда такое не понравится!

— Хочу, чтобы вы встали.

Меня словно разворачивают и раскрывают. Сквозь тело волнами пробегает дрожь, — нет, я этого не переживу. Я поднимаюсь на ноги, он заставляет меня повернуться, заходит сзади, и прижимается вплотную. Ткань его брюк касается моих ног, моей попки. Потом я чувствую его руки; их первое прикосновение к задним полушариям. Каждая рука берет по половинке, и его пальцы сжимают мою упругую плоть. Он растягивает, раздвигает мои булочки, снова сжимает; затем они освобождаются — руки скользят вверх по моей талии, чтобы обнять грудь.

Мужчина снизу обхватывает тяжелые, налитые округлости моих грудей, слегка приподнимает их. Я чувствую кожей ткань его рукавов; его цепкие руки. Ощущаю его дыхание с запахом табака у своего уха.

— Выгните спину; вдавитесь в меня задком.

Он держит меня таким образом, я толкаюсь назад, фалды его сюртука, как и ткань его брюк, оказываются против моей попки. Интересно, он носит шелк в коллегии барристеров? Конечно, носит; этот черный шелк судебных заседаний. Я не буду, я не должна извиваться, потому стараюсь застыть. Его пальцы оказываются на моих сосках. Мистер Хоули растягивает мою плоть, теребит и перекатывает своими пальцами каждый конус. В мою попку, в мои округлости следуют легкие тычки, и я чувствую среди них его выпуклость. Найджелу такое тоже нравится. Затем мужчина отбрасывает условности и вжимается в меня. Я чувствую на своих бедрах переплетение ткани.

Затем хозяин дома начинает двигаться. Он немного поворачивает меня, прижимаясь передней частью к моему бедру, а его рука оказывается на моей попе. Цепкие пальцы одной руки жарко и трепетно захватывают мою плоть; вторая оказывается на моем животе, опускается ниже, к рощице... В мое уютное гнездышко, мое потаенное место. Пальцы ощупывают его изобильность, проникают между набухшими нежными складками. Я начинаю дрожать сильнее.

Он удерживает меня так — одна рука распростёрта впереди, толстый палец погружен в мою пещерку, между нежных губок; вторая рука сзади, средний палец исследует мой задний проход. Какое надругательство! Из меня вырывается стон. Его руки двигаются, поглаживая самые интимные части моего тела.

— Вам приятно? — выдыхает он.

— Делайте, что хотите, — я снова вздрагиваю.

— У вас потрясающая попка. И норка тоже. Такая полнотелая, налитая. Клитор крупный? Вам нравится, когда его лижут? Найджел лижет его?

— Иногда... — Конечно, мне нравится, когда мужской язык играет с этой бусинкой, когда дразнит ее. Но сейчас я выгибаюсь от его ласк. — Вы взяли меня в плен.

— Полагаю, вы можете называть это так. Но осмелюсь предположить, что другие с этим не согласятся; они бы заметили, что ваши женские части уже намокли.

— Но мой разум все еще заперт в плену.

— Ах, ну да, конечно. Давайте, поворачивайтесь... Наклонитесь вперед и покажите мне свой задок.

Я вынуждена повернуться, и наклониться вперед. На моих полушариях — его ладони; в расщелину проникают любопытные пальцы. Потом его большой палец. Да, это должен быть его большой палец; он нажимает на мой задний портал, мое тугое колечко. Я побеждена его большим пальцем, который надавливает и растягивает мое основание. Движение вглубь, скользящее давление. Я не могу больше это выдерживать, мои колени слабеют, и сильная дрожь охватывает меня. Я покручиваю своей попкой, стремясь освободиться, но мужской палец неумолим, и она закупоривается. Мистер Хоули посмеивается, его лицо теперь прижимается к моим волосам, и я чувствую его горячее дыхание у своего виска. Он смеется над моей дрожью, над моим уничтожением.

Потом наступает отсрочка. Его палец покидает меня, оставляя заднюю розочку гореть огнем.

— Возможно, это прозвучит довольно нелепо, но полагаю, вы не слишком часто туда упражнялись. Присаживайтесь, пожалуйста. Я прикажу подать чай.

*****

У дворецкого худое вытянутое лицо и костлявые руки. Я прикрылась гауном, но он, конечно же, уже все знает. Мои руки голые, но увидел ли он мои ноги? Его чопорная фигура наклоняется вперед, согнутая рука замирает, когда он наливает чай своими костлявыми пальцами. На меня он не смотрит. Или, возможно, он уже все увидел? Скорее всего, он уже все видел, и ему уже все понятно. Наверно, в этом доме я всего лишь обычное развлечение.

Когда дворецкий уходит, мистер Хоули улыбается.

— Джепсон вас обеспокоил?

— Я обнажена.

— Но сейчас вы прикрыты, и все ваши прелести достаточно хорошо спрятаны. Выпейте чаю. Уберите гаун и пейте чай.

Он смотрит на мою грудь, разглядывает мои соски, пока я потягиваю чай — из такой же чашки, как тот голубой фарфор в витрине на Бромптон-роуд, когда меня преследовал незнакомец. Огонь в камине угасает. Мистер Хоули поднимается, приседает у решетки, тычет кочергой в полено, пламя шипит и разгорается вновь. Когда же он поворачивается и возвращается ко мне, его брюки уже расстегнуты, обнажая его мужское естество. Из ткани выступает крупное розовое навершие, но стержень все еще наполовину скрыт.

— Прошу, пососите его. Согрейте свой рот чаем, а потом сосите.

Найджелу нравится то же самое. Их что, этому в школе учат? Я согреваю глотком чая рот, пока в него тыкается его розовая головка; затем принимаю ее и начинаю сосать своими податливыми губами.

Дядюшка Джеральд любил, чтобы я держала его за яйца, пока отсасываю у него. Он утверждал, что мужские ядра нужно слегка оттягивать; мошонка плотно обхватывается ладонью и немного выкручивается. Интересно, у мистера Хоули большие тестикулы? Они волосатые? Его ядра — те же самые, что на той фотографии? Сам он нетерпеливо толкается, скользит вперед, и я набиваю рот его плотью, непоколебимой и твердой частью его естества. Ствол у него большой, толстый и напряженный, я растягиваю губы и мой рот становится для него уютным пристанищем. И пока мистер Хоули пользуется моим ртом, он ласкает мои волосы. Член пульсирует, и в этой пульсации я теряю сама себя.

— У вас прекрасный ротик, миссис Денби. Само совершенство... И более опытный, чем ваша попка, смею предположить.

Хозяин дома, конечно, прав. Мне нравится сосать, нравится ощущение крепкого и жаркого мужского стержня между губами. Ствол энергично скользит, в нем чувствуется нетерпение. Ах, если бы только сейчас у меня в руке оказались его ядра! Я бы подержала их, чтобы почувствовать их волнующий трепет.

Наконец он кончает. Раздается предупреждающий стон — и у меня в горле появляется горячая струя; потом еще одна и еще. Сладкий мужской ликер пенится у меня во рту, растекаясь на моем языке.

Я пью его, и пока я это делаю, он гладит мою голову.

*****

Джепсон принес посылку. Заметил ли он мягкость моих губ, ту раскованность, которая приходит ко мне после того, как я осушила мужской орган? Когда дворецкий уходит, мистер Хоули открывает коробку и извлекает из нее полужесткий поясной корсет из синего бархата.

— Я помогу вам с ним, — произносит он.

Вскоре я уже застегиваюсь. Затянутая в бархат талия сжалась; грудь вверху приподнята и обнажена, внизу — голая попка. Он ласкает ладонями мою грудь, мой выпуклый задок, проводит пальцами между моими нижними губками.

— Вы выглядите великолепно, — наконец, говорит он. — Это идея Маргарет, и она оказалась абсолютно права.

— Маргарет? Кто такая Маргарет?

Он смеется и похлопывает меня по попе.

— Маргарет — это моя жена.