Боль Хххl

Глава 1. В черном

— Верни. Мне. Меня.

Пытаюсь выговорить три слова, но они камнем застревают в горле.

Губы не двигаются. Только глаза выдают мой страх. А лучше бы его скрыть и не показывать.

Кто ты?

— адресую немой вопрос к похитителю: черный капюшон закрывает его лицо. Высокий рост вызывает ужас, а сила — способна убить все живое повсюду, на всей планете.

Я этого не знаю.

Я это чувствую. Ужасно больно сжимает виски и… я больше себе не принадлежу.

Он украл меня.

Похитил.

Присвоил.

И теперь

Я — Его часть. И у него — мое лицо.

***

Я лечу!

Выбираю любого на улице, грубо заламываю ему руки и сажаю в свой черный автомобиль — на свой вариант коня.

Я всадник. Мантия сзади развевается мрачным облаком.

Жертва визжит, пытается вырваться, смотрит на меня испуганно… еще бы, конечно, страшно…

Да-да-да, я понимаю. Страшно. Утю-тю, маленький мой…

Но ничего поделать нельзя. Еще бы, ведь я — это Я.

Скотч, веревка, ключи от подвала, где никогда в жизни никто не бывает — все это у меня комплектом от Него.

Я знаю, чего хочу. Того же, что и Он.

По пути хватаю еще двоих, привычным движением связываю им руки, прямо посреди белого дня заталкиваю в машину, иногда даже в багажник…

А что, если места мало сзади?

Главное — есть место внутри. В душе.

За миг до рождения Он четко мне сказал — ты будешь выполнять мою волю: хочешь ты этого или нет.

Я сказала “да”. Вернее, своим ртом я произнесла Его ответ.

***

Клетки, бетонный пол и любимые железные кровати — там все припрятано для того, чтобы… любить.

Любить страх. Когда жертве становится панически страшно. Я вижу это по глазам, я это пью…

Я. Без этого. Не могу.

Потом мне покажется это бредом, я знаю, это бывало уже много раз, когда я размышляла…

… уже потом…

… считала, что так нельзя. Неправильно, мол, не надо так делать.

Раскаивалась даже по-настоящему.

Хах.

Но сейчас — это так.

И плевать, что наваждение когда-то кончится и я превращусь в совсем другого человека.

Внутренне. Только внутренне.

Но лицо останется моим. Поэтому я прячу его под глухой черной маской, когда выхожу на Охоту — летать по улицам города и забирать с собой всех, кого захочу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2. Три пленника

— Отпусти… — Эрнестин хнычет, словно младенец. Надо напомнить ему про возраст —двадцать один раз розгами по спине.

Двадцать один.

Он дрожит, зуб на зуб не попадает:

— Прошу… умоляю…

Одним взглядом оставляю его голым. За руки, за ноги — к полу и потолку. И он распят — боже, как красив молодой парень, мужчина в самом расцвете сил, когда он… принудительно голый.

Принудительно.

Через силу.

Когда он

НЕ

раздевался сам.

Одно дело, когда мужчине нужен секс, он пристает к женщине и возбужденно сам себя раздевает.

Нет.

Это ерунда.

На мой взгляд — красота в другом. Она — в страхе. И сейчас я смотрю на связанного мужчину, распятого — руки-ноги — он не может двинуть ничем.

Ааах!

И это так хорошо! В его глазах — страх, когда я беру в руки свой любимый предмет…

… я его трогаю, любовно глажу рукоятку…

— Рраз, — голос внутри меня ведет счет, — два… три…

Сладко.

Спина мужчины покрывается ранами.

Перевожу взгляд на двух других — они покорно сидят, не могут пошевелиться. Да, мне такое удается, когда Он…

…эта сущность в черном…

…на сто процентов владеет мной.

— Двадцать два!

Голос в голове смеется. Чувствую, как приподнимаются и мои уголки рта.

Перевожу взгляд — смотрю на сидящих и вижу в их телах ужас. Им так страшно, ведь они — ждут.

Еще бы!

Эрнестин, как младенец, сопротивляется порке. Он так протяжно стонет…

Ммм!

Ребята смотрят на Эрнестина, вдыхают воздух его стонов и начинают по-настоящему бояться за жизнь.

Все как я люблю.

Им невдомек кто за маской, но если постараются — то смогут со мной поиграть…

Черная маска на моем лице до той поры, пока я не захочу ее сдернуть и игриво рассмеяться. И в глазах жертвах, обычно, такой дикий страх…

Он так сладок — как сливочный коктейль, сладкий, взбитый, если туда добавить нотку ванили и капнуть немного сгущенки.

Сладко.

Нежно.

Хорошо.

Нет ничего лучше, чем страх перед предстоящим. Ожидание, волнение, страх — моя еда.

Эрнестин — не в моем вкусе, а потому я просто оставлю его связанным.

А вот красавчик Майлз — очень даже ничего.

И Джерри — он тоже хорош собой, но я заставлю его понервничать, пощекочу нервишки красавчика.

Помучаю.

Маню мальчишку к себе пальцем в черной перчатке:

— Иди сюда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3. Он боится меня

Он голый, передо мной.

Я сижу, он стоит… я протягиваю руку и касаюсь пальцем его живота. Трогаю пупок — от напряжения парень аж вздрагивает, будто я не просто касаюсь, а бью его током.

Да, мой мальчик… Да!..

Так надо.

Потерпи.

Мягко веду палец вниз и с наслаждением замечаю, как в его глазах нарастает ужас. Да, мой пальчик скользит к его обнаженной плоти.

— Теперь ты, — игриво маню второго.

Майлз подходит и боязливо спешит выполнить мое желание. Очень надеюсь, что он это делает от души, а не потому, что испугался.

Не потому, что страшно…

Представлю, что им руководит отнюдь не страх!

Хах. Да, наивности мне не занимать.

Но это так, наивность — моя старая драная маска, совсем не-настоящая.

Я все понимаю.

Правильно.

Я все вижу по его глазам…

Майлз безумно напуган — это самое сладкое. Робко глядя на меня, он добровольно становится тем, кто мне сейчас больше всего нужен…

— Майлз, мой мальчик, я тебя жду!

Безумно боясь, он лихорадочно понимает чего мне от него надо. И… становится мужчиной, готовым меня ублажать.

***

Я давно положила на них глаз. Ну как давно — как мы начали учиться вместе, на одном курсе.

Я даже не смотрела в их сторону, чтобы не уподобляться всем однокурсницам. Надо было видеть, как девки хохотали, чтобы привлечь их внимание, как всей кучей поздравляли Майлза, заигрывали с Джерри, как каждая мечтала того или другого заполучить.

Еще бы, парни такие красавцы! Глаз не отвести!

А как девчонки друг с другом за них соревновались… Не на жизнь, а на смерть! И.. ни одна не додумалась соревноваться со мной, потому что я тише воды-ниже травы, когда нахожусь в любом обществе.

Но когда я одна…

Наши силы не равны.

Равны, когда я без маски. Но когда у меня вместо лица черная тьма…

Я делаю все, что захочу.

Правда, потом я об этом не вспомню.

И ладно.

Главное — выполнить то, что требует Он: испить страха до дна.

***

Двух красавцев я сталкиваю лоб ко лбу, а сама откидываюсь на спину.

Майлз послушно опускается, а Джерри начинает целовать мою грудь, ласкает языком сосок. Его язычок так проворно двигается — сначала сладко облизывает, а потом самым кончиком…

— Ммм, — выдыхаю, по телу прокатывается манящая искра, — ммм…

Кончик язычка начинает скользить вниз. От сосочка, который на прощанье он закусил, туда, где горячо и жарко.

— Ааах…

Обожаю момент, когда мужчина покорно опускается вниз. Когда он трудолюбив, нежен…

Когда он смотрит снизу вверх…

Сразу можно все простить!

Опускаю глаза…

Его голова между моих ног.

Лениво раздвигаю, чуть двигаю бедра вперед, чтобы он мог обцеловать там все!

Да, надо-надо, мальчик!

Расслабляюсь, закрываю глаза и я знаю — он не причинит мне зла и боли по одной простой причине:

Он. Боится. Меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4. Куни с двумя

Майлз мягко посасывает клитор, но постепенно входит во вкус и уже действует с напором — с силой разводит мои ноги в стороны.

— Ммм, — расслабленное, томное, довольное.

Мой стон разбудил в парне зверя, его язык начал бунтовать — трогать меня везде да так быстро, что лоно жадно сокращается…

Он видит и будто наказывает — пронырливым язычком входит в мою щель. Ощущаю его горячий… скользкий… ласковый…

— Ммм, — мне нравится… да, мне это нравится… Еще!

Опускаю одну руку на голову Майлза, другой притягиваю к себе Джерри — милого мальчишку, затаившегося, который вот-вот заплачет и убежит.

Он моложе Эрнестина, по возрасту как Майлз — мы вместе одногодки, но Эрнестин нас всех старше. А потому он первый… Он должен был получить свое!

Джерри целует мою грудь. Блаженно закрываю глаза и выдыхаю:

— Да, мальчики… Да…

Оттягиваю его за волосы, смотрю на лицо — полные чувственные губы просто созданы для того, чтобы целовать меня.

Меня!

— Ммм…

Легкий подзатыльник — и он снова меня целует.

— Ну же, мальчик… Давай… Сильнее! Ммм…

Как и приказано — Джерри начинает работать наглее, схватывает зубами мой сосок, перехватывает пальцами и держит.

Выкручивает.

Зажимает.

Ммм…

— Хочу язычком…

Успокаивает — тут же переходит вниз, наперебой с Майлзом пытается тронуть язычком мой клитор.

Блин. Я имела в виду хочу язычком — про сосок. А он…

Впрочем, пускай!

Но, блин, они же там.. между моих ног… вдвоем просто передеруться!

— Ай-яй-яй, можно только кому-то одному!

Целует, выигрывает у Майлза право целовать мое лоно, касается щели язычком… По телу пробегает волна возбуждения, она распаляет, заставляет задрожать…

Майлз вводит язычок так, что мне хочется выгнуться…

— Ууу, — горячее срывается с моих губ.

Они вдвоем, два парня красавца, будто сговорились, они начинают действовать все наглей и наглей. Пальцы на соске, другой зубами касается клитора, меня жжет, ударяет мягким горячим током, заставляет дрожать…

— Кто вы?

— в исступлении кричу, отталкиваю их головы и вижу вместо глаз Майлза и Джерри — черную непроглядную ночь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5. Беспамятство

— Это ты? — ору в его темные глаза. Заглядываю — и вижу свое отражение. Исступленно смотрю и пытаюсь понять: игра была или… я сошла с ума.

Отдаляюсь от его глаз, моргаю и…

Все тут же испаряется.

Ночь.

Я у себя дома.

Уютная расстеленная кровать.

И только большое зеркало от пола до потолка не даст соврать: обнажаю перед ним грудь и вижу сосок — он весь в засосах.

Опускаю руку вниз — горячая влажная щель.

Это было.

Нет. На этот раз точно не приснилось.

Уверена.

Сто чертовых процентов.

А значит… этих воспоминаний у меня не отнять.

***

И каждый раз шарада — что будет на завтра? Как на меня посмотрят в универе эти двое, а если они… не дай бог… помнят все???

И сразу воспоминания — как туман: быстро-быстро расходятся по ветру. И я сижу в своей пустой комнате, устало зеваю и меня безумно тянет спать.

***

— Ты долго спишь, вставай! — радостный голос в трубке, — с добрым утром, милая!

— Пошел в жопу, Чарльз!

— В твою?

— Да иди ты…

***

Терпеть не могу такое отношение парней. Он мне — никто, а сколько гонору…

“А почему ты решила, что встречаться с тобой так почетно?” — как-то спросила мать, когда я пожаловалась на гонор Чарльза.

Я вздохнула и… не стала ничего отвечать.

***

— Тебя всю ночь не было в онлайне, вот я и решил набрать. Все нормально?

Странно.

Я по ночам всегда зависаю в сети.

Где же я была?

— Да я…

— Я не выведываю, не подумай. Я просто…

Чарльз — красивый парень, но…

— Алле-алле, — слышится в трубке.

— Да тут я… Ладно. Я правда не доспала сегодня…

— Я слышу по голосу. У тебя точно все хорошо?

Не понимаю что он прицепился, а потому говорю свое обычное “отъебись уже” и потом мягкое “пока”.

Парни любят контраст. Что же, в этом плане я — идеальный романтик: даю мужчинам то, чего они от меня так хотят.

***

Весь день как в бреду и как назло — дома никого из домашних: ни мамы, ни отца, ни даже малышки Рози, ни ее няньки.

А может я… опять…

Опять Он…

По коже проходит страх. Я совершенно не ощущаю когда Он это начинает, когда заканчивается и…

Только сверлит виски. И дальше все — темнота, пустота… я ничего не помню. А потом и вовсе забываю даже этот момент перехода, момент икс.

В награду остаются лишь неясные эмоции, дразнящие, бодрящие, которые долго живут в груди.

Встаю, утренний бутер и валяшки в ванной, либо горячий, а в конце контрастный душ.

И впереди целый день!

Надо его увидеть, этот день! Не пропустить, не просрать! А то… совершенно не помню вчерашний вечер и всю вчерашнюю ночь.

Засосы на сосках — явно не просто так, но что же… Что могло происходить, если Он меня… опять…

***

Он делает это со мной против воли, словно насилует грубо и самодовольно — внедряется в меня, в мой мозг, мой разум и смотрит сквозь мои глаза на мир.

И ему хорошо!

А мне больно до ужаса, страшно до боли!

— Только не сейчас, — шепчу, руки вдоль тела скованы, в глазах затаился ужас.

Боюсь.

Он появляется из темноты, хотя только что было светло, и я опять становлюсь безвольной.

Его голос звучит в моей голове словно собственный поток мыслей, безоговорочных указаний, которые я тороплюсь исполнить не по своей прихоти.

Отнюдь. Совсем.

Он — мое все, и вместе с тем я его не знаю. Но вижу четко — огромный высокий силуэт, он подходит и еще не коснувшись — уже меня давит, порабощает, забирает.

Вселяется в меня.

Управляет мной через мозг. Мое тело становится безвольным, ум словно законсервирован — спрятан далеко и глубоко.

Я должна понимать все, но…

Он — мой рассудок на это время и Он думает за меня.

***

Он проникает внутрь, в мое тело — словно разряд электричества, от которого потом долго трясет.

Но это потом.

А сейчас мир становится маленьким, крошечным, словно на ладони ребенка — маленькая игрушка, причудливо переливающаяся. Стразинка, бисеринка, не более.

Свысока на нее смотрю-разглядываю.

— Кто я сейчас? — в попытке хоть как-то понять что происходит, задаю простой вопрос.

Он возвышает меня на башню темного замка, я вижу первую ночную звезду, темный горизонт и тут же кубарем лечу вниз, становлюсь меньше пылинки и мир превращается в хаос.

Страх сковывает, сжимает, сдавливает.

Я сдаюсь, — звучит в мозгу и Он требует это вымолвить.

Чудовищными усилиями заставляю себя промолчать и сказать другое — категорически, совершенно противоположное, вызвать его на спор:

— Я. Сильнее. Тебя.

***

Мир кубарем летит во тьму, я еле удерживаюсь на планете, чтобы не упасть с нее в пустоту. Скорость полета — как в страшном сне, предсмертном, когда тело агонизирует.

И я лечу. Обе руки скрещиваю, кладу на грудь, чтобы удержать вылетающее из ребер сердце и мысленно Ему обещаю:

— Я тебе отомщу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 6. Страшный бал

Вздрагиваю от видения как ото сна, со мной часто такое бывает — я многое вижу — скрытое. Дар предвиденья, — говорила мама, но она была не права.

Скорее, прав был отец — “Ты видишь Главного, кого все боятся. Лучше не разговаривай с ним, уходи”.

И я ушла. И долгое время не слышала, пока его голос не заговорил в моем мозгу.

***

— Элоиза, — час назад говорил отец, пока я тупо листала ленту в соцсети, — вы с друзьями точно решили так развлекаться? Это же настоящий взрослый бал!

Вздыхаю. Опять он за свое.

Бросаю телефон в сторону, кричу:

— Папа, да! Мне уже девятнадцать, я не маленькая! — а про себя договариваю “не такая маленькая, как всем кажется”.

— О чем речь? — на пороге моей комнаты появляется мама, — что вы там собираетесь?

Отец не дает мне сказать, смеясь рассказывает маме:

— Они хотят танцевать в темноте. Десять парней и одиннадцать девушек. Никто не увидит друг друга, а кто-то и вовсе будет один. Нет бы…

Мама перебивает:

— Ну это лучше, чем тусить не пойми где или идти в грязный обкуренный клубешник.

Ох, мама за меня. Пускай она с ним и разговаривает. Но папа не хочет слышать доводов, он троллит надо мной. Блин, ему реально смешно!

— Вот выдумают всякую ерунду, — он подходит ко мне, замечает наушник, — во, она даже нас не слушает!

— Да слышу я все!!!

— А я говорю — раз уж решили свечи, бал, маскарад — ну подумаешь, платья там, кринолины как триста лет назад. Ладно, хорошо. Но танцы в темноте… С масками на лицах. И кто-то еще без пары… Это вообще че??

— Ой, папа. Это не маскарад, это просто такое развлечение. И да, это я буду танцевать одна, — отнекиваюсь от разговора, смотрю в зеркало, поправлюсь. Из отражения на меня смотрит красивая блондинка с загорелым лицом. Разный цвет глаз — один болотно-зеленый, другой серый с темной поволокой — подчеркивает мою необычность, в детстве я стеснялась этого, а потом — поняла: так обозначается дар.

У всех, кто с даром — что-то необычное в облике. Жаль, что по мне это так очевидно, но что же теперь.

Еще раз кручусь перед зеркалом. Современный наряд, но с привкусом прошлого века — длинное платье в пол, я даже купила кринолин! От шляпки решила отказаться, но надела перчатки.

— Ммм, какая красивая, — похвалил отец.

Меня привезли на бал на дорогущем папином автомобиле. Я могла бы сама, но…

Так захотел отец.

— Не забудь. Ровно в полночь…

— Да-да, твой рос-ройз превратится в тыкву.

— А ты сама?

— В гадкого лебедя, в кого же еще!

Отец меня оставляет, шепчет на ухо : “Мать что-то неспокойна. Будь добра — бери трубку, не выключай телефон. Подумай о матери, Элоиза, не заставляй ее нервничать. С алкоголем не переборщи, береги себя”.

***

В первые же два часа нас всех сморил алкоголь и, наконец, началось веселье.

— Ну, заходим все в комнатку, — молодежь отделяется от слуг и случайных взрослых, — бокалы можно положить вот тут, главное потом — не перепутать где чей, — веселый смех, тупые шутки.

Айрин продолжает:

— Вырубаем свет, музыку громче — Хачатурян, вальс Маскарад — и честно танцуем вальс, никто не халтурит в темноте!

Айрин, молодая девушка, организатор бала, всех пересчитала — все верно: одиннадцать девушек и десять парней.

— Кто-то один будет без пары. Девочки начинают, а парни присоединяются позже. Окей?

Я не смотрю ни на кого. У всех уже есть отношения, каждая девчонка ждет, что в темноте любимый найдет именно ее.

А мне нечего ждать.

Свет выключается и я просто танцую, вальсирую по кругу, главное, не наткнуться ни на кого.

Закрываю глаза, полностью растворяюсь в вальсе, музыка гремит, ее напевы настораживают, тьма проникает глубоко в сердце и я вздрагиваю, ощущаю левым предплечьем колючий электрический удар.

***

Меня начинает кружить с неистовой силой, я уже не помню про вальс — я куда-то лечу. Дыхание захватывает, душа замирает, сердце рвется из груди на волю, да только воли вне тела для него нет.

Безумная сила яростно кружит и чтобы не поддаться ей и не закричать от бешеного страха, я закрываю глаза…

***

Темный высокий замок.

Я сижу на крыше. Вижу себя словно со стороны — на мне длинный капюшон закрывающий лицо, я вся в черном с ног до головы.

И предо мной, как на ладони, весь наш игрушечный мир.

— Ты можешь быть здесь сколько хочешь, — отчетливо слышу, но даже не пытаюсь увидеть кто это. Такого желания внутри нет. Я подчинена Ему, он дергает мною словно за ниточки. И даже мои слова — вовсе не мои.

— А если навечно? — не понимаю зачем спрашиваю.

— Навечно — нет. Но можешь поиграть.

— Как?

— На, возьми пульт. Направляй его на арену, — и он целится в наш живой, но словно игрушечный мир, — и нажимай куда хочешь.

— И даже сюда? — показываю на красную в самом верху.

— Хочешь — да. Но все закончится.

— И я вместе с ними?

— Ты останешься. Ты да Я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7. Темная боль

Мучительная боль пробегает по всему телу, словно в бреду, в горячке я бреду на его

“Иди сюда”

и понимаю — я этого не хочу.

Но тело само шагает.

— Мне плохо, — срывается с губ.

В ответ тишина.

Внутри четкий голос без капли эмоций замечает:

— Тебе больно.

И безапелляционно добавляет:

— Иди сюда.

Он ударяет меня по лицу.

Черная тьма, никого не вижу, но по удару током догадываюсь, что это Он. Щеку жжет чертова метка, пульсирует, словно горит огнем.

Боль. Унижение хлещет в груди красно-фиолетовым потоком.

Больно. Не то чтобы от удара, сколько от обиды.

Не успеваю выдохнуть…

Удар.

Еще и еще.

С таким расчетом и силой, чтобы я упала и тут же встала, чтобы я начала драться.

Он вынуждает…

Заставляет меня разозлиться, пожелать идти против него. Он жаждет моего страха, злости, боли…

Но нет.

Мне нужно победить его на полном спокойствии, без капли волнения. Сжимаю пальцы в кулаки, медленно встаю — ноги не слушаются, руки безвольные, в груди словно камень…

Он дожидается, пока я встану и тут же бьет меня еще.

В очередной раз лечу, падаю на каменистый пол замка и, сплевываю изо рта кровь. В груди рождается обида, гашу ее и преобразовываю в мощной силы энергию и направляю на Него.

Мне бы устоять на ногах…

Руки висят по швам, но я все равно посылаю энергию — темную, отдающую золотом, но это золото не блестит. Оно матовое от запеченной крови моих предков.

Я Темная.

Но об этом не знает никто. Знакомые думают, что я такая же как и все. Простая, с даром, но с обычным, в роду были Темные, “но я в отца” — говорю им, и они верят.

Только вот я не в отца и даже не в мать.

— Мы знакомы давно, — говорит голос, — еще задолго до твоего рождения, — тычет в игрушечный мир, — и я жду твоего обещания.

— Ты его получишь. Бери.

***

Я закрываю глаза, он надвигается, чтобы взять свое — обещанное, то, что для него ценно, что по праву его.

Но я не дам.

Не выдам себя, всех тех, кто со мной, кто мне верит.

— Бери, — шепчу пересохшими от страха губами с корками еще не застывшей крови, — бери и беги.

Я угрожаю лежа на полу его замка, кажусь меньше, чем кошка, но страшней чем гепард.

— Бери!

Поднимаюсь. Ноги врастают в камень, в теле бурлит энергия. Я делаю взмах и тут же воспаряю над ним. Смотрю свысока, я его выше!

Трублю на весь мир, вдохнув воздуха килограммами, тоннами:

—

Беги от меня… Беги!

И мир рушится на мелкие осколки, виски сжимает электричеством, тело — словно зажато тисками…

Я открываю глаза.

***

— Иии… Кто же танцевал вальс без пары?

Глаза Айрин бегают по всем присутствующим, ей так и хочется узнать кто же тут такой бедный, обделенный вниманием.

— Чур, не я, — выкрикивает девушка справа от меня, рядом с ней ухажер в современном дорогом камзоле, шитом явно на заказ для бала. Что же, надо же показать себя.

***

В комнате летает оса, садится на плечо соседнего кавалера — он пугливо ее смахивает, приминает дорогущим башмаком.

Смотрю.

Она в дикой предсмертной агонии трепещет лапками. Ей невыносимо… дико… страшно больно…

Уже про нее все забыли… Никто ее не видит кроме меня.

Все смотрят друг на друга, их интересует только одно — что они все по парам, и посмешище — конечно, я!

Оса заходится в предсмертной боли, корчится и я понимаю…

Надо помочь.

Быстро нажимаю на нее кончиком лаковой туфли и завершаю ее мучения.

Все.

В ее мире настала Вечная Черная Ночь.

***

Я оглядываюсь по сторонам. Все продолжаю глупый разговор, на меня кидают косые взгляды.

Я этого не вижу!

В их лицах четкая мысль: ты танцевала одна.

Но…

Со мной кто-то танцевал, только… Никого не видно. Десять парней — все стоят в кругу, к ним льнут их размалеванные девушки…

А я одна.

— Малышка Элоиза, — ядовито улыбается Айрин, — опять оказалась в одиночестве?

— Неправда. Все время пока темно — со мной кто-то танцевал. Только он вам ни за что не признается, — кидаю надменное в толпу и выхожу из зала.

Я-то все знаю.

Теперь пусть думают они. Я знаю, что каждая устроит своему парню допрос. Мне хоть и нет от этого пользы, но тем не менее… Так интересно пощекотать им нервишки, посмотреть на них… свысока.

***

Я давно не веду дневника. Как-то раз нашла его — страницы вырваны и сожжены, а пепел их у меня под подушкой.

Рози говорит, видела, что я самолично это сделала. Мол, она проходила мимо, шла за нянькой, заглянула ко мне и видела, как в моих руках языки пламени лижут страницы.

Но верить ли Рози? Ей всего пять лет. Младшая сестра не в меня, она как все — нормальная. Но часто видит что-то, что другим невдомек.

— Ты пришла с бала какая-то чужая, — ее ручонки обнимают мою талию. Освобождаюсь от ее рук. — Смотри! Я приготовила тебе коктейль, — взвизгивает малышка и протягивает мне алую жидкость.

— Боже, Рози, чья это кровь? — смотрю на нее, а внутри все предательски леденеет. Кто знает, может это еще не реальность, а все продолжается то дьявольское видение, сон.

Малышка макает палец в бокал и с удовольствием облизывает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это компот, просто очень густой. На, попробуй, — смотрит мне в глаза и говорит так, словно не маленькая, а умная взрослая дама, — я же говорю, ты пришла с бала какая-то… сама не своя.

Глава 8. Кошки-мышки

Он проникает мне в мозг! И вчера почти проник, я случайно поддалась и даже позволила собой править, но…

Маленькая сестренка, моя малышка, она мой крошечный союзник — видит все.

И не молчит.

А мне давно надо понять, что Он управляет энергией, потоком, у него нет плотного тела, чтобы увидеть мир нашими глазами…

Поэтому он смотрит… Моими!

Смотрит на мир сквозь меня!!!

В ужасе кидаю бокал об стену, кровавая жидкость стекает на пол. Сестренка прижимает ладошки ко рту и испуганно смотрит на меня.

За что??

Ей-то за что?

Малышку Рози не надо пугать, но по-другому не могу, не получается. Он опять вселился в меня.

Опять.

Опять!!!

Он становится мной и начинает играть с этим миром в ужасные кошки-мышки, не пряча от своих жертв… мое лицо.

Это все она, — говорят потом, после случившегося.

Это все я, — говорит Он моим ртом и, бросив мое тело, воспаряет наверх.

***

Меня еще долго трясет от его игрищ, но я, наконец, в своем теле.

Кто ты? — задаю вопрос в пустоту, в ночное небо. Он должен… обязан мне ответить!

“Твой ангел” — шепчет внутренний голос и тут же срывается на демонический хохот. Дрожу от громогласного в башке ха-ха-хааа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9. Боже Дай Сил Мне

— Элоиза, детка, к тебе Чарльз, — заглядывает ко мне мама.

Вздыхаю. О, боже, Вот Чарльза-то зачем принесло?

Он неуклюже заваливается в комнату, целует мою руку как в древние времена (что же вчера не пришел на бал? Хотя бы сделал вид, что у меня есть пара) и садится на стул.

Смотрит на меня.

— Мне не до тебя, прости, — собираюсь и выдумываю повод поскорее свалить из дома, — мне это… надо…

— Надо прогуляться?

Господи! Этот зараза умный, видит на ходу, что я просто валю.

— Прости. Я не хочу говорить с тобой…

— Я пришел по важному делу. Не просто же так, че ты какая… Элоиза, слушай, как смотришь на то, чтобы завтра поездить верхом на конях? Я знаю отличный конный клуб, уверен, тебе будет интересно.

— С чего ты решил?

— Я видел как-то на скачках, что ты была против таких игр. И решил, что…

— Что мне будет интересно скакать на бедных животных!

— Ну нет! Мы познакомимся с лошадьми, там можно их покормить и…

— Чего ты от меня хочешь, Чарльз?

— Честно?

— Давай признавайся.

— Любви.

— Хах, ну ты загнул. Иди почитай романтических книжек, где девушки скачут на конях и влюбляются в…

— Замолчи! Ты нравишься мне. Вот такая, с характером, с…

— С острым языком и гадким сердцем?

— Не угадала.

— Чарльз, я приму твое предложение, но… сейчас, прошу, уйди.

Он достает смартфон и бронирует время на завтра.

— К десяти утра пойдет?

— Сдурел? Я сплю.

— Ну тогда после двух…

— Ну ладно, — выдыхаю, чтобы он хоть на сейчас отстал.

— Все, Элоиза. Завтра после обеда я тебя жду.

— Если че, обедаю я после трех.

— Ну я накормлю тебя обедом.

— Ох, как звучит грязно и похабно!

— Смотря о чем думать, — он тянется ко мне, хочет получить поцелуй и я позволяю ему до меня коснуться, чмокнуть в щеку и… сразу огрести по своей. Пощечину. Звонкую.

— Элоиза. Ты опять… эмм, как же, как же… беснуешься?

— Да, я бесноватая. Теперь ты понял про меня все?

— Меня этим не напугать. Я буду изгонять из тебя дьявола.

— Звучит похлеще чем в порно фильме. Поясни, каким образом?

— Ну смотри, за руки и ноги я привяжу тебя к кровати, естественно, голышом, и начерчу вокруг мелом круг.

Зеваю, закатываю глаза:

— Это уже пошло и адски банально.

— Не, ты не дослушала. Потом возьму член быка и рог единорога и…

— И я воткну их тебе в задницу, Чарльз!

Беру его под локоть и выпроваживаю из своей комнаты. Он успевает крикнуть вдогонку

“Завтра к часу я приду за тобой”,

как я закрываю дверь на большую задвижку, как крупная щеколда. И кидаюсь тапком, снятым с ноги, в уже закрытую дверь.

***

В темпе бегу на кухню, чтобы достать винишко. Обычно я храню бутылек в своей комнате, но мама как видит — обязательно уносит подальше. И ничего, что я купила для себя специальную чарку — золоченую, с надписью “

Б

оже

Д

ай

С

ил

М

не

”, где заглавные буквы образуют горячую аббревиатуру и слегка палят меня…

Да, это я.

Ну-с, здравствуйте, — говорю глядя на себя в зеркало и вижу в отражении, как обратный зеркальный мир рукоплещет мне.

***

— Алло, узнаешь меня? — томный мужской голос, обычно я таких не терплю, но в этом что-то есть.

— Неа, ты кто?

— Подумай.

— Мне нечем думать. Извини.

Отнимаю от уха трубку, собираюсь положить, но в динамик на той стороне орут громко “Марк!”

Это же Марк, черт его за ногу.

— Чего тебе надо?

— Элоиза, ты не поверишь…

— Поверю. Но не дам.

— Слушай, Фредди набирает тусу на покатушки.

— На его новую яхту? — закатываю глаза, хоть Марк и не видит, пофигу, — похвастаться что ему подарил отец?

— Ну… ахаххах… наверное, да…

— И че? Ты пойдешь как баран?

— Ну че ты сразу.. Он зовет всех без донатов.

— А, типа хочешь бесплатно пожрать и посра…

— Ну, предположим, что да. Кстати, ты себя нормально после бала чувствуешь?

— Отлично. А че?

— Да не, не… Тут просто многих тошнило.. Да ладно, может, лишнего перебрали, — его голос становится наиграно легким.

— Конечно лишнего. Я же вообще-то не пью, — имею в виду при всех, когда одна дома — очень даже.

— Да-да, я тоже так думаю. Лишканули.

— Ну… И ты хочешь еще? Да и не за свой счет, а чтобы Фредди тебя накормил? Ну ты жлобина еще та…

— На трое суток. Че, не сильно-то он и обломится. Да я и не нажру столько…

— Ну ок. А я тут причем?

— Поехали с нами!

— А вы это кто?

— Ну пока я, Фаустина с подружкой…

— А, эта тупая пиздюшка…

— Я думал вы ваще-то дружите.

— Дружим. Как не дружить. Она берет у меня в долг, а потом ластится.

— Фаустина-то? У нее же вроде…

— Отец ее бьет и денег не дает. Не то что мой — вредничает, а деньгами набивает мои карманы.

— Ой, Элоиза, хватит понтоваться!

— А я то че! Мне ваще плевать!

— Ну так че?

— Не знаю. Подумаю.

— Думай. Даю тебе время до завтра.

— Не успею подумать. Сразу вычеркивай.

— Успеешь. Так, значит, завтра позвоню.

Торопливо кидаю “ну ок” и быстро, пока он не попрощался — кладу трубку. Вот больно надо мне выслушивать его “завтра после трех… пяти-шести… позвоню”. Завтра — так завтра, на этом все.

Наливаю вторую чарку вина, сажусь напротив зеркала, смотрю на свое отражение и молю Всевышнего — бога или дьявола: о, Боже Дай Мне Сил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11. Что им надо?

Едва он это сказал, как тут же припарковываются четыре крутые машины, узнаю в них родителей однокурсников и моих знакомых девчонок и парней. Ну как знакомых — я знаю их имена, не более.

— Будь за мной, — говорит отец и встает так, чтобы я была за его спиной.

— Вот она! — Ричардсы вышли толпой из своей машины, похожие на тыквы мама и отец Айрин — девчушки-организаторши бала, — а вы знаете, что вашу доченьку по-хорошему бы сжечь!

Че они несут? Может, это все дешевые шутки их деток?

Отец закрывает меня чуть ли не спиной, говорит твердо, но я чувствую в его голосе дрожь:

— Давайте по факту…

— А давайте, — оранжевый ламборджини, из которого выглядывает знакомый мне папа Фаустины, — ваша дочка там была одна! Без пары, без никого, вот она и позавидовала…

Он почему-то сделал акцент на последнем слове и обвел взором присутствующих: уже шесть машин.

Мой отец пытается отвечать, но к разговору присоединяются уже третие:

— Подождите! Я говорю не с вами…

— А мы все приехали посмотреть на вас! Вернее, на вашу дочь!

— Нас много, Маф, а ты один!

Бедный мой папа даже не знает что ответить, стоит, защищает меня как может.

Один.

Была бы дома мать — выбежала бы и хоть встала бы на его защиту. То есть на мою. Но сейчас отца некому защитить.

Седьмая машина паркуется около нашего дома и я слышу оттуда, доносящееся в рупор:

— Мы все объявляем ей байкот!

Шепчу отцу на ухо:

— А что вообще тут случилось? — кажусь себе героиней фильма ужасов.

Отец не отвечает, делает рукой короткий жест — потом.

Мне бы хоть знать в чем же дело, я бы может и дала им ответ. Иначе, как их отсюда убрать?

— А давайте решим вопрос честно, так сказать, правильно — справедливо, — лысый череп из оранжевого ламборджини гадко на меня смотрит, — она делает зло, значит, ей не место среди нас!

Не понимаю что вообще приключилось, но слышу эту полемику и понимаю: разговор принимает чертовски нехороший оборот.

— Вы не имеете право! — кричит отец, — я на вас…

— Давай-давай! Мы всем покажем и доказательства есть, кто такая твоя дочь.

— А она вообще твоя? — слышу ехидный голос отца Айрин.

Я хмыкнула. Даже внимания не обратила. Улыбнувшись, посмотрела на отца…

А он весь побелел, лицо стало ужаленным, обиженным в самое сердце, на щеках проступили красные пятна.

— Вот-вот, а защищаешь ее как свою.

В ушах гром. В сердце — разряды молнии. Что они хотели сказать этим?

В башке жуткий шум.

Не понимаю что происходит и вообще… Вижу как папа что-то говорит… Не слышу, сердце бьется так, что все заглушает. Я как глухой — вижу одну лишь картинку, беззвучное кино...

***

— Все, кто был на балу — слегли с опасным отравлением, — говорит отец, закрыв крепко окна и их занавесив, — че там у вас было?

— Не знаю. Я… я не пила, — вспоминаю разговор с Марком.

— Элоиза. Они всем скопом обвиняют в отравлении… тебя.

***

Отец долго что-то говорил, как через пелену до меня долетело, что “камеры показали, что ты в темноте подходила к бокалам и что-то сыпала из кармана. Судя по всему это был яд”.

— Но па…

— Дочь. Ситуация накаляется. Надо что-то с этим делать.

— К примеру…

— Дочь, я не знаю. Вечером придет мать и надо поговорить с ней. Может, ты на какое-то время уедешь.

— Но я же еще не закончила учиться…

— На летние каникулы. В сентябре — домой.

— И смысл?

— Они все позабудут.

— Думаешь?

— Надеюсь.

— А если…

— Вот не дай бог, — перебивает отец, — надо надеяться на лучшее и… — он смотрит на меня серьезно. Так смотрят на конченых ненормальных, — и тебе что-то с этим делать.

— С чем???

— С твоим даром, детка. Вот с чем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12. Правда

Вечером пришла мать и первым делом спалила, что я пью вино.

А потом с ней поговорил отец. Машины к тому времени уже разъехались, за недостатком обвинений их разогнал обычный патруль.

Отец облегченно вздохнул, когда увидел пустую поляну у дома.

— Решено. Завтра ты уезжаешь в Грейндж к своей троюродной бабке.

— Ну мааам…

— Элоиза! Это может быть опасно!

— Опасно? Что?

— Все против тебя. Подумай, это действительно страшно.

— Ма, па, а как же вы?

— Мы переживем.

— Так они могут приехать и требовать меня.

— Я дам им отпор, — отец пытается говорить уверенно, но он него плохой актер.

Мать обхватывает голову:

— Нет, завтра нет, не получится. Завтра у меня на работе важный день. Я не смогу.

— Я тоже завтра критически занят.

— До послезавтра?

— Да, давай.

Смотрю на них, переводя взгляд то направо, то налево — слушаю, как они решают мою судьбу.

Грейндж — серый унылый город и вроде бы это хорошо, но… там практически нет дождей. Всегда солнце, ясная погода, практически нет ветров, каждый день — жара.

— Ненавижу, — говорю в сердцах, на душе повисает камень — черный, который обжигает сердце.

Влетаю к себе в комнату, хватаю припрятанный ремень — кожаный, толстый с большой пряжкой. Складываю вдвое, неудобно зажимаю в руке и наотмашь себя бью.

Раз. Два.

Ммм!

Боль с дикой силой стеганула меня по бокам, коленям, спине и животу.

Я неудобно схватила ремень и тяжелая железная пряжка больно впечаталась в палец. Так сильно, что на нем остался тоненький след.

Бросаю ремень, сажусь на диван, смотрю. Этот шрам так сильно напоминает…

Влетает сестренка, моя девочка, моя Рози, тянет ручки ко мне, обнимает и кричит запыхавшись:

— Эвоиза! Я с тобой!

***

Малышка Рози все это время подслушивала. Не дура, надо сказать, к своим пяти годам.

— Нет, милая. Ты останешься здесь и будешь слушать маму и папу, — говорю ей такие наставления, от которых меня саму коробит. Правильные. Надоевшие.

— Я-то буду. Но они сами себя не слушают,— и она тянет меня за ухо, требуя прильнуть к ее рту. Шепчет доверительно свой секрет:

— Папа шепотом сказал маме, что полностью уверен, что всех отравила ты. Я слышала, — кивает, хоть и маленькая, но смотрит на меня по-взрослому внимательно, — он так и сказал, что они правы, во всем виновата ты.

***

Решаю ничего не говорить отцу. Спасибо малышке, что все донесла дословно. Рози — умная для своих пяти лет настолько, что кажется, будто ей далеко не пять.

И, может, умнее было бы не доносить, типа крепче спишь и прочая лабуда. Но со мной это не работает. Если знаешь что говорят за моей спиной и не говоришь — ты для меня предатель, сомнений нет.

Грейндж мне как бы безразличен, могу умотать туда, если надо. я и там себя найду — не потеряю уж точно.

Но теперь дело не в этом. Значит, отец все же считает меня виноватой, просто скрывает от меня. Это уже нехорошо. Неприятно, как минимум.

Но он не знает всех подробностей. Он не так проницателен как Рози, моя пятилетняя сестра.

***

Глушу себя снотворным и ложусь поскорее в постельку. Раз вино все отобрали, что же — таблетки для сна мне в помощь. А как еще?

Я бы попила седативное, но мама мне не разрешает. Да и я не особо рвусь — во время сна этот голос внутри звучит еще ярче. Не каждый раз, конечно, но после четырех ночей на пятую, в среднем. А то и чаще, когда как.

Укутываюсь в постель и, закрыв глаза, обо всем забываю. Отпускаю этот чертов день так далеко, куда он только сможет уйти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13. Верхом

Тренькает телефон, и я, не глядя, глушу его. Мало ли, может будильник сработал еще с учебных времен,— во сне кажется, что это возможно.

Сон. Он мне дороже всего на свете, потому что во сне — я живу.

Но в этот раз телефон оказался настойчивым — звенел пока я не взяла его руку.

Это звонок.

Чарльз. О, боже.

Что же он не пришел на бал? Сейчас лежал бы, отравленный, и уж точно не названивал, не будил.

Но нет! Мне придется с ним идти… Видеть чертовых людей, их мерзкие лица. Быть готовой, если они подойдут… Надо бы стащить у папы пистолет, взять с собой, на всякий случай.

Хотя идти с пистолетом на покатушки…

Нет, наверное, проще я не пойду. Вообще не пойду.

Чарльзу — от ворот поворот, сама спокойненько посижу дома. Меня здесь никто не трогает и так хорошо…

Но вместе с тем если не пойду — всем миром засчитают, что я зассала, сижу дома никуда не выхожу. Решат, что боюсь.

— Чарльз… — лениво протягиваю, отвечаю на его вопросы простым согласием, — да… да… да…

“Хочешь лошадок покормить?”

“А фоток хочешь? Закажем фотограф”.

“Потом поездим?”

Ездить мне, конечно, совсем не хочется, но сейчас уж покатаюсь, отдохну душой.

Чарльз ко мне с теплом, я это слышу. Что же, хоть один человек относится ко мне хорошо. Хоть и мне лень, но его надо беречь.

***

— Меня пригласили на яхту, отдохну в ближайшее время, — говорю Чарльзу и не спешу давать подробности. Кое-как удерживаю, чтобы лошадь шла шагом. Чувствую, ей так и хочется припустить.

Лицо Чарльза меняется:

— Эге…

— Да! Но я ненадолго к ним.

— К кому? Элоиза! Ты меня пугаешь. Кто у тебя с яхтой? Если ты собралась к незнакомым…

Его лошадь на шаг впереди моей, он оборачивается, заглядывает мне в лицо.

Усмехаюсь.

— Уймись, защитник хренов. К знакомым.

Меня завело это его наглое “кто у тебя?”. А то он меня знает! А то знает кто у меня есть, кого нет и у кого, лять, какая яхта!

Терпеть не могу, когда делают вид, что знают обо мне все! Беру поводья со всей силы и как заору “пошла”...

Знаю, что так с лошадью нельзя и лучше с животным быть вежливой, но сегодня ласковые слова — не мой конек.

Оставляю Чарльза позади, и сразу на душе хорошо — впереди простор, ветер в лицо! Жизнь — сплошное удовольствие! Но топот меня настигает:

— Подождиии…

О, нет!

Настырный.

Че ему стоит отстать?

Тяну поводья сильнее, лошадь летит так, как ни один конь на свете. По крайней мере так кажется, по ощущениям, скорость кружит башку, заставляет все внутри трепетать…

— Элооооииз…

Ветер красиво коверкает его голос, делает глуше, тише, но как будто шире. Кажется, Чарльз орет откуда-то с неба.

Хорошо, когда он далеко!

Поднимаю глаза, смотрю вверх — голубые просторы, где все спокойно и свободно, белые облака — как необходимая дань. Сегодня солнца нет, погода как я люблю, как мне нравится, а потому на душе сейчас так хорошо…

С галопа возвращаюсь на рысь, топот копыт настигает и я понимаю — сейчас начнется все сначала: Чарльз станет допытываться, лезть.

А значит, нужно что-то предпринять… Нужно что-то сделать…

Пронзительная тишина, голос внутри:

— Ты знаешь что.

Этот голос перекрывает все, звучит громче молнии и раскатов грома. Он тих, практически шепот, но для меня Он — это все.

Сами собой руки дергают поводья сильнее, лошадь начинает головокружительный галоп — этакие догонялки с Чарльзом, кто сильнее, кто кого догонит и перегонит.

Пока что пальму первенства удерживаю Я!

Что значит “пока”...

Я всегда впереди!

Я номер один, я первая!

Лошадь уходит в круг, что же, просторы большие — громадные поля, есть место где спрятаться, перевести дух в теньке, отдохнуть.

Скачу во всю прыть и чем дальше от Чарльза — уже ни топота, ни его голоса, ни духа — я плавно перехожу на рысь, потом на шаг.

В тени деревьев торможу и, с удовольствием, ложусь на травку. Лошадь ложится рядом, вижу, она тоже устала скакать как ненормальная. Что же, пусть отдохнет.

Кобыла встает, отходит на пару шагов, иду за ней и вижу упавшее дерево. Сломанное. Его бревно длинной с десяток метров не видно, оно притаилось в траве. Но возвышается прилично — даже при медленном аллюре такое опасно, его не видно, но оно высоко отстоит от земли — чуть меньше полуметра в высоту.

Переступаю через него и иду дальше. Немного отдохну, напитаюсь тишиной — и пойду назад, встречу Чарльза. В голове сразу вырисовывается план, что дальше мы — в кафе, там придется что-то есть, его слушать, смотреть на него…

А мне совсем не хочется…

Уж лучше бы Чарльз был такой же как все! Относился ко мне с гадством, а не вот это вот все!

В раздумьях посасываю кончик колоска и резко оборачиваюсь — мягкая земля в траве заглушила топот. Казалось, конь бежит где-то далеко, но Чарльз уже тут, в десятке метров, летит бешеным галопом…

Руками показываю крест, срывая горло ору:

— Тут пень! Пееееень…

…

Мой голос разносится небом, звучит в ушах, гудит в голове. Чарльз — как тонкая веточка взмахнул от тела лошади, открепился — как яркий цветок — и полетел вверх.

Он упал легко, на миг мне показалось, он сейчас встанет и рассмеется. Да даже не встанет, нет — энергично подскочит в духе “че это я разлегся тут…”

Но Чарльз лежит.

Я не могу подойти. Если подойду, увижу…

Сажусь на коня и убегаю с молитвой “господи, пусть бы он остался живой”.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 14. Кровавые осколки

Так, сейчас оставлю коня, спокойно покину конный клуб и пойду домой.

Боже.

Боже-боже-боже! Как я доеду одна…

И тут же становится стыдно за такие мысли.

Позор.

Чарльз лежит, возможно, мертвый, а я думаю только о себе…

Плевать как доберусь!

А вдруг… Вдруг он не умер? Вдруг умер, но… не до конца?

Ну ум приходит оса, ее предсмертная агония в зале для танцев. И то, как я ей помогла…

Я была должна!

И сейчас… В голове опять звучит тихий голос:

— Элоиза… ты должна…

Рука покорно нащупывает пистолет.

Крохотная сумочка. Дамская. По диагонали через плечо. А как еще, когда живешь в кругу врагов?

Едва слышу шепот, как тут же начинаю действовать:

— Поверни назад. Ты знаешь. Ты должна.

На ходу разворачиваю лошадь, чувствую, как к щекам прилила кровь.

У меня опять меняется все внутри. Краткий обморок, как потеря сознания, легкое головокружение, переходящее в жуткий страшный экстаз.

Сейчас мне станет хорошо… Будет приятно…

Сейчас…

***

Рука держит пистолет, я готова… В голове четкий план, сценарий. Не я его придумала, но мне — осуществить.

Теперь я знаю, Чарльз — живой, в измененном сознании многое понимаешь отнюдь не головой.

Лошадь переходит на рысь, минута превращается в секунду и вот уже я около бревна. Стою рядом, высокая трава скрывает то, что я могла бы увидеть. Пустой конь гуляет на отдалении…

Чарльз где-то здесь.

Спрыгиваю с лошади.

Стою.

Крепко. Пистолет. Сначала с предохранителя, потом затвор — все это помню как дважды два. Палец — как папа учил, на крючок и главное — правильно целиться.

Сначала целиться, потом стрелять.

Спокойно, без капли волнения поднимаю руку — так я готова… Не спасую, сразу как увижу — смогу…

Медленно иду по траве.

Бревно, пень.

Сердце отсчитывает удары и все кажется нелепой игрой — в казаки-разбойники или в прятки.

Рука с пистолетом вытянута. Я смотрю прямо.

Хочется как в детстве крикнуть:

— Эй, Чарльз, выходи!

***

Дома встречает отец, мать уже хлопочет на кухне.

— Ты больно долго, дорогая, все нормально?

— Да.

— Без приключений? — лицо мамы встревоженное, — мы даже с работы пришли раньше.

— Вижу.

— Ты че какая злая?

— А что мне за допрос?

Мать вспыхивает, отец тут же ее успокаивает и переходит на более миролюбивую тему:

— Ну как — на лошадях? Ты ведь не особо любитель.

— Ну покатались. Норм.

— А Чарльз? Почему ты приехала на такси?

— Он… уехал.

— Куда?

— Ему срочно.

— Что за срочность такая, если у вас свидание?

— Папа! — теперь вспыхиваю я, — Чарльз мне просто друг! Друг! Слышишь?

Ухожу из комнаты, хлопаю дверью и бегу к себе. Открываю тайник, где припрятана бутылочка виски и прикладываюсь прямо из горла.

Знаю, так нельзя. Это грубо и совсем не по-женски, но… Голос внутри нашептывает:

“Если хочется — то можно…

… абсолютно все!”

***

— Нет, его здесь нет, — голос отца около моей двери. Он говорит по телефону и вот-вот зайдет.

Бегом к двери и успеваю закрывать щеколду прежде, чем он толкает дверь.

Стучится.

Ну уж нет. Я сплю. Детское время, девять вечера. Может, мне выспаться надо, может…

— Элоиза!

Голос отца спокойный. Пока спокойный.

Он разговаривает по телефону, но обращается ко мне:

— Когда ты видела Чарльза — он что-то говорил? Вот сколько придет домой?

Стук продолжается.

Боже. Время всего лишь девять. Десткое же. Может, он загулял. Пошел, не знаю, как бабе, или в клуб. А может, и то, и другое. Или напился и лежит.

Хотя Чарльз не такой, ясное дело, но все же он имеет право…

— Спит, наверное. Сейчас разбужу, — говорит отец в трубку и явно дает мне понять, что дело просто так не кончится, — Элоиза!!!

Его голос меняется на требовательный, страшный. Он положил трубку и теперь долбит в дверь кулаком, пинает ногой:

— Немедленно открой! Сейчас же! Иначе…

Я знаю его “иначе”, а потому быстро встаю, хватаю стул, забираюсь на него и за верхушку тяну шкаф — он падает верхней частью на дверь.

Бабах!

Следом — мой облегченный вздох.

Теперь ее никто не откроет.

Только с моего позволения.

Только если я захочу.

***

— Я все равно доберусь, — голос отца злой, — ты хочешь, чтобы я лез через окно?

Пап сильный, не спорю. Ловкий.

Но лезть ко мне на второй этаж… Во-первых, стремянка шаткая, опасно, а во-вторых — не нагло ли?

За дверью становится тихо. Бросаюсь к окну — мне надо успеть предпринять…

Голос внутри придает мне уверенности:

— Ты на верном пути.

В саду бегает Рози, няня отвернулась — закрылась от солнышка, малышка подбегает к воротам: маленький заборчик, проще перепрыгнуть, чем искать ключ и отворять замок.

В одной руке лопатка, в другой — пустое ведерко, желтое. Она что-то кричит няне…

Но к няньке подходит отец, она торопливо лезет в карман, вынимает ключ.

Ключ от кладовки! Он всегда у няньки, там уличные игрушки Рози — грязные, все в песке. Помню, мама ругалась, когда малышка таскала грязные лопатки в коридор и там складывала, хранила.

И теперь они в кладовке. Ключ от нее — у няньки Рози. Там же стремянка — длинная, метров десять, на ней без проблем можно…

… хоть до луны…

Рози сама по себе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Черный кадиллак подкатывает к воротам.

Миг — и желтое ведерко уже выброшено, как жало осы.

Черное с желтым. Теперь оно слилось воедино. Рози даже не успела закричать…

В ужасе оглядываюсь, кидаюсь к шкафу — сама себя замуровала — беру бутылку от виски с толстым дном и со всей силы разбиваю окно.

Вдребезги.

Осколки.

С громким криком “Ааааа” вылезаю в окно, окровавленной рукой угрожающе машу в сторону машины…

…. папа даже не видит…

… он на дорогу даже не смотрит…

… его внимание на меня…

Осколок больно впивается в ногу и я кубарем лечу вниз.

Глава 15. Обманный секс

И я опять у Него.

В его доме.

В его замке.

Голова словно зажата в тиски.

— Что тебе надо, — говорю через боль, еле себя заставляю вымолвить слово.

Вместо ответа — в моих руках пульт и на экране три картинки:

— Рози бегает в саду, а в моей комнате отец размахивает кулаками

— Рози сожрана черным кадиллаком, и я с бутылкой в руках

И последняя — она разделена на две части и выделена в рамочку:

— я с разбитой головой, из которой идет кровь

— упавший с лестницы отец, судя по позе — переломан позвоночник

Я могу выбрать первую или вторую — любую часть с последней картинки. Но исправить предыдущие две — пытаюсь, но не выходит.

Нельзя.

Выбора нет. И так, и так — плохо.

Пульт в моих руках дрожит, в глазах становится темно, пальцы сами собой нажимают на пульт — и я проваливаюсь в неизвестность.

***

Отец принимает удар на себя — пока я лечу, он вытягивает вперед руки, удар моим телом приходится ему на плечи, он еле успевает убрать голову назад…

Мой папа — мой Бог. Теперь так. Кем бы он мне ни был и что бы ни говорили гадкие соседи.

Он — мой отец.

Даже если на деле что-то не так, сегодня я выжила благодаря папе. Высокие потолки, просторные перекрытия. Только что второй этаж — и я уже на земле.

Из моей башки течет кровь, сильная ссадина.

Папа лежит рядом. Поза — точь-в-точь как на картинке. Неестественная, выгнутая.

Трогаю его за плечо:

— Отец?

***

И меня перемещает в подвал — в тот самый, где я не завершила удовольствие. Где Джерри и Майлз готовы со мной всю ночь…

Кровь на спине Эрнестина — и яркой искрой мои окровавленные пальцы, в которых все еще зажата бутылка. Лысая площадка с травкой, рядом лежит отец…

— Отец? — и рябь в глазах, синева, головокружение…

… Серые стены, холодный пол, мрачный подвал.

Джерри и Майлз — мои верные мальчики. Не знаю почему именно они, но стопроцентно — я так хочу.

Майлз из пай-мальчика превращается в дикого зверя — и это мне нравится. Он лезет на меня, обнимает, проводит пальцем по тонкой коже шее и сдавливает ее уже обеими ладонями. Касается той нежной точки, которая не позволяет дышать.

Я не могу вздохнуть. Мир остается тем же — серый подвал, только воздуха здесь больше нет.

Для меня нет.

Глаза лезут на лоб, руки-ноги делают конвульсивные движения, плечи поднимаются вверх.

Нет.

Не могу.

Смеясь, Джерри касается меня там, где трогал Майлз — и воздух вновь появляется. Перед глазами — синие звездочки, которые надо бы сосчитать.

***

Майлз наваливается на меня всем телом, вжимает в мягкий черный диван. Его стержень пропарывает мое лоно — девственное — и должна появиться кровь.

Но ее нет. Вместо крови — я чувствую жар, который выходит, хлещет из меня, затапливая густую тьму…

Майлз входит так, что я содрогаюсь всем телом. Вздрагиваю, хочется закусить губу и завыть — как в фильмах для взрослых — “ууу”...

Но я так не делаю.

Не в моем стиле.

Я выгибаюсь сильнее, помогаю ему войти глубже, ощущаю, как его член погружается все дальше и дальше. Фрикции как наказание — как забивают работяги сваи — раз… раз... раз…

Уже хочется дернуться, закапризничать, завыть…

Но что-то внутри меня заставляет… принуждает меня наслаждаться…

Жестким сексом, где нет места любви.

Майлз ускоряется, становится больно… невыносимо… Но тело меня не слушается, ноги шире расходятся в стороны, киска начинает сокращаться…

Нет! Я не могу!

Собираю волю в кулак — я сейчас это закончу! Руки не слушаются, как могу — пытаюсь оттолкнуть Майлза, но он словно прирос ко мне. Снаружи и внутри.

Сдавленное:

— Ммм… — не от удовольствия, уже от терпкой боли, — ммм… ммм…

Теперь уже я говорю слипшимися губами:

— От… пу… сти…

И вижу перед собой уже совсем не Майлза, а фигуру в черном.

И мир рушится.

Я открываю глаза.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16. Сделка

— Отец?

Тормошу его за плечо, рукой хватаюсь за свою голову. Папа дышит, издали бежит нянька — лицо белое, перекошенное…

… она еще не знает про Рози…

С кружащейся головой встаю и бегу к воротам.

Поздно.

Не переношу эти два слова — “время” и “поздно”, им не место в жизни. Им место — у гробовой доски.

Оттирая кровь со лба, выбегаю за ворота, сажусь в папин росс-ройз и выжимаю газ.

Я знаю куда.

Прямо.

Бесконечно прямо. До упора. Пока мир не закончится.

… Я знаю у кого сестра…

***

Черный кадиллак. Если кому скажу — не поверят, и отец тоже. Потому что в нашем городке каждый знает всех.

Нет такой машины ни у кого!

А если еще скажу, что автомобиль был похож на пантеру — дикую, блестящую черным, с ярким желтым глазом в виде пластикового детского ведерка…

Не машина, а сплошная черная дыра в которой можно исчезнуть навсегда и больше никогда не увидеть света.

Я выйду на сделку. За сестру я готова на все.

***

Тапком в пол двести двадцать и мчу, пока мир не кончится, пока в башке не закружит, пока перед глазами не пойдет синева. На вижу что показывает авто, яркая стрелка… приборы… Все кружится, блекнет, мрачнеет…

…

Впереди на дороге Он. Как я и знала. Стоит на самой середине — объеду справа или слева — улечу в кювет. Разобьюсь.

Нет уж.

Лучше выживу Я, чем Он!

Пру на него и пролетаю сквозь — машина остается целой, моя башка — вроде тоже.

И на лужайке гуляет Рози.

***

— Ты должна пойти!

Я не хотела. Не собиралась. Просто, чтобы подразнить Чарльза я сказала про яхту.

— Но я не хочу туда идти!

— Твоя воля.

Вмиг Рози подкидывает желтое ведерко и его кубарем сносит ветер.

Вроде ничего особенного, но… Мне подурнело. Несчастное ведерко словно перекувыркнулось в вохдухе, упало и от удара треснуло о землю.

— Это так, — слышу голос.

Вот она, сделка. Черным по белому.

— А что будет на яхте?

— Твой долг.

— Но кому я должна?

— Себе. За все есть плата.

— За что я должна платить?

— За Дар.

— Почему? Ведь ты…

— Ты не даешь ему выхода, Элоиза. А он должен работать.

— Ты хочешь сказать, он должен вредить?

— Смотря что такое вред.

Отлично понимаю к чему он клонит, к тому, что нет худа без добра и все в мире справедливо.

Верно!

Но!!!! Почему у плохих поступков должно быть мое лицо?

— Чертов бал, Чарльз — и это все за последнюю только неделю… И это все на меня! На меня!!!

Черный силуэт превращается в облако и забирает с собой сестренку.

— Нет! — кричу, протягиваю руки, — я согласна на все! Я… пойду!

Едва слышу в голове “принято”, как воздух медленно светлеет. Успеваю задать вопрос:

— А с Чарльзом что?

И получаю:

— Ты узнаешь ответ.

***

— Элоиза, ты куда? — Анит, нянька Рози, вытаскивает меня из машины.

На нетвердых ногах ступаю, вижу — на примятой зеленой траве сидит отец. Он плохо что понимает, кажется, сильно ударился.

— Папа?

Анит кричит матери:

— Я вызвала скорую.

Вдвоем они кидаются к отцу, позабыв про меня, про Рози — теперь даже я не знаю где она. А значит, самое время выполнить то, что я должна.

***

Влетаю в свою комнату, хватаю клубный наряд, новое белье, кидаю все в рюкзак, туда же сумку — нормальную, маленькую, с которой была на лошадях, проверяю пистолет — есть, и бутылку вина покрепче. Не коньяк и не виски, чтобы сильно голову не шатало, хотя…

Кидаю бутыль виски и беру сбережения — карточку. Осматриваю комнату, про себя шепотом — адьес.

И надо идти. Пока… Пока все остается в силе.

Задергиваю штору, чтобы солнце не трогало мои стены, и вижу испуганную Рози.

***

— Эвоиза, я только что…

— Тише! — хватаю ее за руку, прижимаю к себе и ладошкой затыкаю рот. Вдалеке мать, отец и нянька — все заняты папой.

— Я хотела сказать, что в

идела теперь с кем ты разговариваешь.

— Умница. Только об этом молчи.

— Ага, — кивает, смотрит на мой рюкзак, видит, что я собрана, одета. Улыбается, якобы не понимает что ухожу, а глаза умные-умные… Трогает меня за плечо — сглатываю слезы — и говорит совсем не по-детски: — ты же знаешь… мама велит быть дома после десяти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 17. Чертова справедливость

Пишу смс, пальцы трясутся, сердце так и выпрыгивает от унижения, что я напрашиваюсь сама… Тем более чувствую… что-то тут неладно…

Все не просто так.

“Да. Мальчишник будет послезавтра”

— пишет Марк. Он даже не скрывает, что мальчишник, говорит как есть. А ведь до этого мне плели, что будут девочки.

Нагло врали, суки.

А что, собственно, напрямую не спросить? Хоть это ничего не решает, но все же…

Так и пишу — по-простому:

“Окей. А из девчонок кто?”

Надо было позвонить, чтобы слышать его интонацию. Услышать, как он заткнется, как потом будет юлить, пытаясь что-то сказать, а потом… Из его рта посыплются имена всех-всех-всех девок, кого он знает и не знает.

Хах, во была бы веселуха! Можно было бы от души поржать, если взять и набрать его номер.

Блин.

Но я уже пишу.

Сто процентов, что из девок там не будет никого. Но Марк пишет довольно убедительно, будто через буквы хлещет его грязная уверенность в своей лживой правоте:

“Так, Фаустина же, еще… погоди…”

Он даже не может перечислить имена, потому что девчонок явно не будет.

Это будет битва.

Моя — против них всех.

Или против Него, что намного-намного хуже.

“Так, жду тебя послезавтра после десяти”.

Он называет адрес куда мне с утра подъехать и не сдерживая усмешки в буквах добавляет: “Ну-с, крошка, ждем-ждеем”.

***

Вырубаю телефон. Теперь дата мне известна, но как просидеть на улице еще два дня, не приходя домой?

А дома будет опять двадцать пять — где Чарльз и что ты с ним сделала. Отец обязательно начнет орать, мать будет на его стороне, а малышка Рози — кинет в него мячик, чтобы немного успокоить, хотя бы каплю.

Она делает так.

Она за меня.

Так что нет. Назад пути нет.

Впереди ночь. А завтра — день, полный терзаний, волнений, и, возможно, слез.

Но я не приду домой. Не то чтобы от страха — нет, я честно скажу про Чарльза.

Не приду домой для того, чтобы не сбить свой настрой.

***

Едва на улице пустеет — я свободно, уже не прячась, выхожу и чтобы вздохнуть легко — снимаю кофту и повязываю ее на талию. Горделиво, мантией, она свисает до ног.

Практически как у Него, но не такой длинной и не такой черной. И не такой мантией, — звучит в голове.

Хах.

***

Меня могут искать.

Приходится прятаться, стою далеко от дома и льну к высокому раскидистому дереву. Не дай бог кто увидит меня — тому не поздоровится, точно. В этом я уверена.

А потому делаю глубокий вдох и ощущаю, как на душе хорошо.

***

Майлз кладет меня на живот и с силой сжимает ягодицу. Вздрагиваю от его прикосновения, оно такое порочное — властное, горячее — оно приносит боль, но вместе с тем разжигает огонь между ног.

— Ааах…

Мои тайные мысли выходят на первый план — мне всегда хотелось попробовать далеко не классику в сексе.

Классика — это скучно. Анал — это тоже классика, только наоборот.

Я много смотрела, искала, читала про анальный секс, в частности, про подобные игры и мне всегда казалось это крайне возбуждающим.

Это не может не возбуждать! Здесь сливается воедино боль, сласть, желание быть подчиненной и вместе с тем — доверие, согласие.

Но Майлзу я откажу — я ему не дам. Так и говорю, вырываясь:

— Я здесь главная! А потому… ты будешь делать все то, чего хочу я!

Вырываюсь и заставляю его встать на колени — досада разливается кипятком на сердце. Мне хотелось попробовать, но…

Я не могу этого допустить! А потому…

— Встань на колени!

Майлз послушно опускается.

— Тридцать ударов плетью.

Указываю Джерри на скамейку, бросаю издевательское:

— Сиди, жди. Следующий ты.

Беру в руки плеть и наотмашь стегаю по спине Майлза. Его лопатки дергаются, губы говорят сдавленное “ммм” — негромкое, глаза на меня не смотрят.

Боится.

Ему страшно.

А как ты думал???

Ударяю еще. И еще — без остановки начинаю хлестать так, чтобы выплеснуть свое возбуждение. Наотмашь, с силой, размазывая по его плечам кровь.

Я вижу окровавленную поясницу и ударяю прямо туда, чтобы сильнее рассечь рану. Хочу, чтобы полилась кровь, чтобы было много… ооччень много крови..

Ммм!

Какая красота!

Я целенаправленно причиняю ему боль. Терпкую, сильную… для меня сладкую. Требую, чтобы он взвыл, заныл, заревел…

Чтобы он молил о пощаде — не меня, нет. Меня-то не надо. Надо Того, кто всем этим властвует. И чтобы в Его глазах я оказалось плохой-плохой…

И вот тогда — о, да… Меня надо справедливо наказать, отправить на яхту отбывать повинность!

Ведь я согрешила, сделала плохое дело.

Я виновата.

Давайте наказание, даже два!

А не как сейчас — отправить мучиться… просто так.

Я хочу верить и видеть, что все честно. Справедливо, если так можно сказать…

Одно знаю наверняка: мне так будет легче. Однозначно.

— Свободен, — замахиваюсь и наношу сорок четвертый удар по его спине, — иди отдохни.

***

Перевожу взгляд на Джерри и мои ладошки потеют. В его глазах ужас, в страхе он смотрит на Эрнестина, потом на Майлза и переводит напуганные глаза на меня.

— Да, — киваю уверенно, — теперь твоя очередь постоять на лобном месте Идем, мой мальчик, — вызываю его пальцем.

Он все еще сидит, а я уже держу наготове плеть.

Между ног полыхает огонь — Джерри идет видя, что его ожидает. Он покорен, согласен, он — даа… он готов на все.

Ради чего?

— Чего ты хочешь? — спрашиваю, будто осуществлю его волю.

— П-п-пощады…

— Как тебя пощадить? — открываю перед его носом шкаф и показываю широкий ассортимент БДСМ-аксессуаров: плеть, расширители, анальные пробки и больших размеров дилдо.

— Н-н-нникак…

— Ну хорошо. Я пощажу тебя “никак”, прямо сейчас же. Теперь ты доволен?

Смеюсь на своей игрой слов и заменяю плетку…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

…. на ремень.

Глава 18. След

Провожу по его спине, заставляю задрожать и, ремнем, плотно схватываю руки. Запястья пережимаются — лицо Джерри исказила внезапная назойливая боль.

Но надо терпеть.

Я ему говорю, только не голосом — а силой мысли:

“Джерри хороший мальчик… Потерпи…”

Вмиг я вижу в его голове кадр, как его мама вела на укол — маленького мальчика с дурацким зайцем подмышкой. Она тоже самое ему шептала: “ччч, милый, потерпи”.

Не выдержав, беру большой самотык и показываю его Джерри.

— Хочешь вставлю?

Но вижу по его лицу — не хочет. Нет.

А ремешок ему куда больше по нраву, только он этого пока не знает. Это знаю я. Я вижу.

От ремешка ему станет хорошо.

Глажу Джерри по голове, проверяю надежно ли схвачены запястья — впереди, прямо перед членом. Опускаю его на четвереньки — только так можно стоять со связанными руками на коленях — и начинаю считать:

— Раз, — первый удар пришелся по спине. Промахнулась. Хотела лупить только его попу.

— Два, — теперь уже куда надо. Ягодицы быстро подрумянились.

— Три, — считаю вслух, — четыре, пять, шесть…

Перевожу взгляд на Майлза — он спокойно сидит в сторонке. Но глаза беглые, я это замечаю и быстро обращаю внимание на его руки.

Он теребит ключ!

Делаю вид, что не заметила — может, они что придумают поинтереснее — и продолжаю пороть Джерри. В его глазах чередуется боль и страх. То одно, то второе — и чего больше — не знаю.

Знаю только одно: мы собраны здесь — не зря.

Майлз бросается к двери, Эрнестин его прикрывает — спиной к спине, как в лучших боях мира против девушки-то…

Хотя… Я не знаю как выгляжу сейчас. На мне черный капюшон, длинная мантия — кофта на талии, а лицо… Я не могу себя видеть. Но уверена, что сейчас лицо скрыто.

В зеркало, увы, не посмотрюсь.

Я смотрю на них — на горбатых пацанов, трясущихся, испуганных. На их резкие движения — взволнованные, боязливые — когда жизнь на кону.

… Они дверь не отопрут. Ключ у меня новый, а старый я бросила на пол. Майлз подобрал его и теперь…

Неспеша подхожу.

Передо мной два голых парня, ссутулившихся, тыкающих старым ключом в дверь.

Не говорю ни слова. Они сами оборачиваются и, в страхе, виновато опускают головы.

— Я скажу, когда можно идти. А пока…

Собираюсь продолжить, но Майлз бросается мне под ноги, а Джерри налетает сзади. Эрнестин подлетает ко мне — голый, его член напоминает жалкое зрелище, и пытается найти в моем кармане ключ.

Только это не кофта, это — мантия. А потому я уверенно взлетаю вверх…

Не знаю видят ли они или нет.

Я не чувствую тела. Смотрю на них сверху.

Но, похоже, только смотрю. Эрнестин нащупывает в моем кармане ключ, открывает дверь и все трое торопливо бегут.

Хааа… У них так смешно трясутся беленькие попки. Мужская задница — иногда просто ржач! Но эти — тут целое кино: смешные беленькие булочки, сжатые от страха, выпоротые, несчастные…

Я только успеваю сказать им вслед:

— Пока, мальчики, — и послать воздушный поцелуй.

Что же, игра закончилась, даже не начавшись.

***

Утро нового дня началось внезапно — вдалеке проехала машина, я проснулась от резкого звука узнать: не меня ли ищут.

Но нет.

Не полиция, и не родители. Им, наверное, и так приключений хватает со мной, так что есть нет меня — то нет проблем.

Прячась, вызываю такси из соседнего городишки и отправляюсь в забытый богом придорожный бар.

***

В поисках карты, расплатиться за сытный перекус, натыкаюсь пальцами на пистолет.

Ффух! Как хорошо, что он со мной, что я не выложила его из сумки. А я предусмотрительная, — хвалю себя.

Не вынимая смотрю, укладываю его поудобнее, чтобы если что — спокойно и быстро достать.

В башку молнией — пугающая мысль. А ведь я могу пересчитать патроны, и если не достанет одного…

Станет ясно все как в белый день.

Расплачиваюсь и с дрожащим сердцем выхожу. Настал момент икс… Сейчас мне все станет известно…

Хоть что-то в моей жизни будет подвластно мне, а не Ему.

***

В страхе, достаю пистолет, один щелчок — и магазин будет наружу, и я увижу… и пойму… по количеству пуль…

Пойму сама себя.

Кнопка заедает, я не могу нажать по полной — жму сильнее и на пальце открывается едва зажившая рана от осколка. От бутылки с толстым дном, которой я разбила окно.

Облизываю кровь и ощущаю, какой же она может быть вкусной.

Осматриваю руку и замечаю на большом пальце след — как в детстве, когда случалась досадная ошибка. Когда отец ставил бутылки в ряд и заставлял меня стрелять.

Помню как сейчас его слова:

“Элоиза, ну что же ты опять… Ты хочешь, чтобы гильза прожгла тебе палец?”

Каждый раз я, маленькая, ставила палец не туда и гильза попадала, обжигая большой палец. Я хныкала, а папа говорил — смотри, это же лучик! Это не страшно, просто в следующий раз ставь палец вот так…

И даже месяц назад, все так же стреляя по бутылкам, меня угораздило заполучить “лучик”. Тот след простоял неделю.

А теперь новый.

Судя по яркости — полученный вчера.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 19. Помоги!

Теперь все встало на свои места, а значит — идти на яхту мне справедливо. Понести расплату за то, что отобрала у Чарльза жизнь.

Ведь он такой молодой, — скажут за моей спиной. Да и за Чарльза спиной, тоже. Ему-то теперь все равно, а вот мне…

Мне нести этот крест.

Обидней всего, что мне глубоко плевать на Чарльза, на этого милого мальчика… Да, он ко мне с душой. Но что с того? Не лучше бы, если бы он не встречался мне вовсе?

Лучше бы его не было!

Или пускай он был бы таким как все!

Но Чарльз — изгой. Да, он красивый, богатый и милый, но он… был далек от общества.

Впрочем, как и я.

***

Чужой городок укрыл меня от любопытных взглядов, а маленькая скамейка в безлюдном парке и пара глоточков виски дали возможность поспать.

Мне снился дом. Родная кровать, вкусная еда и мама. Солнце разморило так, что когда я проснулась — гудела голова от сильного перегрева.

В башке пульсировало “я должна… я должна… я должна…” и рассудок соглашался — “да, это справедливо. Я должна понести наказание. Должна”.

***

Едва наступила ночь, как я удобно расположилась в незнакомом парке. Свет луны помог мне настроиться на нужную волну — вспомнить все.

Все.

Начиная с детского сада, который я посещала всего два дня в своей жизни.

В самый первый толкнула мальчишку на кроватку — помню, мне было весело, я толкала,смеясь… Он упал и тоже весело засмеялся. Из-за меня он разыгрался настолько, что залез ногами на кровать: нам никогда не разрешали это делать.

Но он залез и припадке нашего смеха, полез на тонкий деревянный бок и ухватился за занавеску.

И дернул, хохоча!

Он хотел рассмешить меня!

Помню как сейчас —тяжеленный железный карниз дернулся и не устоял на месте.

Это было как в замедленной съемке. Мальчишка тоже видел, но ничего не успел понять.

Я смотрела. Видела — вот он, летит. И могла бы остановить, но что может сделать пятилетний ребенок?

Я… побежала звать няньку:

— Идите сюдааа… Он там хулигаанит…

На следующий день воспитатели плакали, а мама больше не повела меня в сад.

И вчера — я четко помню, как я кричала Чарльзу “стой”, как он должен был остановиться. Как он упал, взлетев довольно высоко, и как я вернулась назад…

Все остальное — во тьме.

Остался только след на пальце… От ожога гильзы. Перепутать его ни с чем нельзя.

***

Я должна выпить чашу до дна…

Убираю подальше пистолет — из сумочки, что всегда рядом — в рюкзак, который я просто брошу и все. Оттуда я не достану.

И больше не возьму никогда. Возможно.

А после — если не выживу, увижу Чарльза. И мне станет абсолютно все равно…

***

Включаю в ночи телефон: сотня пропущенных от мамы, десятки от папы, звонила даже Анит. И среди этого буйства эмоций — спокойная смс:

“Элоиза. Ждем завтра к десяти”.

А то им неизвестно, что меня ищет весь город и вся полиция. Они знают, я затаилась, но не знают зачем.

***

В этот раз я должна сдаться, покориться, отдать себя мучителям и испить чашу боли до дна.

Я понимаю, что готово все для того, чтобы устроить мне “встречу”. И пространство подобрано правильно — замкнутое, считай, как на корабле.

Но я пойду, потому что должна. Потому что на мне уже слишком много крови и я не хочу на своих пальцах чувствовать кровь Рози.

***

Утро засветило досадным светом. Еще вчера я ждала поскорее этого дня — отмучиться и, наконец, так или иначе все закончить. А сейчас…

Ужас в глазах. На сердце смертный страх.

Выключенный телефон как будто намекает, что все живое когда-то выключается и разница только во времени.

Мое время — сейчас. Мне бы только знать, что малышка Рози жива и здорова… Что все, что предстоит мне — не зря…

Бреду через бар, нахожу древнейший телефонный автомат и набираю сотовый няньки.

— Алло…

А сзади, как специально… как ножом по израненному сердцу… комом в горле… горячими слезами в глазах…

Не могу! Не могу! Не могу!

… я слышу детское “ааайй… я застряла… помоги…”

Торопливо бросаю трубку и говорю себе — просто совпадение хватит рыдать! Рози всегда так кричит, когда застревает головой в платье, когда не может пролезть в узкую горловину со объемными косичками…

… Ухожу из бара.

Обмануть себя непросто. Моя сестра необыкновенная. И это уже пора признать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 21. Пиво на трусы

— Идем.

На пороге Майлз, стоит, поигрывая мышцами. На нем майка-борцовкой, открывающая плечи. Уже разделся, снял ветровку, которая была надета поверх.

В голове молотом бьет “нет”. Но я сама отлично знаю…

Встаю и иду.

На заклание.

На расплату.

На смерть.

Может, выживу, но какой я буду после того, как они… все…

***

Уже знакомая комната, большая, просторная — автоматически хочется прижаться к стене и нащупать в сумочке пистолет.

Но нет.

Я его оставила в рюкзаке.

Нарочно.

Я знаю себя, знаю что захочу — и все что захочу исполню. А потому я сознательно говорю…

НЕТ!!!

… даже через страшную боль.

***

— Элиз, ты хоть понимаешь, что эта туса ради тебя…

Фредди смотрит на меня зло, в его взгляде ловлю легкую панику, граничащую с желанием броситься и избить.

Смотрю прямо в глаза.

Молчу.

Не спешу отвечать, я здесь не за этим.

Но мое молчание его быстро завело:

— Ты слышь, а?

Осматриваю комнату, Джерри с бокалом, Марк с пивной кружкой. Спиртного здесь через край…

И это хорошо, — говорит голос внутри. Сейчас бы его крикнуть “заткнись” и дать пощечину фигуре в черном, которая меня сюда привела.

— Ага, — отвечаю якобы спокойно.

— Иии?

— Да она тебя не поняла, — добавляет Марк, — вот смотри: киска, будешь шампусику?

Обжигаю его страшным взглядом и говорю холодное:

— Я отлично поняла, — и добавляю уже совсем не пойми что, — скажу больше: я это все и придумала.

Все…. абсолютно все замолчали… заткнулись, суки… и ошарашенно посмотрели на меня.

И потом взрыв смеха:

— Ахахахх! Да она больная!

— Хааа, а ты говорил, что она что-то поймет…

— Да ты сам ссал, что она дотюхает и не придет.

— Ну так…. приглашал же мастер! — Марк ударяет себя в грудь и начинает ржать.

— Ну-ка, ну-ка… крошка… скажи, а куда ты вчера пропадала? Твои бедные родители похоронили тебя!

Опять ржач.

— Она же так и подумает, блин.

— А че? Пускай. Кто ей мешает.

— Нет уж. Скажи ей как есть, — он поворачивает голову в мою сторону, — вчера искали тебя твои мама да папа. И все! Всем остальным было на тебя плевать!

— Да не плевать, Марк! Ты че… Все были рады!

— Аха, до жопы рады, понимаешь? Раааадыыы…

— Она не поняла. Смотри, стоит и ей на все пофиг.

Джерри подходит ко мне и в ухо — как в рупор — говорит:

— Все радовались, что ты умерла… Плакали только твои родители.

— А Рози? Сестренка, — спокойно задаю вопрос.

— О…

— Я же говорю, — Марк крутит пальцем у виска. Фредди ржет.

— Мда… деточка, ты реально больная.

— А может ну ее — в психушку сдадим?

— И как докажешь, что она ненормальная? Там же комиссии. А учится она нормально.

— Да лять! Весь городок может подтвердить, что она сумасшедшая, психбольная…

— Е-ба-ну-тая! — Фредди заорал по слогам, — ну все, хватит, болтать. Все-все-все! — он хлопает в ладоши и даже встает на стул, чтобы привлечь к себе внимание.

Но пацаны начинают орать. Джерри не согласен с Марком, он считает, что я понимаю и специально молча стою. Но Марк видит свое. Смотрю на него внимательно, не свожу глаз…

… должно же в нем хоть что-нибудь дрогнуть. Ведь это он пригласил меня сюда. Продал за тридцать сребренников.

Что же.

Не стоит обижаться. У нас у каждого своя цена.

— И сколько тебе дали, Марк? — говорю, внутри закипает злоба, но хрен знает как мне удается оставаться спокойной.

Как будто я не я. Опять.

— Че??

— Она еще и говорит?

— Ого, — Фредди ржет так, что проливает пиво себе на штаны.

— Оо, кто-то щас труселя пойдет свои сушить!

— Да че, щас запаску поищу! Че, не больно-то страшно, лять!

Фредди проходит мимо меня, нарочно задевая плечом. Отшатываюсь в сторону, но не теряю равновесия — ни снаружи, ни внутри.

— Малышка, ты о чем? Тут весь народ готовы ого-го сколько дать, лишь бы ты исчезла.

— Еще бы!

— Да самое дорогое — от сердца отниму и отдам, — прокричал Марк.

Его фраза эхом прокатилась у меня в голове, в ушах запульсировало, но я устояла на месте. Наверное, обморок и хорошо бы потерять сознание до того, как они начнут…

— Ебаа!!!

Из комнаты, где я была, раздается громкий ор Фредди:

— Бляха-муха! Эта гадина пришла нас убить!!!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 22. Потасовка

В полной тишине он демонстрирует мой пистолет.

— Ты проверь, может, не заряжен?

Отворачиваюсь посмотреть кто же это сказал. Голос подал Джереми. Он вообще молчал все это время. Молча ел и пил.

Щелчок, не успеваю заглянуть через плечо, как Фред выдает:

— Патроны на месте. Вот ссука! — его взгляд становится еще опасней, — пришла нас убить!

— Не выйдет, детка! Твой пистолет теперь спален. Да и вообще — может быть, ты ной. Мы тут собрались, как видишь — каждая тварь без пары.

Неправильно, — слышу внутри голос.

Само собой с губ срывается:

— А что, у тебя пары нет?

Мне смешно. Горько. Больно. Смех умирающего клоуна, когда уже нечего терять.

— Это ты у нас — чучело одинокое, — Марк угрожающе подходит ближе, — это ты обзавидовалась и всех отравила на балу.

— Я дристал два дня как дохляк!

В башке звучит — вы скоро все такими будете.

— А я… — Джерри перебивает молчаливый Джереми, — я в больнице был.

— А я дома блевал.

— А моя Фаустина и вовсе лежала с температурой!

Смотрю в глаза Марку и говорю как можно тише:

— А где Фаустина сейчас?

— Смотрит кино, в отличие от тебя — дуры.

— Она и не собиралась, да?

— Конечно! Она че дура что-ли смотреть на твои кишки и кровь.

— Ну-ну, — Джереми затыкает Марка, — хватит так.

— А что? Ты предлагаешь с ней сюсюкаться?

Марк встает, берет меня за руку и бросает прямиком на Джереми. Лечу, падаю на пол, небольно ударяюсь головой о мягкий диван.

Раздались смешки.

— Ооо! Сука уже лежит!

— Налетай кто хочет!

— А если никто?

— Да, лять!

— Ну тогда я, — Марк надвигвается, но его отталкивает Фред, — ты че лезешь, бля!

— Не! Я первый, как Хозяин!

— Ебать! Ты че тут устраиваешь БДСМ? Хозяин, лять!

— Ваще да! Я хочу суку, я и трахну суку!

— А кто ее позвал?

— А яхта чья?

— Вот и сиди, лять, на своей яхте…

— Вообще-то это ты щас на ней сидишь!

Джереми встает между пацанов и неуверенно говорит:

— Блин! Ну вы че, оба!

— Оба??? —взревел Фредд, — ты забыл к кому пришел?

К Джереми подошел Эрнестин, а рядом с ним возник Джерри.

— О, какая блатная компашка! Вы, часом, не ошиблись яхтой?

— Хочешь, мы уйдем. Просто собрались ведь по делу...

— Нихуя себе заявочки! Уйдем! — Марк от негодования сплюнул на пол, — я, значит, эту суку пас и теперь — на! Нихуя она не нужна! Вы че, все зассали, что ль?

— Ты че, блять, тут срешь! Это моя яхта!

— Иди ты нахуй!

— Марк, — Джерри кидается следом, — стой, еба…

Фред толкает стоящего к нему боком Джереми и начинается потасовка. Спиной, я отхожу назад, стараясь быть незаметной. Пячусь.

— Ты охуел рулить? Убьююю! — Фред кидается вдогонку за Марком. Яхта дает ощутимый крен.

— Фредд! Слушай, давай спокойно все…

— Заткнись, Майлз, лучше дай в рожу Марку.

Комната, где меня заперли изначально, открыта, но идти туда я не вижу смысла. Слишком маленькая, узкая, да еще и с дверным замком.

Стою в коридоре, парни кучами носятся мимо и меня словно не замечают. Только и доносится “Мааайлз… “, “Фреееед”.

Мне надо бежать, — рассудок пытается обыграть ситуацию для себя с пользой. Но я понимаю, что все это — непросто, должен же быть какой-то конец. Скорее всего сейчас Марк поедет обратно

… и я убегу.

Нет!

Я закую себя в наручнки, пока не изопью целиком всю чашу. На кону слишком большая ставка. Моя самая любимая… самая драгоценная малышка на свете, моя кровиночка — Рози.

— Черт, че за… — Эрнестин идет вслед за всеми самый последний. Как самый тихий.

Прислушиваюсь — полная тишина. Как будто все парни вымерли разом, заткнулись, замолкли…

Но как?

По спине пробегает мороз, мурашки бегут вдоль позвоночника и перебегают на самую середину — уже впереди. Там, где между грудей, где солнечное сплетение — у меня там самый центр энергии.

Я много раз замечала — это так. И если в этом центре неладно — значит, что-то произойдет, надо ждать беды.

Но сейчас — дрожь, будто кто-то ползает, царапает, сминает мою кожу.

Вздрагиваю от резкого шума, от мужского окрика — когда бас становится похожим на женский — высокий истеричный крик:

— Фрееед! НЕЕЕТ! Брось!!!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 23. Новое ощущение

Жуткое бабах сотрясает яхту от носа до самой далекой задней части. В ушах зазвенело, к глазам прилило.

Страшно!

Но что необычно — страх уже не тот, совсем другой. Пытаюсь его ощутить, как вкус на языке — прочувствовать и понимаю: это мне еще незнакомо…

… будто пробую новое блюдо…

Мне угрожает сама жизнь!

Не жалкие людишки, как это бывало всегда раньше, а в этот раз — сама Судьба!

И страха нет.

Даже больше — кажется, будто я в родном болотце и сейчас — знаю что делать. Наконец-то я знаю!

Но! Это только на уровне ощущений, а на уровне мозга… все же начинает зарождаться дрожь.

С дальнего угла яхты доносится надрывно:

— Спасайся!!! Прыгай в воду!

Плеск, драка, толкотня.

— Бляяя, — звучит уже тише, дальше, но все так же надрывно. Страшно. Истерично. Слышу жуткие переливы в голосе и понимаю: этот кто-то кричащий — дрожит!

И в душе тут же кайф, пытаюсь вдохнуть его боль поглубже, сделать глубокий непрерывный вдох…

— Ммм…

На миг становится так хорошо, так приятно и так сладко… Поднимаю голову наверх, смотрю на небеса и от души благодарю.

— Дааа… — говорю глядя на солнце, хоть и его свет меня слишком палит. Мне не нравится солнце, я больше люблю луну — темно, хорошо, никого нет…

Ноги начинает щекотать вода, поджимаю пальчики под ступни, опускаю вниз голову.

Блин.

Яхта тонет.

Жопа!

Но на яхту-то плевать.

Я вместе с ней тону!!!

Хватаю рюкзак, торопливо выкидываю из него бутылки — лишний вес.

Спасаться? Куда??

В страхе бегу наверх, хоть и понимаю — там я могу попасться на глаза этим уродам.

Но их нет.

Никого нет.

Открытая площадка пуста, шлепаю по ней ногами и уже точно понимаю — судно набирает воду. Она стремительно заполняет дно и поднимается наверх.

Огонь! Черный дым едко щекочет ноздри, на полу валяется брошенный мой пистолет. Быстро его подбираю — это улика, оставлять нельзя, кидаю в кобуру… кутаю в пакет на всякий случай от воды… в рюкзак… за спину…

И бегу.

Подхожу к краю, к, другому — пусто. Выглядываю назад — Марк и Фред топят друг друга в воде.

Хах. Дай что-ли посмотрю… Черт, как приятно смотреть, когда твои враги увлеченно убивают друг друга. Как там гласит знаменитая восточная мудрость? Затаись и дождись, как мимо проплывет труп врага?

Ну-ну.

Впрочем, я так и сделала. Правильно, что не стала драться, стрелять, убегать…

Они и сами умеют, и вполне неплохо. Очень даже хорошо они умеют уничтожать самих себя.

И поделом.

Смотрю по сторонам, вода уже поднимается выше щиколоток. Ощущаю, как яхту засасывает, а значит, надо прыгать, надо… бежать…

Разбегаюсь и как можно дальше…

Бултых!

Водааа…

Я думала, испугаюсь, думала помешает рюкзак. Но почему-то в воде так хорошо! Тело очищается ото всей приставшей к нему грязи, от сальных взглядов уродов, от их мерзости, злости…

От всего окружающего меня дерьма!

От всего гадства я становлюсь чистой, прохладная водичка словно магически омывает меня.

Ммм… хорошо…

Даже не спешу плыть, наслаждаюсь приятной негой. Оглядываюсь на яхту — еще не скоро затонет, но все-таки может быть воронка — и надо бы отплыть.

Подальше.

На всякий случай.

Да, можно не опасаться последнее время мне все же везет. Но главное, чтобы везло не как утопленнику!

Шутка.

Даже в таком состоянии шутки лезут в голову.

Что же. Если могу шутить — значит, у меня все хорошо.

Стараюсь отплыть, но чувствую чью-то руку. Оглядываюсь, сразу толкаюсь — шиплю злобное:

— Пусти…

— Помоги, — Джереми в усмерть пьяный.

— Где остальные?

— Они перебрали.

— Что, утонули?

— Неа. Уплыли. Может…

Значит, мне надо плыть далеко и как можно скорей.

— Ты точно видел? Они выходили на берег?

Он лопочет несуразное, несвязное:

— Неа… Да… Может, я не видел… А че… Их тут нет.

Дурачок, — чуть не говорю в голос.

Не факт, что они выходили. Запросто — они уже на дне.

Толкаю Джереми и говорю стандартное:

— Как только доплыву — я позову подмогу. Тебя вытащат, держись, — и кидаю крайне лживое, — обещаю.

Мои обещания — это тот еще яд.

В его глазах был только глупый блеск. И это Джереми, который казался самым трезвым. А что же тогда с остальными? Вряд ли так легко приплыли на берег!

На берегу сейчас никого нет. Они же не могли так быстро приплыть, вылезти и уже оттуда убраться?

Вот не верю!

Хотя…

Плевать. Если увижу — скажу им пару ласковых и на этом с меня все.

Едва я отплываю от Джереми, как натыкаюсь на что-то ногами. В страхе поджимаю, но не успеваю взять вдох, как меня хватают за щиколотки и утаскивают — я мгновенно ухожу вниз.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 24. Вдох

Не могу дышать, но злоба внутри кипит так, что воздух мне будто и не нужен. Кое-как открываю под водой глаза — должно быть прозрачно, но на деле — муть.

Не видно ни черта.

Наконец, силуэт — вдребезги пьяный Эрнестин хватается теперь за мои волосы.

Толкаюсь со всей силы, стараюсь ногой попасть в живот и попадаю — пятка больно ударяется о мужской торс, сначала попадает в бедро — отлично, это типа пристрелки. И, собрав все силы в кулак — я пинаюсь ногой ему в пах.

На миг хватка ослабевает… но по полной так и не отпускает… я выдергиваю из его руки свои волосы и что есть сил плыву. Но не вверх, а вдаль — как можно дальше от него отплыть, уже не хватает воздуха…

В голове звучит похоронное: “выжили не все”.

Наверное, это некролог — всем тем, кто там и не выплыл на берег. Изо всех сил рвусь, сердцу не хватает воздуха, рот открывается сам собой…

Вода затекает в рот. Инстинктивно глотаю, она идет не туда, попадает в дыхательные пути — видно, вода хотела заменить воздух — и я делаю резкий болезненный вдох под водой и отключаюсь.

***

Все было хорошо, — слышу я голос и с интересом понимаю, что он принадлежит мне, — ведь все было хорошо. Зачем же?

И я понимаю, что, похоже, я умерла.

Случайно, — выдаю ответ и он меня полностью устраивает.

Так может… рано еще?

Не понимаю к чему, но тут же ощущаю острую боль в груди.

***

Воздух изо рта — дурацкие пузырьки. Я просто сильно закашлялась. Голова прояснилась, в затылке пульсирует боль, но я понимаю — сейчас или никогда…

… вряд ли мне снова скажут, что я “рано”.

Толкаюсь ногами о твердь воды и всплываю наверх.

***

Вдох!

Мне есть чем дышать, но паника все еще гложет сердце. Надо бежать и как можно скорее… Иначе этот урод дотянется, у него хватит сил, он сумеет…

А вдруг он уже выплыл?

Оглядываться не могу. Боюсь. Быстрее плыву к берегу, борюсь с течением, лихо перебираю ногами и благодарю Вселенную, что я — жива.

Осталось как-нибудь не наткнуться на остальных, на всех тех, кто выплыл. Наверное, это Джерри, Джереми, вряд ли, Эрнестин. Остальных, думаю, река спокойно на своем дне похоронит.

Как только выплыву — прослежу, вдруг где-то ходят Марк и Фред. И мне лучше бы их вообще не видеть… Пускай бы их забрала река. Общество многого не потеряет без них.

Выплываю на твердую поверхность и, с облегчением, ставлю ноги. Быстро выхожу на берег, сначала смотрю вниз — ищу детали тех, кто здесь уже был.

Но на берегу совершенно пусто. Не видно ни мужских следов, ни примятой травы. Я первая ее применяю, окончательно вылезая на берег.

Не дай бог увидеть этих уродов. Они же и тут разноются, что это все — из-за меня.

Но вроде пока никого.

Эрнестин, наверное, сдох на дне, а если кто и выбрался — первым делом отправился домой к маме и папе.

Что же, и у меня такая же дорога, только я подожду до вечера. Да и надо обсохнуть сначала, чтобы не напугать Рози.

***

— Элоиза, ты… — отец молча раскинул руки в стороны и крепко меня обнял.

Выбежала мама, расплакалась на моем плече и запричитала:

— Милая моя… Боже, спасибо Господу богу…

А у меня в мозгах пульсирует — “А может, все же Сатане?”

Родители не знают что со мной, просто спрашивают:

— А почему мокрая одежда?

— А что за рюкзак такой? Ты же его не носишь.

— Элоиза, прошу… Я чуть не сошла с ума!

Мама плакала громче всех, навзрыд — так горько, что мне стало больно. Интересно, а если бы я утонула — что сказали бы родителям те парни? Все равно бы выяснилось, где я была. Трупы имеют свойство всплывать.

— Элоиза… Ты где… Где пропадала…

Отец не знает как наиболее лаково подобрать выражения.

— Все нормально, па, — отвечаю я и замечаю, что на маме — черное глухое платье, а отец — поседел так сильно, как не менялся за много лет.

С ужасом смотрю вокруг, не вижу ни Рози, ни няньки, ни желтого ведерка, которое вечно валялось в коридоре…

Меня пробирает дрожь, я не могу вымолвить… я не знаю как… Как мне это сделать…

Зуб на зуб не попадает, мама висит на плече, рыдает, заливает меня слезами. Отец хлопает по спине и говорит тихо, но до того страшно, что мне хочется провалиться сквозь землю, спрятаться…

… в конце концов — получасом назад не выплыть, чтобы этого не слышать:

— Элоиза. Мы должны тебе кое-что сказать…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25. Мне надо...

Холодею, по спине струйкой пот и тут же невнятная картинка становится кучкой пазлов — разбросанных по миру, по моему мозгу, по всему живому…

— Где Рози??? — горло срывается на визг, лечу в башмаках — мокрых, грязных в ее комнатку на втором этаже. Рядом с моей.

Она всегда должна быть рядом со мной. И это ужасное упущение, что Рози осталась одна… без меня…

Мы вместе! Мы всегда должны быть вместе!!!

Влетаю в ее комнату, вижу няньку и ору как помешанная, как ненормальна, только выходит уже сипло, страшно:

— Где Рози…

Анит смотрит на меня словно я черт. Спасибо, что не отшатывается, но потом быстро приходит в себя, касается меня рукой и удивленно отвечает:

— Вот она… Спит.

***

Я никогда себе не прощу, — стучало в башке, пока я не увидела, что Рози дышит.

В детскую влетают родители, отец смотрит на меня тяжело, а мать плачет.

— Элоиза, ты что?

Ничего им не говорю, им все равно не будет понятно. Да, родители знают, что у меня Дар, но не считают, что его можно прокачать и чувствовать все… все знать…

“Ты с Ним не общайся” — говорил отец, и, может, был и прав. Но только познав Его изнутри, поняв, что он ведет меня ровной дорогой я поняла главное:

Не только Он мне.. но и Я Ему нужна.

***

— Элоиза, послушай меня… Прошу… Только спокойно, без нервов, — отец сам нервничает, но меня призывает к спокойствию. Что же, ок, смотрю на него. Он делает лицо гипер-серьезным и запальчиво говорит: — тебе здесь крайне небезопасно.

Принимаюсь ржать так, что голос еще больше срывается. Еще минуту назад он был сиплым, а сейчас — жуткий болезненный хрип.

Но я смеюсь, мне правда… на самом деле смешно. Понимаю, что над родителями бы не надо…

— Да ты что, пап, — не выдерживаю. Интонация меня конкретно так выдает.

— Элоиза. Тебе надо бежать.

— Зачем?

— Ты же сама все понимаешь.

— Понимаю, папа. Если хочешь — я убегу.

Мать принимается причитать, что они этого не хотят, что я — должна думать о себе и о том, как спрятаться подальше от этих зверских глаз.

Ты уже далеко, — опять голос в голове, он прозвучал настолько настойчиво и ярко, что я взяла и повторила за ним:

— Мам, па… Я уже и так далеко…

— Что ты такое говоришь? — мать обеспокоенно смотрит.

Отец обхватывает руками голову, мучительно сжимает губы.

— Девочка моя… Пойми… Мы не сможем тебя сопровождать… Полиция в этот раз…

А это уже интересно!

— Что полиция?

— … они четко дали нам понять, что ты — угроза обществу. пойми, здесь все против тебя.

— Но что я такого сделала?

— Давай сейчас об этом не будем.

Мать продолжает за отца:

— Повезло только в том, что у них просто нет доказательств и обвинения получились голословными. Но… Элоиза… Их много, а ты — одна. Это знай.

Разуваюсь, скидываю одежду и бегу прямиком в душ — распариться и отогреться, отмыться от пота и крови все еще с тех дней, когда я с бутылкой в окне…

И просто: прийти в себя.

***

Стук в дверь.

— Элоиза, ты здесь? — голос отца. Недоуменно отвечаю:

— А что?

— Элоиза… Ты долго?

Начинает бесить. Я пришла домой и мне даже не дают искупаться.

— А что такое, па?

— Родная. Быстрее! Тебе срочно надо бежать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26. Им нужна Я

Даже не думаю выходить за дверь, наоборот — проверяю шпингалет и ставлю перед дверью тяжелый деревянный ящик. Непросто его отодвинуть, тем более, если я на нем буду сидеть.

Ухо к двери:

— И что? — голос отца.

— Я правильно понимаю, ваша дочка дома?

— А ваш ребенок? — голос отца начинает дрожать.

— То есть… вы ее нашли?

— Мы ее и не теряли, — плача, говорит мама, — отстаньте уже от нас!

И дальше много-много слов, которые разобрать совершенно не выходит. Пришедший один, как я поняла, и он много-то не говорит.

В итоге — хлопает дверь, ощущаю, как мама выдыхает. Отец спешит по лестнице ко мне…

… быстренько двигаю ящик-комод и залезаю в ванну…

Отец говорит через дверь:

— Элоиза. Тянуть больше нельзя. Выходи и пошли.

***

Спустя полчаса выхожу, нормально прогревшись и пропарившись. Отец держит в руках мой тяжеленький походный чемодан:

— Тут есть все, что тебе понадобится на первое время.

— Афигеть, отец! Это че, и белье ты мне все сложил?

— Белье складывала мать! Элоиза, ты что, не понимаешь, что вокруг тебя серьезная опасность? Эти местные… — он берется за голову, — совсем с ума сошли.

Мать перебивает, говорит сквозь слезы:

— Элиз, любимая моя… Тебе правда надо бежать… Одной…

— Я не могу без Рози!

— Она еще маленькая и… слушай… — мать делает нетерпеливый жест, — Рози сюда не впутывай.

Это я да впутываю???

Вот те раз!

— Ну все, вытирайся и идем. Уедем как раз по темноте, сейчас уже скоро окончательно потемнеет.

— Па, вообще-то я голодная…

Понимаю, что время тянуть нельзя хотя бы из-за Рози — малышка и так чуть не пострадала из-за моей милости. И подвергать ее риску — я не буду. Но и в Грейндж не хочу.

— Мать, дай ей быстренько еды…

— Ну… Может, пусть нормально поет?

— Пускай, — отец выходит из себя, начинает орать громким неприятным голосом, — пускай поест! Потом попьет! А к нам сейчас придут несколько этих уродов и все начнут что-то требовать.

— А что они требуют кроме меня? — спрашиваю, не скрывая любопытства.

— Ничего, Элоиза. Им даже деньги не нужны. Я предлагал. Ничего.

Он прокашливает горло и натянутым от страха голосом продолжает:

— Пойми. Им нужна ты.

***

Уговорила родителей на еду и на то, что у них переночую. На душе мерзко и паршиво от того, что они не могут меня защитить.

Только бежать!

Другого выхода уже совсем нет.

А как же известное правило: мой дом — моя крепость. Здесь не только не крепость, тут даже не сарай.

Картошку за обе щеки и щедро закусываю мясом, приправленным черным тмином. Вижу вместо чая мать наливает компот.

— А чай?

— Нет. Без долгих чаепитий.

— Ма… Ты меня выгоняешь?

— Элоиза. Прости. Пойми…

Не хочу больше слушать. Вздыхаю и говорю спокойно и по-взрослому:

— Прошу. Дай мне просто переночевать, а с утра я уйду своей дорогой.

— Куда ты пойдешь? — испугался отец.

— Куда захочу. Но я не поеду в Грендж, в тот яркий солнечный город.

Отец помрачнел, а мама наоборот, побелела. От ее лица словно отлила вся кровь.

— Чем тебе солнце не угодило, милая? — отец говорит уже шепотом.

— Не знаю. Не нравится.

— Почему?

Говорю первое, что приходит на ум, а потом аж сама пугаюсь:

— Солнце? Я его боюсь!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 27. Ты кто?

Родители все же позволили мне переночевать в любимой родной кроватке. После скитаний — эта приятная блажь: так и хочется скорее разлечься на свою байковую простыню, мягкую подушку, укрыться любимой одеялкой.

Ммм… Я уже предвкушаю этот накрахмаленный холодок.

Но вместе с тем на душе так пусто, что все это вижу чуть ли не в последний раз…

… ком в горле… слезы душат…

Только не плакать… Нет! Не реветь!!!

***

Перед сном — сразу после душа и еды, ибо делать мне здесь больше нечего — я захожу в комнатку Рози. Говорю на автомате простые слова, ведь я сестра, мне это должно быть позволено:

— Анит, дорогая. Можно я с Рози один на один…

Я не спрашивала, нет. Я таким образом вежливо попросила ее выйти. На ровно через тридцать секунд влетает отец и кричит на меня зверским голосом:

— Сгинь!

***

— Кто? — адресую я ему. Все же нужно понимать, что тут за моей спиной происходит.

— Не трогай малютку…

Я получила уже через край. Улыбаюсь спящей Рози, шлю поцелуй и гордо удаляюсь восвояси.

— Завтра рано утром… — голос отца и мое наглое, недовольное, обиженное:

— Да! Да! Да!

***

Главное, Рози жива. Но как же тогда понимать всю эту муть, что треплет мне нервы, мучает голову.

Может, я и правда сумасшедшая? Может, мне действительно в психушку пора?

Мать так не говорит, а если бы правда — она бы первая мне назначила лечение. Я в этом не сомневаюсь, уж что-то — а подходящего врача она найдет.

Но сейчас о другом — уже завтра я буду в Грейндже, меня поместят в старый отель и я там буду жить. Чем заниматься — не знаю, но ни спать, ни гулять — у меня точно не выйдет. Не удивлюсь, если отец заколотит уходя двери, чтобы я не видела белый свет.

Вздыхаю.

Берусь за голову.

О, боже…

Моя жизнь — боль, вывернутая на максимум, на ХХХL. Ее слишком… слишком много!

И вся эта боль тоннами льется на одну меня…

— Я с тобой, — опять внутри этот голос. И надо бы взять и ему же нажаловаться на него же!

А что, чем не ход конем? Сказать, что я его боюсь. И узнать — зачем он у меня в башке?

Зачем сидит?

Что хочет сказать?

И почему именно у меня… почему мне больно.

Но сердцем понимаю, что я не выскажусь, ни за что ему так не скажу.

Нет.

Лезу в тайник, достать любимую бутылку и вспоминаю, что большая часть припрятанного выкинута на корабле.

***

Черт!

Пистоль забрала, а бутылки с отпечатками оставила. Хотя если вода… Их все равно просто сметет.

Дай бы бог!

Когда к черту, когда к богу — обращаюсь ко всем, и, главное, помогает. Вот сейчас помянула сразу обоих и не знаю теперь чего ждать: худа или добра.

***

Ложусь спать. Бутылки в тайнике нет, видно, мама его нарыла и забрала все спиртное.

Нет бы, наоборот, положить!

Под одеялочкой тепло и хорошо. Совершенно не представляю как с завтрашнего дня я уеду в безызвестный отель. Что я там буду делать?

Да я же сойду с ума! И тут же удивляюсь сама себе — было бы с чего сходить!

Представляю себе Грейндж, старый отель, полное одиночество и даже хорошо, что я, наконец, побуду одна.

Совсем одна!

— Не одна, — прозвучало в голове.

Черт. А вдруг я и правда сумасшедшая?

Бью ладонью выключатель — зло выключаю свет, включаю маленький ночник — и комната освещается красным.

Что же, мне это нравится.

Правда, сам по себе красный определенно мне не идет. Но лежать и смотреть на алые стены — кажется супер-крутым, таким необычным.

Лежу, смотрю в потолок и загадываю новое желание:

— Пожалуйста… Сделай… Так, чтобы я не уезжала в Грейндж и… осталась жива.

***

Ложусь спать и обо всем забываю. Утро вечера мудренее и прочие присказки, знакомые с детства… не помогают.

Помогает одно — безумное мое желание отключиться ото всего…

… от всей этой гадости… от липких глаз, слов… советов отца и причитаний матери…

Накрыть все черной тряпкой — как певчую полуночную птицу — и просто обо всем забыть.

***

Подскакиваю от страшного сна — мне показалось, на меня кто-то смотрит. Обычно я очень чутко сплю и действительно могу ощутить на себе взгляд.

Только сейчас все было совсем не так, как всегда. Обычно я чувствую тепло, но в это раз чужой взгляд уколол меня холодом. Пытаюсь понять, что это может быть, спросонья, моргаю, зеваю, потягиваюсь…

Сажусь в кровати, сонной тьмой глаз смотрю в окно и затыкаю себе рот, чтобы не завизжать от увиденного.

В моем окне — силуэт!

Я на втором этаже…

***

Этого просто быть не может!

Бегом лечу к выключателю — включить свет, но торможу на ходу, замираю, отшатываюсь.

— Это я, — голос в голове, силуэт теперь уже в комнате. Высокие плечи, прическа Чарльза…

Только у него нет лица.

Вместо него провал. Черная маска с тонкими прорезями для глаз, внутри которых ничего не видно.

— Чарльз?

Я жду разговорчивого ответа, что он сейчас скажет… чертыхнется… рассмеется… выматериться на крайняк…

Но он молчит.

Жуткая маска дает мне понять, что тот ожог на пальце — вовсе не случайность, что теперь Чарльз…

О, Чарльз! Бедный Чарльз!

… он другой…

Но насколько?

Ладони в перчатках, черных, касаются моей шеи, сдавливают и от страха, боли, отсутствия воздуха я крепко жмурю глаза.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 28. Другой

Голову здорово кружит… Кажется, я лечу в полную тайн ночную даль.

Наконец, есть чем дышать… Но тело увы, парализовано — я могу только смотреть…

И не мешать.

Не мешать тому, что происходит со мной и на этот раз оно уже окончательно.

Это Чарльз. Сомнений нет.

Но он совсем другой.

***

Он ударяет меня по щеке и я вижу светлую уютную комнату — вроде залы хорошего дома, большого особняка.

Чарльз двигает шкаф, сдвигает ковер и передо мной открывается дверца в полу — ход в преисподнюю, не иначе. Присматриваюсь — там жаркий оранжевый свет.

Надеюсь, не сожжет, — мелькает в голове, но сильно думать не хочется, не получается, голова тяжелая, будто налита свинцом. Мое непослушное тело слушается только Чарльза и я, будто марионетка, иду.

По лестнице спускаюсь вниз и замечаю, что Чарльз остается сверху.

Вот сейчас он меня тут закроет!

Я дохожу до конца, ступаю на пол и осматриваюсь вокруг.

С громким ба-бах крышка люка захлопывается.

Мне даже не страшно. Все удивительно предсказуемо. До последней нотки, до последнего штриха.

***

Комната горит красно-оранжевым светом, неоном бликует надпись — БДСМ. Едва я на нее смотрю — как из белой она становится красной.

Пульсирует, словно сердце — горит то белым, то красным огнем.

“Добро пожаловать в наш дом!”

Передо мной резко возник Чарльз, но он промолчал. Он просто подал вперед руку — в виде приветствия. А фразу произнес в голове голос.

Как понимать этот странный симбиоз?

Чарльз, весь в черном, стоит и на меня смотрит. Я бы хотела многое ему сказать, что-то спросить, если смогу… если обнаглею…

Но обязательно сказать…

что я не со зла…

Хотя как это сказать, если… если все правда…

Если… я выстрелила… в него…

В лицо! — вдруг само собой понимаю четко, не чувствую, нет, скорее догадываюсь. Просто факты складываются в ненормальное дважды дважда, словно пазлы, но… картинка выходит пустая.

Голос в башке становится громче:

— Прекрати. Теперь это все неважно. Лучше подумай о другом…

Я закрываю глаза и слушаю поток:

—Посвящение.

Я слышала это, знала, но никак не хотела в этом участвовать сама.

У меня Дар, но я не хочу, чтобы он был во мне главным. Я хочу жить обычной жизнью…

— Но ты ею не живешь, — голос продолжает неоконченную фразу.

Он хорошо знает меня.

— У тебя два пути. Сумеешь — победишь.

— А если не сумею? — спрашиваю все так же, молча.

— Тогда умрешь.

Правила до того просты, что, кажется, я совсем тронулась. И надо бы просто над всем этим посмеяться и забыть.

В другой раз я бы рассмеялась…А вдруг другой раз уже не наступит?

Смеюсь как могу. Начинаю с простого выдоха порций воздуха, потом получается больше… больше… из груди начинает идти смех…

Я смеюсь над самой собой, над всем тем, что меня окружает… разрушает… давит… убивает…

Может, и правда так нужно? Так лучше для всех?

Смех выходит рваным пугающим кашлем, но губы расплываются в улыбке.

Видно же, я смеюсь! И этот кашель переходит в настоящее хахаха, ууухха-хаа-хаааа… аааххах-хаха-ха-ха-хаааа….

Мне становится смешно, словно от щекотки… От той, которая душит, убивает, заставляет умирать, смеясь.

Я понимаю — надо что-то делать…

… как-то остановиться…

Но я не могу…

***

Умом осознаю, что я действительно сумасшедшая. По-настоящему смеяться, будучи зарытой в подполе у изрвщенца?

У Чарльза, который совсем не Чарльз?

Уже не Чарльз!

Но тело больше не слушается мозга и в глубине души я понимаю — это правильно. А потому не пытаюсь что-то изменить, предпринять, переиграть и как всегда исправить.

Я все отпускаю на волю судьбы!

Смех с новой силой выходит из меня, заставляя согнуться пополам — и хохотать уже так, согнувшись, схватившись за живот, чтобы он не лопнул от натуги.

“Чарльз, — хочется сказать и протянуть руку, — это ты или не ты?”

Только выполнить это желание никак не могу, смех доводит до слез, они текут неостановимо. И кажется, вот-вот остановятся… я вот-вот приду в себя…

Навзрыд плачу и искренне хохочу. Ну чем не клоун для этой жизни?

Чарльз еще сильнее приглушает свет, оставляет жгучий полумрак, красно-неоновый, и голосом внутри меня заявляет:

— Посвящение.

Не успеваю ничего понять, как тут же оказываюсь связанной и пристегнутой к кровати, над которой возвышается огромный фиолетовый балдахин.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 29. ПОСВЯЩЕНИЕ

Я совершенно голая. Чарльз раздел меня той же силой мысли, что и я пацанов в подвале.

Я не раздевалась сама!

Его взгляд… Это сумасшедшая сила, хотя бы потому, что это не Чарльз!

У него нет лица, а значит под маской может быть кто угодно. Фигура, прическа, стать — да, вроде Чарльз… Но решающее слово “вроде”.

И рассмотреть не могу, глаза как будто слепит. И в комнате полумрак — все белое кажется темным. Присматриваюсь — тут белого ничего и нет.

Темный мир, мрачная комната. Человек в черном — кто угодно, но только не Чарльз. А значит я должна бежать, что-то сделать, попытаться спастись из этого логова… но я даже двинуться не могу.

Лежу.

Не шевелюсь.

Не потому, что руки и ноги связаны, прикованы к изголовью.

Вовсе нет.

Я просто не могу двигаться!!!

Еле дышу.

Сама замечаю — мои легкие едва вздымаются, еле-еле, незаметно, так, словно в них жизни-то и нет.

Но надо дышать! Я заставляю себя через силу, беру протяжный глубокий вдох…

— Ффф, — резко выдыхаю через рот, со всей силы, стараюсь прислушаться к себе… к своему сердцу…

Слава богам! Стучит!

Значит, я жива. Пока жива. И я должна эту жизнь сберечь — свое сердце, сохранить его живым несмотря ни на что.

Пытаюсь дернуть рукой, изо всех сил жмурюсь, кусаю губу — но все никак. От усилия в уголке глаза набегает слеза, в мозгу молнией пробегает “это хорошо… если плачу… я живу”

Плачут только живые.

Мертвым — все равно.

Пытаюсь дернуть рукой, но все никак.

Досадно.

Словно парализовало все тело, будто я — в бреду, том самом сонном параличе, когда не можешь дернуть ни рукой, ни ногой.

И страшно.

У меня случалось такое во сне, помню свой самый первый раз — я безумно испугалась, но именно тогда и познакомилась с Ним — с сущностью в Черном капюшоне, в длинной мантии и без лица.

Во сне по коже шла дрожь.

Но сейчас дрожи нет, это не он, не похож, я это чувствую…

Это Чарльз.

Только вот все, что осталось от Чарльза — послушное тело, такое же как и у меня сейчас.

***

Он движется бесшумно — ни звуков шагов, ни дыхания — ничего.

— Не пытайся понять, — в голове звучит голос, — уму такое неподвластно.

Быстро пытаюсь сообразить, но думать практически невозможно. Зуб на зуб не попадает от страха. Мысли кружатся бешеным вихрем, пытаюсь их ухватить и хоть что-то понять…

Если “уму неподвластно” — значит, речь про мой Дар.

А значит…

Сейчас опять будет нечто страшное.

Ну почему… почему всю мою жизнь случается жуткая жопа, в которой виновата я сама???

Так больше нельзя!!! — кричу внутри себя, легкие просто разрываются от горьких эмоций.

— У тебя есть выбор.

— Какой?

— задаю вопросы молча. Ответы слышу так четко, словно они в воздухе, будто сказаны вслух, а не звучат в голове.

— Простой.

Не успеваю ничего спросить, как резкой вспышкой зажигается камин. Он прямо напротив кровати.

Слышу треск, ощущаю жар живого огня.

Фраза, от которой меня начинает трясти, бросает в жар, а потом в лютый холод.

Он произнес ее медленно и безо всяких эмоций:

— Пора начинать.

Вздрагиваю и на какой-то миг кажется, будто это сказал Чарльз… будто прозвучал его голос.

Но быстро вспоминаю, что я — в вечном мире обмана, а значит, тут возможно все.

Но нет.

Все же, это не Чарльз. Ужасная обманка, мозг хочет верить, что… Что нет моей вины.

Но надо принять ужасный факт.

Молча смотрю перед собой.

Он молча встал в двух шагах от моей кровати — точно между мной и камином — и замер неподвижно.

Смотрю на него. Молчу.

Сердце отсчитывает удары. Мгновение назад огня не было. Зачем он здесь?

Что будет теперь??

Чарльз может все спалить. Учитывая, если он — просто послушное тело для исполнения воли Другого. В таком случае Чарльз может многое.

Но… не только он.

Но и Я!

***

Он приближается. Смотрит на меня неподвижной маской — люто, страшно. Еще раз убеждаюсь, что в прорезях для глаз — пустота.

Он в шаге от меня...

Теперь рядом.

Миг — и он уже надо мной.

Я не видела, чтобы он касался меня, менял положение.

Нет! Одним движением, взмахом — будто перелистнули кадр — и он уже наверху.

Маска на расстоянии руки и я точно понимаю, что под ней — нет тела. Нет лица, нет живого Чарльза…

Там есть Он.

От страха глаза лезут на лоб и так хочется завизжать… Но я не могу даже дернуться.

Маска смотрит на меня выразительно, словно ворон на падаль перед тем, как ее съесть.

***

Треск в камине становится сильнее, комната нагревается, уже жарко. Вот-вот и мне станет нечем дышать…

Лихорадочно делаю вдох.

На глазах слезы.

В Черной Маске кто-то на меня смотрит… Раньше я не боялась его, даже считала Другом, когда слышала голос…

… а сейчас…

Руки всегда в перчатках… На так называемом Чарльзе нет ни единого участка голого тела. Наверное потому, что труп давно сгнил…

Пальцем в перчатке он касается моей щеки, ведет вниз и останавливается в районе шеи.

Ну вот и все…

Прощаться с жизнью — это всегда жалость к себе. И я даю волю, хоть и никогда раньше такого не позволяла. Жалею себя так, как хочется…

Жалко-жалко-жалко…

По щеке вновь катится слеза.

Палец касается груди и мягко движется к сосочку. Едва достигнув — задерживается и…

Молния перед глазами!

… получаю колкий удар током по соску.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30. Огонь на мне

Ток идет прямо из рук, из обернутых в черную кожу пальцев.

Он касается ребер, ведет вбок — словно щекочет — и оглушает там… шпарит током по самым нежным местам, где и больно, и безумно страшно.

С губ слетает нервное хи-хи, безумное, жуткое, страшное… Как будто смех зверски мучает тело, он выходит через легкие, через шею, горло, рот… через боль…

— Ммм, — мучительное сходит с губ и тут же притворно меняется, — хиии-хиии…

Щекотка каждую секунду сопровождается ударом тока. Коротким, но ярким. Сильным. Больным. И надо бы плакать… корчиться от боли…

Но я смеюсь.

Он ударяет еще. Из его пальцев идут настоящие искры — как молнии, которые ударяют, ослепляют и убивают все живое…

Все живое…

Пугаюсь до пота, до мурашек от мысли:

Живая ли я сейчас?

Черные пальцы быстро касаются ребер и тотчас выбиваются искры.

Миг — и в голове сравнение, кадр по аналогии: искра из под пальцев — как пыль из под копыт, когда скакал Чарльз, пытался затормозить, услышав мой крик...

И этот топот.

Конь пытался замереть, встать, из под копыт летела земля…

Теперь ток.

Из под черных пальцев.

Будто живых.

Его.

Пальцы искрят — самые кончики, я это вижу, и этот паленый запах…

… теперь это запах меня.

К горлу подкатывает страх и просится выйти наружу — меня скручивает спазм, начинает тошнить.

Кончики черных пальцев касаются шеи и я, как марионетка, расслабляюсь.

Я полностью в его власти. Такого со мной не было еще никогда, чтобы тело так катастрофически не слушалось…

Боль — сильное отвлечение, мигом забываю про тошноту… и когда пальцы касаются самой серединки на шее, ямочки — мощно вздрагиваю.

Боль пронзает насквозь, словно спицей… Словно иголкой. Словно раскаленным огнем… пулей сквозь меня.

Я переживаю то, что чувствовал Чарльз…

Мне даются все его ощущения до каждой… до его последней секунды… миллисекунды.

И неизвестно что дальше.

Может, меня тоже поджидает смерть?

Едва возникает мысль, как я получаю огненный удар по щеке. Не током, нет — черной ладонью наотмашь.

Больно.

— Ааах! — не вскрик, скорее, испуг. Хриплым голосом выдох и тут же напуганный вдох.

— Аа! — новый шлепок по щеке. Видно, чтобы эта мысль окончательно покинула мою голову.

Бедовую.

Бредовую.

Больную.

Он прав — я не такая как все, но от этого мне только хуже.

— Уууу! — подрываюсь всем телом от боли — удар большим черным хлыстом.

Я не знаю что это. Огромный черный хвост огрел меня от груди до самых пяток.

Теперь в руках мнимого Чарльза вижу плеть, она дико похожа на оторванную длинноволосую голову.

Чарльз, не твоя ли это голова?

Шлепок.

— Ммм.

Сдерживаю, как могу, внутри легких воздух и до одурения боюсь его выпустить. Иначе буду как Чарльз — больше никогда не дышать. Ходить с маской на лице, с прорезями для глаз…

Ты ведь этого от меня хочешь???

Внешне молчу, но внутри… Я внутри — терпкий огонь, сжигающий все вокруг. Я негодующе кричу, ору, сжигая за собой все мосты, все то, что меня держит с этим миром…

… Ах, да… не все.

Малышка Рози…

Едва мысль про сестренку приходит в голову, как боль от ударов уходит на задний план.

***

Черный палец рисует на мне узоры, водит мягко по животу, груди. Вокруг соска делает особенные завитки — выписывает дуги, завиточки, неожиданные повороты…

Его палец скользит вниз и начинает рисовать там, где совсем уже стыдно. До безумия… адски опасно, порочно, страшно…

Ноги привязаны и раскрыты в стороны. Я ему подчинена. Его палец скользит между складками, затрагивает самую серединку, самый центр…

… С губ уже готов был сорваться мягкий стон, полный нежного удовольствия. Но узоры на моей коже вдруг оживают и начинают гореть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 31. Обожженная

Силюсь взглянуть на кожу, но не выходит — он распял меня так, чтобы я могла смотреть только вверх. И даже взгляда на себя не могла кинуть… увидеть.. разобраться…

Теперь только вверх.

Другого выбора нет.

Там, где он ласкал меня пальцем — узоры, бесконечности-круги — кожа полыхает безумным жаром, сильным, кусающим…

… На миг мне показалось, что меня подожгли. И огонь в камине так ярко полыхает, что кажется — вот он, мой самый явный враг.

Я сейчас с ним буду заодно!

Но нет.

Враг мой — другой. И, нет, это не Чарльз — он простая матрешка, своя же пустая копия, просто оболочка.

Чарльза там нет.

Я знаю кто внутри.

Тот, кто пролезает внутрь меня, смотрит на мир моими глазами и пытается мною играть.

Пожить через меня.

Заставлять меня следовать своей воле.

Но — фиг.

Я много раз протестовала, бунтовала, шла против него и против всей системы и вот теперь — миг расплаты.

Но… я бы расплатой назвала всю свою жизнь, начиная с самого детства, заканчивая этой секундой, нынешним днем.

— Ммм, — начинаю стонать, узоры на теле пульсируют, обжигают. Я не знаю что это за наметка на моем теле, для чего этот черновик.

Вся моя жизнь — черновик, и пора бы переписать набело.

Что это??? — посылаю отчаянный вопль.

Ответа нет. Тишина.

***

Красная свеча. Одним пальцем он ее зажигает — миг и на фитиле огонь. Пока еще огонек, маленький — горит-горит и… догорает.

Полностью сгорает, даже не успев разжечься. Вот так же может и моя жизнь.

Чарльз зажигает вновь и смотрит неотрывно, от его взгляда огонек начинает предательски расти, свеча плавится, воск переливается через край и…

— Ыыыы, — кричу обезумев от боли. Кожа и так до безумия раздражена, а еще и раскаленный воск прямо на свежие раны, — ууу…

Боль заставляет кусать губы до крови. Засасываю собственную кровь — соленая, так бы ее и пила. И понимаю — я сама пью свою же кровь, мне с детства нравился ее вкус.

Может, все дело в этом?

Может, я сама же извожу себя?

Эй, Чарльз, кто ты?

Может, в его теле — я. Не кто-то мифический, неизвестный, а я же… Сама его воскресила, сама же в нем сижу.

Свеча капает еще и я подскакиваю острой болью:

— Ууу…

Фитилек горит сильней и я успеваю заметить, как лужица красного воска готовится вот-вот обжечь мою кожу. И я ничего не могу с этим поделать…

Это называется Жизнь.

Когда ты видишь опасность. Знаешь как избежать, но…

… она все равно происходит.

И ты бессильный.

И ты расписываешься в том, что ты — сама же своя Тьма.

***

В руках Чарльза появляется ремень — толстый, кожаный — точь-в-точь каким меня папа порол в детстве.

Отец.

А что, если правда — он мне не отец?

Ремень с большой-пребольшой пряжкой, которая во время порки касалась моей кожи и… оставляла след.

Недавно я себя сама… взяла и выпорола. Этот же ремень — он теперь старый, ненужный, лежит в грязном мешке в кладовке. Я достала его, взяла за пряжку и с силой огрела себя.

Удар пришелся по ноге, а пряжка — неудобно зажала руку.

На пальце остался след. Маленький лучик, свежий, на вид как ожог.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 32. Гром и молния

Темнее всего перед рассветом, — приходит в голову мысль, но тут же разбивается с треском о логику.

Каким рассветом? Если я люблю ночь.

Я не люблю день, мне не нравится солнце, я не переношу его жар, его обжигающие лучи.

Я люблю дожди, а потому…

— Специально для тебя — гром и молния! — торжественно звучит в голове как насмешка над тем, что я люблю дождь.

Очень смешно.

Когда смеяться? Дерните меня. Как марионетка скажу заливистое ха-ха-ха, механическое, бездушное, тупое.

Чарльз касается моего живота и выбивает яркую молнию — искру, от которой меня скручивает, все тело пробирает дрожь.

И удар хлыстом!

— Ыыыйй… Ффф… — еле дышу… Еле выдерживаю…

Чарльз, скажи, ты решил меня допытать досмерти? — обращаюсь в своей голове.

Но ответа опять нет.

Молния вновь обжигает мой живот и тут же — хлыстом по обожженной коже, по восковым “кровавым” пятнам — не зря же у него в руках именно красная свеча.

Красный цвет — жизнь. И я вдыхаю раскаленный воск так, как только умею — всю ту боль, что он мне принес, я забираю и пускаю в рост.

С болью можно расти…

Скорее…

Расти можно только с болью, — откуда-то звучит у меня в голове.

— Кто ты? — задаю уже вслух.

Ответ меня заставляет содрогнуться от ужаса, вздрогнуть и понять, что я…

…. умерла… сошла с ума… по полной съехала…

Голос четко прозвучал в моей голове:

— Я — это Ты.

***

Его палец касается моего рта, губы обжигает колючей болезненной вспышкой.

— Аах, — только успеваю вскрикнуть, как тут же случается “гром” — болезненный удар по губам его тяжелой грубой ладонью, — ууу…

Выдыхаю, дышу, как могу пытаюсь унять бешеную дрожь.

Гром и молния… на моем теле..

Мысли… мысли уже вслух…

— Я что, небо?

—Да.

— Но если… Если я хочу остаться человеком?

— Можешь.

— И что для этого мне надо?

— Надо… понять себя.

***

Буря сопровождается кровавым воском — по чудовищной аналогии это, получается, типа дождь.

Он ударяет током по груди… касается соска, самого его кончика, трогает и высекает из пальца искру…

— Ммм…

И тут же грохочет гром — удар, от которого я содрогаюсь.

Кровавые капли воска — раскаленный дождь.

Я ощущаю себя всем — планетой, жизнью, смертью и понимаю…

Только я за все в ответе.

Только.

Я.

***

Без движений Чарльза мои путы ослабели, я смогла шевелить руками-ногами.

Неужели, на этом все?

НЕТ — как приговор, как острым жалом под кожу, как будто бензином облили и подожгли — страшная, наверное, смерть.

Это я к чему…

Так, обычно, общество убивает ведьм — всех тех, кого считает “не такими”. Умными, талантливыми, с даром… Не такими, как они. А они — тупая серая масса, все под копирку одинаковые, скучные, грубые, примитивные…

Боже, каково им самим такими жить???

Я кричу про себя — молча, не открывая рта, но получается очень громко. Заливисто. Злобно.

Суки!

Сволочи!

Идиоты!

Я… ненавижу вас всеееех!

Прооравшись, благодарю… создателя… господа бога… или того, кто меня создал на этот свет:

что я не такая как все.

Но и не такая как Он — сущность в мантии, что ходит за мной следом, говорит в моей голове, руководит… правит мной!

Он явно сейчас — неспроста. Шкурой, еще живой, понимаю: он что-то от меня хочет.

И я даже понимаю — что.

— Ты хочешь сделать из меня Свою.

— Ты и так всем Чужая.

Что же, в точку.

Спрашиваю дальше:

— Зачем здесь Чарльз?

— Как урок.

— Кому?

— Не в том смысле.

— Подскажи.

— Он для тебя как пособие. Чтобы ты начала учиться.

— Учиться чему?

— Управлять.

— Кем?

— Мертвыми.

Вот это поворот. Но я уже ничему не удивляюсь:

— Но у меня же другой Дар.

— Все дело воли. И силы.

— Это все… Чтобы я стала некромантом?

— На все только твой выбор.

— А если я не хочу…

— То не будешь.

— А что тогда?

— Ничего. Ты умрешь.

***

Я воспаряю наверх — такое со мной уже не раз случалось, во сне, в видениях я уже много раз летала и поднималась вверх.

И сейчас!!!

Я под потолком! Я могу видеть все — это так… приятно, так здорово быть наверху, выше всех. Смотреть на все свысока, понимать, что все мирское — бренно…

Эйфория проходит и я ощущаю, что связана и… подвешена на большой потолочный крюк.

***

Никогда не знала что такое шибари, но сейчас в башке вертится это слово. Не понимаю что оно значит. Думаю о нем, и в голове тут же четкий ответ:

— Ограничение подвижности.

— Тела?

— Всего мира.

Понимаю. Речь идет о мире моем. Внутреннем. Духовном. Настоящем.

Он сейчас ограничен, я застряла в своих проблемах, мыслях, переживаниях. По-хорошему — мне давно надо встрепенуться от них как ото сна, плюнуть и идти, наконец…

— Вверх, — четкий голос.

— Вперед, — говорю свой вариант, свое видение мира. Но голос повторяет:

— Только вверх.

Мягкие путы больно пережимают тело, оказывается, мягкость тоже может причинять боль.

Руки-ноги — назад, за спину, от них идет единая линия к потолку. Как от всего живого — к небу. Я знаю, не все это видят, но многим известно от знающих. Что же, я в их числе.

Раскачиваюсь животом вниз — над полом с неоновой подсветкой — как над жаровней. Теперь я понимаю, что должна чувствовать курица на вертеле, пока она поджаривается в гриль.

Да, она не живьем. Не живая физическим телом, но ментальным…

Жар. Жуткий жар и страх — они опаляют не просто тело, а самое беззащитное место — живот.

Чарльз тянет меня за соски и обжигает сразу два — две искры, перед глазами две молнии.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ааа!!!

И тут же удар по щеке — сначала одной, потом второй ладонью в черном.

Удар, как и молния, двойной.

Открываю рот, глубоко дышу, хочу побольше взять воздуха в легкие…

Но тут же от страха замираю — перестаю дышать, хочется затаиться как мышь, увидевшая ловушку:

в руке у Чарльза металлический анальный крюк.

Глава 33. Красные нити и анальный крюк

Металл поблескивает в неоновом свету — я такие много раз видела на картинках, принадлежность в миру БДСМ — анальный крюк.

БДСМ.

Интересно, почему это здесь?

Вряд ли просто.

Думаю, и в голове сразу звучат слова:

— Полное подчинение.

Я это понимаю.

Вижу.

Я много раз мечтала попробовать такой секс, даже пыталась вставить себе палец в попу. Но каждый раз либо дико стеснялась своих желаний, либо… считала, что еще не доросла.

И отбрасывала их на потом откладывала — как жизнь — в долгий-предолгий ящик.

— БДСМ, — говорит голос, — это

Бал Души — Совершенствовать Мир

Пытаюсь воспринять слова, но они быстро забываются. Остается лишь четкое осознание, что вся наша жизнь — проклятый бал.

***

— Время. Уже сейчас.

Чарльз держит анальный крюк перед моим лицом так близко, что тот едва-едва не касается моего носа. Я понимаю, он близко демонстрирует неспроста:

Чарльз хочет вызвать мой страх.

Но Чарльз — это просто пустая оболочка. Им кто-то управляет, и, судя по желанию напугать — это сама же Я.

Зачем это все…

Что происходит?

Голос звучит как гром:

— Посвящение. Понимание. Ты должна через это пройти.

***

Согнутые и разведенные в коленях ноги широко расставлены, за щиколотки связаны, веревка направлена вверх.

Я полностью раскрыта перед ним, я понимаю, что…

Что он сейчас сделает…

Вижу анальный крюк, в лучах неона он так ослепительно блестит, что кажется — рядом с этим блеском померкнет солнце…

И пускай бы померкло!

Я не люблю свет.

Я люблю ночь.

И если так случится…

Не успеваю договорить, глаза лезут на лоб, губы сжимаются в мучительном экстазе:

— Ммм, — с болью тонкая часть крюка начинает меня расширять. Сначала она касается входа — маленького кружочка, надавливает и проходить вглубь.

Крюк заставляет меня подчиниться терпкой унижающей боли…

— Ммм…

Крюк внутри меня, его пыточная часть уже расширила и подчинила себе попу, а верхняя — теперь яркое дополнение к узору: красные нити и металлический анальный крюк.

***

Я могу только дышать и уже считаю это большой наградой. У меня есть воздух, я могу плакать, могу смеяться — значит, могу жить.

Остальное придет.

Крюк больно распирает девственное место… Еще недавно девственное…

Что же будет дальше.

— В этом посвящении я… лишусь девственности?

Перевожу взгляд на Чарльза, он поворачивается ко мне лицом, снимает черные брюки и вынимает огромный черный член.

Пластиковый.

Ненастоящий.

Мороз по коже, страх комом в горле. Теперь точно ясно — человек в маске — это не Чарльз. И Чарльза я не убивала, тот след якобы от гильзы — просто шрам от пряжки ремня, когда я в приступе страха порола сама себя.

— Я не убивала его!

Я не спрашиваю, я провозглашаю, потому что на сто процентов понимаю…

… чувствую телом…

Это так!

— Да.

Простой и четкий ответ. А почему же тогда…

— Зачем мне все это? Я думала за Чарльза.

За то, что убила.

За то, что он мертв.

— Он мертв.

— Но я причем?

— Тебе это надо.

— Зачем?

Я думала, ответа уже не будет. Тишина длится вечно. Чарльз замер, обнажив черный член.

Смотрю и не могу отвести глаз: он пластиковый, не настоящий, огромный — на такой разве что сажать пленных, чтобы это получались пытки, а не удовольствия.

Пыточный секс.

Не дай бог меня такое ждет. я же не выдержу, не сумею…

— Захочешь — насладишься этим.

Открываю рот, чтобы выпалить целую тираду гневных мыслей, но, подумав…

… молчу.

***

Нити продолжают сжимать, анальный крюк болезненно распирает попу. Неудобное положение уже начинает давать о себе знать покалыванием, болями и синяками — чувствую, как застоялась моя кровь.

И тут же смотрю на Чарльза — ему мои проблемы чужды.

— Как же Чарльз умер, если его… не я?

В голове словно видеоряд: Чарльз летит и меня не видит. Его глаза отличают меня от травы в последний… слишком поздний миг. Лошадь задевает пень и…

Чарльз был мертв еще в воздухе.

Лошадь с такой силой его сбросила, что он сразу сломал шею. На лице его застыла улыбка…

Он улыбался, думал что я остановилась и…

его жду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 34. Вина

Чарльз открывает вино — откупоривает бутылку и предлагает мне жестом. Мол, будешь?

Про себя говорю “нет”. Вслух говорить уже не нужно, разве совсем от отчаяния. С мертвыми можно говорить без слов, тем более, я знаю кто в его теле, кто там внутри…

Он достает фужер, второй — ставит на стол, из кармана вынимает салфетку. Аккуратную — словно в ресторане — белую.

Наливает вино и на белоснежную ткань брызжет напиток — бордово-красный, страшный, адский.

Отворачиваюсь.

Не могу смотреть.

Но Чарльз дергает крюк, от боли взрываюсь — вздрагиваю, хнычу, начинаю дрожать и вновь смотрю на вино.

Голос звучит, Чарльз протягивает напиток:

— Ты должна его выпить.

Испить.

Свою чашу.

Я это поняла… давно.

Он подносит к моим губам фужер и через силу вливает в мой рот жидкость. Терпкое, алкогольное, вяжущее… Непросто перенести этот вкус.

Пытаюсь скорее проглотить, но Чарльз смотрит на меня маской и не позволяет мне это сделать.

Не могу глотать, жидкость плещется у меня во рту. Язык вынужден тонуть в терпком винном аромате…

Я всегда любила вино.

Но теперь…

Если останусь жива…

В жизни в рот не возьму.

Дышу через нос, чтобы просто не выплюнуть то, что положено выпить. Мне бы просто проглотить…

Я готова испить!

Но не могу!!!

— Ммм, — таращу глаза, стону вслух, не знаю что еще сделать чтобы от этого избавиться. Я… не… могу…. Мне нужно что-то предпринять, как-то извернуться, решить этот вопрос. Только вот как?

Дышать становится все тяжелее, тело зажато, хочется взять воздуха через рот…

И этот вкус терпкой липкой смерти… у меня во рту…

Наконец, я могу проглотить, как можно скорее глотаю, но Чарльз тут же подносит ногвый… вновь полный фужер.

Надо пить. Еще.

Делаю глоток — небольшой, стараюсь как можно меньше, маленький и вновь начинается пытка. Я вынуждена его держать во рту.

Голос дает совет:

— Смакуй.

Но это просто невозможно.

Деваться некуда. Спорить бессмысленно… с самой собой.

Закрываю глаза и пытаюсь найти в этом вкусе то, что сумею посчитать приятным.

Вряд ли, — вещает трезвый мозг. Странно, что он еще не отключен.

Ноги затекли, руки болят от неудобного положения и это проклятое вино во рту…

— Ууу, — стону через нос и тут же могу проглатывать.

Новая порция.

Выпиваю еще.

Глоток в этот раз еще меньше, чем предыдущий, я пью и… глотаю сразу.

Еще!

Мелкими глотками допиваю до дна, осушаю полностью, выпиваю последнюю каплю и глотаю ее.

Все…

Смотри…

Моя чаша пуста!

Стараюсь изо всех сил удержать напиток внутри, чтобы он не вырвался наружу. Назад. Не дай бог.

Глубоко дышу.

Жду, когда же наконец все закончится — выйдет на сцену ведущий и скажет: спектакль завершен.

Да я готова выйти сама! Сам себе конферансье и актер в одном исполнении.

Да, я готова… На многое, если не на все, лишь бы не видеть, что Чарльз… с длинным черным членом до самого пола… наполняет фужер снова.

Протягивает.

И в голове голос:

— Еще.

***

В его руке пистолет — тот самый, что должен быть у меня в сумке. Он держит его над бокалом и из дула хлещет литрами кровь.

— Они все мертвы.

— Кто?

— На яхте.

— Но они же спаслись?

В ответ тишина.

— Виновата я? Разве я во всем этом виновата??? — хочется заорать на весь мир, чтобы это было пронзительно громко.

— Ты — лишь оружие. Жертва находит тебя сама.

Чарльз наливает мне полный фужер крови и подносит к моему рту.

Я понимаю, что не смогу, но выбора у меня нет.

Снова и снова я буду прокручиваться в этом моменте, если его не приму.

Мягко касаюсь губами, потягиваю по капельке — мягкий солоноватый вкус.

Хочется еще!

Мне нравится кровь.

Я всегда это замечала, еще с самого детства. Помню рассеку коленку, примкну к ране губами и недовольное лицо мамы:

“хватит! Ты что!!!”

И сейчас с удовольствием приникаю к чарке и слышу внутри себя демонический хохот.

— Так и есть, тебе это нравится!

— Кровь. Да, я люблю кровь. Но я же не вампир, надеюсь?

— Нет. Хотя, ничто вампирское тебе не чуждо.

— Я что, буду пить кровь из людей?

Секундное молчание, а потом в полной тишине… саркастическое насмешливое, издевательское:

— … уже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 35. Острая боль

Чарльз вновь принимается рисовать — черным пальцем гуляет по моему обнаженному телу. Рисует круги около груди, витиеватые узоры вокруг сосков.

И берет в руки нож.

Тонким лезвием ведет по только что начерченному, словно проводит линию начисто: ярким цветом по черновику.

— Ууу, — боль обжигает кипятком, раны неглубокие, но протяженные, — уууу, — стону уже громче.

Больно.

Зудящая пульсирующая боль. Его нож — словно инструмент в руке опытного художника: скользит четко, мастерски показывая только что проявленную красоту.

Кровь.

Капает на пол. На светлый ковер, длинный, ворсовой, и я опять вижу, как на белом расползается красное.

В прошлый раз — вино.

В этот — уже кровь.

И должно бы испугать, только вместо испуга — радует:

пока во мне течет кровь — я жива.

***

Чарльз отводит от меня нож, держит за рукоятку и показывает мне самый кончик — маленькая капля моей крови образует забавный шар.

— Это весь мир, — звучит в голове голос, — весь мир состоит из крови.

— Из моей?

— Для тебя — из твоей.

Не понимаю, но мысль тут же делает завиток — похожий на кроваво-красный рисунок под грудью — и я вмиг понимаю: да!

Он прав.

Это действительно так.

Весь мир для меня — моя кровь. Когда ее не будет, она во мне остановится — мир просто перестанет для меня существовать.

***

— НЕТ, — мой ответ на твой вопрос. Говорю сначала про себя, потом шепотом…

Могу и криком!

Повторяю как заклинание, хоть и могу спокойно повторить это много раз, да толку-то? Все давно решено:

— Нет! Мой ответ — нет. Я никогда не стану некромантом.

Я думала, голос меня будет убеждать. Спорить, доказывать, что-то мне говорить — наставлять на путь “истинный”.

Но внутри глухая тишина, будто меня даже не услышали.

— Я говорю…

— Достаточно. Нет нужды повторять.

***

Ожидаю, наконец, ощутить под ногами пол — Чарльз меня отвязывает, делает это красиво и легко: ррраз — одно движение его руки — и главные узелки распадаются.

Но во мне остается крюк, он саднит, давит, напоминает, что я — настоящая жертва.

Что я подчинена, скована, насажена…

На большой металлический крюк.

Чарльз тянется к моей попе, ощущаю, как кожаной перчаткой он касается ягодиц, раздвигает и…

— Ффф… — выдыхаю с болью.

Анальный крюк заставил меня не только заныть, но и задрожать. Он вынимает его неспешно, и от того мучительно, а когда к выхожу подошел самый кончик крюка — Чарльз дернул посильнее.

Он видел, что я расслабилась, а потом сжалась от боли.

И дернул.

— Ффф… — воздуха сквозь сомкнутые губы, — ааа…

Едва освобождает… Я не успеваю расслабиться, вздохнуть наконец… перевести дыхание…

Он касается красной нити и дергает за крошечный узелок.

Последний узел нити сказал свое “прощай”.

Узор распался. Как бантик — хитросплетения развязываются, путы исчезают навсегда.

С удовольствием опускаю ногу на пол, рассчитываю, наконец, расслабить тело, но прежде — ощутить под собой пол.

И вздрагиваю от острой пронзающей боли, кричу напуганное, болезненное:

— Ааааааа!!!

***

Вторая нога наступает на то же самое — острое, колкое, пронзающее…

Опускаю глаза.

Гвозди!

На деревянных дощечках, высокие, острыми краями наверх — упираются в мои ступни. Переминаюсь, пытаюсь слезть, но некуда — гвозди уже везде! Они торчат из ковра стройными рядами, они же — выросли на кровати. Куда бы я ни шагнула — будет острая пронзающая боль.

— Аааа! — уже не кричу, визжу, как свинья, которую режут. Которую уже начали резать, но все никак… И теперь по частям…

Пытаюсь слезть с гвоздей хоть куда, оглядываюсь, из-за этого бесконечно переступаю и дикая боль отражается в моем сердце.

Страшная.

Нарастающая.

Надо бежать!

Бегу на месте, от чего гвозди впиваются чуть ли не до самых косточек.

Они пропарывают.

Но стоит замереть на месте — сразу сладкая приятная тишина. Боль остается, да, но она не такой силы, как при беге, как при попытке от нее убежать.

Она есть, но утихает и становится незаметной. Так значит надо…

В сотый и сотый раз про себя говорю избитую веками истину:

“надо принять”.

Фраза становится единым непонятным словом — заклинание в бреду… предсмертный крик…

Я принимаю эту страшную боль.

Острые гвозди — прямиком в мое тело. Я принимаю, радуюсь, сквозь слезы благодарю…

И слышу голос в голове:

— Не то… Ты делаешь не то.

— А что надо?

— Получать удовольствие.

В ужасе вскрикиваю:

— От чего? От того, что ты со мной творишь? Ведь ты…

И тут же вспоминаю. Ни Чарльз, ни этот темный коварный мучитель не существуют сами по себе. Все они — в моей голове.

А значит, советы даю я сама. А я плохого себе не пожелаю и…

… шепчу губами тихое

“дай мне сил… дай мне сил…”

Выдыхаю. Расслабляюсь. И встаю на гвозди полной спокойной ступней.

Гвозди со всей силы устремляются в доверчиво подставленные ступни, но я больше не пытаюсь от них увернуться, сделать вид, что их нигде нет.

Или искать место, где их нет.

Они есть везде. А если где-то их нет, но значит скоро-скоро…

Да, появятся.

Абсолютно везде.

Выдыхаю и говорю про себя: я признаю, что боль существует и разрешаю ей довести свое дело до конца.

***

Я дала слабину.

Я сказала “НЕТ” своему Дару.

А что если… весь мир канет в серые безрадостные цвета?

Ответом мне короткое:

— Да.

***

— Тогда я готова идти вперед, — и тут же поправляюсь, — вверх.

— Вверх — это всегда верно. А вперед — миллиарды разных дорог.

— Поняла. Я выбираю вверх.

— Ты готова идти своей дорогой?

— Да. Главное, не ошибиться и выбрать именно свою.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

***

Какой бы она ни была… Темной, Белой или Посередине — я стану той версией себя, которая украсит этот мир.

Глава 36. Иглы

Гвозди прилипли к ногам и стали как родные, а потому когда я увидела чистый ровный пол — я и не стала с них сходить.

И так хорошо!

Тело, правда, горит — кровь сочится из ран, кровавые места бесконечно напоминают о себе болью — стоит двинуться, вздохнуть, сделать шаг…

— Иди сюда, — опять звучит в голове, но Чарльз стоит в отдалении, на меня даже смотрит. Он тянет руку, будто приглашая — этакая пантомима на слова в моей голове.

Уже уверенно подхожу, ничего не боюсь, спокойно ступаю истерзанными стопами на пол. Замираю рядом с Чарльзом и вижу на столе набор медицинских игл.

Маска смотрит на меня выразительно, голос за нее проговаривает:

— С какой начнем?

***

Молча поднимаю руки вверх и убираю за голову. Стою, оперто раскрыв ноги в стороны, руки за головой — убираю локти назад, выталкиваю грудь вперед и понимаю, что не дай бог…

прокола груди… соска… я не выдержу…

И тут же ощущаю: зря я об этом подумала.

Все что в голове — претворяется в жизнь!

Тут же гоню боязливую мысль от себя и настойчиво желаю, чтобы это были просто игрушки.

— Хотеть нельзя!

Да. Спасибо за напоминание. Правильно.

Нельзя хотеть. Свое надо брать!

Подставляю вперед грудь ожидая получить только удовольствие, и Чарльз берет самую тонкую иголку и…

… прокалывает мой сосок.

***

Острая боль.

Пыточная.

Убийственная.

— Аааааа!!!! — мое горло разрывается от крика, от ужаса, от безумия боли. От страшного дикого дьявольского огня.

Захлебываюсь в слюне, так орать больше не могу, а потому перехожу на тихие вопли, но они звучат даже более страшно. Я ною, вздрагиваю, хнычу и причитаю…

— Боже… за что

Еле дышу.

— Ффф… — тут же закусываю губу.

Жмурю глаза, нервно сглатываю, судорожно сжимаюсь.

Унять эту боль совершенно невозможно, потому что игла все еще во мне.

Игла — источник боли, но стоит убрать ее — болевая волна не закончится, она еще долго будет тяготить. Как и все в нашей жизни — легко и просто не кончается, оно всегда длится, мучает, изнярует…

Ммм!

Опускаю глаза… И одной картины достаточно — проколотый сосок, а в нем игла…

В ужасе отвожу глаза….

Это очень и очень страшно.

Меня пробирает всю до диких мурашек.

— Я… больше… не могу…

Говорю как можно проще, спокойнее, без лишней истерики, которая вот-вот доведет меня до ужасных диких криков.

Я жду.

Жду.

Чарльз дезинфицирует иглу, оттягивает тонкую кожицу на моей шее и делает легкий… на фоне соска практически безболезненный двойной прокол…

Игла вошла и вышла насквозь. Тонкая складка, зажатая кожа.

Острая боль. Вскрикнув, подаюсь вперед — и мой сосок, наконец, освобожден.

— Ммм, — касаюсь груди ладонью и слышу в голове требовательное “нельзя”.

Провозглашаю еще. Не знаю почему в прошлый раз мне даже не ответили:

— Прошу! Я больше не могу!

— Ты сама заказала испытания. А значит, терпи.

***

Я многое что могу, и сама причиняла себе боль — да, не скрываю, такое умею.

Боль — она как сильнейший антидепрессант: мозг быстро переключается только на нее и забывает обо всем. Никакие вопросы и проблемы не интересуют, пока телу больно.

Но как пропадает боль — вся ерунда вылезает наверх и интересовать начинает все то, что при боли даже незаметно.

— Готова продолжить?

Чарльз молча смотрит на меня.

Понимаю, что весь этот аттракцион я выбрала себе сама, а потому прошу дать мне выдохнуть…

… вдох.. выдох…

Еще немножко отдыха от боли.

Прошу.

Кажется, еще капельку, еще чуть-чуть… И станет намного легче. Обманно кажется, что от боли можно отдохнуть, развеяться, как-то отвлечься и вернуться к ней потом опять, вновь.

Но чем дольше перерыв — тем сильнее ужас от предстоящей боли.

Решительно настраиваюсь, смотрю Маске в бездонные прорези глаз и говорю… голос срывается, от волнения сглатываю:

— Да. Готова, — и немного помедлив… — Прошу!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 37. Холод и боль

В руках Чарльза металлические прищепки, он поигрывает ими — открывает и закрывает лопасти.

Даже смешно.

Будто игрушечный крокодил меня будет кусать.

Интересно, я все еще жива?

Страха нет. Поэтому порой кажется…

— Жива.

Я слышу тук-тук, тук- тук — сердце отбивает дробь. Фух, значит пока еще все нормально.

Нормально, — как эхом в моей голове. Так и хочется добавить: то ли будет еще. Но раз жива —значит, все не так плохо…

— Ах, — вскрикиваю скорее от холодка, нежели от боли, — ммм, — теперь уже болезненный стон прорывается, заставляет сжать зубы… воздух еле проходит сквозь преграду губ.

Железный крокодильчик — если можно так назвать прищепку, плотно схватывает мой сосок и начинает давить.

Боль пронзает насквозь, не меньше иглы… может, от того, что внутри рана…

— Ммм, — стон срывается с губ, волна боли захлестывает. Железный крокодил металлическими зубами буравит мой второй сосок.

— Сюда, — вещает голос, а Чарльз указывает на гвозди, они вновь выросли на ковре как в страшном ужасном сне. Торчат, топорщатся, один другого выше и кажется, в неясном тумане, они наползают друг на друга…

Промаргиваюсь, вздыхаю. Понимаю, что все это бред.

Но знаю, что я должна. И это осознание давит…

С карабинами на сосках… с железными крокодилами, я встаю на гвозди… Металл внизу, металл на груди…

Не хватает еще наверху, — успеваю подумать и тут же поднимаю взгляд наверх. Надо мной — та самая дверь и это — металлическая крышка.

Ну надо же… стоит только подумать…

Стоит лишь загадать!

Металл.

Помню правило с детства — все металлическое экранирует Дар, перекрывает его, прячет, нейтрализует. Делает так, чтобы Дара не было, будто и вовсе нет.

Металл наверху и внизу. Металлическое здесь повсюду… Ягодицы сжимаются — вспоминаю анальный крюк.

— Ты загнал меня в ловушку, — говорю ему молча, разве что чуть приоткрываю губы и то для того, чтобы вдохнуть побольше воздуха.

Чарльз хватает за металлические прищепки и начинает их оттягивать. Боль становится нестерпимой, мучительной. Я жмурю глаза…

— Посвящение не затрагивает Дара. Она его может преумножить. Но лишь в одном случае.

Через боль, через не могу спрашиваю:

— В каком?

Дышать становится тяжело, Чарльз так сильно оттягивает соски, чтобы если бы я была обычной — тревожилась бы за то, что станет с грудью.

Но мне уже все равно.

Голос продолжает:

— Ты обретешь себя.

— Да… Я готова.

— Нет. Ты неверно все поняла.

***

Чарльз снимает карабины с моих сосков, но боль только усиливается. С болезненным “ммм” схожу с гвоздей и пытаюсь глубоко дышать.

Ночь тиха.

Так хочется сейчас выйти… Посмотреть на звезды…

— Пойдем погуляем, — удивляет меня голос. Таких предложений от него еще не было…

Никогда.

Представляю что сейчас на улице — темно, тихо, ночной приятный холод…

Решительно отвечаю:

— Идем.

***

У меня и мысли не было бежать, когда Чарльз откупорил дверь и я вышла наружу. После подпола — даже на первом этаже ощущалась прохлада. А уж на улице — и вовсе хорошо.

Дышу.

Думаю вслух:

— Как жаль, что Чарльз больше не может всем этим наслаждаться, — смотрю на светящиеся звезды в ночном небе, на большую желтую луну, — он попросту этого уже не видит.

— Он мог. Но сам принял этот выбор.

— Как? Сам хотел умереть?

— Нет. Он хотел получить тебя.

Молчу, не вижу в этом связи. Голос дает подсказку:

— Он хотел твое тело. Только тело. Ну и… получил. Сегодня.

— Тело… Он ко мне был с душой, как мне казалось.

— Казалось.

— А я думала, я ему нравлюсь как человек, как личность. Не сомневалась, что он видел во мне красивую душу… — сердце колет холодной неприятной льдинкой. Нехорошее предчувствие закрадывается, я решаю прямо — открыто спросить:

у меня же есть душа?

Как гром посреди неба — внутренний голос ошпаривает:

— Была.

***

Молчу, по спине пробегает холодная струйка пота.

Что значит — была? Неужели, у меня теперь нет души.

— Ты что, ее у меня отнял?

— Нет. Перед рождениям ты ее отдала, сама. Не стала брать с собой — на рождение.

— Я живу… получается… как робот?

— Нет.

— Так если…

В голове слышу тихое “помолчи” и пытаюсь понять что это все может значить. Бездушной я себя не ощущаю.

Голос говорит вкрадчиво:

— Душа — это когда чувствуешь боль не только телом, но и всем внутренним миром. И переживаешь не только за себя, но и за…

Перед глазами мелькает маленькое личико Рози. Моя девочка, моя…

— Верно, — голос молча соглашается, но я боюсь сказать свою догадку вслух.

А потому леплю наглое:

— Я совершенно ничего не понимаю.

— Понимаешь.

Становится страшно. Я читала о таком, слышала много раз, но чтобы такое… у нас…

Говорю как есть, прямо. Как умею:

— Неужели, Рози — частичка моей души?

— Она вся — твоя душа.

— Но… как это возможно?

В голове раздается хлопок и я оказываюсь в мрачном замке — на крыше одной из его башен.

Передо мной загорается экран и я слышу тихое:

— Смотри.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 38. Скрытая правда

Две подружки — рука крепко об руку, обе хохочут, смеются. Глядя на них так и хочется быть живой, любить этот мир и жить с удовольствием, радостью. А не так, как я живу чуть ли не всю свою жизнь.

Черный экран и внутри голос:

— Всех изначально по трое. При переходе, обычно, объединяются.

— Триединство, да? Тело, разум и душа.

— Не совсем.

Молчу. Пытаюсь понять… Не понимаю, спрашиваю:

— А где моя пара? Вернее, даже две… как из назвать? Трети? Ментальные половинки?

Надеюсь, он скажет — они в моей груди. Но голос перебивает:

— В твоем теле души нет. У тебя — Дар.

Как я и знала. Я слышала, Темный Дар отнимает душу. Голос тут же противоречит моим мыслям:

— Никто не отнимал.

— Я что, сама? Сама отдала?

В башке вертится — продала. Но нет, такого быть не может!!!

— Ты отпустила.

— Куда?

— На волю.

— Но как??

Экран показывает кино — две подружки, рука об руку, рядом друг с дружкой. Экран делится на две половины и на второй — я и рядом Рози.

— Ты выбрала Дар. Поэтому твой дух отдельно. Ты видишь Рози, ее любишь — ты ощущаешь эту связь.

Пытаюсь понять слова и представить внутри себя маленькую Рози. Представить мир без нее, если бы ее не существовало…

Если бы она была навечно во мне.

Как я бы жила?

Как я смотрела бы на мир?

Я вспоминаю малышку, ее умное личико и красивые глазки — смышленые, ясные…

— У тебя были бы ее глаза.

Ах, да. Зеркало души.

— Ты бы смотрела через них. Как я смотрю через твои. Я в тебе есть.

— А ты кто?

— Твой разум. Твой повелитель.

— Да, но ты…

Так хочется высказать голосу — сколько я из-за него настрадалась! И как больно осознавать, что, на самом деле… из-за себя…

Но я молчу. В тишине мысли звучат лучше. Пытаюсь представить внутри себя Рози… И как я бы улыбалась, вставая поутру — ее губами, ее улыбкой, смотрела бы на солнце…

Ведь солнце я не люблю!

Я люблю дождь, серую и мрачную погоду, когда на улице нет ни души.

Пустота.

Тишина.

— Такое возможно каждый день.

Его слова прозвучали для меня как обещание счастливой жизни, как предчувствие праздника — когда ждешь, что все будет хорошо. Как возможность, что и в моей жизни все может быть нормально…

Хоть и не верю, но говорю тихое, вкрадчивое:

— Я очень этого хочу.

***

В лунном небе прозвучал гром. Уже не удивляюсь, но спрашиваю:

— Твоих рук дело?

Ответ уклончивый:

— Отсчет времени.

— До чего…

— До того как ты решишь: ты развиваешь свой Дар или…

Сглатываю.

Готовлюсь услышать страшное.

— … обретаешь душу. И живешь просто, обычно — как все.

— Я бы хотела жить с душой.

— Так, ты отказываешься от Дара?

— Если буду с душой — то я стану свободна от Дара? Я перестану казаться причиной бед и несчастий чужих людей?

— Они всегда будут думать так. Они так думают про каждого. Им только дай волю…

Понимаю, что это так.

— А если выберу Дар, то…

— Получишь все, что хочешь: мрачные тучи, спрятанный от людских глаз дом и каждый день дожди.

— Дожди… — повторяю, словно смакуя, — а что взамен?

— Ничего. Ты станешь проводником между миром живых и мертвых.

— А кто же я сейчас… если вокруг меня бродит смерть. Кем я была до того, как попала в твое логово?

— Жнецом. Тот, кто присутствует и ведет.

— А стану…

— Проводником. Настоящим некромантом.

— И буду разговаривать с мертвыми?

— Взаимодействовать, получать энергию и нести ее в этот мир.

— Но зачем?

Ответа уже не жду.

Я понимаю, что не смогу… не стану…

Не хочу видеть таких как сейчас Чарльз — уже мертвых, без капли Себя настоящего. Они просто — тела, выполняющие то, что им говорят.

Но говорить буду я и, вроде бы, все не так страшно, но вместе с тем…

— А что я буду от них требовать?

— Все, что захочешь.

— И жить в полной тишине?

— Да. Вдали ото всех глаз.

Я этого хочу.

К этому стремлюсь, но все же считаю главным — сберечь свою Душу и когда Дьявол предлагает чудовищный контракт — вовремя поймать себя на жажде желаний, отказаться от них и сказать четкое…

…. непоколебимое…

… уверенное и жесткое…

НЕТ!!!

***

— НЕТ!

Заявляю четко, решительно, громко.

Сердце отбивает удары, но я не чувствую страха.

Считаю… и очень надеюсь… что я права…

***

Луна превращается в циферблат — круглая, желтая. Присматриваюсь к ее кратерам, вместо округлых ям — темно-коричневые полосы — римские цифры и стрелки.

Вижу, побежала одна! Секундная. Только почему-то в обратную сторону…

— Что происходит?

— Ты выбрала путь.

— Какой?

— Все как ты решила.

— Я останусь жива?

— Да.

— У меня будет душа?

— Да. Ты же так захотела.

— Но… зачем отматывается время? Куда?

— На пять лет назад. В день, когда родилась Рози. Сейчас она снова родится и сразу умрет. А у тебя появится душа.

К горлу подкатывает страшный удушающий воздух ком, я поднимаю глаза вверх и, обхватив себя за плечи…

… ору, срывая горло…

— ПРОШУ НЕЕЕЕТ…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 39. ИНИЦИАЦИЯ

Циферблат с неба катится к чертям, прожигая в небе звездные дыры. Мир кувырком — я лечу с планеты, падаю, пытаюсь зацепиться ногтями хоть за луну…

И попадаю назад — в западню, где металл, неон, его логово, откуда явно нет выхода для нормальных, для тех, кто жив.

А я жива!

Он говорил “только вверх” — в его образе сама себя спасаю и понимаю, что другого пути здесь действительно нет.

— Я воспарю… Над миром мертвых и живых… Я стану Проводником… Я смогу… Я сумею…

Главное, верить в то, что говоришь и я старательно верю во все слова, что лепечут мои сухие от страха губы.

В горле бушующий ком, сердце пульсирует, дрожит, отбивает неверный ритм и вот-вот остановится.

Срывающимся голосом молю:

— Я умру, если умрет моя душа.

***

Безумное бабах…

Я в его логове, на гвоздях, поднимаю голову вверх и вижу черное звездное небо. Напрямик, прямо с самого дна его люка смотрю вверх…

Черная тьма.

Луна.

Такая же как и была — без циферблата, нормальная. И сердце уже не бьется так страшно.

Сотни раз про себя повторяю слова — молю, пожалуйста оставь Рози живой.

Я стану Проводником в мир мертвых, мне действительно это нужно.

Правда!

Правда-правда!!

— И твоя душа будет отдельно от тебя. Ты понимаешь?

— Конечно. Да.

Лунный циферблат на миг появляется, минутная стрелка делает шаг в нужном направлении.

— Теперь только вперед? — говорю и бледнею.

Голос пугает тишиной.

Исправляюсь:

— Теперь только вверх.

Слышу эхом:

— Вверх.

***

Вмиг ворота закрываются, я остаюсь один на один с Чарльзом в его подвальной комнате. Металлическая крышка хлопает — и я оторвана от мира.

Ото всего.

Страх заставляет пульсировать мысль, одну и ту же: что сейчас будет…

Голос внутри сразу отвечает:

— Инициация.

— Что это?

— Твой жесткий экзамен. Сдашь — получишь право быть Проводником.

— А если нет?

— Умрешь.

Я выбрала шаг, где маленькую Рози ничто не потревожит. А значит, я понесу ответственность за нее… и за себя.

***

Чарльза рядом нет. Оглядываюсь по сторонам — в комнате пусто. Он ушел незаметно, словно его и не было никогда.

Может, так и есть?

Его не было никогда, а все что было — живой и мертвый Чарльз, это мне просто привидилось?

Оглядываюсь по сторонам.

В комнате совсем никого. Мне становится не по себе, страшно. И, одновременно, мысли и голос — говорят одно:

— Я не боялась живого покойника. Осталась одна — и теперь мне страшно.

Дар ведет меня своей дорогой, балансируя на самом нужном для меня, самом дорогом. И мне предстоит его развивать. Что же, я согласна, — заявляю мысленно, но очень твердо.

— Рано. Дар нужно сначала подтвердить.

Стены вспыхивают огнем, делаю вдох — кажется, дышать уже нечем. Наверху тяжелая крышка, которую одной мне никогда не открыть. С которой мне точно никак не справится. Сил не хватит, да и магии тоже, если говорить о ней.

Но я пока не могу…

Ощущаю, как кожа начинает плавиться и, проглотив ком в горле, сглотнув слезы… Молю…

— Я горю…

Вопрос, просьба, мольба, немые слезы…

— Я прошу помоги…

Но в ответ тишина — самая немая, которую только можно услышать.

Обращаюсь в сердцах, в панике, страхе… животном ужасе…

— Что происходит…

В голове гром отделяет прошлое от будущего, заставляя меня еще глубже погрузиться в нужное время Сейчас.

Голос звучит пугающе, воинственно, страшно…

Едва слышу это ужасное слово… им пугают всех, у кого есть Дар — в страхе закрываю глаза:

— Инициация.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 40. 4 стихии: ОГОНЬ

Стараюсь ровно дышать, легким пока хватает воздуха, кислород еще есть… Или мне кажется, что есть.

Лихорадочно дышу, легкие ходят ходуном — рот открыт, глаза вытаращены.

Я знаю… Знаю, что инициация — это страшно. Я надеялась всю жизнь ее избежать. Еще и потому хотела бы променять Дар на душу, но если обмен таков…

Ни за что!

Смотрю вокруг и понимаю: это все — по-настоящему, на самом деле. Подсказок больше не будет.

Никто не поможет. Только я сама.

Теперь только два пути:

либо выбраться живой, либо…

… как Чарльз: стать пустой куклой, маской — игрушкой в требовательных руках Проводника.

***

Оглядываюсь вокруг: стены объяты огнем, пламя любовно облизывается, языки все выше, длиннее… ближе..

Ближе ко мне. Со всех сторон.

Окружили!

Вправо, влево — везде огонь.

Как в кругу — так раньше сжигали ведьм, привязывали к столбу, а по кругу — все то, что поможет огню разгореться. Все то, что боготворит огонь.

Сначала загорался круг, ведьма понимала приближающуюся кончину…

Когда ты в шаге от смерти — понимаешь абсолютно все. Открывается другой ум и все становится ясно.

Пламя все ближе, чувствую его жар, оно вот-вот обнимет…

Вдох.

В голове молнией — слова:

только вверх.

Закрываю глаза, пытаюсь унять сердце и делаю резкий взлет…

***

Ноги отрываются — пятки, а потом кончики пальцев. Плечи тянутся вверх, макушка стремится к потолку…

Я лечу!

Крышка из металла не становится преградой. Она легко пропускает меня.

Получилось!

Я могу!

И тут же падаю вниз. Не хватило сил, мало энергии. Но я сейчас опять…

Опять и опять…

Снова…

Закрываю глаза и беру глубокий вдох, дышать уже нечем, воздуха все меньше… Кажется, что легкие вот-вот воспламеняется от безумного огня.

Вдыхаю — и огонь становится мной, я полностью им поглощена. Он бушует в моих легких, проникает во все тело и позволяет властвовать им.

Или он мной.

Не знаю. Границы стерты где я, а где огонь.

Ноги уже не касаются пола, руки ощущают воздушную гладь. она такая же, как вода, только менее плотная… легкая…. нежная…

Как хорошо лететь!

Но это только миг, в следующий — резкая боль пронзает, воздух со всех сторон давит, сжимает, тело предательски тянет к земле…

Взлетаю через боль, через огромный труд. В голове картинки из прошлого, из всей моей жизни — рождение, детские годы, последние события жизни…

Я все это отпускаю — словно воздушный шарик из прошлого пронзаю новой острой иглой — и воспаряю далеко вверх и…

…и вижу с высоты весь наш мир.

***

Он объят огнем — маленькая крошечная планета. Энергии жизни не хватает, высокая смертность — мертвых слишком много, огромную часть энергии они забирают с собой.

И меняют ее заряд, от этого в мире случается дисгармония.

Информация в моей голове начинает бить ключом. Я понимаю то, о чем не думала никогда. Не говорила, не обсуждала и даже такого не знала. Теперь это все — в моей голове как в компьютере файл: он есть — и я знаю.

Мне известно все.

Перед смертью, за миг до нее, начинаешь понимать абсолютно все.

— Для этого ты и нужна, — слышу голос, — направлять энергию мертвых в нужное русло. Она намного сильнее, чем у живых.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 41. 4 стихии: ВОЗДУХ

Я согласна.

Надо быть там, где я нужна. И, на всякий случай, провозглашаю “ДА!”

и тут же ощущаю, как к горлу подступает острый болезненный спазм.

Хоть Чарльза рядом и нет, но кажется — черная перчатка сжимает мое горло и с силой давит.

Душит.

Перекрывает воздух.

Вот-вот пережмет. Или попросту сдавит так, что случится хруст.

— Ффф, — пытаюсь сделать вдох, цежу воздух по капелькам, содрогаюсь от жестокой боли…

Я все еще в воздухе, ноги болтаются. Ощущаю, как теряю высоту и вот-вот упаду…

Сильнее перебираю ногами, будто мне это поможет — будто утопающий, пытаюсь делать больше движений, в результате только вязну… ухожу ко дну.

Сил больше нет.

Нет воздуха.

Горло давит. Я лишаюсь последней капельки… Кажется, я будто плод в утробе, который идет вперед и должен вот-вот задышать..

Вздохнуть по-новому. Сделать новый, непривычный для него вдох.

Родиться в этот мир, хоть он уже и так в нет, но теперь — прийти по-новому.

Открываю рот, глаза лезут на лоб, кажется, что вот-вот я лишусь остатка воли и просто сдамся.

Но нет!

Последняя капелька воздуха уходит, оставляя меня один на один с небытием.

Вдох…

Но вдоха нет.

Внутри словно щелчок, что-то переворачивается, тянется, растягивается, взрывается…

Тошнота. И резкое падение вниз.

Головокружение.

Нет, совершенно не страшно. Страх полностью убит болью. Там, где есть место боли — хочется одного: как можно скорее ее прекратить.

Из горла вырывается хрип, страшный, ужасный, сама слышу — пугающий. Понимаю, что еще секунда… последний миг и…

Я отдаю себя.

Теперь уже все… Голова едет, глаза закрываются, сил сопротивляться больше нет. Расслабляю горло и ни о чем не думаю, отпускаю все на самотек.

Искры из глаз!

Большой… нет, огромный глоток воздуха как подарок, как божественный дар с небес, куда я смотрю. В непроглядную ночь вижу звезды-звезды-звезды…

Беру вдох.

Вижу луну. Она светит в глаза, мне так и хочется до нее дотронуться…

— Готова к полету? — голос заговорил, будто ничего не случилось.

Конечно…

— Да!

Меня несет далеко вверх, потом резко швыряет в сторону и вниз. Дыхание спирает, но мне уже совсем не страшно.

— Теперь ты не боишься высоты, — я слышу в ушах.

Спрашиваю то, что меня так сильно гложет:

— Скажи, я умерла?

— Нет.

Облегченно вздыхаю. А вдруг он соврал?

Переспрашиваю еще:

— Неужели жива?

— Ну конечно. Да!

***

— Некромант должен быть живым, — слышу в ушах, — он только взаимодействует с мертвыми. И если ты выдержишь все испытания…

Уже не боюсь. Скорее, лениво спрашиваю:

— Много еще?

Ответ как всегда лаконичен:

— Да.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 42. 4 стихии: ВОДА

С неба, с высоты — вниз, лечу так, что спирает дыхание. Новообретенное дыхание, которое не боюсь потерять. мне кажется, оно какое-то другое…

Хотя, может просто кажется. Сейчас так сложно разобраться где иллюзия, а где явь.

Страха нет, совсем, он напрочь отсутствует. После удушья… после полного конца мне уже нестрашно.

Я многое пережила.

Теперь не боюсь.

— Это… ты учил меня летать?

— Нет.

— А что это тогда?

Как громом в ушах, раскатами с огромного ночного неба:

— Инициация.

Это она. То, чего я боялась с детства, чем многих пугают — тех, кто с Даром.

То, от чего я хотела бежать.

И теперь — оно началось. Боюсь представить, что меня поджидает, что предстоит впереди, ведь пока только начало.

И самое страшное — я придумала все это сама! Весь мир внутри меня и в голове я слышу собственный голос, который долгие годы мне говорил, подсказывали, советовал и даже утешал. Но чаще всего — пугал.

И сейчас пугает.

Но это была я.

Сама же внутри себя.

Я знаю себя хорошо, я очень щедра на всякого рода выдумки и если то, что происходит сейчас я придумала для себя сама…

О, боже мой!

Разве можно признать, что ты сам повинен в своих печалях? В своих бедах, неудачах…

Я никогда не могла. А теперь… я это вижу четко, лицом к лицу столкнувшись с собой, со своими голосом, своим настроением.

Полет заставляет размышлять. Это помогает не думать, что могу расшибиться, что скорость откусит руку или ногу — сжимаюсь крепко, прижимаю руки к груди, а ноги держу вместе.

Лечу!

Голос не оставляет меня одну, и тут дает советы:

— Раскрой руки. Воспари!

Безумно страшно раскрывать руки вверх или по сторонам, потому что полет — до одурения жесткий.

Страшный.

Не неведомой силе я мучсь так, что кажется, вот-вот оторвется рука или нога, а может — даже голова полетит от меня отдельно.

Скорость ненормальная, сумасшедшая… мир переворачивается вверх дном…

Страшно? Нет.

Больно? Да!

Через не могу… через боль… безумную силу… заставляю себя сделать то, что голос велит…

… что велю я…

Раскрываю руки по сторонам и…

Я должна научиться властвовать сначала хотя бы собой. А уж потом… Потом мне будет принадлежать весь загробный мир.

А значит, я должна… просто обязана научиться…

Через боль отнимаю руки от груди — до этого я летела в позе эмбриона, сжавшись в комочек. Раскрываю по сторонам…

Ветер обнимает меня всю и вместе с тем бешено бьет.

Боль окутывает, множится, кажется, я вот-вот взлечу к небесам, либо боль просто выкрутит меня на максимум…

Через пытку, муку, агонию я взлетаю вверх!

Воспаряю!

Я теперь высоко-высоко…

Я все могу! — именно так хочется закричать, когда взлетаешь и садишься на гору, где с высоты виден весь наш мир. Он кажется маленьким и ему так нужна помощь, и если я действительно смогу помочь…

— Надо продолжать.

Слушаюсь. Слетаю с горы и обещаю сюда вернуться. Обязательно…

… когда-нибудь.

Мягко лечу вниз, собираюсь нежно спланировать, как вдруг мои воображаемые крылья меня подводят: словно гигантскими ножницами мне их подрезают и я камнем лечу вниз.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 43. 4 стихии: ЗЕМЛЯ

Для меня уже уготован ров — вырытая яма посреди темного леса.

— Тебе предстоит здесь пролежать восемь дней.

Не задаю вопросов.

Нет смысла их задавать.

Падаю в ров, он кажется даже уютным после скитаний в воздушных слоях — поэтому ударившись, без страха ложусь. Расправляю плечи, делаю рваный вдох и закрываю глаза.

Изо всех сил пытаюсь ни о чем не думать, не бояться, отпустить все свои страхи. Но мысли бесконечно лезут, мешают, пытаются навязать свое.

Но если тихо лежать, пытаться их обмануть — они подумают, что обладатель помер, ибо у него внутри… тишина.

Тихий час!

Мертвые молчат и ни о чем не думают.

Пытаюсь успокоить мысли, все же я лежу во рву и мысли должны молчать!

Но мыслям плевать! Они продолжают крутиться, жалить, щипать меня, заставляя бесконечно думать.

Закрываю глаза. Делаю вид, что сплю.

И если их обмануть — они перестают донимать и быстро исчезают. Я хорошо знаю это правило, но с практикой туговато. Да и мысли в моей голове постоянно устраивали грандиозный срач: то одна, то другая… То целой группой сразу…

А сейчас тишина.

Полная.

Тишина.

Закрываю глаза и слышу только одно: стук собственного сердца. Другого и не надо. Это главное, что есть у меня.

***

Не успеваю открыть глаза, как громадная черная тень меня закрывает собой — нависает надо рвом и… бросает прямо на меня землю.

Как на мертвого, будто я уже умерла.

Но я же жива!!

Ошибки быть не может, нет. Темная сущность меня заживо закапывает. И я должна бы испугаться, но почему-то смотрю на это со стороны.

Будто плевать на саму себя.

Но это же… ненормально.

Невозможно.

— Должно быть именно так. Убери жалость к себе и смотри как кино на все то, что с тобой происходит, — пытаюсь понять что я слышу: голос или собственную мысль.

Не понимаю.

И плевать.

Лежу, закрыв глаза. Земля мягким покрывалом укутывает, доходит до подбородка — как теплое одеяло… как мама… когда болеешь — укутает до подбородка… и хорошо…

Сколько мне лежать — не знаю и даже неинтересно. Могу лежать бесконечно.. хоть вечность… хоть две…

Едва эта спокойная мысль пронеслась в голове — земля с моих ног стала подниматься, словно мягкая одеялка поутру — отпускать меня на волю, на белый свет.

Темной сущности уже нет. Комья земли исчезли.

На неизвестной мне силе вылетаю изо рва и вижу восход. Солнце едва-едва показывает первые лучи, пока что только самый краешек диска, но уже — скоро появится целиком.

— Сколько прошло дней?

А может лет, веков, бесконечностей.

— Прошло достаточно. Идем.

И вновь меня поднимает неведомый вихрь и я лечу в неизвестность, закрыв глаза.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 44. Я хочу сейчас

Высокая кровать, светлые стены и черная тьма вместо потолка.

Это уже не тот самый люк, не подвал, в котором я была с Чарльзом. Неизвестное мне место, где я не была даже во сне.

Спросить где я?

Наверное, лучше не стоит.

Любопытствовать лень. Просто смотрю по сторонам, впитываю то, что мне пока непривычно, чуждо.

… Миг — и темная тень со стены падает с потолка и накрывает меня с головой.

***

Кожа становится настолько чувствительной, как никогда не была раньше. Каждое дуновение ветерка, легкое движение воздуха, незаметное раньше — теперь моя блажь: мурашки бегут целым отрядом, армией — друг за другом маленькие остренькие…

Ммм… как же бывает на свете хорошо…

Потоки горячего ласкают мое тело, кажется, меня кто-то накрывает… по всей коже тепло…

Хочется застонать, по коже — как кипятком, но это так ласково, так приятно. Словно горячие струи душа ласкают и опускаются вниз…

Туда, куда нельзя…

Куда раньше было нельзя.

А сейчас… Сейчас, я знаю, уже можно.

Расслабляюсь. Удивляюсь, что меня никто не связал. Да и зачем, если я хочу сама, если мне надо, если я…

… я согласна.

Провозглашаю громко, уверенно и возбужденно:

— Я… хочу… сейчас…

***

Выгибаюсь навстречу всем телом, жажду неизвестного, того, что должно все прояснить.

Помочь понять.

Голова кругом, совершенно не хватает воздуха, хочется сделать вдох… Но жар в груди печет так, что вдохнуть — вроде бы можно, да, но я пропитываюсь кипятком, будто вдыхаю пар.

Горячо.

— Ааах, — срывается с губ горячее, обжигающее.

Я сама как огонь.

Могу поджечь и все спалить… да так, что мир будет сиять все ярче и ярче с каждым мгновением… пока не сгорит весь… до самой последней песчинки…

До тла.

И я выдыхаю — облачко огня, ярко-оранжевое, искрящееся… Оно увеличивается в размерах, становится больше и начинает вращаться с демонической скоростью, все больше и больше разрастаясь вширь.

Облачко уже — как смерч, возникший ниоткуда. Из самой меня — мой выдох, моя Темная душа, которой нет и не было никогда.

А был Дар, который спал и во сне проявлял себя как мог, как у него получалось. Но теперь — новое время, вот-вот наступит новая пора…

Ураган разрастается до пределов комнаты, разносит ее стены, занимает собой часть мира… крутится бешеным волчком и забирает внутрь себя все…

Теперь Огонь — это и Небо, и Земля.

***

Огнем объято все, но мне совершенно не страшно, ведь я сама — начало этому и конец.

Все Я.

А потому дышу, пульсирую и становлюсь все больше и больше… Расширяюсь, занимаю собой все пространство и становлюсь тем, о ком я так раньше мечтала…

Я становлюсь Собой.

Я ощущаю себя как то, что всецело Я — без минусов, ошибок, плохих сторон и чьих-либо мнений. Все это и раньше было пустое, а сейчас — этого просто нет.

В потоке огня кружусь и вылетаю так высоко, что вижу сотни галактик… нет, тысячи… миллионы…

И слышу голос. Мой. Чужой. Знакомый-нет… об этом даже не думаю, мне не до мыслей. Голос спокойно сообщает:

— Посмотри как их много… Одна из них — твоя.

***

Не мир, не планета, а целая галактика принадлежит мне, где все сплетается воедино: прошлое, будущее, настоящее.

Прошлая Я.

И Я сейчас.

— Нужно объединить, — голос дает простые, казалось бы, команды и я отлично понимаю о чем он. Теперь в понимании для меня нет преград.

На задворке ума мелькает вопрос — а есть ли у меня все еще тело?

И тут же мысль затмевается, заливается ярким безграничным потоком огня.

И я лечу вверх.

В голове смелое:

— Сейчас все закончится…

И мне совершенно нестрашно от этой фразы. Но она тут же продолжается:

— И начнется новое. То, чего ты так ждешь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 45. Мой Дом

Я была тут много раз — черный высокий замок, много башен, на каждой из которых я любила подолгу сидеть.

И совершенно об этом забыла придя сюда. В этот мир.

Выхожу на балкон и вид на Тишину, которой нет в том мире, где много брани, где каждый другому должен, где быть не как все…

НЕЛЬЗЯ.

Чужих убивают.

А потому лучше быть первой… Либо идти туда, где балом правит Смерть, что я и делала неосознанно так много лет.

Я выбирала Темную сторону считая, что это — и есть Свет.

Но Свет — внутри, он полыхает огнем, становится больше, выше, мощнее когда… даешь этому миру свободу: быть собой и себя менять.

Теперь я ухожу, чтобы издалека, отсюда — из своего Вечного Дома, с его крыши — Играть.

***

Мой дом большой, по ширине Души, которая теперь живет своей нормальной жизнью. Огромные залы, коридоры, где можно разгуляться всей толпой, и просторный сухой склеп.

Я захожу и вижу миллионы своих тел, которые так и не дошли… до Сути. До которой я дошла только сейчас.

Ура!

За это непременно нужно выпить, я так любила это делать раньше. Что же, можно и сейчас позволить. Почему нет?

Черно-белый пол, плитка выложена линейно, ровно. Квадрат черный, квадрат белый — и так моя жизнь.

Вся моя жизнь.

Не только это воплощение, где я сама от себя бежала: спорила, доказывала, конфликтовала и убегала от других и от самой себя.

Не только эта жизнь.

А все.

Все предыдущие миры, где я была — где строила жизнь, саму себя шаг за шагом…

Теперь все это похоронено в склепе. Миллионы прошлых жизней. Миллионы меня.

Теперь — Новая Я.

Провозгласив, я наливаю бокал — темная кровь как обряд причащения — выжимка из всех миров, где я ранее была.

Из всех моих Тел.

Кровь Себя, кровь врага — я столько жизней сама с собой враждовала, что дальше так было просто нельзя.

И теперь — я выхожу на балкон, в руке бокал красного кровавого. Пью, неспеша, вдыхаю его аромат и говорю на весь Мир:

— Ну, дорогая Я, с началом Нового Дня.

***

Пью по глоткам, теперь мне спешить некуда. И, нет, я жива, по-простому жива — две руки, две ноги, голова. Все это есть.

Просто теперь та жизнь — в отдалении.

Я обрела Дом и саму Себя.

— Инициация… — звучит в голове.

Да, теперь я вспомнила ВСЕ. И надо сказать, оно того стоило.

— … Единение, — продолжает голос.

И я понимаю: теперь мне предстоит получать кайф.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 46. Удовольствие

Открытое ночное окно — здесь ночь длится так долго, сколько мне угодно — аромат луны и пение ночных птиц.

Хорошо!

Кровать перед окном — она сейчас как сцена, а луна — тайный зритель, пришедший на представление, забывший купить билет. Я как бы ее не жду, не просила, не приглашала, но она есть и я это знаю.

И как бы негласно прощаю.

Пускай.

Пусть смотрит. От меня не убудет.

Слышу четкое:

— Это свидетель.

— Хорошо.

— Ритуал единения.

Понимаю, что это значит — единение Себя с самой Собой.

Соглашаюсь на все и с удовольствием провозглашаю:

— Я готова быть с тобой, мой Новый Мир.

***

Луна становится ближе, словно подъезжает к окну на колесиках, занавески расходятся по сторонам на манер кулис.

Громогласный гонг — в ушах, голове, зубах-костях-позвоночнике… Во всем теле.

Бомм!

Ветер гуляет по спальне и, ураганом, бешеным смерчем, сумасбродным тайфуном наваливается на меня.

Позволяю себя обнимать, ласкать, гладить, забываюсь в его нежных объятиях так, как можно забыться навсегда. Но сохраняю трезвый ум — мне это теперь надо, я должна помнить…

Я должна жить!

Беру вдох во всю грудь, надуваю себя ночной прохладой, лунным светом и растворяюсь на сотни ночных звезд — я размещаю их в себе, подобно темному небу.

И так хорошо…

Порывы ветра не только расслабляют, но и щекочут, только теперь щекотка приятная… Не та, что была до этого.

Я отдаю себя всю, до последней капельки, без остатка, растворяюсь, таю, млею..

— Ммм, — с губ сходит слабый вдох, — ммм…

Какое наслаждение быть венчаной с ветром!

А я ведь была под землей. Горела, летала по воздуху и ныряла глубоко под воду.

Я — везде.

Теперь сила стихий — моя. Пытаюсь рассказать это ласкающему ветру, но он глух к моим словам.

Наверное, правильно. Сейчас не до слов, надо просто отдать себя этому мигу, мгновению. Разрешить с собой делать все…

Единение! — тема дня, вернее, нынешней нескончаемой ночи. А ведь только что наступала заря…

— Теперь ход времени в твоих руках.

Смотрю в окно — лунный циферблат доброжелательно тянет ко мне свои стрелки. Мне нужно только протянуть руку, коснуться их и… завести вперед.

Или назад.

Я этим займусь, обязательно, но — чуть попозже.

А сейчас… На сейчас у меня назначена игра, она для меня — все — смешной мир на ладони, который мне предстоит подбрасывать, как мячик, и в кулачок ловить.

***

Ветер играет — треплет волосы, гладит соски, живот, ласкает шею и касается самых горячих, самых потаенных мест.

Беру вдох, раскрываю ноги шире и позволяю удовольствию войти в меня. Нежный ветерок касается там, где мир дрожит от нетерпения, неги, сласти и боли.

— Ммм, — сонное, разомлевшее с губ.

Но ветер не спешит делать то, чего я хочу. Он гладит, трогает, но… не входит.

— Он подготавливает, как нежный герой-любовник, — слышу собственный голос.

Даю ответ. Сама слышу, даже внутренний голос у меня теперь нежный, разомлевший:

— Я хочу… Я жду…

***

Занавеска взлетает вверх, окно с оглушительным звуком хлопает — рама трещит — ветер свирепствует.

Луна начинает дрожать.

Я вижу черный силуэт и мне совершенно нестрашно, ведь голос во мне — это и есть сама я.

Смотрю на него и, даже обнаглев, маню его пальцем — мол, передаю кокетливое, смешное:

— Иди сюда.

И жду в голове ответ. Надеюсь, он что-нибудь мне скажет, ведь мы так давно знакомы.

Но голос говорит взволнованно и опасливо:

— Будь осторожна. Это — не Я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 47. Кто ты?

Сжимает бешеный страх. Думала, мне уже ничего не страшно. Думала… Казалось…

Обманывалась.

Опять.

Черный силуэт стоит неподвижно и этим безумно пугает. Высокий рост, мощный, большой. Непроглядно черный, ни лица, ни участка светлого и даже перчаток нет как у Чарльза.

Мантия.

Капюшон.

Все.

Кто это?

Спрашивать нет смысла.

Я вижу, он молчит и будет молчать. Он не проронит ни слова. Кажется, я его уже видела… где-то… когда-то давно. На память приходит…

… точно, да, он являлся мне в прошлых жизнях. Я помню этот сжимающий сердце страх…

Смотрю.

Мои глаза расширяются.

Смотрю на него сейчас. Безумно страшно и хочется отвести глаза, не смотреть, но они будто приклеились и я бессильна. Смотрю только на него. Как будто даже сквозь.

Он меняется, движется — словно страшное грозовое облако на темном ночном небе.

Он постоянно движется вверх, становится сильнее, больше и, как будто, чернеет — темнота становится гуще, хотя кажется — чернее некуда, просто уже нельзя!

Сердце сковывает лютый страх, сжимает, давит — словно инфаркт наступает на пятки и вот-вот догонит, влезет и разорвет сердце.

И остановит его навсегда.

Но этого нельзя допустить, я должна до последнего…

Бороться?

Нет, бороться нельзя. Это правило, чертова аксиома, которую надо знать.

Не бороться.

Нет.

Отпустить.

Не свожу глаз с фигуры в черном, хотела бы не смотреть…

Да не могу. Есть в ней что-то, что приковывает, заставляет повиноваться — не отрывая глаз смотреть.

Смотреть в лицо, которого нет — сплошная чернота, затягивающая, всасывающая. Под капюшоном не разглядеть ничего, не зги.

Голову сжимает страх, как будто электрическим током, но не разрядом, который бац — и все. А пульсацией, сжатием, безумным давлением, сжимающим череп все сильней и сильней.

По телу дрожь, меня пробирает так, что вспоминается вся жизнь — от самой первой секунды, которую я, как и все, не помнила никогда…

… до нынешнего мгновения.

Пролетела вся жизнь. Цветная, яркая, а под конец мрачная, и в самом конце я вижу…

…. собственными глазами, и собственными ушами слышу, как спрашиваю у фигуры в черном:

— Кто ты?

Ответ меня даже не удивил:

— Смерть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 48. Единение

По телу могильный холод, который тут же переходит в жгучий жар.

Делаю вдох, глубокий — во мне жизнь, она внутри, ее надо сберечь.

Фигура в черном вмиг оказывается рядом — уже на моей кровати, сидит на постели. Ей это привычно — она у многих так сидит, поджидает смертного часа. Я видела это много раз.

И вот уже она наверху — закрывает меня собою от всего мира: прячет. Понимаю, что это — просто Игра.

Я переживу.

Но все же… Страх волнами накатывает и если ему позволить — душит. Сжимает свои жуткие пальцы на моей шее и заставляет кричать.

— Ааа, — от бешеной боли, от сжимающего в тиски страха, от огня, который начинает закипать во мне.

Я смотрю ей в лицо — Смерти, которая пришла ко мне по моему зову.

Что же, раз пришла…

…. как бы ни было страшно… а страшно очень — стоит лишь всерьез об этом подумать… понять кого я вижу перед собой…

Но я собираюсь, беру себя в руки, как могу привожу в порядок — пропускаю страх через себя и выбрасываю наружу.

Вновь смотрю Смерти в лицо и говорю без капли эмоций:

— Проходи.

***

И она здесь.

Наваливается на меня, но у меня страха нет — он кончился, ни капли. Спокойно ее принимаю, позволяю делать со мной абсолютно все.

Темный капюшон так низко спадает… кажется, касается меня и я погружаюсь в Темноту… Черноту, Мрак — неважно как назвать…

… важно почувствовать.

Мрак входит в меня, чтобы вытеснить пустоту.

Я поднимаюсь наверх, тело остается — вижу себя, вижу мир вокруг.

И вижу Смерть.

Она на моей кровати и медленно меня душит. В голове голос — наверное, мой:

— Времени нет.

Так и есть.

Это не сейчас — Смерть когда-то наступит и я сейчас просто проживаю этот миг.

Я вернусь.

Вернусь назад.

Но сейчас я отпускаю все, что у меня есть — все то, что меня держит и…

… даже мою любимую сестренку Рози.

Теперь она — уже человек, свободный от моих действий и поступков. Она больше не несет ответственности за меня.

Она теперь — сама себе Душа.

А я…

… все больше утопаю в мрачный капюшон, погружаюсь во Тьму и вижу:

маленькая Рози родилась на свет и… умерла.

***

Подскакиваю, кричу, но Смерть крепко меня вжимает — давит на плечи и взрывает голову током.

Больно.

Но я кричу через боль:

— Верни!!!

Смерть молчит, сейчас — она пришла за мной, а за Рози — пятилетием раньше.

Голос на миг появляется, быстро сообщает, звучит демонически стихотворно… этот ритм… как пульс смерти, не может не пугать:

— Умерла другая Рози — твоя Душа. Теперь ты станешь некромантом. А настоящая Рози — жива. Не веришь? На, посмотри!

И прямо из лап смерти я лечу в родной дом, вижу, как отец сидит в спальне, мать — рядом: они ждут, когда я очнусь.

В комнате наверху — маленькая Рози спит спокойным детским сном, крепко обнимая игрушку. Заглядываю в ее личико — обычный ребенок, ничего в ней такого нет.

Больше ничего нет.

Я всегда смотрела на спящую Рози с умилением, каждый раз тянулась ее поцеловать и непременно целовала в ее нежную розовую щечку.

А сейчас… совсем не хочу.

Отвожу глаза, не смотрю больше не сестренку — на свою душу, которая когда-то БЫЛА.

И слышу дьявольский раскат грома:

— Хааа-хааа-хааа…

У меня больше нет души.

Да.

Браво.

Аплодисменты.

Встаю гордо, во весь рост — впереди небо, сзади земля. Луна и солнце венчают мой лоб — как корона.

И я хлопаю сама себе.

Я, наконец — теперь Я!

***

Темнота засасывает вновь, я оказываюсь в замке, на просторной кровати и теперь я — сверху, а густая непроглядная Тьма подо мной.

Мягко погружаюсь во мрак, тело кайфует от сладкого удовольствия, он лавы огня, искр наслаждения…

Ммм… Мне хорошо.

Соединяюсь с Тьмой вдыхаю ее — пропускаю сквозь себя и… я думала, она теперь будет во мне, я стану самой Тьмой, но…

Она прокалывает меня насквозь и черным облаком выходит наружу.

Мощно!

Уколола сильным потоком, как с неба льет дождь. А я так люблю дождь, обожаю сильный напористый ливень, когда с неба сплошняком потоки… как говорили наши старшие“как из ведра”.

Кайф!

Дышу полной грудью, вдыхаю запах сырой земли, дождя.

Так пахнет Смерть и на мой взгляд — у нее божественный запах. Вдыхаю и задерживаю вдох в груди…

Еще и еще! Не могу надышаться!

Эйфория заливает все мое существо…

Мне нужно еще.

Как можно больше… и дольше…

Вздрагиваю от молнии, как от огня, слышу в голове четкое:

— Предстоит заключительный этап.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 49. Сказать ДА

Еще минуту назад мне казалось, что это все — в моей голове. Я видела себя в родительском доме — я спала и все никак не могла проснуться. Либо количество алкоголя дало о себе знать, либо что-то еще…

Но я жива.

И я там. В простом обычном мире.

Но сейчас…

Все перевернулось вниз головой.

Мое тело здесь — я стою абсолютно голая и на меня смотрит… Смерть.

У меня корона на голове — впереди луна, а сзади — лучистое солнце.

Я должна… самостоятельно… должна идти к ней.

И я иду.

Знаю, чего от меня хочет. Не того, чего от других — нет.

Меня.

***

Я иду, глядя на черный капюшон, на мрачную тень огромного, по сравнению со мной, роста.

Ноги не слушаются — словно настоящие. Может, я уже убежала из родительского дома сюда?

Вновь обретаю стук собственного сердца. Оно бьется… оно живое…

Иду, касаюсь пятками холодного пола, ощущаю голыми ягодицами ветерок. Так непривычно разгуливать абсолютно голой в стенах громадного замка.

Когда-то это был мой Дом. Оно и сейчас так, просто я… пока живу… той — обычной жизнью… я забыла…

Иду голая среди стен громадного особняка. И мне должно быть спокойно, но вместо этого — дрожь в руках, ногах, страх искрами по коже…

Мурашки по спине. С перепугу кожа леденеет, паника сводит ягодицы, колени начинают трястись.

К щекам бросается яркая пунцовая краска… Я это не вижу, нет, ощущаю, как к лицу прилил кипяток.

Так ярко проживаю каждый свой шаг, каждую миллисекунду… Что не могу не задать вопрос:

— Что со мной?

— Ничего серьезного.

— Я умерла?

— Нет. Ты жива.

Ответом на мой вопрос служит четкое осознание:

“Финальный заключительный этап”.

Я понимаю.

Я знаю.

Я… говорю:

— Да.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 50. Неродная

Мы на одной прямой, но между нами словно километры, по крайней мере так ощущается, кажется…

Может, я в бреду.

Конечно, такое может быть. Но… все то, что здесь — не менее реально, чем мой сон в родительском доме. Теперь для меня реальность и там, и здесь.

Я медленно иду, нарочно сдерживаю шаг, чтобы не поддаться искушению — не попытаться быстрее сократить между нами пространство. Чтобы уже скорее…

Очень страшно, когда нужно долго ждать. В мозгу всплывают картинки из детства, когда очередь к врачу тянется, из кабинета доносятся детские крики, визги и ты знаешь, что еще немного — и на месте жертвы будешь ты.

Но сидишь ждешь, по-другому нельзя, ведь рядом конвоир, от него не сбежать, не спрятаться — собственная мать или родной отец.

Отец.

Родной.

На этих словах в голове — взрыв и четкая картинка, как

меня, маленькую, подбросили на крыльцо в родительский дом. Просто швырнули под дверь никому ненужную ношу — корзинку с малышкой, с маленькой девочкой… я тогда спала. Крепко уснула, потому что сильно перегрелась на крыльце под другой дверью — там раскусили, что я Темная и не рискнули даже ко мне выходить.

И следующий кадр, еще ярче, чем предыдущий —

ведьма в лесу рождает меня, перегрызает пуповину и в ужасе кричит “аааа”, заглядывая в мои разные глаза.

Один болотно-зеленый, другой серый с темной поволокой — я на нее смотрю зорко, как будто даже сердито — волевой требовательный взгляд — отличие всех Темных новорожденных детей.

Ведьма бросает меня, отходит… оглядывается… Материнское сердце сжимается — жаль бросит малютку просто так, посреди густой высокой травы. Волки же съедят, — говорит она про себя, — любые другие звери…

— Бедное дитя.

Скрипя сердце возвращается, осматривается — никто ли не видит ее позора.

То есть меня.

Достает корзинку, выстилает ветхой тканью и этой же ночью отправляет меня в самостоятельный путь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 51. ДЕФЛОРАЦИЯ: должна сама

Картинка схлопыватеся, я оказываюсь в миллиметре от Смерти… или как назвать Черный капюшон, длинный балахон и отсутствие лица.

Я жду, что черный силуэт меня схватит, набросится, будет сжимать, сжигать, душить… убивать по-своему медленно, может, жестоко.

Я жду. Ну же уже… давай!

Но Черный силуэт стоит абсолютно неподвижно.

Меня пробирает леденящая дрожь.

Вмиг между нами вырастает постамент: к нему ведет витиеватая лестница, на ней красная ковровая дорожка с богатым орнаментом по краю. Она ведет к самому центру постамента…

… от ужаса у меня спирает дыхание, рот предательски открывается, а глаза… округляются и лезут на лоб.

Член.

На самом центре постамента — большой член, просто огромный, громадный… Кажется, он достигает небес, а растет с глубинного дна — там, где начинается ад.

Я не могу понять размер, потому что не вижу себя, не ощущаю, не понимаю. Может, я в сотни раз больше, но мне кажется, что я — одна тысячная… нет, даже одна миллионная от его размера.

И как же тогда я…

— Ты должна.

Голос говорит ровно, спокойно, четко.

Сил нет возражать, да и толку?

Голос поясняет:

— Должна сама.

Мне бы понять размеры этого члена… Делаю шаг ближе, пытаюсь понять… Тяну руку, чтобы дотронуться…

— Без рук.

По кистям словно током, вздрагиваю. Больно.

— Ммм, — срывается с губ взволнованное.

Что бы там ни говорили…

Что бы внутри ни кипело — что я справлюсь, что все получится, что смогу…

Но мне страшно.

Как только представлю — больно между ног.

Я бы смогла, если бы кто-то взял меня… Пускай даже грубо бы изнасиловал.

Заставил. Подчинил…. Помог!!!

И я бы смогла.

Выдержала.

Сумела.

Перетерпела бы…

Но только не сама… Только не так!!!

Время замерло, остановилось — часики не тикают ни в голове, ни в груди, а там-то должны бы… Прислушиваюсь, кладу руку на грудь — голую, трогаю сама себя…

Сердце стучит.

Уфф. Тук-тук. Тук-тук.

Перевожу палец на сосок, покрепче сжимаю, трогаю сама себя… Но нет. Не помогает. Никак.

Возбуждения к такой махине ну никак нет.

Смотрю на член и понимаю, что и вечность так простою…

Я не смогу.

Нет.

Начинаю представлять, как я подхожу, касаюсь его. Он будет, наверное, гладким — на вид прозрачный как слеза. И должен быть скользким, чтобы… получилось…

Представляю, как он у меня войдет. Это будет первый мой секс — настоящий, сумасшедший, как полагается — правильный, а не то, что до этого было в фантазиях и во снах.

Он изнасилует меня. Будет больно, но я должна…

Я понимаю, что выбора нет что мне хочешь-не хочешь придется… между ног становится влажно, внизу живота — горячо.

Хочется себя тронуть, но я не знаю как это сделать незаметно. Черный силуэт бесконечно стоит и смотрит, кажется, он уже вечность тут стоит.

И рядом с ним я — застряла на целую вечность, все никак не могу решиться. Жду, что меня заставят, принудят… Возьмут силой.

— Только добровольно. Сама.

На ватных ногах подхожу, касаюсь босой ступней лестницы, начинаю взбираться…

Черт! Почему так явно ощущается тело? Почему мне не кажется, что я во сне?

— Это не сон. Это реальность. Просто другая.

Под ногой приятный мягкий ковер, пяткой ощущаю его тепло, то, как он щекочет босую ногу.

Слишком четкие ощущения…

Неужели, так же четко буду ощущать член? Такой огромный…

Страх начинает пробираться, но вместе с тем мне до безумия интересно — а как оно будет???

Хочу тронуть рукой — вытягиваю самые пальцы, кончики, надеюсь, что в этот раз будет можно…

Пальцы получают ощутимый удар. Как ток, только не видно источника, но боль остается — неприятная, ломающая.

Вздыхаю. Подхожу. И пытаюсь понять как мне быть дальше — высокий, прозрачный — он достигает мне бедра и я могу попытаться… на него… сесть…

Поворачиваюсь спиной, верчусь боком — неудобно. Все-таки решаю повернуться лицом. Поднимаю одну ногу вверх — коленку едва сгибаю — скользкая теплая головка касается лона, мягко раздвигает губки…

— Ммм…

Размер! Это слишком велико для меня, оно даже… не получится… даже немножко…

Пытаюсь… двигаю бедрами… он скользкий, может, получится кое-как…

Наверное, надо чуть-чуть, если размер такой…

В голове начинается безумная бредовая суматоха.

Боль начинает донимать, становиться растягивающей, пульсирующей, острой.

— Ууу, — с губ сходит горячо, немного капризно, но пока спокойно. Я все еще пытаюсь, продолжаю, заставляю себя как могу… нанизаться на громадный член…

Ощущаю, что пока не входит даже самый краешек — верхушка головки. Губки скользят по нему, не пропускают внутрь.

Выдыхаю.

Пульсирует боль.

Я должна справиться, сама себе помогают, подбадриваю: “давай”.

И вновь заставляю себя сесть, кусаю губы, понимаю, что будет больно и очень больно.

— Ууу, — начинаю стонать от сильной распирающей боли. Она тянущая, в глубине живота давит, кипятком растекается по всему телу.

Кажется, член вошел на максимум, на всю мою глубину… Мягко привстав, я снова сажусь, но так глубоко уже не получается — больно. Ноги сами поднимают меня, не разрешая сесть.

Встаю.

Все.

Я больше не могу.

Надеюсь, все что было — засчиталось.

Киска сжимается, ноги трясутся, тыльной стороной ладони вытираю лоб — вспотела от напряжения и боли.

Жарко.

— Ты не выполнила главное. Нужно еще.

Я поворачиваюсь, смотрю на прозрачный член, голос безэмоционально добавляет:

— На нем должна остаться твоя кровь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 52. Дефлорация: первый опыт некроманта

Закрываю глаза. Пытаюсь унять дрожь — она по-настоящему пульсирует во всем теле.

Вздыхаю.

Понимаю, что я должна… во что бы то ни стало…

Надо!

Выдыхаю. Смотрю во все глаза.

Подхожу.

Закусываю обе губы, сжимаю их между зубами.

Страшно.

Что делать, если у меня не получится вообще?

Решительно подхожу… мурашки по коже, внутри — страх и желание выполнить, пройти до конца. Завершить инициацию и начать новую жизнь.

Встаю на цыпочки, касаюсь лоном скользкой головки, посильнее сажусь…

Боль.

Острая боль.

Сколько могу… Заставляю себя…

Через силу.

Через не могу.

Через боль…

Но все никак не могу сесть хотя бы на головку, ощущаю преграду — пытаюсь, острая боль — и дальше совсем не могу.

Ммм!

Закрываю глаза, понимаю, что я должна во что бы то ни стало справиться!

Прошу помощи у голоса но он в ответ:

— Нельзя!

Черный силуэт молча на меня смотрит. Я вспоминаю всех…

На ум приходит Чарльз — он всегда так тепло относился ко мне, хорошо, можно даже сказать — с любовью.

А что если…

***

Я представляю его — во всех деталях — каким он был всегда,потом тот день, и ярко перед глазами — черную маску вместо его лица.

— Чарльз. Вызываю тебя. Приди.

Как умею, делаю первое в моей жизни заклинание совершенно не зная как правильно. Просто представляю, воскрешаю в памяти зову.

Дверь открывается прямо в стене — Чарльз идет ко мне и встает прямо у постамента.

Замираю от стыда, но справляюсь, диктую ему свое желание и прошу:

— Помоги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 53. Теперь до крови

Его крепкие руки в черных перчатках ложатся на мои бедра и с дикой силой давят вниз. Сила нечеловеческая, ни один мужчина мира бы так не сумел… Да и ствол далеко не мужской — громадный прозрачный фаллос явно неземной.

Ммм… — выдыхаю, Чарльз повелительно давит, я погружасюсь все дальше и дальше…

… словно в самый ад, туда, где пекло стремительно лечу… Между ног острая горячая боль, она заставляет дрожать кричать и если бы не руки Чарльза — я бы быстро вылетала наверх… и в результате бы не смогла….

Не сумела.

У меня бы не получилось.

Но он давит с безумной силой, заставляя меня все дальше и дальше идти. Но не вверх, а вниз, хотя пенис во мне — вверх. Боль остро и горячо атакует.

— Ааах, — еще пока не крик, но уже и не молчаливый стон. Чувствую преграду, но пока еще она впереди.

Беру вдох, глубокий полный жизни. Решительно закрываю глаза и провозглашаю:

ДА.

***

Острой иглой боль пронзает меня и впивается так глубоко, что я ору, вытаращив глаза, вою от дикой боли.

— Аааа… — в лоно проходит огромный, распирающий меня, член.

Чарльз продолжает давить только теперь уже делает это фрикцеобразно.

Он дает мне привстать, и тут же опять насаживает, двигает меня на огромном кристальном пенисе.

Вверх-вниз. вверх-вниз.

Удивительно. Но именно Чарльз мне помог.

Хочется кричать, но я кусаю губу, смотрю в его непроглядную темноту, пытаюсь понять как это у меня получилось: управлять мертвыми — не учась.

— Ты уже выучилась.

Чарльз продолжает меня насаживать. Боль как будто уже унялась, громадный член скользит внутри меня практически не причиняя боли:

— И теперь я смогу всегда… вызывать мертвых… когда захочу?

— Да.

Чарльз отпускает, убирает от меня в черных перчатках руки, но я продолжаю насаживаться на пенис уже сама.

Осознаю, что уже достаточно, внутри появилось такое ощущение. Голос подтверждает:

— Инициация пройдена! Элоиза — некромант.

В животе разливается жар, мне становится так мягко, влажно, горячо… скользко…

…насаживаюсь еще, двигаюсь с удовольствием, разрешаю себе садиться до упора, на всю глубину. Член проходит так глубоко, что кажется, будто выходит из глаз, макуши и горла...

— Ммм…

Вот-вот… станет тепло… хорошо… Я продолжаю жадные движения, лоно сокращается, огромный пенис сжимаю и… на нем дрожу…

— Ааах… ааа…

Оргазм — до того яркий, горячий… одурманивающий… Мурашки по телу, в животе миллионы гейзеров…

— Ммм…

Едва я хотела встать — как внутренний голос меня удерживает:

— Не спеши.

Выдыхаю.

Что-то еще.

Расслабляюсь и жду. Мне уже ничего не страшно. Я знаю — что бы меня не ждало впереди — я выдержу, я смогу. Не растеряю себя, а наоборот — найду, где я новая.

— Элоиза. Иди сюда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 54. Клеймирование

Расслабленная, встаю — ноги не держат, голова от наслаждения кружится…

Вновь передо мной постамент, уже другой — высокий и непроглядно черный. Я знаю, ощущаю и понимаю — мне нужно взойти на него.

Взбираюсь и слышу приказ:

— Раздвинь в сторону ноги. расслабься. Не бойся.

Наверное, кто-то еще должен меня…

Вздыхаю.

Закрываю глаза.

Чувствую жар. Мне кажется, он уже близко… рядом со мной.

Открываю и тут же сжимаюсь от ожидания верной боли.

Прямо передо мной черный капюшон и горящая свеча, она парит в воздухе и рядом с ней — разогретая огнем проволока, сложенная в причудливую надпись “necros”.

Все ясно. Метка. Я — некромант.

Проволока раскалена, она пугающе горит красным. Смотрю на нее в страхе — она медленно движется ко мне, целится прямо между разведенных ног.

В страхе скрещиваю, закрываюсь. Страшно.

И сама же себе говорю — ну-ну, столько всего пройдено.

Надо.

Надо-надо, потерпи. И сама же кончаю от того, что как маленькую — себя успокаиваю, утешаю и… заставляю добровольно согласиться на дикую боль.

Да. Я должна, — говорю себе смотрю на раскаленную проволоку и понимаю: эта печать сейчас ляжет мне между ног.

Выдыхаю.

Хочется реветь.

Через безумный страх развожу колени в стороны и вижу, что проволочка с надписью по размеру куда больше, чем мои пухлые нижние губки.

Но это уже не мне решать.

Я должна довериться высшим силам и им покориться, после этого уже я смогу повелевать.

Клеймо.

Как это страшно и безумно унизительно, когда один — подчиняется, другой — делает больно. И оба получают кайф.

БДСМ — вновь на стене вспыхнула надпись, только тогда была красным, а теперь ярко-белым. Уже не мигает, как в прошлый раз, а горит ярко.

Бал Души — Совершенный Мир

Да, это так. Теперь я хорошо это понимаю: мир нужно совершенствовать… Душой.

У меня вместо нее Дар и я должна… нести им пользу.

А значит, я не должна бояться…

Проволочка уже в миллиметре от меня. Я ощущаю ее жар, она вот-вот коснется нежной коже моих нижних губок и мне совершенно не страшно… нет… совсем…

***

— ААааааааа….

Мой крик был слышен в поднебесье и глубоко внизу — там, где ад жарит чертей.

Безумная боль сковала меня так, что я не смогла двинуться, осталась скованной, зажатой в тиски, словно мое тело распяли и потом обездвижили.

Я видела и ощущала каждый миг. Смотрела, как раскаленное железо двигалось ко мне, потом — как меня коснулось…

И дальше начался ад.

Раскаленный металл коснулся вовсе не на секунду, как я надеялась, как думала. Он с силой вдавился в мои губки и остался неподвижно. Тогда из моих легких вырвался полный боли… мучительный крик.

Не на мгновение. И не на секунду.

А на целую вечность.

И все это время я кричала, срывая горло…

… орала, широко раскрыв рот.

Ждала, когда же это кончится… Но боль не кончалась и даже не думала уходить. И я кричала до тех пор, пока могла, пока легкие давали такую возможность.

А потом — выдохнула… Стерпела… Успокоилась и…

Просто перестала кричать.

Какое-то время боль все пульсировала внутри меня, а потом — ррраз — и кончилась. Будто жала и не было никогда.

Опускаю глаза вниз — вижу на нижних губках красивый рисунок. Круг, внутри надпись “necros”, а по краю круга — в стороны расходящиеся рога.

На губках смотрится красиво — игриво, необычно.

Мне нравится! — улыбаюсь, свожу ноги вместе с в глубине слышу:

— Пора.

Надо вставать.

Покидаю постамент, вижу другой — тот, на котором я лишалась невинности. Чарльза нет, в комнате кроме меня — никого.

Я подхожу к нему ближе, смотрю с интересом и вижу пятнышки крови на кристальной головке.

Все как и должно быть.

Как нужно.

Как положено.

Что же, дело сделано — и теперь я могу уходить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 55. Темная защита

Не успеваю облегченно вздохнуть, как ощущаю — в мое лоно входит длинный член, черный, как будто гибкий.

Точно такой же атакует попу — проникает в маленькое отверстие, но боли нет. Только скользкое ощущение, его даже можно назвать приятным. Мягко, словно шелковый, он проходит внутрь и уходит не несусветную глубину.

И третий — в рот, до корня языка, глубже в глотку, горло… Он проникает все дальше и больше, глубже, вниз.

Тоже безболезненно, легко, но хоть и без боли — но все равно ощутимо.

Все три больших и черных — у меня внутри. Они движутся насквозь, проходят внутри меня — с одного конца и очень скоро выходят с другого.

Как будто присваивают.

Прошивают насквозь.

Как темные нити, сплошные, длинные — они выходят из меня наружу и окутывают, плетут тонкую прозрачную ткань.

Как кружево.

Нет.

Как черную вуаль, которую надевают живые, когда кто-то из близких умер.

Спрашиваю:

— Это мой похоронный наряд? Под такой можно спрятать ото всего мира.

— Это что, плащ-невидимка? — в голове немой вопрос.

Вслух молчу, пока не время говорить лишнее. Как стало мне понятно, со временем я и так отлично пойму все сама.

Я вижу себя как в зеркале — словно черная вдова — бледная, под темной вуалью. Нити тонко переплетаются между собой, образуя причудливые узоры — мелкие, витиеватые, сложные…

Их не рассмотреть.

— Это твоя защита. Она навсегда с тобой.

Вижу, как нити обвивают меня, словно заключают в яйцо. Они везде — по сторонам, наверху и снизу. Я — внутри плотного темного шара.

Шар — это я.

Черный силуэт исчезает, будто его и не было, комната рушится — потолок складывается, стены сжимаются…

Жду, когда так же сожмет и расплющит меня… Но я становлюсь маленькой-маленькой, просто крошечной…

Тьма поглощает, подкидывает к Свету и…

… я открываю глаза.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 56. Благдарю

потом привыкну.

Обвожу взглядом, все они — рядом со мной. Двое держат дверь, хоть в нее и пока никто не ломится, трое других складывают нужные мне вещи. Минута — и мой чемодан готов.

Мне нужно многое преодолеть — а значит, надо заручиться у парней силой, энергетической поддержкой. Протягиваю руку, но дотронуться…

Нет. Не смогу.

Так и кажется, что холодная кожа заставит меня содрогнуться.

А потому я просто смотрю…

Смотрю не сводя глаз и ощущаю, как мой зеленый глаз — жалит парней, точно сверлом, а серый с темной поволокой — впитывает их силу.

Мои глаза, которых я так много лет стеснялась — моя сила, мой Дар.

Плечи гордо распрямляются, подбородок величаво приподнимается вверх. Горделиво выхожу из комнаты и направляюсь к двери.

Едва выхожу за забор — так и есть, отец прав: десяток машин уже припаркованы в шаге от нашего дома. Родственники и друзья всех тех, кто устроил мне жесткую вечеринку.

Кто жаждал учинить расправу надо мной.

Вздыхаю — что же, они сами встали у меня на пути.

Улыбаюсь.

Замечаю новое ощущение в груди.

Велю послушным мальчикам — хах, как смешно, насильники стали послушными! — пойти каждому к родительской машине. Не сомневаюсь, мальчишки расскажут им, кто на самом деле во всем виноват. Ведь мертвые не умеют врать!

Ну а пока они идут…

Я спокойно отправлюсь к себе.

Меня ждет дом. Ночь. Мрачные тучи и дождь — потоки воды как из ведра. И весь мир на ладони!

Этот Дом для меня — все!

Я, наконец, обрела то, о чем так долго мечтала — место, спрятанное от людских глаз, тишину, дожди.

Я могла бы понять и раньше, если бы в череде жизненных проблем нашла другой поворот. Пошла бы не вперед или как обычно — прямо… туполобо, безумно, нарываясь каждый раз на преграду и, пытаясь, ее взять…

А выбрала бы путь наверх — в себе, в своей голове, в своем сердце.

Тех, кто наверху — не достать!

***

Дом встречает меня теплом. Черно-белые плитки гармонируют с моей жизнью.

Неспешно наполняю бокал вином и, любуясь на дождь, шепчу:

— Ты вернул Мне Меня. Благодарю.

КОНЕЦ

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не глава

Друзья!

Сердечно благодарю каждого за знакомство с этой историей!

Так же представляю вашему вниманию

стихотворение собственного сочинения,

его я написала ночью, когда завершила одну из последних глав.

И смешной арт — мне кажется, эта картинка хорошо передает состояние моей души и приоткрывает одну из моих темных личностей))

Не люблю день.

Я люблю ночь.

Убери тень.

Воскреси дочь.

Забери боль .

Разобщи мир.

Я с тобой - в бой

И рекой пир!

Без тебя нет

В этой мгле сна.

За окном снег

На душе зима.

Я пройду вперёд

Ровно полпути.

А потом назад -

Только позови...

Я приду в час

Когда все в снегу.

По бокалу - за нас

Хочешь, принесу?

Я возьму с собой

Все что не дала

Тем, к кому шла

И к кому пришла .

И они все

У меня на пути

Превратятся в снег

И мое "погоди"

Не поможет им

Не сойти с пути!

Только даст минуты

Чтобы уйти.

Я сама в ночь

Видела день

И могу точно

Попасть в цель.

Только мне лень

Размыкать круг -

Разобщать друзей

Убивать подруг.

Потому я

Тормошу Мир.

Приникаю губами

И ем пломбир.

Получаю кайф

И, закрыв глаза,

Я смакую то

Что хочу - до дна!

Буду делать все

Что не повредит.

Ну а если ночь -

Мой родной бандит

Я возьму вина

И ее напою.

Одолжит Сатана

Мне лесть свою?

И тогда Мир

Отойдет ото сна.

И в моей душе

Запоет весна.

Трели соловья

Будут душу греть...

Нежно слух ласкать

Стоит захотеть...

И весь мир опять

Будет чист и бел.

Выходи играть!

И возьми мой мел.

Нарисуем мы

Все что захотим

А на завтра все

Раз - и воплотим!

Будем ты да я

Вместе поживать

Пить вино, играть

По утрам - рисовать.

В самый ранний час

Заведем зарю.

И ты дашь понять

Почему я люблю

Тишину и дождь

И ночную мглу.

Открывай дверь

Я уже иду!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец