Twins. Часть 2 Раскрывая себя. Глава 11. Прогулка - 2. Глава Истории секс с моложе себя

Лисса.

Когда последние шаги затихли в глубине аллеи, растворяясь в шелесте листвы и скрипе гравия, я выдохнула — медленно, сдавленно. Внутри всё ещё пульсировало это странное, раскалённое возбуждение, тянущееся тугой нитью от живота к самым краям нервов.

Ткань шортиков неприятно тёрлась о кожу между бёдер — она прилипла, тёплая и влажная, впитав в себя следы желания, слов и образов. Мои трусики насквозь мокрые, как будто ты уже была между ног и всё сделала языком до самого конца. Я чувствовала каждый изгиб, каждую складку ткани — как будто они медленно натирают то, что уже и так ноет.

Потянулась, будто случайно — спина выгнулась, грудь приподнялась под футболкой, и я ощутила, как шортики натянулись сильнее. Внутри всё дрожало. Молния была всё ещё расстёгнута — я провела пальцами, застёгивая её, но будто замыкала ток внутри. Он никуда не исчез — оставался, вибрировал под кожей, пульсировал в промежности. Там было мокро, горячо, и слишком чувствительно, чтобы просто забыть и идти дальше.

Накидываю пальто — тяжёлое, любимое, укрывающее. Но оно не скрывает жар, который пульсирует у меня под животом, в центре. Я поворачиваюсь к Курай и Нэти — и вижу, как они смотрят. Курай опустила взгляд, но я знаю этот жест. Она не отвлечена. Она вспоминает. Ту самую сцену, когда склонилась ко мне, раздвинула мои бёдра, и её тёплое дыхание коснулось меня там.

"Когда твой язык скользнул вдоль моих складок, а я вцепилась в простыню, потому что не могла сдержаться и чуть не закричала…"

Мои бёдра чуть подрагивают при одной этой мысли. Внутри — сладкая, набухающая пульсация. Я жажду прикосновений — снова, прямо сейчас, здесь. Но я смотрю на Нэти — и в её глазах читается страх и желание, борющиеся внутри. Я помню себя такой. И это волнует ещё больше.

— У нас два варианта… — говорю я, и голос звучит ниже, чем обычно. Как будто капает тёмный мёд. — Или углубиться дальше в остров, туда, где нас точно никто не найдёт. Или — поехать к нам домой. Никого не будет. Мы сможем всё… рассказать. Показать. Почувствовать.

Мой взгляд ловит Курай — она знает. Она помнит, как я стонала у неё на пальцах. Как выгибалась. Как царапала ногтями её плечи. Как я просила, чтобы ты не останавливалась, и ты знала, что хочешь довести меня до судорог и слёз Я вижу в ней это — в уголке губ, в темнеющих зрачках. В том, как она облизала губы, чуть прикусив нижнюю.

Нэти колеблется. В её взгляде — край. Прыгнуть или убежать. Но она выдыхает и качает головой.

— Бабушка приезжает… — тихо. — Мне нужно быть дома. Примерной.

Я киваю. Мы с Курай знаем, что это значит. И всё же, когда она добавляет:

— Но у меня есть ещё несколько часов. И я хочу дослушать. Всё. До конца, — мне становится ещё жарче.

Я подхожу к ней. Обнимаю. Её тело — тонкое, юное, и я ощущаю, как оно дрожит. Я прижимаюсь. Моя грудь касается её — сквозь тонкое кружево лифчика. Она в нём или без? Я не знаю, но её соски чувствуются так ясно, как будто нет ничего между. Мои руки скользят вниз — обнимают её за талию, потом ниже, на ягодицы. Сжимаю. Они упругие, податливые, созданные для того, чтобы держать их в ладонях, когда прижимаешь к себе и входишь в неё — или ласкаешь пальцами, пока она с трудом дышит от напряжения.

Нэти чуть вздрагивает. Но не отстраняется. Наоборот. Её лоб касается моего. Её дыхание становится прерывистым. Я наклоняюсь к ней:

— Тогда пошли. Я расскажу всё. Даже то, что обычно никому не говорят.

Она выдыхает. Мягко. Долго. Как будто я уже провела языком по её груди и задела зубами сосок. Я целую её. Сначала нежно. Потом глубже. Она отвечает. Её губы — как мягкое вино. Густые. Сладкие. Влажные. Язык касается моего, колеблется — и проникает. Неловко, но жадно. Это поцелуй, от которого хочется прижаться крепче, сорвать одежду, залезть рукой в трусики и дотронуться до самого центра.

Я вжимаюсь в неё. Моя рука держит её крепко. Её дыхание учащается, и я слышу лёгкий стон, прячущийся в её горле.

Из угла взгляда — Курай. Она щёлкает камерой. Снова и снова. Я знаю, как она смотрит. Она видит всё: как я прижимаюсь, как наши тела сливаются, как я держу подругу, как будто хочу забрать её себе прямо здесь, на скамейке, на траве, в лесу. Она любит снимать. И я люблю быть снятой.

"Пусть снимет, как я скольжу пальцами под её юбку и заставляю её стонать, тихо, в рот мне, чтобы никто не услышал".

От этой мысли я почти теку. Поцелуй — глубокий, влажный. Язык касается языка. Я чувствую вкус и дрожь. Её рука — у меня на спине. Мои пальцы — на её ягодицах. Её грудь — напротив моей. Я знаю, что если провести пальцем по её трусикам, я почувствую то же, что сейчас у себя: горячую, влажную пульсацию, готовую к первому прикосновению.

Я отрываюсь от её губ, тяжело дыша. Курай всё ещё смотрит. А я уже хочу её. Обеих. И себя — без остатка.

Я перевела взгляд с их переплетённых силуэтов — и встала. Тело отозвалось ленивой волной жара: спина чуть заныла от прохладного камня, но куда ярче ощущался низ живота. Плотный, влажный, тяжёлый. Я сделала шаг — и тут же почувствовала, насколько это всё… в теле. Трусики — тонкие, шелковистые — сбились, свернулись узким, влажным комком, прилипая прямо туда, где я теперь чувствовала каждое движение слишком отчётливо. Шортики скользили по коже, а этот свёрток натирал, тёр, не отпускал. И с каждым шагом клитор словно подрагивал, отзываясь пульсацией и нетерпением.

"Если бы можно было… просунуть руку прямо под пояс и втереть пальцами, жадно, быстро, до стонов…"

Но я только крепче сжала бёдра. Чуть наклонилась вперёд, будто проверяя равновесие. И пошла.

Мы углублялись в чащу. Листья за спиной шелестели, как шёпот: ещё, дальше, глубже. Я слышала их шаги — Нэти и Курай позади, чуть сбивчиво, будто им тоже было трудно идти в прямом смысле — из-за того, что творилось между ног. Я чувствовала их. И себя. И как всё это — наслаивается, множится, греет. Воздух пах тиной и жаром кожи.

Когда мы остановились — прямо посреди полянки, окружённой высокой травой, — я обернулась. Солнце пробивалось сквозь листья, освещая их лица. И я не выдержала. Я подошла к Нэти первой. Она посмотрела на меня — губы приоткрыты, дыхание неустойчивое. Я коснулась её щёки. Скользнула пальцами ниже, по шее, к ключице. И потянула к себе. Поцелуй был сразу другим. Не пробным. Не застенчивым. Настоящим. Я впилась в неё жадно, глубоко. Губы горячие, влажные, язык скользит, ищет, находит. Её руки обвивают меня, вцепляются в поясницу. Она стонет. Почти беззвучно, но это не спутаешь.

"Если бы сейчас прижать её к дереву, задрать юбку и просто взять её пальцами, сильно, с рывками, чтобы она не могла говорить…"

Я дрожу. От собственных мыслей. От её тела. Чувствую, как ткань моих шортиков натягивается и трётся о кожу. Как тряпочка между ног стала невыносимо влажной. И как клитор взрывается короткими толчками при каждом вдохе. Я почти… почти…

Курай подходит ближе. Я ощущаю её за спиной. Она обнимает меня сзади, скользит руками под мою футболку, обхватывает грудь. Сжимает. Я задыхаюсь — буквально. Между моим телом и телом Нэти остаётся меньше воздуха, чем между страницами книги. Я прильнула к ней бёдрами — плотно. Там, между нами, жар. Там — ткань, скользящая по мокрой коже. Там — напряжение, которое рвётся наружу.

— Не останавливайся, — прошептала я, сама не поняв, кому именно. Может быть, им обеим.

"Пусть одна целует меня, а вторая гладит, медленно, между ног, поверх ткани — пока я не начну извиваться от желания и просто не прошепчу: «Сними с меня всё»…"

И в этот момент Курай опускается на колени позади нас. Я чувствую, как её руки раздвигают мои бёдра. Ласково. Уверенно. Я чуть подаюсь назад, давая ей доступ. И всё, чего касаются её пальцы — шортики, край бёдер, внутренняя сторона — всё это горит. Всё это готово.

Нэти целует мой подбородок, затем шею. Её пальцы теперь на моих боках. Я захватываю её губы снова — глубоко, почти с отчаянием.

"Я хочу, чтобы одна держала меня за волосы, вторая за талию, и чтобы я тонула между ними, в поцелуях, в ласках, в себе…"

И всё, что я чувствую теперь — это жар, влага, дыхание, слияние. Там, между ног, пульсация не утихает. Только усиливается. И я знаю — если Курай дотронется, пусть даже через ткань, я не смогу сдержаться. И, может быть… я и не хочу.

Но я знала — если продолжу так, мы просто утонем. Во всём этом. В жаре. В пульсации. В шорохе дыхания и слипающихся губах. Я почти потеряла нить, когда пальцы Курай дотронулись до внутренней стороны моего бедра, а язык Нэти — до моей шеи. Но в какой-то момент — усилием воли, злой нежностью к себе — я вырвалась. Медленно. С выдохом, как будто отрываясь от липкого сна.

— Подождите, — прошептала я. — Ещё рано.

Я не гнала. Я не хотела остановки. Но мне нужно было говорить.

Я пошатнулась, поднимаясь. Ноги дрожали, будто я шла не по траве, а по натянутой струне. Шаг — и клитор снова натирается сбившейся в тряпочку тканью трусиков. Ещё шаг — и шортики натягиваются по вульгарной дуге на лобке, скользят, медленно, мучительно приятно. Я сжала бёдра. Слегка.

"Хватило бы просто стянуть эти шорты вниз, даже не снимая их, и просунуть два пальца внутрь, так глубоко, чтобы пальцы стали влажными по костяшки…"

Я дошла до камня. Опустилась. Камень холодил, как компресс. Пальто — всё ещё тёплое, носившее тепло моей кожи. Я откинулась, поправила шорты под собой — бесполезно. Ткань всё равно врезалась в кожу, давила, раздражала сладким натяжением. Но это даже помогало — сохранять возбуждение, словно огонь под языком.

Я подняла глаза. Курай сидела, подогнув ноги, Нэти на ней — почти растаявшая, как воск на руках. Они были прекрасны. И мои.

— Ну что… — я чуть усмехнулась. — Продолжим?

Нэти не ответила — только кивнула. Медленно. Она уже не была прежней. Она была — внутри. В нас.

— Я остановилась на том, — продолжила я, — как её губы коснулись меня. Сначала осторожно. Почти невесомо. Потом — глубже. Я не просила. Я не направляла. Она знала.

Я наклонилась чуть вперёд. Ладони опёрлись о камень. Шортики натянулись на бёдрах — снова. Внизу стало жарко. И влажно. Я дышала тяжело, но не прятала это. Ни от себя, ни от них.

— Язык Курай… был точным. Уверенным. Но мягким. Он двигался внутрь и наружу, обводил края, искал центр. Когда он касался прямо… туда… я невольно поднимала бёдра. Как отклик. Как рефлекс. Я не контролировала. Только дышала. И стонала. И когда она начала делать это быстро, резко, по кругу, с нарастающим нажимом, я почувствовала, как тело сжимается и всё внутри словно хочет вывернуться наружу в одном крике...

Я провела пальцами по своему бедру, обрисовав невидимую линию к паху.

— Самое сильное началось, когда я уже не могла ничего говорить. Только стонать. Только держаться за край простыни. Её губы стали алыми от меня. Её подбородок — мокрым. А она продолжала, будто знала: мне мало. Мне нужно всё.

Я вдохнула — глубоко. Сердце колотилось.

— И тогда… когда я уже не могла больше терпеть… она…

Я замолчала на миг. Усмехнулась. Наклонилась ближе, посмотрела Нэти прямо в глаза.

— Она вставила в меня два пальца. Без слов. Просто… точно. Медленно. И начала двигаться. Ритмично. С каждым движением я терялась в себе. В ней. Всё стало слишком — жарко, громко, ярко. Я закричала. По-настоящему. И только потом поняла — что это был мой первый оргазм от женщины. Такой. Чистый. Мгновенный. Абсолютный. Она проникала в меня пальцами, глубоко, с влажными всхлипами, пока я не разрыдалась от удовольствия — и только тогда прижала языком к моему клитору и добила до самого края…

Я провела языком по губам. Они стали сухими от дыхания.

— После этого… я не могла смотреть на неё как прежде. Потому что уже не было до и после. Была только мы. Наш жар. Наши тела. Наши голоса.

Я посмотрела на них. Курай — неподвижна, как изваяние. Нэти — раскрасневшаяся, губы приоткрыты, пальцы вцепились в руку Курай.

— И я хочу… — прошептала я, — чтобы ты тоже узнала, каково это. Не в теории. А внутри себя.

"А я хочу видеть, как ты стонешь под ней, как извиваешься, захлёбываясь от удовольствия, пока Курай не доведёт тебя до безумия, а потом — я заберу тебя себе…"

И в воздухе между нами повисло это обещание. Горячее, влажное. Как дыхание в самое чувствительное место. Но я продолжала рассказ, где фантазия уже сплеталась с реальностью и я уже не могла точно ответить где правда, а где выдумка.

— Я не помню слов, — прошептала я снова, но теперь чуть хрипло. — Только ощущение. Как тело само поднималось навстречу. Как моя пещерка — горячая, влажная, пульсирующая — отзывалась на каждый её вдох.

Я снова провела пальцами по поясу шортиков — и на этот раз уже не остановилась.

— Её язык… он был как заклинание. То круг, то спираль. То острое погружение в самое чувствительное. А пальцы…

Моя ладонь скользнула ниже, и я чувствовала — уже сквозь ткань — как пульсирует центр желания. Я не играла. Не изображала. Это было настоящее.

— Пальцы входили… как будто всегда были там. Без боли. Без принуждения. Только… только жажда. И трепет. Она кружила языком и двигала пальцами так, что я выла, выгибаясь, и била пятками по матрасу, теряя себя в каждом рывке…

И я не выдержала.

Подалась вперёд, подняла бёдра, стянула шорты — с хрустом ткани, с рывком по коже — потом трусики. Воздух охватил мой лобок, тронул губы, как первый поцелуй. Я опустилась обратно, раздвинув колени, и положила ладонь между ног. Там было горячо. Мокро. Сладко.

Передо мной — сцена, от которой ломило дыхание. Курай, её волосы, как водопад, струились по животу Нэти. Колготки были спущены до колен, юбка — откинута. Всё было видно. Все оттенки желания. Я видела, как сестра наклоняется и касается языком внутренней стороны бедра подруги. Медленно. Почти нежно. Почти… свято.

— Я помню, — продолжала я, двигая пальцами, — как её губы шли всё ниже. Сначала — шея. Потом грудь. Живот. И вот уже язык между ног. Горячий, влажный, упрямый. Я больше не могла дышать. Я только стонала.

Мои пальцы коснулись клитора. Мягко. По кругу. Потом надавили — чуть сильнее. Я чувствовала, как тепло растекается по животу, поднимается к груди.

— И тогда она плотно присосалась к моему клитору, и начала сосать, в ритм с движением пальцев внутри — как будто доила удовольствие из самой глубины…

Я посмотрела на Нэти. Её глаза были полузакрыты, губы приоткрыты. Она тяжело дышала. А Курай — между её ног. Вглубь. В самую суть. Я видела, как пальцы сестры раздвинули её, как язык вошёл. Не просто лизнул — вошёл. Медленно. Влажно. Сосредоточенно.

Я не могла не отвечать телом. Мои пальцы были уже внутри. Один. Потом второй. Медленно. Я сдвинула и снова раздвинула ноги. По пальцам потекло тепло. Внутреннее, липкое, обволакивающее. Я застонала.

— Тогда я… поняла, — прошептала я, — что больше не могу быть прежней. Её язык делал со мной… невозможное. Он был везде. На мне. Во мне. Словно я — инструмент, а она — единственный музыкант, который знает, как на мне играть.

Моя свободная рука поднялась к груди. Коснулась соска. Он был уже твёрдый. Я обвела его пальцем, затем слегка потянула. Тело дёрнулось от удовольствия. Я была на грани.

Передо мной Курай двигалась быстрее. Её рот — прижат к клитору Нэти, язык работал, пальцы двигались. Я слышала влажные звуки. Я слышала стон. Громкий. Яркий. Разрывающий тишину леса. Нэти выгнулась, как струна. Колени разошлись, пятки заскользили по скамейке.

— Я… — я всхлипнула, — я тоже…

Я ласкала себя пальцами под их стоны, представляя, что Курай между моих ног, а язык её ходит по мне, пока я не кончаю, дергаясь, распахнутая и обнажённая до последнего вздоха. Моя ладонь ударялась в пах. Влажно. Упруго. Я не сдерживалась. Я больше не рассказывала — я жила этим. Моё тело изгибалось. Я прикусывала губу. Грудь горела. Центр пульсировал. Я стонала вслух.

И когда Курай подняла глаза и посмотрела на меня — с мокрыми губами, с каплей сока на подбородке — я сорвалась.

Моё тело сжалось. Внутри взорвался жар. Я прижала пятки к земле, прогнулась, и меня накрыло — волной. Вибрацией. Стоном. Трясущимися пальцами я доводила себя до конца, захлёбываясь в собственной разрядке. Я кончила. На глазах у них. Открыто. Вольно. Как откровение. И в этот миг… мы были не три девушки. А три пульсации одного существа. Открытого. Гибкого. Дышащего. Одного. Но рассказ был еше не закончен и я продолжила рассказывать и ласкать себя двигая уже скользкими пальцами вокруг клитора.

— Я… начала двигаться навстречу ей. Бёдрами. Вперёд-назад. Сама. Без слов. Как будто тело знало ритм. Она не отпускала меня. Её язык продолжал ласкать мой клитор, а пальцы… глубже. Ритмичнее. С каждым движением я терялась сильнее.

Мои пальцы в реальности уже были во мне. Скользили легко. Влажно. Внутри — жар. Давление. Плотность. Почти боль от возбуждения. Но приятная. Вожделенная. Живот сжимался. Ткани дрожали. Я больше не просто рассказывала. Я жила этим. Сейчас. Снова.

— Я чувствовала, как внутри всё сжимается. Как будто небо опускается в живот. Я не кричала — я выла. А потом… она прошептала: «Я с тобой». И я… взорвалась. Волна. Внутри. Сначала внизу, потом в ногах, в груди, в горле.

Я не выдержала — застонала вслух. Пальцы глубже. Быстрее. Я содрогнулась. Волна захлестнула. Бёдра дёрнулись. Тело изгибалось. Из груди сорвался крик, рваный, почти жалобный. Я уткнулась лбом в колени, дрожа, сотрясаясь от судорог.

И в этот момент — передо мной — Курай. Она двигалась под мои слова, не отрываясь от Нэти. Ее ритм совпадал с ритмом рассказа. С моим дыханием. С моими судорогами. Её плечи дрожали. Её пальцы сжимались в бёдрах подруги. И когда Нэти выгнулась, сдавленно вскрикнув, и закрыла ноги у Курай на плечах — я увидела всё. Видела, как судорога прошла сквозь неё, как дрожь пронеслась от груди до промежности. Курай вылизывала её так, что соки стекали по подбородку, а клитор пульсировал прямо у неё под языком…

Нэти кончила. Вся. Без остатка. И это было прекрасно. И больно. Потому что Курай… Курай осталась там.

Она подняла голову, медленно, будто с усилием. Её губы блестели — соками, горячими, влажными. Волосы прилипли к щеке. Щека горела. Дыхание — тяжёлое, рваное. И в её глазах я увидела… не просто возбуждение. Нет. Это было что-то глубже.

Жажда. Та, что скапливается между ног, как густая влага, давящая изнутри. Та, что превращается в пульсацию, заставляя извиваться, сжимать пальцы, искать опору. Та, что остаётся внутри, когда даёшь себя целиком, не получая ничего взамен.

— Кур, — прошептала я, и в голосе дрожала искра. — Ты… хочешь?

Она не ответила словами. Только взгляд. Сначала — в меня. Потом — ниже. Туда, где моя рука лежала на животе, два пальца всё ещё внутри, между раздвинутых ног. Потом — на свою ладонь, липкую от соков Нэти. И снова — в мои глаза.

— Хочу, — ответила она наконец. Глухо. Хрипло. Почти с отчаянием. — Но больше я хочу дослушать твой рассказ.

И я знала — она не просит. Она давно уже вся там, между своим желанием и запретом. Я снова коснулась себя. Мягко. Задержала палец на клиторе. Стон сорвался с губ.

— Тогда слушай дальше, — прошептала я. — И делай то, что хочешь. С собой. Под мою историю. Но положи свою ладонь у себя между ног и начинай водить пальцами по губам, пока не почувствуешь, как натягивается, как стучит в клиторе от первых движений.

Курай медленно, будто нехотя, опустила руку вниз. Я видела, как дрожит её грудь. Как нижняя губа прикушена. Как бедро напрягается. И — как её рука исчезает под юбкой под мой рассказ:

— Я лежала… раздвинув ноги. Губы мои были припухшими. Влажными. И когда она снова провела языком — вдоль… вглубь… я взорвалась второй раз. Громче. Ярче. Почти в слезах. Потому что никто — никто — не трогал меня так.

Я дышала громко. Двигала пальцами, и уже почти не могла держать ритм. Возбуждение рвало изнутри. Курай стонала, я слышала — тихо, сквозь зубы. Её пальцы под юбкой двигались. Нэти сжалась у её груди, гладила плечо, целовала в щёку.

"Ты трешь себя, а я смотрю, как твоя юбка вздрагивает от движений, и представляю, как твои пальцы тонут во влажности, пока ты доводишь себя до дрожи…"

— Я кричала её имя, — шептала я. — Я вцепилась в простыню, в её волосы. Я извивалась, как будто не могла больше дышать. Я хотела, чтобы Курай никогда не останавливалась. Чтобы была внутри всегда.

Курай задохнулась — всхлипнула, как от удара. Я видела, как её бёдра напряглись, как рука сжалась. И когда она замерла — я знала. Она кончила. И это было красиво. Это было правильно. Но этого было мало.

Мы трое. В рассказе. В прикосновениях. В движениях. Слово стало телом. Тело — огнём. Мы не играли. Мы жили.

Под свой рассказ и свои движения я стонала уже не сдерживаясь. В тот момент, когда губы Курай сомкнулись на клиторе Нэти, когда её пальцы скользнули в глубину, я словно сорвалась вместе с ней. Оргазм, накативший на меня, был не столько моим, сколько отражением их слияния — яростный, волной, прожигающей до самого позвоночника. Я задыхалась, вцепившись пальцами в мох под собой, спиной выгибаясь, как струна, в то время как мои соки стекали между ягодиц, оставляя липкий след на внутренней стороне бёдер.

Я смотрела на них, на то, как Курай ловит стоны Нэти губами, как захлёбывается в её щёлке, языком играя с дрожащей жемчужиной, и я чувствовала, как каждый их вздох входит в меня, как будто они обе занимались любовью со мной — через взгляд, через дыхание, через отчаянную жажду быть одной плотью на троих.

Когда всё стихло, и мы лежали среди трав, тяжело дыша, я поймала взгляд Курай. В нём был жар, необузданный, нерастраченный. И я спросила её глазами:

— Хочешь? Мне дать тебе то, что ты дала ей?

Она знала, что я вижу её насквозь. Её грудь всё ещё вздымалась в быстром ритме, соски, тёмные, тугие, натянулись под тонкой тканью, будто зная, что я смотрю. Губы чуть приоткрыты, дыхание срывалось, бедро сделало шаг — непроизвольно, будто её пах сам тянулся ко мне, «влажный, ноющий, готовый разорваться от желания, чтобы я вдавила туда пальцы и не отпускала, пока не выдохнет хриплым стоном».

Но она… покачала головой. Медленно. С сожалением. Но твёрдо.

— Не здесь. Не сейчас, — говорили её глаза.

Я поняла. Мы уже были на грани — и за ней. Но тишина острова была обманчива. Стоны не знают границ. А то, что происходило между нами, больше не пряталось в тени. Мы обнажили не только тела, но и души.

Я перевела взгляд ниже — на то, как её платье прилипло к коже. Я чувствовала это: шелк липнет к внутренней стороне бедер, к её щелочке, где влага стекала по складкам, где клитор пульсировал так яростно, что хотелось стонать от одного прикосновения воздуха». Я знала, что если бы я подошла и просто встала на колени перед ней — она бы раздвинула ноги без единого слова.

«Я бы поцеловала её сквозь платье, медленно, втирая поцелуй в горячую ткань, пока она не забьётся в конвульсиях, теряя контроль и закусывая запястье, чтобы не закричать».

Но я не сделала этого. Только кивнула. Как обещание:

— Позже. Только ты и я. Без помех. Без границ.

Мы молча приходили в себя. Наши пальцы ещё хранили тепло ласк, кожа пахла потом, влагой, лесом и девичьим нектаром. Дыхание всё ещё неровное, клитор откликался на каждое движение — дрожью и болью желания.

Курай помогала Нэти натянуть юбку, поправляла её волосы, мягко касаясь губами её щеки. Я поднималась с камня, чувствуя, как прохладный воздух касается моей промежности. Я даже не сразу нашла свои шортики. Ткань пальто была влажной от моего тела. Я провела пальцами по лобку, по влажной дорожке между бёдер, зацепившись за чувствительные складки, соскальзывая по ним, как по натянутой струне.. Трусики сели плотно, прижимая клитор. Я едва сдержала дрожь, застёгивая молнию и откидывая волосы со лба.

Курай избегала моего взгляда. Я знала — она держится из последних сил. В ней всё ещё бурлило. Бедра её сжимались чуть крепче, когда она выпрямлялась. Внутри неё — пожар. Глубокий, красный, стекающий влагой по стенкам, готовый взорваться от одного прикосновения языка.

Нэти выглядела… опустошённой. Счастливо, нежно опустошённой. Губы припухли, на щеках — румянец. Она натягивала колготки, будто это были не её руки. Улыбалась растерянно, будто всё это было сном.

Мы не разговаривали. Вышли с тропинки. Воздух вокруг был прохладнее, но внутри меня пульсировало липкое, сладкое тепло. В каждом шаге ощущалось: я всё ещё горю.

Курай шла впереди. Её походка — сдержанная, но в каждой мышце чувствовалась сдерживаемая дрожь. Я знала: если не сейчас, то скоро она сорвётся. Или я сорвусь. Мы — слишком полны друг другом.

Нэти заговорила:

— Это было… больше, чем я могла представить.

Я обернулась, и она продолжила:

— Сначала — от твоего рассказа, Лис. То, как ты описывала, как вы… Я не думала, что слова могут так заводить. «Моя киска буквально текла, просто от того, что ты рассказывала, как слизывала с неё всё до капли». А потом… — она взглянула вперёд на Курай. — Она не спрашивала. Просто начала. И делала всё, как будто знала каждую мою ноту. Её язык… её губы… её пальцы…

Она дрожала, проговаривая это.

— Я никогда не чувствовала себя такой… позволенной. Не просто желанной — а принятой. И мне не страшно было… отдаться полностью.

Я слушала её, и во мне поднималась волна нежности. И голода. Потому что пока Нэти говорила… я видела спину Курай. И знала, как она терпит. Знала, что её лоно ноет от недостатка ласки, что губы её щёлки горят, а клитор кричит молча: «Потрогай. Поцелуй. Впусти».

Я знала: стоит мне прошептать ей на ухо: «Сейчас. За домик. На колени», — и она бы подчинилась. Стремительно. Без колебаний.

Но мы ждали. До дома. До комнаты. До кровати, где она сможет закричать, вцепиться в простыни, отдаться с рыданием наслаждения, пока я, стягивая с неё платье, вдавливаю лицо туда, где она больше всего меня хочет. Пока я не начну жадно сосать её жемчужину, входя в нее пальцами максимально глубоко, насколько позволит девственная плева, пока она не обмочится от оргазма, царапая мне плечи.

Мы ждали. Но это ожидание — уже ласка само по себе. И я знала: сегодня ночью — она будет моей. До самого утра.

Я положила руку Нэти на плечо. Коротко. С теплом. Она прижалась к ней щекой — жадно, будто впитывала остатки прикосновения в кожу, в память, в самое нутро, чтобы сохранить его навсегда.

Но пока она говорила, я смотрела только на Курай.

Она шла впереди — гордая, ровная, немного напряжённая. Не оборачивалась. Но я знала — слышала каждое слово. Каждый оттенок восторга в голосе Нэти, каждый вздох, каждую благодарность. Она впитывала это, и вместе с тем внутри неё нарастало то, о чём никто не говорил. Ни слова. Только я видела — как туго сжимаются её бёдра. Как напряжены плечи. Как пальцы, опущенные вдоль тела, слегка дрожат. Снаружи — спокойствие. Внутри — огонь.

Я знала, как пахнет это состояние. Сладкий, тягучий аромат недолюбленного тела. Там, под юбкой, её лепестки уже разбухли, набухли, налились как тяжёлые ягоды под солнцем. Густая влага наверняка тянется по складкам, липнет к кружеву. И каждый шаг — пытка. Каждое движение — напоминание о том, чего она себе не позволила. О том, как её клитор пульсирует, зовёт, кричит беззвучно, пока она держит спину прямо, будто всё в порядке.

Моё сердце сжималось. Я чувствовала её жар как свой. Потому что это было и моё. Наше. Общая жажда, от которой нельзя напиться публично. Не здесь. Не сейчас. Мы — "примерные". На нас смотрят. От нас ждут сдержанности, как будто мы не можем быть теми, кто рычит от наслаждения и царапает стены, чтобы сбросить напряжение.

Я знала — если бы я сейчас, прямо сейчас, подошла к ней, прижалась сзади, прошептала в ухо «за угол, сестра» — она бы пошла. Не колеблясь. Просто чтобы выдохнуть. Чтобы вырваться из этой плотной оболочки приличия, в которую она закуталась лишь из уважения к моменту.

Но она терпела. Терпела с надрывом. Терпела, как умеют только те, кто знает, что получит всё — позже. И больше.

Я тоже терпела. И думала.

Мы зайдём домой. Она первая закроет за нами дверь. А потом...

Она развернёт меня, молча, без слов. Прижмёт к стене, уткнётся носом в шею, вдохнёт запах моей кожи и впечатает в неё зубы. Её пальцы уже будут в моих волосах, больно, властно, так, как я люблю. Она не спросит — она возьмёт. И я отдамся. Без остатка. Потому что именно так она меня любит. Я — её. Она — моя.

Я представляла, как срываю с неё платье. Тонкая ткань падает на пол. Без кружев, без излишеств. Только тело. Только та, кто горит изнутри. Я опущусь на колени, вцеплюсь в её бёдра и вопьюсь губами в набухшую вишню между её ног. Сгребу всё, что копилось в ней весь этот вечер, всё, что она не позволила себе — жадно, до капли.

Потому что я знаю, как её отпустить. Лучше всех. Потому что я — не просто любовница. Я — её отражение.

Потому что только я могу взять её страсть, вывернуть её наизнанку и сделать из неё музыку.

И я поклялась — сегодня ночью я не просто отдам ей себя. Я заставлю её кричать моё имя, пока она будет теряться во мне, как в пламени, которое сама же зажгла.

Пока она не опустошится полностью.

И тогда мы обе станем свободными.

___________________________________________________________________

Небольшое послесловие. Некоторые могут заметить, что стиль написания иногда меняется. Поясню почему. В основном историю пишет один автор. Я. Та, кто в рассказе в основном описывает роль Лиссы. Иногда некоторые моменты за меня пишет сестра. Ее роль это в основном Курай. Еще, хотя и не часто текст правит наш друг и любовник, которого вы можете знать под именем Нэсс.

Странички автора.

На ЛитРес полностью опубликована новая версия "Трое суток в Нарве". Как уже говорила - была бы очень благодарна за лайки и комментарии под ней для ее продвижения. Текст там почти не отличается от того, что выложен тут за исключением моментов ласк между Курай и Анни, которые изменены, чтобы текст не попадал под закон о пропаганде ЛГБТ.