Его будущая жена. часть пятая (дворовая шалава, 90-е годы, гопота). Серия: Жена шлюха рассказы

Вагоны с лязгом остановились, состав покачнулся, и Митяй ухватился за поручень плацкарта. Вахтер пригнулся, выглядывая в окно и с ухмылкой оглядывая перрон. Снаружи, стеклянным монолитом возвышался вокзал родного города. Ощущение возвращения домой, наполнило уставшего работягу приятной истомой.

Шум, гам, довольный смех, торопливая возня и суета в вагоне, всё это ложилось на душу приятным бальзамом. Только вернувшийся домой бродяга может понять и прочувствовать этот прекрасный момент целиком. Вручив первой проводнице шоколадку Митяй протащился с чемоданом через узкий проход, вдыхая запах ног и парфюма от свернутых матрасов.

Ещё минут пять в очереди на выход и уставшие ноги вахтера наконец-то ступили на сухой, теплый асфальт у поезда. Обернувшись, Митяй благодарно помахал второй, толстозадой проводнице с безразмерными дойками и направился к входному контролю.

— Мить, ты чтоль, ебать?! – вдруг раздался возглас совсем рядом. Голос был будто незнаком Митяю, но его звучание что-то всколыхнуло глубоко в душе работяги. Что-то далекое, с запахом обоссаных заборов, спиртового «Можжевельника» и крови из разбитых губ.

Обернувшись, Митяй в упор уставился на сухощавого мужика, который явно пережил не один тубик, и повидал все красоты Магадана. Тощий, щеки впалые, руки и шея в синюшних наколках сделанных тычкой. Но всё равно… Это был Лысый. Ошибки быть не могло. Тот самый долбоеб, который крутил вертухи в ночном дворе под песни Кар-Мэн и аромат ментоловой Магны.

— Лысый?! ТЫ?! – не веря своим глазам, опешил Митяй. – Да ну нахуй! – тут же бросив чемодан, воскликнул он. – Ебтвоюдушу! Какими судьбами?!

— Митяй! Митяюшка!!! Да чтоб меня! – обрадованно засиял в улыбке Лысый и тут же бросился обниматься.

Вместо половины зубов у Лысого блестели стальные фиксы. Из одежды была видать только спецовка зоновская, потому как ручной клади у старого кореша не наблюдалось. Воняло от него мазутом и ещё какой-то лекарственной хернёй, но бывалого вахтера такие мелочи не смущали. Он обнял старого друга крепко и от души.

После всех мучительных этапов подготовки ко встрече со Светкой, Митяю конечно меньше всего хотелось сейчас болтать с корешем и тем более бухать с ним. Его всего трясло от мыслей о том, что он вскоре будет вытворять с женой. Стоячий, безумно чувствительный хуй занимал всё пространство его тела, как позвоночник с распирающей голову залупой.

Но как человек совестливый и порядочный, Митяй всё же сдержался, пренебрег давящей на яйца похотью и пригласил тощего сидельца в разливайку, поболтать часок, прошлое вспомнить.

Понятное дело, что Коля Лысый с радостью согласился. По его выпирающим из обтянутого кожей черепа глазищам было заметно, что он дико хочет жрать, а выпить ещё шибче.

— Пойдем! – бросив взгляд на наручные часы, хлопнул по спине Лысого Митяй. Теперь он носил уже не «Монтану», но по привычке таскал такие же электронные котлы, с диким названием Smart. – Расскажешь про жили-были! – усмехнулся Митяй корешу, утягивая его в сторону дешевой привокзальной обрыгаловки.

Смущенно и счастливо улыбаясь, Лысый заспешил следом за другом лихой юности…

— Сколько ж мы с тобой не виделись? – ухмылялся Митяй, глядя как Лысый уплетает вонючий вокзальный чебурек, припивая его пивом. Вкус от этого сочетания был мерзейший, Митяй знал это по себе, но Колька с голодухи жрал за милую душу.

— Двадцать пять г-г-годков! – осклабился Лысый, пробубнив ответ с полным ртом, перемалывая остатками зубов фарш из собачатины и тесто, прогорклое от горелого масла.

— Охуеть можно… - присвистнул Митяй. Сам он пялился по сторонам. Шастающие кругом бабы, невольно привлекали внимание вахтера измученного долгим воздержанием.

Одного взгляда на бесформенную жопу проплывающую мимо, уже было достаточно, чтобы его пах окатило щекоткой. Нутро Митяя прям изнывало от желания ебли, но он держался. Как и четверть века назад, Митяй представлял себе как долбит комки ледяной земли на похоронах бати. Это его немного остужало, но ненадолго, ровно до следующей, виляющей сочными булками жопы.

— Дай-ка пивка хлебануть! Вымотался в дороге… - пытаясь отвлечься от бесконечной похоти в башке, потянулся за банкой «Балтики» Митяй.

Неожиданно, Колька помрачнел, вскинул руку и прикрыл ей банку. Его тощая шея двинулась, сглатывая комок горечи.

Братан, не серчай, я это… Обиженным чалился, - выдавил из себя Лысый и потупив взгляд тяжело вздохнул. Он снова отхватил зубами кусок чебурека и отхлебнул пива.

— Че это значит? Отпетушили тебя, чтоль? – после короткого шока, наконец спросил Митяй, внимательно глядя на друга юности. Сам он не сидел ни разу и ему все эти блатные понятия были не особо знакомы.

— Да не… Так… - отмахнулся Лысый. - Вы смысле «ТАК»? – слегка пожал плечами Митяй. Спросил он скорее от любопытства. Ему на самом деле похуй было, что там с Лысым делали, лишь бы не тубик. Попить после него пива Митяю было совершенно не в падлу, брезгливым он не был.

– Обиженный – не петух, другое это, попроще, - снова вздохнул он и помолчав ещё пару секунд, заговорил. – День тот помнишь, когда «победовские» к нам на район зашли? – Колька поднял взгляд, таращась из своего обтянутого черепа усталыми глазищами.

— Помню, - уверено кивнул Митяй.

По телу прошло неприятное чувство вины и тревоги. И на это были причины. Всё, что было связано с тем днём, а особенно ночью, заставляло его очко сжиматься до размеров игольного ушка. Слишком много тригерров было поставлено за одни те сутки, и они как тяжелые якоря гремя цепями тащились за Митяем через всю жизнь.

— Вы ещё в тот день съебались со Светкой куда-то, - продолжил Лысый. – Кстати, с тех пор и не виделись с тобой! – невесело усмехнулся он.

Митяй промолчал, продолжая смотреть в ответ, облокотившись на пластиковый столик вокзальной обрыгаловки. Некоторое время молчал и Колька. Он задумчиво глядел в пластик стола, а потом кивнула на друга.

— Брат, вруби песню под пивко, не в падлу, - вздохнул он.

Митяй набрал в браузере запрос, нажал на плей и по обрыгаловке разлилась мелодия, а потом и прекрасные стихи. Некоторое время друзья слушали задушевную композицию и вздыхали, думая каждый о своём.

— Душевно! – смахивая слезу, вздохнул Колька.

- Да, сильно, - подтвердил Митяй, дослушав музыкальный шедевр.

— Короче, я же по Анжелке сох, помнишь? – спросил Лысый и Митяй кивнул в ответ, вспомнив «вандаммовские» фортеля Кольки перед телками. – Ну так вот. В тот день, к вечеру, остальные из победовской братвы подъехали, ещё человек двадцать, поднажрали, стали телок искать. Узнали адреса, то, да сё... Короче, я за Анжелку впречься решил.

— Хуясе! – искренне поразился Митяй, в душе порадовавшись, что носа из дома не показывал.

— Ну и слушай дальше… - цыкнул и двинул бровями Лысый, с удовольствием закуривая предложенный другом ароматный «Corsar».

Июльский полдень 89-го года выдался жарким.

Перегретые солнцем шпалы воняли технической химией, впереди тянулся тоннель из арок газовых труб покрытых грязной серебрянкой. Изнывая от жары, Колька и Анжелка брели вдоль железки, уходя всё дальше от своих прохладных переулков, шагая по шпалам куда-то в сторону промзоны и карьеров. Полынь, жара, перегретый мазут, всё это окутывало их ароматами сладкой юности.

Колька часто косился в сторону Анжелки, которая по «счастливому» стечению обстоятельств согласилась прогуляться с ним.

Но эта прогулка была далеко не так проста, как могло показаться со стороны. В ней не было романтики и юной красоты. Только грязь и отчаяние, переполнявшие душу грудастой девчонки.

«Счастливые» обстоятельства для Кольки заключались в том, что все Анжелкины подружки, в том числе и Светка с Настей разъехались по базам отдыха, пионерлагерям и деревням. Белокурая Анжелка осталась во дворе единственной представительницей телок своего возраста. Сопротивлялась она недолго, уже на третий день после отъезда подружек одиночество сломало её. Навалилась скука.

Вооружившись пакетом нежареных, но подсушенных семечек, девчонка вышла во двор, где уже пинал хуи Лысый, также мучаясь от безделья.

Некоторое время, Колька бродил вокруг красно-синей облупившейся карусели, тяжеленой как танк. Он крутил карусель, хватаясь за круглые металлические ухватки, отталкивался ногой, разгонял этот дворовый аттракцион до диких скоростей, едва не улетая с неё. Анжелка продолжала тоскливо зевать и щелкать семки, не обращая на гормонального Кольку никакого внимания.

В конце концов, полностью заебавшись от скуки и переживаний, Лысый решился подойти к объекту своего волнения и мандража. Для пацана это был настоящий моральный подвиг, но он смог.

Отломив кленовую ветку и хлестая ей по земле, Коля подкрался к скамейке сначала сзади, потом сбоку, а потом остановился в двух шагах от Анжелки, искоса глядя на неё. Под футболкой девчонки четко вырисовывались стоячие груди и кончики сосков на них, острые и торчащие, безумно волнительные.

Колька даже толком не понимал, что он чувствует, но вид Анжелки, торчание её сисек и бледность девичьих бедер слегка покрытых еле заметным белесым пушком – охуительно волновали несчастного. Пацан просто таращился, чувствуя внутри какое-то непонятное, опустошающее опьянение.

Было в этой белобрысой девке, что-то такое, что манило его будто муху мёд.

— Это… Слышь? – наконец решился заговорить Лысый, сквозь невыносимое смущение и волнение. – Слышь, это? – почему-то ему было невероятно тяжело говорить с ней один на один, намного, в сотню раз сложнее, чем высмеивать Анжелку и других телок в компании с другими пацанами.

— Чо? – наконец удостоила его взглядом девчонка, сплевывая шелуху в сторону.

— Ты это… Медальки из бутылочных пробок умеешь делать? – выдал полную хуйню Лысый, не найдя, что ещё можно спросить у девки. Впрочем, и с годами он тоже не изменился. Но то был именно первый раз, первый провал Штирлица. – Или можем гвозди поплющить на железке, если тебе делать нече… Или монетки. Правда у меня нету копеек, - продолжил топить себя Колька, махая кленовой палкой. – Можем бутылок собрать, сдать за копейки, или на мороженное, если хочешь… - не унимался он, пытаясь коряво и неумело подкатить к девчонке.

Анжелка в ответ скривила такую рожу, что Кольке аж дурно стало. Она будто его в говно обмакнула одним взглядом. Девчонка опять отвернулась и тяжело вздохнув, продолжила щелкать семки. Она перекинула манящие, почти голые бедра с левого на правое и опять уставилась в пустоту двора.

Лысый тяжело вздохнул.

Ветви дворовых вязов, наполненные сиянием утреннего солнца, заколыхались над ним под дуновением легкого ветерка. Вместе с ними колыхнулась и футболка Анжелки, наполняя её образ ещё более дурманящими деталями. В просвете рукавного выреза подмышкой девчонки, Лысый сумел разглядеть дойку. Пацан увидел левую упругую грудь самки почти целиком, до самого ореола соска.

Мандраж усилился вдвое.

Ветер стих, футболка опала обратно, а вот взбудораженные нервы Кольки нихуя не успокоились.

Кольке стало дурно от этого зрелища. Он вообще нахер перестал, что-либо соображать. Рука сама потянулась к паху, требуя от пацана подергать хер немедленно, сделать с хуем что-то такое, чего требует сама природа. У него не начался стояк,

Словно почувствовав, Анжелка вдруг обернулась и уставилась на красного как рак пацана.

Она перестала грызть семечки, просто таращилась на него, так внимательно, словно считывала состояние Кольки. Лысый мало что понимал в девчонках, поэтому конечно же не мог разглядеть сального и пошлого блеска, которым наполнился взгляд Анжелки под веером её длинных ресниц…

Анжела действительно знала и понимала достаточно. Дома её ждал вечно бухой отчим и пара братьев, которые постоянно проявляли повышенный интерес к её телу.

Она полностью и каждый день жила в этой похабной херне, каждый вечер девчонку ожидало новое испытание. И поэтому, поползновения Лысого вокруг скамейки, его стыдливое, смущенное поведение просто забавляли её. Забавляли настолько, что Анжелке захотелось поиграться с ним и с его чувствами.

Несмотря на юный возраст, Анжела уже достаточно хорошо разбиралась в мужских желаниях и даже прикосновениях. Жизнь в бухающей семейке научила её уму-разуму быстро и жестко. Вся школа домогательств и подглядываний была у Анжелы уже позади. Только что пизда невыебанной оставалась, но это уже ощущалось для девчонки как формальность.

Да и вкус спермы она знала не понаслышке. Двое старших братьев Анжелки, Саня и Димка, выросли почти беспризорными. Мать постоянно пропадала на «вахтах», на деле просто бухая по блатхатам где-то за промзоной у тракта.

Из этих же гулянок она принесла когда-то и двух сыновей-близнецов своему бывшему мужу. Супруг просто разбил ей ебло, сломал нос и бросил с наебышами, пригрозив, что если она подаст на алименты, то получит бутылку с карбидом в свою гулящую пиздень.

Бывший муж был человеком слова и дела, а потому мать Анжелки рисковать не стала. Она просто забила хер на кормление и воспитание детей, свалив их на своего нового ухажера Марата.

Марат никуда не съебался и на блядство своей супруги тоже благополучно забил. А всё потому, что после отсидки жить ему было негде. Кое-как пристроившись на работу в местный цех по производству стекловаты, Марат хуярил водку за милую душу, тоже не покупая детям жратвы.

Мать не возвращалась домой месяцами, отчим еду не покупал, а потому носатые, рыжие и страшные как атомная война близнецы добывали себе хавку самостоятельно.

Братья воровали в округе всё, что плохо лежало и вечером возвращались с «добычей». Это могла быть сгущенка, белый хрустящий хлеб, «Тархун», ну и прочая поебень лишенная каких-либо питательных свойств. Однако и за эти волшебные яства, их сестренка готова была продать им и душу, лишь бы пожрать без попрошайничества по соседям.

Поскольку Анжелка была от другого отца и братья об этом знали, особых родственных чувств они к подрастающей сестре не испытывали.

Димону и Саньке только подсматривать за её подмыванием не в падлу было, чтобы поржать и вздрочнуть на несчастную девчонку, которая даже не подозревала, что братья уже повидали все её интимные места. Что они видели, как она любуется на себя в зеркало, иногда щекотит себе соски и даже ковыряется в заднице, а потом нюхает палец.

Огня в масло подливало ещё и отношение матери, которая частенько называла Анжелку шалавой, пиздорванкой, шмарой и прочими ласкательными. Но никогда не называла её дочерью.

Всё это и сыграло на руку подрастающим и озабоченным братьям.

Поначалу, лишенная пропитания Анжелка просто выпрашивала и выклянчивала у братьев жратву. Те с большой неохотой, насмешками и издевками, но всё же делились с ней каким-то объедками. Бросали ей мякиш от хлеба прямо на обосранный тараканами пол, или наливали газировку в банку из-под краски, а потом ржали, глядя на то, как она морщится, но пьет эту хуету.

Продолжалось это до тех пор, пока сестра не подросла. И её взросление совпало ещё с одним удивительным событием. Братья-близнецы потеряли девственность. Оба конопатых упыря ввязались в пьянку старшаков, где им несказанно фортануло. Местный «авторитет» с погонялой Карась, приняв на грудь «Столичной», возжелал ебли.

Поскольку всех местных синявок и ебучек Карась знал на перечет, то и найти подходящую было несложно. С криками «БОГИНЯ! МАДОННА! » - он выкликал из общаги Машку Комарову, страшную и опухшую мразь со свернутым набок носом. Влив ей всего полстакана водяры, бухую на старые дрожжи шалаву расстелили на траве в кустах за домом.

Подвигав в её сопливой от спермы старшаков розовой расхляби своими бледными отростками, оба близнеца вышли на высший уровень понимания «житухи». Абсолютно отмороженные долбоебы Дима с Саней, пороли Комарову во все тухлые дыры до самой поздней ночи. Несмотря на все мольбы синявки, домой её не отпускали. Близнецы курили, отдыхали и продолжали вертеть суку на колесе неудачи.

Оголодавшие подонки продолжали пороть местную блядь в её истертую дыру без устали и пощады. Шпилили её до тех пор, пока над серыми дворами не забрезжил такой же серый рассвет в рабочем районе.

Близнецы просто не могли остановиться от жадности и невозможности насытиться этим новым, чудесным процессом. Ощущения от хуя погруженного в настоящую сочную пиздень – были и вправду фантастически-приятными.

И неважно, что снизу стонала синяя блядь, главное, что она была живая, теплая и всё чувствовала. У близнецов моментально открылись глаза на то, как всё устроено в этой мирской суете и что такое настоящий мужской кайф.

Вдоволь наебавшись с алкашкой, близнецы предсказуемо отпинали её и обоссали, особое внимание уделяя конечно же висячим как уши спаниеля дойкам Комаровой. Воющая и вскрикивающая шалава пыталась уползти в кусты, получая всё новые и новые пинки под сморщенную жопу от хохочущих братьев. Санька уделял особое внимание дойкам, от души, хлестко впечатывая в них рваные кеды.

Наебались и оторвались братья вдоволь. Им даже казалось, что это навсегда, а все бабы бляди бесполезные. Но потом наступило утро, а вместе с ним к близнецам вернулось и желание. Конечно, Машки в кустах уже не было. И дверь её общажной комнаты им после такого тоже никто не открыл, хоть братья долбили и пинали полотно так, что весь квартал слышал. В итоге, весь день они провели в обсуждениях и планах на новую еблю.

Прикидывали в жертвы ту и эту соседку, планировали где это сделать и куда пизду затащить. Под вечер и Санька и Димка просто очканули кого-то износить, как и следовало ожидать. Перевозбудившись и перегорев за день, братья просто приперлись домой, где их ждали пустые кастрюли, сестра и пьяный отчим, как обычно валявшийся на диване перед включенным телеком.

«В тюменской области вспыхнул новый очаг перестройки! » - вещала пригожая ведущая с выпуклого экрана телевизора «Горизонт».

Бухущий в слюни отчим Марат храпел на всю ивановскую, лёжа на спине со спущенными штанами. Его торчащий из зарослей мужицкий голый хер был свален набок, из-под крайней плоти уныло выглядывала сизая залупа едко воняющая мочой.

— Сучара ебаная! Когда ты только допьешься, пидор вонючий! - харкнул на пьяного отчима Димка и вытащил из кармана брюк банку сгущенки.

Взяв со стола нож Марата, пацан пробил верх банки в двух местах и присосался к дырке, поглощая густое, приторно сладкое угощение. – Вот навязался, падла! – добавил он, выдавливая сгущеночную белесую слюну из своих обветренных губ прямо на ебло отчима.

— Вскрой лучше сгуху, ножиком, и с хлебом похаваем, помакаем, - пихнул его Саня. – Больше же нет нихуя, - добавил он и открыл антресоль, где прятал хлеб от вечно голодной сеструхи.

Банка была вскрыта, батон помакали прямо внутрь.

Жрали близнецы без аппетита, но Анжелке не предлагали всё равно. «Ибо нехуй и пошла она нахуй, тварь бесявая». Хотя на самом деле им эта сгуха уже не лезла братьям, надоела. Спизжена была уже почти вся коробка со склада местной столовки в троллейбусном депо.

Пиздили между ревизиями, поэтому пропажу до сих пор не обнаружили, да и замок вскрывали и закрывали только отмычкой, как учил дядя Толя Жабин с Цинковой.

Чавкая липким от сгущенки батоном, конопатый Димка, от нехуй делать, небрежно пнул облупившуюся дверь в комнату сестры. Давно привыкшая к их поведению Анжелка сидела за своим столом и заполняла девичий песенник, куда как раз вносила текст песни про «Горную лаванду».

— Иди сюда, Сань! Слышь?! – толкнул брата в бок Димка и оскалился, еле сдерживая хохот. – Давай надрочим ей в сгуху?! – шепотом предложил он, в темноте пропахшего дихлофосом коридора.

Саня тут же прыснул в ответ, зажимая рот руками. Его аж распирало от неожиданного восторга. Глаза пацана покраснели от предвкушения мерзости, которую они собирались сотворить, да ещё и через дрочку. Унижение дуры с удовольствием, так получается. Двойной кайф!

Едва добежав до кухни, близнецы разразились бешеным до слёз хохотом, от этой «охуительной» идеи.

Бросив банку на стол, Димка первым расчехлил свой бледный отросток ещё не заросший рыжей шевелюрой. Вспомнив про ночную еблю синявки, про то, как скользил хуй в соплях её триперной пизды, Димка легко кончил, слив струхнину в открытую банку сгущенки.

— Ооооо! Оооо, заябись! – прокряхтел он, покачнувшись от неплохого оргазма.

Вслед за ним разрядился и брат, только вспоминал он не саму еблю, а то, как кеды врезались в мотающиеся над травой дойки Комаровой, и то, как она ползла, виляя уродливой обосранной жопой. Шалава была вся покрыта красными точками от укусов комаров и муравьев. Пизда её была распухшей как чайный гриб, от того, что в неё тыкали не только хуями, но и горелыми палками от костра.

Именно от этих воспоминаний Сашка выплеснулся кончиной прямо в банку.

— Ништяяяяк, - расплылся в ухмылке он, спуская кончину из упругой залупы в банку.

Натрухали они немало, на сгущенке образовался мутный, белый слой, вполне похожий на молоко.

— Не, не перемешивай! Не надо! – остановил брата Димка, всё ещё тяжело дыша после дрочилова. – Она щас с голодухи прям так хлебанет! – на этих словах оба брата опять заржали.

Убрав свои обслюнявленные хозяйства обратно в заношенные брюки, близнецы прыская от хохота рванули к комнате.

— Анжел? Есть будешь? Сгуха! Ты же любишь?! – всеми силами делая вид, что всё нормально и это просто братская забота, Димка протянул ей банку со струхниной и сгущенкой.

Девчонка отложила ручку для рисования и подошла к ним. Ей дико хотелось есть, просто безумно.

Она смотрела с недоверием, хмурилась, но всё равно взяла банку из рук, хоть и с большими сомнениями. Братья таращились на неё так, что в их глазах читалось всё, и издевка, и дикое, любопытство. Внутри близнецов прям кипел адреналин, они не мигая глядели на хрупкую, но уже вполне оформившуюся телом сестру, ожидая, когда она отведает их кончину на вкус.

Сомнения были сильны, ощущение подвоха ещё больше, но голод всё победил.

Крепко стиснув банку пальцами, Анжелка запрокинула голову и наклонила край банки к губам. В рот полилось нечто горько-сладкое, похожее на горький клей для обоев. Она поморщилась, пожамкала юными губешками и продолжила лить сгущенку со спущенкой в свой алый ротик.

Братья просто взорвались приступом хохота.

Да, они оба ржали и давились, но ни один из них не признавался второму, что это ненормальный смех. Что внутри каждого кипит похоть, похабное любопытство, самое мерзкое и низменное желание, на которое только способен человек бурлило в обоих близнецах. Они оба делали вид, что это просто смешно и всё.

Несмотря на припадочный смех, во взгляде братьев читалось маниакальное любопытство, далекое от чего-то на самом деле веселого. Сестра напилась струхнины и по меркам двора стала опущенной защеканкой, шалавой, помазухой и так далее. А они ржали и ржали, ухахатывались, даже не представляя, во что только что превратили её жизнь.

Да даже если бы и представляли, им бы всё равно было похуй.

— Бля, дура! Мы туда накончали, тупая! Ахахаха, ЕБАТЬ!!! – не выдержал Димка, продолжая держаться за живот и надрывно ржать. Саня в таком же хохоте сползал спиной по стенке, рыдая от смеха как ишак.

Анжела на мгновение застыла, словно не понимая, что они говорят. А затем блеванула, хоть о особо было нечем.

Фонтан желудочного сока, белый от сгухи и кончины выплеснулся из нежного девичьего тела, проливаясь на прожжённый окурками палас. Её дергало спазмами снова и снова, под крики братьев «Фу, мразь ебанная, ты че творишь! ». Близнецы повскакивали и вывалились за порог комнаты, туда, куда не долетали брызги блевотины опущенной сестры.

— Сука, иди вытирай тут всё! Овца ебучая! – отплюнулся Димка, вытирая слёзы смеха. – Мы пока во двор, - добавил он. – Расскажем, что ты спущенки похавала! – уже грохоча ногами по длинному советскому коридору проорал рыжий сорванец.

— Нет… НЕТ! НЕ НАДО! УМОЛЯЮ! НЕ НАДО! – опомнилась и визгнула Анжелка, понимая, что прямо сейчас её жизнь полетит в пропасть. Никаких больше подружек не будет, только насмешки, унижения и постоянные требования взять за щеку на стройке.

Стыд и ужас накрыли её шквалом. В голове стучало только одно страшное слово - "ЗАЩЕКАНКА".

Девчонка сорвалась с места, едва не поскользнувшись на собственной блевотине и полетела по коридору.

Её всё ещё выворачивало рвотой, блевотина стекала под воротник летнего платьица и обливала её юные груди кончиной в первый раз в жизни.

Но далеко не в последний.

Входная дверь квартиры грохнула перед носом девчонки, навсегда закрывая ей путь в счастливую юность. В подъезде эхом разносились шаги и хохот убегающих братьев, глаза Анжелки застилали слёзы обиды и отчаяния…

С хохотом добежав до низу, в предвкушении веселья, Димка вдруг остановился у подъездной двери. На его лице, в целом необремененном интеллектом вдруг появилась задумчивость. Он резко выбросил руку вперёд и схватил брата за локоть, удерживая его от опрометчивого поступка.

— Слышь, Санчо?! Стой, стой! – почти шепотом произнёс Димка в подъездном мраке, воняющем подвальной сыростью. – А давай её лучше на понт возьмем?! – произнёс он и глаза пацана в этот момент буквально сияли беспощадной похотью. Конопатый Димка выглядел будто пьяным от счастливой мысли, хотя не выпил ни грамма.

— В смысле на понт? – нахмурился Саня. – Какой нахуй понт, если она вафля уже! – опять заржал он.

— Сюда иди, - потянул его обратно брат. – Слышь… Пошли-ка до хаты. Щас всё поясню тебе! Есть идея одна, пиздатая! Ахаха! - криво ухмыльнулся он, отчего веснушки на щеке сбились в оранжевый комок…

Ещё несколько глав этой истории С ДЕСЯТКАМИ ОТБОРНЫХ, самых откровенных фотоиллюстраций уже опубликованы в моём бусти блоге. А также другие, не менее сочные и грязные рассказы уже ждут вас там же! Мамаши, семейные пары, одиночки и просто интересные истории.

Добро пожаловать в мой мир!

Ссылка: (ссылка работает, скопируйте и вставьте её в строку браузера)

Заходите и наслаждайтесь! Жду в гости!)