Клубника на подоконнике

Хирургическое отделение в послеобеденной тишине. Я шагал по коридору, когда впереди мелькнула шелковая пижама цвета капучино — настолько нелепая в этом царстве хлопчатобумажных халатов, что я замедлил шаг.

Она шла, слегка прихрамывая, но с грацией кошки, не спешившей показывать свою рану. Шелк обтекал каждый изгиб, намекая на кружева под ним. Пока я размышлял, насколько это противоречит больничному уставу, дверь палаты 314 захлопнулась у меня перед носом.

Я проследовал дальше и мысли мои переключились на соседа по палате, которого час назад увезли на операцию. Из реанимации его привезут только завтра, а это значит, что в палате на двоих я оставался один на один со своими мыслями, без мимолетных и к чему не обязывающих разговоров и мог спокойно наслаждаться тишиной весь оставшийся день и ночь.

…

Ценность момента иногда определяется случайным стечением внешних и внутренних факторов. Мы можем определить их влияние, доверяя ветрам судьбы, и все же, кто знает, почему это всё, так или иначе, предначертано? Вечером на ужине в больничном буфете мы случайно оказались с объектом моего дневного интереса за одним столом.

— Вы же тот, что пялился на мой зад в коридоре?

Я поперхнулся чаем.

— Я... изучал архитектуру дверей.

— Архитектуру, — повторила она, медленно разминая запястье. На сгибе синел след от капельницы.

— Хотите клубники? – неожиданно для себя негромко спросил я. Она, как будто ожидая этого вопроса, невозмутимо окинула меня взглядом, но ответа я не услышал. Ужин мы доедали молча, я представил себе, как нелепо я выглядел минуту назад, задав свой вопрос. Теперь придется скрывать свой взгляд при случайных встречах в длинных коридорах хирургического отделения. «Глупо получилось, спишем это на моё общее состояние, которое здоровым не назовёшь» - мысленно успокоил я самого себя. Но тут, как гром среди ясного неба, прозвучало её почти равнодушное – «Возможно позже! » Она с кошачьей грациозностью встала из-за стола, и не смотря в мою сторону пошла в направлении своей палаты.  

…

Время текло в своем привычном монотонном расписании. Кто-то, как обычно, прогуливался по длинному коридору, некоторые уютно расположились на мягких диванах в маленьком холле и вели неторопливые беседы. День близился к своему завершению с текущими процедурами приема таблеток и уколов. Я медленно бродил по коридору и почему-то думал о том, что такая штука, как страсть, продолжает звать, плача, требуя внимания, напоминая мне обо всем, что она может дать, о том, что она может отнять, если я не буду двигаться. Она манит, она соблазняет, но в основном насмехается, потому что знает, что я ей не нужен. Знает, что я возмущен отношением между нами. Страсть. Без меня она останется самодостаточной, оказывая услуги кому-то другому, без нее я все еще неподвижен до изнеможения. Душа парализована в теле, которое чувствует себя полностью опустошенным. Страсть — самый дружелюбный враг, самый враждебный союзник.

Дни проходят, продолжал я свой внутренний диалог. Оглядываясь назад, мы понимаем, что у нас были песни, чтобы петь их самим, танцы, чтобы танцевать без причин. Не заботясь о своём легкомыслии, мы совершаем некий обряд мнимой самоидентичности. Любящие поля, залитые солнечным светом и благоухающие разноцветьем сменяются тропами, проложенными для удобства в привычных местах, и ведущих к ориентирам, согласно выбранного маршрута. Дни проходят. Но они ещё полны обмена, так что мы погружаемся в сумерки наших страстей, ожидая, что это должно было быть партнерство, сияющее так ярко каждый раз, когда я смотрю, зная, что это все еще я.

…

В хирургическом отделении ночи были особенными. Дневная суета затихала, оставляя после себя лишь мерцание экранов аппаратов, тихий гул вентиляции и скрип кроссовок дежурной медсестры, изредка проходящей по коридору. Я лежал, прислушиваясь к этим звукам, когда в дверном проеме возник силуэт.

— Клубника не спит? — её голос, приглушенный до шепота, все равно казался громким в этой тишине.

— Можно проверить…

Она сделала шаг вперед, и я, осторожно приподнявшись с кровати, потянулся к подоконнику, на котором стояла тарелочка с ягодами. В сумеречных тенях, отраженных уличным освещением, проникающим через окно, клубника представляла собой аккуратную горсть чего-то темно-красного, похожего на бесформенные воздушные шары, готовые в любую минуту отлепиться друг от друга. Ягоды слегка мятые, но удивительно ароматные для больничных стен. Я взял одну, ощущая ее бархатистую поверхность и протянул ночной гостье:

— И часто ты так развлекаешься? Угощаешь незнакомых девушек в три часа ночи?

Её пальцы, неожиданно теплые, коснулись моей руки.

— Только тех, кто весь день ходит, морщась от боли. Давай ноги.

— Что?..

Но я уже усаживал её у края кровати, мои руки осторожно обхватили ступню. Она была словно готова к этому, и её реакция была больше похожа на безразличность, нежели на проявление какой бы то ни было реакции.

— Вкусно?

— Завтра меня выписывают, — внезапно сказала она, не поднимая глаз и закусила губу, когда мой большой палец нашел особенно болезненную точку. В паузе между нами зазвучало тиканье часов на стене.

— И? — мой голос звучал более хрипло, чем я ожидал. Мои пальцы остановились: — Если ты захочешь продолжить...

Часы пробили три, я стоял перед своей кроватью, на которой опершись на руки, слегка откинув их за спину, согнув ноги в коленях сидела и пристально смотрела в глаза не то моя ночная фантазия, не то сновидение, воплощенное в прекрасное женское тело. Ей было в районе тридцати, распущенные золотистые локоны замерли на шелке пижамы, той самой, которая еще днем привлекла мой настойчивый и не вполне пристойный взгляд. Дверь была приоткрыта, будто кого-то ждала.

— Клубника закончилась, — тихо прошептала она.

Меня шатнуло в сторону, чувствуя, как холодный линолеум леденит босые ступни. Её смешок растворился в темноте, когда я приподнял обе её ноги себе на плечи:

— Значит, продолжаем массаж.

— Если ты все еще помнишь, как это делается, — она подвинулась на край моей койки, мои руки скользнули по её лодыжкам, но теперь движение было другим — медленным, намеренно затягивающим:

— О, я помню многое...

…

Её поцелуй был как падение в бездну — стремительное, неотвратимое. Губы, обжигающие и влажные, прижались к моим с такой силой, что мир вокруг рассыпался на осколки. Я ответил с той же жаждой, мой язык скользнул навстречу, и в этот миг всё внутри меня сжалось в сладком предвкушении. Она почувствовала это — как я трепещу, как горю. Как больше не могу терпеть.

Я приподнялся, и она бесстыдно раздвинула бёдра, принимая меня. Медленно, мучительно медленно я вошёл в неё, заполняя собой каждую клеточку. Она вскрикнула, запрокинув голову, — звук вырвался сам, глухой, животный. Я не спешил, растягивая мгновение, и от этого каждое движение становилось пыткой и блаженством одновременно.

Её пальцы впились в мою спину, потом в волосы — я не мог решить, где хочу прикоснуться сильнее. Она смотрела на меня, и в её глазах читалось то же безумие, что пульсировало у меня в жилах. Я притянул её к себе, снова к губам, и мы слились в поцелуе, пока не начали двигаться.

О, эти толчки — ритмичные, властные! Каждый раз, когда я погружался глубже, я чувствовал, как что-то раскалённое разливается по мне, сжигая всё на пути. Она сводила меня с ума нарочно, я знал. Но когда волна накрыла меня впервые, я забыл обо всём. Её тело выгнулось, пальцы сжали простыни, а из горла сорвался стон, обрывистый и нестыдный.

— Подожди… — прошептала она, когда смогла снова дышать.

Но я не остановился. Я хотел, чтобы мы потеряли счёт времени, чтобы мне казалось, будто мы — одно целое. И это работало. Я тонул в ней, в этих медленных, глубоких движениях, в шёпоте кожи о кожу. А потом — снова взрыв, ещё один, ещё… Я уже не понимал, где заканчиваюсь я и начинается она.

И когда она наконец дрогнула, когда моё тело напряглось в последнем рывке, я почувствовал, как что-то тёплое и живое разливается внутри. Это было больше, чем физическое завершение — будто что-то изнутри выпорхнуло из меня.

Она рухнула на меня, тяжелая, потная, моя. А я, всё ещё дрожа, прижал ладонь к своей щеке.

— Так не бывает… — прошептал я.

— Бывает, — она снова усмехнулась, целуя мои пальцы. — Со мной — всегда.

Я не успеваю ответить. Её пальцы уже на моей губе, легкое прикосновение, будто убеждает: я здесь, я реальна.

— Медсестра ушла на перекур, — говорю я, и этого достаточно.

Её поцелуй грубый, с привкусом больничной клубники и мятной жвачки. Я смеюсь прямо ей в губы — мы же оба еле ходим, — но она уже залезает ко мне под одеяло, и боль в прооперированной спине внезапно перестает иметь значение.

Её руки чуть ниже моей повязки, мои пальцы в её волосах. Мы торопимся, как будто завтра не будет. Может, его и правда не будет — кто знает, выпишут её утром или оставят еще на день? Я прижимаю её к себе, моя грудь сжимается, как будто мое сердце пытается вырваться. Каждая мысль о ней — искра. Что-то, что горит во мне, слишком яростно, чтобы контролировать. Её присутствие затапливает меня, как река, выходящая из берегов — я боюсь, что меня может смыть под нежностью всего этого. Но в этом хаосе,; есть только одна истина: я люблю. Больше, чем я когда-либо мог удержать, больше, чем я когда-либо мог объяснить. Это и мое спасение, и сила, которая может уничтожить меня. С каждой мыслью, что окутана её прикосновением, её улыбкой, тем, как она говорит, она пробуждает что-то глубоко во мне. Это мое сердце чувствует себя переполненным. Так полно любви, так глубоко переплетено. Я едва могу сдержать это, но все, что я хочу, — это быть с ней.

…

Год, полный как хороших, так и плохих времён, болезней и здоровья, к лучшему или к худшему, в богатстве или бедности. Страсть. Ты была моей, чтобы лелеять и обнимать

меня, ты была моим лучшим другом в течение многих лет. И это продолжает быть таковым сегодня. У тьмы есть свет, борьба расцветает в пышные цветы. Когда-то я был слеп, но теперь я вижу, я вижу цель, я вижу себя.

Моя любовь во мне, и я надеюсь, она будет любить меня ещё долгие годы. Утром кровать была пуста и безразлична. Лишь съехавшая простыня намекала о бессонной ночи. На подоконнике лежала одна ягода — последняя, которую Она приберегла на прощание.

Я съел её, глядя, как за окном просыпается город. Сладкая. Слегка переспелая. Совсем как эта ночь.

Май 2025. Москва