Синий бархат. Глава II

Однажды, в разгар летнего зноя, в дом моих родителей приехал один джентльмен. Великолепный мундир, пышные усы — он был военным, и я как раз наблюдала из окна, как он выходил из кареты. Звали его полковник Доусон, но каково было его христианское имя, я не знала. Но даже если и знала, то уже за давностью лет позабыла. Мой отец был знаком с нашим гостем еще со времен службы в Индии — полковник командовал полком, в котором он служил.

Наш дом был окружен вязами и буками, вокруг раскинулось пятьдесят акров лугов. Крыльцо обвивал плющ, который в конце каждого лета нужно было подстригать к следующему сезону. На втором этаже было пять спален, а слуги жили в мансардных комнатах.

К моменту приезда полковника, моя мать гостила в Суррее. Мне тогда было *****надцать, — возраст, когда я любила предаваться в саду своим девичьим грёзам. Отсутствие матери нас никак не обременяло, отец был предоставлен самому себе.

Казалось, обществу полковника Доусона он очень обрадовался. Они много говорили об Индии, и при каждом удобном случае я слушала их рассказы. Был слышен смех, до меня доносились их старые воспоминания. Мой отец часто рассказывал о своем родном полке, о своих приключениях в Индии, о местных базарах, плывущих в густой пыли.

За ужином полковник Доусон мне улыбнулся, сказал, что я прехорошенькая. Потом спросил, какие игры мне нравятся.

— На самом деле, вы просто прелесть, — добавил он.

Мужчины говорили об автомобилях, гость утверждал, что больше предпочитает лошадь. По его словам, он был тем старомодным человеком, который любит ощущать между ногами крепкую лошадку. Мой отец понимающе кивал — у него была своя конюшня, и они могли бы вместе проехаться верхом. Я потягивала вино, слушая их разговор, но почему-то покраснела, когда полковник посмотрел на меня.

Позже тем же вечером отец пришел ко мне в спальню. Присев на мою кровать, он сообщил, что в Лондоне выступает итальянский цирк, и спросил, не хотела бы я посмотреть на него? Потом он перешел к полковнику Доусону, и поинтересовался, нравится ли мне он. Я ответила, что полковник определенно производит впечатление.

— Он и правда делал все эти вещи в Индии?

— О да!

Я сказала, что мне бы понравилась поездка в Индию.

— Чтобы увидеть храмы... Мне и в самом деле хочется посмотреть их храмы.

В ответ он улыбнулся и коснулся моей щеки, сказав, что, возможно, когда-нибудь мне повезет, и я отправлюсь в Индию. Затем он сообщил, что решил отдать меня этой ночью полковнику Доусону.

— В качестве благорасположения, — добавил мой отец. — Он находит тебя чрезвычайно привлекательной, а здесь пробудет всего несколько дней. Пора тебе начинать взрослеть.

Я ничего не ответила, спросила только, что будет делать со мной полковник. Родитель сказал, что полковник не будет покушаться на мою девичью киску, — он оставит ее нетронутой и воспользуется моим задком. Потом он сообщил, что пришлет ко мне кухарку, миссис Крил, чтобы она поговорила со мной.

— Твоей матери здесь нет, а я полагаю, что для тебя будет разумно поговорить об этом с опытной женщиной.

После мой родитель вышел из моей спальни, а я села на кровати, и размышляла о полковнике Доусоне, о миссис Крил, ничего не понимая в происходящем.

Наконец появилась наша кухарка, со своим румяным лицом казавшаяся весьма забавной.

— Милочка, от вас не убудет, если вас закупорят, — доверительно сообщила она. — Я расскажу вам, что делать, и уверена, что вам будет это приятно.

Она была со мной очень ласкова, гладила мои руки, коснулась моего подбородка, сказав, что подготовит меня, но для этого я должна показать ей свою попку. Да, прямо здесь, на кровати; да, стоя на коленях с поднятыми юбками, и спущенными панталончиками.

Наконец, мой задок оказался обнажен. Увидев его, кухарка сказала, что у меня прекрасный задний портал, провела руками по моим щечкам, и проникла пальцами в щелку между ними, пощекотав мои нижние губки. Потом я почувствовала прикосновение пальца к моей задней дырочке.

— Какая у тебя прелестная маленькая аккуратная розочка! Ну же, перестань дрожать, дитя мое, это начало пробуждения твоей женской природы.

Затем я ощутила ее поцелуи. Она целовала мои нижние половинки, мои округлости, ее губы нежно и влажно касались моей плоти. Потом у меня в щелке оказались ее рот, ее язык. Неужели это был ее язык? Он был такой влажный, он облизывал мою дырочку, щекотал ее.

Наконец она остановилась, и открыла баночку, которую принесла с собой. Это был петролатум. Сказав, что небольшая часть его должна оказаться у меня внутри и на тугом колечке, она принялась смазывать мой задний проход.

Я почувствовала ее пальцы. Сначала один, потом второй. Толстые пальцы поварихи начали поглаживать и растягивать мою дырочку. Она ласково разговаривала со мной, сказала, что, когда придет нужное время, я должна держать свое заднее отверстие свободным и открытым для мужского стержня.

— Тебе это непременно понравится, — добавила она. — Господь даровал нам две дырочки, и вторая приносит больше удовольствия, чем первая. — После этого она еще раз поцеловала меня в попку и оставила меня в одиночестве.

Как было трудно восстановить тишину у себя в комнате! Наконец, я надела ночную сорочку из белого кружева, и прошла по длинному коридору в спальню полковника Доусона — отец отвел ему большую гостевую комнату, из которой открывался вид на розовый сад. В той комнате я не бывала много лет, и теперь попаду в нее снова, снова увижу нормандские гобелены на ее стенах.

Я постучала, и наш гость открыл дверь. Полковник уже сменил свой вечерний костюм на белый халат. Улыбнувшись, он пригласил меня войти.

— Вы и в самом деле юная прелесть, — произнес полковник. То же самое он говорил мне и за обеденным столом, и я почувствовала румянец на своих щеках. Окна выходили в розовый сад, но они были закрыты, и в комнате было тепло и душно. В ней пахло также табаком и кожей, таким настоящим мужским запахом. Вдруг, оказавшись рядом с ним, я начала дрожать.

Затем полковник подошел ко мне. Заговорил о моем отце, об Индии, но я ничего не понимала в его бормотаниях. Он дотронулся до моей груди, лаская ее через кружева ночной сорочки, потом заставил меня повернуться, и погладил меня по попке. Его пальцы касались изгибов моих выпуклостей, пока полковник расспрашивал меня о девственности моей маленькой розочки, моего заднего прохода. Я заверила его, что меня туда еще не брали.

— Смею предположить, что действительно не брали, — удовлетворенно произнес он, повелевая мне встать на колени на кровати. Ему очень хотелось посмотреть поближе на мой задок.

Я встала на колени и закрыла глаза; почувствовала, как он подошел ко мне сзади, приподнял мою ночную рубашку, обнажая ягодицы.

Все замерло; не было слышно ни звука, ни движения. Потом донесся долгий вздох, за которым последовали его пальцы, перебирающие мои задние половинки. Пытливые пальцы пощекотали мои нижние губки, — точно так же, как это делала миссис Крил.

— Как ты прекрасна, — прошептал он, погладив мою норку, мое потаенное место. Его пальцы быстро проникли внутрь, раздвинув мои нежные складки. — Вы только посмотрите, — добавил он, — Только взгляните на эту непорочную свежесть!

Моя щелка раскрылась, и я почувствовала его нежные прикосновения. До меня доносилось его учащенное дыхание. Он снова начал ласкать мою попу; его руки пробежались по моей плоти, сжимали ее. Потом что-то проникло в мою дырочку. Кончик пальца; да, это было любопытствующее проникновение его пальца.

— Тебя смазали маслом! — удивленно сказал полковник. — Ах ты, шалунья, маленькая распутница, тебя уже умаслили!

Теперь он заставил меня рассказать о миссис Крил, и о ее пальцах в моем заднем портале. Рассказ его позабавил, и он ущипнул меня за попку, хохотнув от удовольствия. Я должна была оставаться на кровати, стоя на коленях и с обнаженным вздернутым девственным задком, выставленным у него перед глазами. Он снова заговорил об Индии, об индийских девушках, о том, как он наслаждался их попками; о тайных знаниях, которыми они владеют, о том, как они сжимали его член, когда он их закупоривал в задние дырочки. И все это время он даже не прикасался ко мне. Только потом, когда его повествование прекратилось, его руки снова оказались на мне, и полковник снова стал ласкать мою попку, ощупывая мой задний проход.

— Теперь не двигайся! — приказал он. — Сначала я попробую тебя большим пальцем.

Почувствовав, как его палец стал надавливать, растягивая мое упругое колечко, я вздрогнула. Полковник прощупал мое основание, а затем велел мне сжать мускулы задней розочки.

— Сожми мой палец, — произнес он, и когда я сделала это, он удовлетворенно хмыкнул и еще больше раздвинул меня. — Вот так, да.

Мне вспомнились слова миссис Крил о том, что я должна быть расслабленной, но полковник, похоже, желал иного.

После этого я услышала, как он снимает халат и двигается позади меня. Глянув под руки, я увидела поначалу лишь белизну его тела, его молочно-белую кожу, но потом почувствовала, как он трется о мой задок, и ощутила внезапное тепло его возбужденной плоти на своих половинках. Его орган, его мужская часть, его достоинство, — я могла только лишь фантазировать о нем, лишь представлять себе его, это его орудие в полный рост, готовое победить и покорить меня.

— Не шевелись, — произнес полковник. — И постарайся не шуметь.

Вот так мной и овладели. Его член напротив моей дырочки... Толчок... Первый вход... Вторжение огромной и безудержной силы в мой задний проход... Удовлетворенное урчанье моего захватчика за спиной... Скольжение внутрь... Его руки, крепко обхватывающие мои ягодицы. Вдруг я почувствовала ужасную тесноту в груди. Мое дыханье остановилось, мне казалось, что я вот-вот задохнусь.

— Ну вот и все, — донесся до меня голос мужчины. — Ты его получила, девочка, ты приняла его. До самого конца.

Голова у меня шла кругом; я не слышала его и не могла думать ни о чем, кроме этого ощущения, всепоглощающего чувства полного закупоривания.

Он начал двигаться. Скольжение его твердого гребня... Медленный, мучительно долгий выход... Опустошение моего основания... Затем повторное проникновение внутрь... Возвращение его упругой толщины, прощупывающей мои глубины. Позади меня раздалось кряхтенье, ритм усилился, его мужской орган снова оказался в моем заднем проходе. Я ощущала его ритм, слышала его звуки, чувствовала жаркое скольжение. А потом вдруг хлынул поток, возникла тугая струя его ликера, и наступило полное излияние его удовольствия.

Когда все закончилось, меня оттолкнули. Полковник Доусон что-то пробормотал, похлопал меня по спине и сказал, чтобы я уходила. Я поспешно собралась и поспешила избавиться от его присутствия, вернувшись в свою комнату с сильной болью в подреберье.

Бывают случайные люди, пришельцы, с которыми нас сводит сама судьба, и которые не признают никаких иллюзий. Мне пронзили мой задок, пробили заднее донышко, — так какое значение имели для кого-то мои иллюзии?

*****

На следующий день вместе со своим отцом и полковником Доусоном я отправилась на конную прогулку. Не было ни малейших намеков на то, что произошло накануне вечером, я снова была сама невинность, преданная дочь своих родителей. Только теперь меня преследовали воспоминания о случившемся; я постоянно вспоминала ощущение органа полковника Доусона в своем теле, его скольжение, и последовавшее за этим извержение.

Я смотрела, как он скачет. Армейская выправка, прямая и жесткая осанка его спины. Точь в точь, как и жесткость его могучего стержня. Мне стало интересно, были бы ощущения от его проникновения какими-то иными, окажись он в ином, самой природой предназначенном для этого месте. Размышления наивного и невинного дитя.

Я не могла смотреть на него без воспоминаний, но это были не воспоминания о том, что я видела — вчера у него мне не довелось увидеть ничего, и все мои познания о мужском достоинстве ограничивались воспоминаниями о разглядывании жеребцов. Свисающий орган, наполненные ядра. Мне хотелось взять их в руки, ощутить тяжесть в своих пальцах. И я поерзывала в седле при мысли о мужском естестве полковника Доусона, оказавшемся между моими задними половинками.

За завтраком отец не спрашивал меня ни о чем. Он не задавал никаких вопросов, и ничего не говорил, — все понимали, что он просто отдал меня на растерзание своему командиру, и с этим уже ничего нельзя было поделать.

Оказавшись в деревне, мы остановились на чай. Стоял прекрасный день, и мне было приятно находиться в компании отца и его гостя. Они разговаривали о лошадях, я же разглядывала людей на деревенской площади. Там были девушки-служанки моего возраста, и я вдруг словила себя на мысли, не пользовали ли их еще. Нет, ну конечно же, их уже имели — моя матушка как-то намекнула мне на то, что служанок всегда трахают при первых признаках девичьей спелости.

Затем отец спросил меня, нравится ли мне верховая езда, легко ли управляется моя лошадь? Я ответила, что да, но весьма удивилась — он же хорошо знал мою кобылку, и мне стало любопытно, почему он спрашивает об этом.

Полковник Доусон задал вопрос о деревне, и мой родитель рассказал о местных жителях и об истории своей семьи. Гость одобрительно кивал, упомянув, что в определенное время жизнь здесь может достичь своего идеала.

Через некоторое время мы снова сели на лошадей и отправились в долину. Была уже середина дня, стояла гнетущая жара, и мне показалось странным, что мы по-прежнему едем верхом. Мой отец всегда говорил, что глупо ездить на лошадях на самом Солнце.

Я погрузилась в задумчивую мечтательность, и каждый раз, когда мы проезжали мимо какого-то коттеджа, я гадала, кто может жить в нем. Там тоже пахнет кожей и табаком?

Увидев убегающего кролика, все посмеялись, и когда мы подъехали к опушке леса, отец сказал:

— Спешимся здесь.

Он помог мне спуститься с лошади, и улыбнувшись, коснулся пальцами моей щеки. Полковник Доусон же выглядел отстраненным, на нас он даже не смотрел. Но потом, когда отец отвернулся, наш гость подошел ко мне и взял за руку.

— Мы прогуляемся и осмотрим окрестности, — произнес он, и повел меня за руку в лес. Я посмотрела на своего отца, но он уже отвернулся и отошел, оставшись с лошадьми, пока мы вдвоем отходили под сень листвы. — Мы ненадолго, — добавил он.

Когда в глубине леса мы остановились, я повернулась и посмотрела назад. Опушки не было видно, как не было видно и моего отца. Я вновь осталась наедине с полковником Доусоном.

Он прижался ко мне сзади, накрыл мою грудь руками и притянул покрепче к себе.

— Ты боишься? — прошептал он.

Я ответила, что нет, нисколько, и мужчина рассмеялся. Сказал, что часто девушки моего возраста слишком боязливы; потом принялся ласкать мою попку, приговаривая, что посматривал на нее, пока я скакала на лошади.

— Ну-ка, девочка, приспусти свои бриджи.

Он приставил меня к дереву, наклонил вперед, и мои штаны для верховой езды оказались на лодыжках. Крепкие мужские руки снова ласкали мои обнаженные ягодицы, потом палец смазал колечко моей дырочки. Это мазь, как сказал полковник. Его пика протискивается между моими щечками, в мой задний портал, но теперь я уже не новичок, поэтому расслабляюсь и приоткрываю ему свое основание. Гость удовлетворенно вздыхает, заполняя собой мой задний проход.

— Великолепно, — выдыхает он. — Ты великолепная девушка. Теперь сожми меня немного. Да, вот так, прекрасно.

Начались ритмичные движения. Я не шевелюсь, и не думаю ни о чем ином, кроме как о долгих продолжительных толчках мужчины позади меня. Потом чувствую его извержение, ощущаю его жидкость, стекающую по моим ногам. Легкое скольжение назад, когда он извлекал свой орган, — и вот он касается пальцем моей розочки, нежно лаская ее и удовлетворенно посмеиваясь, пока она, наконец, не смыкается.

Когда мы с полковником вернулись к отцу, тот улыбнулся.

— Может быть, нам пора отправляться обратно?

Это был последний раз, когда я оставалась наедине с полковником Доусоном. По возвращению домой мы увидели, что из Суррея вернулась моя мать. Тем же вечером был организован прощальный ужин на четверых. Казалось, моя матушка была рада присутствию полковника, и непрерывно рассказывала о своем кузене в Дели. Мой отец, напротив, был погружен в раздумья. Затем в гостиной зашел разговор о предстоящем сезоне. Мать заявила, что ее поездка в Суррей была утомительной.

Ночь прошла без каких-либо значимых событий, и на следующее утро полковник Доусон уехал в карете, чтобы успеть сесть на поезд до Лондона.