Голубичное варенье. Глава Порно варенье

Даришь половинку вкуса,

убавляешь половинку тона,

оставляя в половинках губ свои мечты...                

Голубичное варенье, маленькими ложечками.

Тихой страсти нашей - яркие цветы.

В полудрёме солнце, в получасе утро.

Как же я люблю, когда проснёшься ты...

Аудитория была переполнена.

Он не любил выступать перед студентами — слишком много глупых вопросов, слишком много пустых взглядов. Но контракт есть контракт: рекламное агентство платило за пиар, институт — за знания. Всё честно.

— …Именно поэтому бренд должен говорить на языке эмоций, а не фактов, — он щёлкнул презентацией, и зал озарился кроваво-красным слайдом.

В третьем ряду кто-то засмеялся.

Негромко, но достаточно, чтобы он прервался и посмотрел в ту сторону.

Она.

Куртка с чужого плеча, волосы, собранные в небрежный пучок, и глаза — слишком взрослые для этого возраста. В них не было ни скуки, ни подобострастия. Только вызов.

— Вам смешно? — спросил он.

— Нет. Просто вы говорите так, будто реклама — это исповедь. А она ведь просто проститутка, да?

Тишина.

Он ухмыльнулся.

— Выходите к доске. Обсудим.

Она не испугалась. Поднялась, прошла между рядами, остановилась в полуметре от него. Ближе, чем нужно.

— Ваше имя?

— А вам какая разница?

— Чтобы знать, как вас называть, когда вы будете оправдываться за свою точку зрения.

Она рассмеялась.

— Лиза.

Он кивнул, повернулся к доске, начал что-то писать — просто чтобы скрыть внезапную дрожь в пальцах.

Слишком молода. Слишком дерзкая. Слишком…

Когда лекция закончилась, она подошла последней, когда остальные уже разошлись.

— Вам понравилось меня провоцировать? — спросил он, собирая бумаги.

— Вам понравилось на это реагировать?

Он поднял взгляд.

— Вы знаете, что это игра с огнём?

— А вы знаете, что некоторые огни — лисьи? — она наклонилась, положила ладонь на стол рядом с его рукой. — Они ведут в никуда. Но пока не побежишь за ними — не поймёшь.

Он не дотронулся до неё. Но это был первый раз, когда он захотел.

…

Ей было 19.

Он повторял это про себя, как мантру, каждый раз, когда ловил её взгляд в переполненном кафе, когда она нарочно «случайно» задевала его плечо в университетском коридоре, когда писала ему в два часа ночи:

«Ты же не спишь. Ты никогда не спишь, когда думаешь обо мне».

Она была права. Он ненавидел себя за это.

— Ты понимаешь, что это ненормально? — спросил он однажды, когда она пришла к нему в офис под предлогом «взять интервью для студенческого журнала».

— Что именно? — она развалилась в кресле, закинув ногу на ногу. Юбка задралась выше колена. — То, что ты старше меня на двадцать лет? Или то, что ты боишься даже дотронуться?

— На двадцать пять… — уточнил он, медленно поднося чашечку кофе ко рту. — Я не боюсь.

— Тогда почему твои пальцы дрожат?

Он сжал кулаки.

— Потому что ты играешь не в те игры.

— Ах да, — она прикусила губу. — «Я же взрослый, я знаю, что правильно». Но скажи мне, разве правильное когда-нибудь доводило тебя до безумия?

Он не ответил. Но той ночью, впервые за месяцы, он представил, как она раздвигает ноги.

…

Она любила ночь.

Не ту, что наступает после заката, а ту, что живёт внутри — густую, липкую, полную запретных мыслей.

— Я знаю, что ты хочешь, — прошептала она, когда они случайно оказались одни в пустой аудитории после какого-то глупого корпоратива.

— Ты ничего не знаешь.

— Я знаю, что ты представляешь, как я опускаюсь перед тобой на колени.

Его дыхание перехватило.

— Лиза…

— Это ведь правда?

Он схватил её за запястье, прижал к стене.

— Ты ребёнок.

— А ты трус.

Её губы были в сантиметре от его. Он отпустил. Она ушла, оставив за собой шлейф дешёвых духов и невысказанных обещаний.

…

Прошло около двух недель, когда расписание его лекций совпало с программой её курса. Ровно в 12-45 аудитория опустела. Студенты высыпали в коридор, смеясь, переговариваясь, шаркая кроссовками по тому, что когда-то называлось паркетом. Он собирал бумаги, стараясь не смотреть в её сторону. Но она не ушла.

Стояла у окна, спиной к нему, будто рассматривала что-то на улице. Дневной свет пробивался сквозь её тонкую блузку, очерчивая силуэт — ребра, изгиб талии, узкие бретельки лифчика.

— Ты забыла что-то? — спросил он, слишком резко.

Она обернулась.

— Да.

— Что именно?

— Твой ответ.

Он нахмурился.

— На какой вопрос?

Она подошла ближе. Шаг. Ещё шаг. Остановилась так близко, что он почувствовал запах её духов — дешёвых, сладких, с оттенком чего-то горького.

— На вопрос, который ты боишься задать сам себе.

Его пальцы сжали папку.

— Ты играешь в опасные игры.

— А ты боишься проиграть?

Он не успел ответить. Она опустилась на колени. Медленно. Не сводя с него глаз.

За дверью смеялись студенты. Кто-то крикнул: «Лиза, ты где? Идём в столовку! » Она не ответила. Её пальцы потянулись к его ремню.

— Ты серьёзно? — его голос звучал хрипло.

— А ты передумал?

Он не ответил. Но и не остановил…

…

После этого они не говорили неделю.

Он убеждал себя, что это был разовый срыв. Что она просто хотела доказать свою власть. Что он — взрослый, адекватный мужчина — не должен поддаваться на провокации.

Но когда она вошла в его кабинет в следующий раз, он понял: это не закончится.

— Ты избегал меня, — сказала она, садясь на край стола.

— Я пытался забыть.

— Получилось?

Он посмотрел на её губы. Вспомнил, как они обхватывали его.

— Нет.

Она улыбнулась.

— Потому что ты не хочешь забывать.

Он встал, подошёл к окну.

— Ты понимаешь, что это ненормально? Мне сорок четыре. Ты — студентка.

— А что нормально? — она скрестила ноги. Юбка задралась выше. — Ты встречаешься с женщинами своего возраста, женишься, заводишь детей, а потом в сорок понимаешь, что прожил не свою жизнь. Это норма?

Он сжал кулаки.

— Ты слишком умна для своих лет.

— И ты слишком труслив для своих.

Он резко развернулся, схватил её за подбородок.

— Ты точно знаешь, чего хочешь?

Её глаза вспыхнули.

— Да. А ты?

Он поцеловал её. Жёстко. Без вопросов.

…

Его внутренний голос, разорванный на части, любил раскладывать свои мысли в монологи.

Мысль 1: "Ей 19. Всего 19. Когда я защищал диплом, она играла в куклы. Это грязно."

Мысль 2: "Но почему тогда её взгляд обжигает сильнее, чем прикосновения всех "взрослых" женщин за последние пять лет?"

Мысль 3: "Она использует меня. Я использую её. Всё честно."

Мысль 4: "Ложь. Когда её губы шепчут "я тебя хочу" — это единственное, во что я верю."

Он бил кулаком по стене ванной в три часа ночи, когда после их встречи не мог уснуть. В зеркале его отражение казалось чужим — тени под глазами, сжатые челюсти, рот, всё ещё хранящий вкус её помады. "Я превращаюсь в того, кого всегда презирал." Но потом приходило сообщение: "Ты сейчас трогаешь себя и думаешь обо мне?" И пальцы сами находили причину расстегнуть ширинку.

Внутренний голос продолжал: "Она выбрала тебя не случайно. Ты не смотрел на неё как на девочку. В день первой лекции, когда все преподаватели снисходительно улыбались "малышам", ты говорил с ними резко, почти грубо. Как с равными. "

Мысль о страхе: "Ты боишься. Она видела, как дрожали мои руки, когда я "случайно" касался её плеча. Страх — лучшая приправа к желанию. "

Он лгал себе. Притворялся циником, а в его блокноте между рекламными слоганами были стихи. Глупые, нежные, человечные.

— Ты ненавидишь себя за то, что хочешь меня? — спросила она однажды, облизывая ложку в кафе.

— Да.

— Хорошо. Я тоже.

Она не добавила, что именно это и делает его единственным, кто смог разглядеть в ней не тело, а мысль.

В день защиты её курсовой (тема: "Этика в медиа") он сидел в жюри, делая вид, что видит её впервые. Когда она цитировала Канта, её взгляд скользнул ниже пояса — и он почувствовал, как кровь приливает к паху. "Мы развратнее, чем думают эти люди. Грязнее, чем осмелятся предположить." Вечером она прислала фото - чёрно-белый снимок её рта, губы в полуулыбке. Подпись: "Твой Кант."

…

Ресторан пах трюфелями и деньгами. Вино — дорогое, бордо 2010 года. Свет — приглушённый, как положено в местах, где у состоявшихся людей случаются "серьёзные отношения".

Ольга — редактор глянцевого журнала, тридцать четыре года, ухоженные руки без колец — перебирала салат вилкой.

— Ты сегодня какой-то рассеянный, — улыбнулась она. Идеальные фарфоровые зубы. Ничего общего с чуть кривыми, чуть слишком острыми клыками Лизы.

— Просто устал. Проект.

Он сделал глоток вина. Винный погреб этого ресторана считался лучшим в городе. Но вкус был плоским по сравнению с дешёвым "Чинзано", которое они пили с Лизой из горлышка на кухне его квартиры.

Мысль: "Сейчас она одна. Сидит на подоконнике в одной из моих рубашек. Курит. Может быть, трогает себя, думая обо мне."

— ... так я и сказала главному, что либо мы меняем обложку, либо...

Голос Ольги превратился в далёкий шум. Где-то за спиной официанта упал нож. Звякнул точно так же, как тогда, когда Лиза уронила его на пол и, вместо того чтобы поднять, просто раздвинула ноги, смотря ему в глаза.

— Ты вообще меня слушаешь? — Ольга нахмурилась.

— Конечно. Обложка. Ты была права.

Он провёл пальцем по краю бокала. Винный след остался на коже. Как тогда её помада. Мысль: "Она не красит губы перед едой. Потому что знает — я всё равно их сотру."

— Может, поедем ко мне? — предложила Ольга. Взгляд — прямой, взрослый, без этих чёртовых лисьих огней.

— Я...

Телефон в кармане вибрировал. Один раз. Значит, SMS. "Не смотри. Не см…" На экране: "Скучаю по твоим пальцам. Прямо сейчас." Прикреплённое фото: её бёдра, тонкая цепочка, покрасневшая кожа там.

— Всё в порядке? — спросила Ольга.

— Срочный рабочий момент. — Он поставил бокал так резко, что вино расплескалось на скатерть. — Мне нужно...

— Иди, — она вздохнула. Понимающе. Как будто он действительно собирался на работу.

В такси он ответил: "Где?" Ответ пришёл мгновенно: "Там же, где ты меня оставил."

… Его квартира. Полутьма. Она сидела на кухонном столе в его футболке, в его носках. Между голых ног — открытая банка его любимого голубичного варенья.

— Не понравилось играть во взрослых? — спросила Лиза, облизывая ложку.

Он молча сорвал с себя галстук.

— Я ненавижу тебя.

— Да. — Она раздвинула колени шире. — Вот поэтому ты здесь.

Он прижал её к столу. Варенье размазалось по её животу, липкое, как её смех. Где-то в сумке гудел телефон. Ольги. "Нормальная жизнь".

Он выключил его.

…

После дождя пахло землёй. Они лежали на полу его квартиры, голые, мокрые от пота.

— Ты всё ещё думаешь, что это неправильно? — спросила она.

Он посмотрел в потолок.

— Да.

— Но ты не остановишься.

— Нет.

Она перекатилась на него, прижала ладонь к его груди.

— Почему?

Потому что некоторые вещи важнее правил. Потому что она была той самой искрой. Потому что иногда сойти с ума — единственный способ остаться в живых. Он потянул её к себе. И в её глазах горели лисьи огни.

ДНЕВНИК ЛИЗЫ (выдержки)

Запись от 12.03:

"Сегодня он опять делал вид, что не замечает меня. Смотрел сквозь на лекции, будто я пустое место. Хороший трюк. Почти поверила. Пока не увидела, как он сжал ручку, когда я наклонилась за упавшей закладкой. Ломаться — это так по-взрослому. Надо будет уронить что-нибудь на следующей паре. Что-нибудь... важное."

Запись от 18.03:

"Он пахнет кофе и чем-то ещё — деревом? Бумагой? Временем. Да, временем. Тем самым, которого у меня слишком много, а у него уже нет. Когда я сказала это вслух, он отпрянул, будто обжёгся. Ты слишком наблюдательна для своих лет. А он — слишком напуган для своих."

Запись от 01.04:

"Сегодня был первый раз. Аудитория пустая, за окном дождь. Он кончил мне в рот, а потом смотрел, как я вытираю губы рукавом. В его глазах было столько ненависти... к себе, ко мне, к этому мокрому пятну на моём платье. Я улыбнулась. Он закрыл лицо руками. Мы чудовища. Наконец-то честность."

…

Она пришла без предупреждения. Дверь его квартиры была не заперта — он ждал кого-то другого. Женщину своего возраста. "Нормальную".

— Ты не должен был меня учить, — сказала Лиза, снимая пальто. Под ним — ничего. Только кожа, ещё розовая от горячего душа. — Ты должен был бояться.

Он не двинулся с места. Телефон в его руке показывал открытый чат с той самой, что должна была прийти.

— Выходит, ты следила за мной?

— Я знала. Как знала, что ты попробуешь сбежать. — Она подошла к столу, провела пальцем по ободку его бокала. — Но ты забыл правило: лису не заводят как домашнюю кошку.

Он засмеялся. Резко, почти истерично.

— Ты хочешь меня сломать? Доказать, что я твоя игрушка?

— Я хочу, чтобы ты признал. Что мы — одно и то же. — Она разбила бокал об пол. Осколки брызнули на его брюки. — Ты думал, взрослые так не делают?

Он встал. В три шага оказался перед ней. Руки сами сомкнулись на её горле — не чтобы задушить. Чтобы удержать.

— Я ненавижу тебя.

— Враньё. — Её дыхание было горячим на его губах. — Ты ненавидишь себя за то, что не можешь перестать.

Телефон зазвонил. Коллега. "Нормальная жизнь" звонила у него в кармане.

Он раздавил губами её усмешку.

…

Последняя запись в дневнике:

"Он вернулся. Конечно. Но теперь я знаю — каждый раз, когда он будет целовать её, закрывать глаза, делать вид, что всё в порядке... Он будет чувствовать мой вкус. И это...

Это навсегда."

Он вёл машину, брелок в форме игрового кубика, на гранях которого была разбросана его любимая фраза "Всё зло от малолеток" лениво раскачивался под зеркалом, делая вид, что хочет дотянуться до лобового стекла…

— Выключи, — сказала она, когда по радио заиграла та самая песня, что играла в баре их первой "случайной" встречи.

— Почему?

— Потому что когда-нибудь ты услышишь её без меня. И я не хочу, чтобы ты вспоминал.

Дождь стучал по крыше. Свет фар дрожал на мокром асфальте.

— Мы обречены? — спросил он.

— Мы свободны, — она прижала ладонь к стеклу. — Именно поэтому так страшно.

Он не стал спрашивать, кто из них больше лжёт.