Скажи мне "Да"

1 Марк

— Пей, пей, пей! — раздается со всех сторон. — Давай, Град!

Я обвожу взглядом нашу компанию парней, поднимаю пальцы на обеих руках вверх. Передо мной стоит пять шотов. Хватаю первый и залпом закидываю в глотку. Горло обжигает, как будто огонь пронесся по венам. Морщусь.

— Давай-давай, еще! Ю-хуу!

Вторая, третья идут как по маслу. Останавливаюсь.

— Запивать нельзя, бро, сори, — разводит руками Яр, протягивая четвертую стопку.

Я серьезно проебался, опоздав на его юбилейный день рождения, и теперь вынужден пить штрафные пять шотов подряд. Тяну стопку и опрокидываю ее, чувствуя, как алкоголь сразу берет за шкирку.

— Воу, крепкая штука, — мотаю головой, ощущая, как на голодный желудок все это начинает забирать меня в другую реальность.

— Последняя, Марк, — подбадривает Тоха.

Тянусь за шотом, пью и тут же нахожу горсть картошки фри на тарелке посередине стола. Жадно запихиваю ее в рот, чтобы хоть как-то сгладить эффект.

— Ай, красава, — хлопает по плечу Айк, одногруппник Яра.

Откинувшись на диванчик, я чувствую, как начинает сгущаться воздух в клубе. Шум вокруг меня не прекращается, парни обсуждают свои какие-то проекты, кто с кем вчера бухал, кто где был в выходные. Все пьют пиво, болтают — это то, что происходит вокруг меня, но я впитываю это на автомате, не особо вникая. То, как Тоха спорит с Яром о том, чья машина быстрее — Лада или его моцик, или как Айк что-то бурчит о своей последней тусовке в Питере, и что ему там пришлось ночью самому на вокзале ночевать. Нахрен. Смотрю на свои пальцы, разминаю их, хрустя суставами, пытаясь как-то стабилизировать себя.

Через минуту ко мне подходит девчонка. Улыбается. Черные волосы, короткая юбка и топ, который не слишком открыт, но обтягивает ее зачетные буфера как перчатка.

— Потанцуем? — спрашивает, почти не давая времени на раздумья.

Я встаю и иду с ней на танцпол. В голове слегка мутно, но адреналин гонит. Мы двигаемся под ритм, ее тело изящно двигается в потоке музыки. Смотрю на неё, её губы, глаза. Конфетка. Танцуем. Музыка начинает долбить по ушам, заставляет вибрировать грудную клетку в такт. Ничего такая девушка, но слишком уж у нее говорящий взгляд. Явно пришла сюда, чтобы склеить парня и развести на пару коктейлей. Прощаюсь с ней сразу как трек сменяется новым.

Когда возвращаюсь к столу, чувствую себя уже слегка помятым. Парни что-то обсуждают, и разговор сводится к одному:

— Да не, я про девушек, — говорит Яр, поднимая бокал. — Вот если бы нам, пацаны, пришлось выбрать себе в клубе девушку, кто бы из вас точно затащил её в ЗАГС, за месяц, скажем?

— Да легко, любую! — отвечаю, откидываясь на спинку дивана.

— Вот фигня, — смеется Айк. — Ты бы точно не смог! Это нереально — за месяц девушку в ЗАГС затащить.

— Ты сам-то попробуй! — говорю я, отпивая остатки минералки из стакана.

— Ну так вот, — продолжает Яр, — ты же вроде всё так легко говоришь. Ну, давай, докажи!

Я смотрю на них, чувствую, что это подстава. Они все явно ждут, когда приму вызов.

— Я не хочу выбирать, — отвечаю, смотря по сторонам.

— А, нет-нет! — перебивает Тоха. — Ты не будешь выбирать, потому что мы сами тебе выберем!

И тут Айк резким движением указывает на танцпол. Все глаза тут же обращаются туда. Смотрим на длинноволосую брюнетку, совсем другую, не ту что танцевала со мной раньше. Она двигается легко и свободно. Плавность, уверенность и ритм ее движений завораживают. И хоть она явно не стремится привлечь ничье внимание, сложно отвести от нее взгляд.

— Вот эта — крепкий орешек, — заявляет Айк. — Ты на неё точно не замахнешься.

Я, усмехаясь, отвечаю:

— Хрен вам, я с ней легко разберусь.

— Да ладно, давай спорим, — говорит Яр. — Я тебе говорю, что ты не сможешь за месяц заставить ее согласиться выйти за тебя.

Все смеются, и тут Яр, подмигивая, кидает ставку:

— Если проиграешь, будешь нас всех по клубам развозить. Трезвый водитель на год.

Я кидаю взгляд на их лица, вижу, что все на сто процентов уверены, что я не справлюсь. Вот теперь я точно приму вызов! Перед Марком Градовым ни одна не устоит.

— Что если наоборот, вы проиграли?

— Ямаха.

— Твоя Ямаха, Яр, я не ослышался?

— Да.

— Чёрт, забились, — отвечаю, уже ощущая, как азарт берет верх. — Спорим. У меня есть месяц. С сегодняшнего дня.— Проверяю дату на экране телефона. — До двадцать пятого октября.

— Так, давай, смотрим, — смеются парни. Айк с улыбкой говорит:

— Ну, ты понял, да? Месяц — и ты снова с нами. В ЗАГС, если получится, а если не выйдет, нас возишь год, чисто как настоящий трезвый водитель.

— Уточните условия, достаточно, чтобы она сказала “Да”? Заяву не подаем.

— Угу, пусть под запись скажет, что согласна выйти за такого придурка, — хохочут они.

Пока все смеются, я кидаю взгляд на ту самую девушку. Решаю, что у меня есть шанс, стопроцентный. Ну хорошо, 99,99%.

Я подхожу сзади. Не спрашиваю разрешения, просто танцую с ней, будто она уже моя. Становлюсь почти вплотную. Чувствую ее. Запах — легкий, цветочный, но такой яркий, что сносит крышу. Она танцует уверенно, стараясь не замечать меня. Бедра двигаются в такт музыке, грациозно, чертовски соблазнительно. Волосы блестят в неоновом свете, и я будто под гипнозом. Мне хочется больше. Ближе.

Но она резко отстраняется. Делает шаг в сторону увеличивая дистанцию, устанавливая границы. Холодное «не подходи» без слов.

О, да ты непростая, девочка.

Но я не отступаю. Я привык брать то, что хочу. А хочу я сейчас именно ее. Она уходит с танцпола, даже не взглянув мне в глаза. И это — еще больше подогревает интерес.

Следую за ней взглядом. Вижу, как направляется в сторону туалетов.

Обхожу толпу и перехватываю ее уже у дверей. Ловлю за запястье. Осторожно, но крепко.

— Эй! Решила сбежать?

Она поднимает на меня глаза. Большие, удивленные. Красивые, черт возьми. Смотрит, раздумывая, как от меня избавиться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты мне понравилась. — Я прижимаюсь ближе, почти вплотную, ловлю ее аромат, слышу, как сбивается ее дыхание. — Прости, но я из тех, кто не уходит с вечеринки без того, зачем пришел.

Я уже мягко, но напористо оттесняю ее к стене, за угол. Музыка грохочет, но здесь, в этом укромном уголке, мы будто в капсуле. Никого. Только я и она.

— Даже не думай сбежать, — шепчу, и она глотает воздух, ее глаза — как огонь и лёд одновременно. Я чувствую, как она напряжена. Но не похоже, что испугана. Она в бешенстве. Или в шоке. Или… уже сама не понимает, что с ней происходит.

— Ты моя. С этого вечера, слышишь? — Я не шучу. Ни капли. — У тебя не будет шанса сбежать от меня.

2 Марк

Она молчит пару секунд. А потом медленно, четко выговаривает:

— Я сама выбираю, с кем быть. Понял?

Пауза. Она смотрит прямо в глаза, не отводя взгляда.

— И пока что ты — один сплошной красный флаг.

Прежде чем я успеваю ответить, она резко отталкивает меня обеими руками. Неожиданно сильно. Я на шаг отшатываюсь назад, ошарашенный.

В этот момент из-за угла появляется одна из ее подруг.

— Лиз? Все нормально?

— Да, — спокойно отвечает она, не глядя больше на меня. — Пойдем.

И, черт побери, она просто разворачивается и уходит, не обернувшись.

Я стою, прислонившись к стене. В груди что-то зудит — то ли от злости, то ли от возбуждения. От интереса. Ясно одно — теперь мне еще больше ее хочется.

***

Утром я просыпаюсь с мыслью, что ненавижу эту жизнь. Голова трещит так, будто сейчас расколется, как арбуз. В висках пульсирует. Эта боль не даёт думать. Только одна мысль проносится в голове: никогда больше не пить.

Еле собираю себя в кучу и тащусь в душ. Ледяная вода сначала кажется пыткой, но через пару минут я уже чувствую, как она стирает остатки ночного загула. Затем направляюсь на кухню, где делаю зелёный фреш. Пахнет он так, будто кто-то смешал траву из-под газонокосилки с болотной жижей. Этот зелёный напиток — моя личная традиция после ночных тусовок. Выгляжу как живой, только когда это «чудо» попадает в организм.

Первый глоток вызывает спазм в горле, а второй — желание вылить всё в раковину. Третий приходится проглотить усилием воли. Сам виноват. Нечего было поддаваться и пить все эти шоты. Сколько раз себе говорил: с этими чертями лучше не зависать в клубах.

Возвращаюсь в комнату, и взгляд сразу цепляется за салфетку, небрежно оставленную на столе. Чёрт... номер. Вспышка — та самая девчонка из клуба. Секунда, и мозг будто включается после сна: её взгляд, движения под музыку. Она держала внимание всех во время танца, включая меня. Особенно меня.

Вместе с этим воспоминанием в мозгу всплывает ещё одно. Гораздо менее приятное.

Спор. Мать твою. Один месяц, чтобы добиться от неё “Да”. И не просто “давай встречаться”, а конкретное, большое “Да” — как на предложение. На свадьбу.

Охренеть. Что я вообще творю?

Сажусь на край кровати, облокачиваюсь локтями на колени. На секунду возникает мысль: может ну его? Отказаться, сказать пацанам — передумал. Но сам понимаю — не вариант. Слово дал. Да и если откажусь, кто я после этого? Авторитет вниз, репутация — в минус. Я не из тех, кто отказывается от сказанного. Это против моих правил.

Но и с другой стороны, девчонка не из простых. Значит, нужно действовать умно. Осторожно.

Найду подход. Я всегда нахожу. Да и, чёрт возьми, она же была ооочень горячая. Хочется сорвать маску, узнать, что там внутри. А потом — зажечь. По полной.

Решено. Назад пути нет. Я в игре.

Только вперед.

Хватаю телефон и вбиваю номер в мессенджер. Сначала набираю: «Привет, красавица! Это я, парень с танцпола». Но тут же стираю. Слишком банально. Пробую ещё: «Я хотел бы повторить наши танцы». Удаляю снова. Наконец, отправляю:

"Привет! Я тот самый парень с танцпола, который думал, что умеет танцевать. Не против встретиться и дать мне второй шанс?"

Открываю чат снова. Пишу ещё одно сообщение, но оно даже не доходит. Впервые за долгое время я сталкиваюсь с таким игнором. Ну ладно, бывает. Звоню. Абонент временно недоступен. Понятно. Меня заблокировали. Какая скорая на расправу крошка. Ухмыляюсь.

Мотивация резко взлетает. Эта девушка явно не ищет лёгких путей. Но, пантера, ты связалась не с тем парнем. Я найду тебя, чего бы мне это ни стоило.

Открываю соцсети и нахожу её профиль по номеру телефона. Фото на аватарке — ее, узнаю без сомнений. Страница закрыта: ни посмотреть ничего, ни написать. Кажется, на этом моменте любой нормальный человек бы остановился. Но я — не любой.

Сижу за столом, барабаню пальцами по дереву. Мне нужна помощь. Беру телефон и звоню Айку.

— Град, ты офигел? Утро же, дай поспать! — бубнит он в трубку. Голос как у зомби после долгой тусовки.

— Нет времени, Айк. У меня дело.

— Что ещё за дело?

— Скину тебе ссылку на профиль. Надо узнать, где она учится.

— Это про ту брюнетку с танцпола?

— Да. Время идёт, бро, Лиза Каменева сама себе колечко на палец не наденет.

— Чувак, ты конкретно припёкся. Ну ладно, скидывай.

Айк, конечно, ворчит, но я знаю — не откажет. В глубине души он любит авантюры не меньше меня.

Пока жду, делаю зарядку, завтракаю. Полтора часа пролетают, как миг. Айк перезванивает.

— Ну что, нашлась твоя девочка, — начинает он довольным тоном. — Никуда от меня не делась. Слушай: Елизавета Каменева, восемнадцать лет. Из Подольска. Учится на первом курсе МГУ, факультет химии.

Я присвистываю.

— Стоп. Факультет химии? Интересно. Понял, бро, спасибо. Найду.

— А ты думал, так просто будет? — смеётся Айк. — Умные девчонки обычно не ведутся на таких, как ты.

— Каких "таких"? Я вообще-то охуенный, — фыркаю в трубку. — Ещё что-то интересное нарыли?

— Да в общем-то всё. Её страничка пустая, а подруги, похоже, не болтушки. Но ты же настырный, так что удачи, братан.

— Ага, спасибо, выручил.

Кладу телефон на стол и смотрю в окно. Первый курс, химия. МГУ. Это точно будет интереснее, чем я думал.

Решаю пропустить пары на физтехе. Если что, договорюсь потом с преподами. Тем более, я у них на хорошем счету.

Паркуюсь у корпуса химического факультета. Конец сентября, серое небо и ветер, который пробирает до костей. На пассажирском сиденье — коробка шоколадных конфет и небольшой букет ярких осенних цветов. Стильный, без излишеств. Думаю, с пустыми руками будет глупо.

Время тянется бесконечно. На улице холодно, а студенты выходят группами, смеются, что-то обсуждают. Её всё нет.

Наконец, замечаю ее в дверях университетского корпуса. Елизавета. В ее движениях столько энергии, она смеется с каким-то парнем. Темные волосы развеваются на ветру, а глаза блестят от счастья.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Делаю глубокий вдох. Выхожу из машины, поправляю куртку, хватаю цветы. Уверенно направляюсь к ней. В нескольких шагах останавливаюсь.

— Лиза! Привет! — мой голос звучит громче, чем ожидал, но уверенно.

Она оборачивается, её глаза на мгновение расширяются от удивления.

Визуализация 1

Елизавета Каменева, 18 лет

Учится на первом курсе Московского государственного университета (МГУ) на факультете химии. Её специализация — органическая химия и разработка экологичных материалов. Уже в школе она поражала учителей своим логическим мышлением и стремлением решать сложные задачи.

Лиза обожает рисовать и увлекается цифровым артом. Её иллюстрации — это микс акварельной нежности и футуристических мотивов. Она выкладывает свои работы в соцсети и иногда получает заказы на обложки для книг или музыкальных альбомов.

Её спортивное увлечение — йога и пилатес. Это помогает ей сохранять баланс между учёбой и отдыхом.

Лиза обожает атмосферные сериалы и фильмы в жанре научной фантастики. В свободное время она устраивает уютные вечера с книгами или плеером, слушая современную поп-музыку или инди-исполнителей. Её любимый исполнитель — Billie Eilish, потому что в её песнях Лиза чувствует ту же эмоциональную глубину, что и в своих мыслях.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Визуализация 2

Марк Градов, 21 год

Учится на четвертом курсе Московского физико-технического института (МФТИ) на факультете аэрокосмической техники. Его специализация — дизайн и разработка систем управления космическими аппаратами.

С детства Марк увлекался физикой и технологиями: его вдохновляли истории о покорении космоса и изобретении сложных технических устройств. Он активно участвует в университетских проектах по разработке наноспутников.

Его спортивное увлечение — скалолазание. Он находит в этом вид спорта не только физический вызов, но и возможность отдохнуть, сосредоточившись на маршруте и каждом движении. Иногда Марк участвует в соревнованиях между университетами и даже взял несколько призовых мест в своей категории.

Кроме того, он любит кататься на велосипеде по выходным и с друзьями организует небольшие походы с ночёвкой, чтобы побыть ближе к природе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

3 Марк

— Это тебе.

Она молча смотрит на цветы. Её лицо ничего не выражает, как будто перед ней не я, а, не знаю, уличный фонарь.

— Спасибо, конечно, но не стоит, — наконец говорит она, холодно и отчужденно.

Рука с букетом зависает в воздухе. Пытаюсь улыбнуться, но выходит натянуто.

— Может, тогда кофе? Тут рядом есть хорошее место.

Она бросает короткий взгляд на своего спутника, и тот тут же вмешивается:

— Нам пора. Правда, Лиза?

— Да, Кирилл прав. У нас еще дела.

Кирилл, значит. Запоминаю. Он слегка отодвигает Лизу за свою спину, как будто я представляю опасность. И это меня уже серьезно раздражает.

— Ладно, тогда пойдём, поговорим, Кирилл, — говорю я, чуть приподняв брови.

Он бросает на меня настороженный взгляд, но шагает в сторону. Мы чуть отходим, чтобы Лиза не слышала.

— Слушай сюда, малой, — начинаю я, опуская голос. — Я не собираюсь с тобой бодаться. Ты ее друг, я это вижу. Вот и оставайся другом, ясно?

Кирилл краснеет, но молчит.

— У меня нет времени на разборки с тобой. Ты, конечно, можешь с ней дальше встречаться, но ты же понимаешь, что я все равно ее добьюсь.

— Ты чего добиваешься? — тихо бурчит он, но голос у него дрогнул.

— Просто будь умницей и отвали. Отпустишь ее сейчас, и разойдемся. Если нет — будем разбираться, и обещаю, это тебе не понравится.

Он сжимает кулаки, но в итоге выдыхает.

— Ладно, — выдавливает он сквозь зубы. — Позже увидимся, Лиза.

Он разворачивается и уходит, а я возвращаюсь к Лизе. Ее лицо напряжено, она явно в замешательстве.Поглядывают в спину уходящему Кириллу.

— Ну что, теперь у тебя точно есть время на кофе, — говорю я, как ни в чем не бывало. — Пойдем?

Она смотрит на меня с таким видом, будто решает, стоит ли швырнуть в меня эти цветы или просто развернуться и уйти.

Лиза делает шаг в сторону, игнорируя меня, и неловким движением задевает букет в моей руке. Цветы едва не летят на асфальт, но я ловко разворачиваюсь и перехватываю ее за локоть.

— Так-так, Лиза, — говорю спокойно, с улыбкой. — И чем же я тебе так не угодил?

Она останавливается, бросает на меня раздраженный взгляд и выдергивает руку из моего захвата.

— Может, тем, что ты слишком наглый? Спугнул моего друга и считаешь, что теперь я с тобой пойду? — голос холодный, бросает в меня колкие слова, избавиться хочет.

Я не спешу отпускать ее взгляд.

— Ну так что ж он у тебя такой пугливый? — отвечаю с легким подколом.

Ее глаза вспыхивают. Она делает еще шаг назад, но не уходит.

— Нормальный он. В отличие от тебя, воспитанный, — выпаливает она.

— Это я-то невоспитанный? — усмехаюсь, чувствуя, как в крови закипает азарт. — Ты в клубе, между прочим, сбежала от меня.

— Вот именно, — перебивает она. — Потому что не заинтересована. Так почему ты все еще здесь?

— Потому что я заинтересован. Очень.

Лиза закатывает глаза, но я замечаю, как она невольно хмурится. Значит, зацепил.

— Слушай, — продолжаю, чуть смягчая тон, — я не из тех, кто сдается с первого отказа. Давай сделаем проще. Один кофе. Полчаса. Дальше выбор за тобой, не захочешь, больше не увидишь меня ни в МГУ, ни где бы то ни было еще.

— Иначе не отстанешь? — спрашивает она с явным вызовом.

Я киваю, улыбаясь чуть шире.

— Именно так.

Она тяжело вздыхает, будто мысленно взвешивая все варианты. Ее взгляд скользит мимо меня, в сторону корпуса, потом снова возвращается.

— Ладно, — говорит она наконец. — Только один кофе. Не больше.

— Отлично, — отвечаю, делая шаг назад и жестом указывая дорогу. — Здесь рядом знаю одно неплохое место.

Она бросает на меня последний колючий взгляд, но, к моему удивлению, все же идет вперед. Внутри ликую, но виду не подаю.

Мы заходим в небольшое уютное кафе. На стенах висят черно-белые фотографии старого города, в воздухе витает аромат свежесваренного кофе. Я открываю перед Лизой дверь, она кивает в ответ, серьезная, будто на деловой встрече.

Подходим к барной стойке. Я, не задумываясь, заказываю эспрессо — крепкий, как и всегда. Лиза молча смотрит на меню и спустя пару секунд выбирает латте.

— Может, возьмешь что-то к кофе? Торт? — предлагаю, кивнув в сторону витрины с десертами.

— Нет, спасибо, — отрезает она, даже не глядя на меня.

Ну что ж, не настаиваю. Мы берём подносы и направляемся к свободному столику у окна. Сажусь напротив нее, опираюсь локтями о деревянную столешницу.

Только теперь у меня появляется возможность рассмотреть ее как следует. Лиза поправляет волосы, убирая прядь за ухо, и я замечаю, насколько они густые и блестящие. Черные, как вороново крыло, они спадают на плечи мягкими волнами. В ярком свете ламп кафе рассматриваю ее глаза: они глубокого зеленого цвета, будто светятся изнутри. Густые длинные ресницы подчеркивают их красоту.

Аккуратный носик, мягкий изгиб пухлых губ... Я ловлю себя на том, что откровенно любуюсь ею. Она выглядит почти нереально, как персонаж из кино, который случайно оказался в этой серой московской реальности.

Лиза замечает мой взгляд, хмурится и сжимает губы. Этот жест слегка отрезвляет меня, но, черт возьми, оторваться невозможно.

В голове мелькает совершенно дурацкая мысль: хочется дотянуться через стол, убрать эту напряженность ее губ легким поцелуем. Конечно, я этого не сделаю, но сам факт, что мне это приходит в голову, выбивает из колеи.

Лиза откашливается, возвращая меня в реальность.

— Ну? И о чем ты хотел поговорить? — холодно спрашивает она, глядя мне прямо в глаза.

Уголки моих губ приподнимаются в дерзкой улыбке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

4 Лиза

С самых первых секунд нашего знакомства меня не покидает ощущение, что этому парню доверять нельзя. Что-то в его манере держаться — слишком уверенной, почти нахальной — вызывает внутренний протест. Я не могу объяснить, откуда это чувство, но укоренилось во мне, не давая ни на секунду расслабиться в его присутствии.

Он явно не из моего мира. Даже не нужно присматриваться, чтобы понять: мы находимся на разных ступенях социальной лестницы. Причем его ступень где-то на десять шагов выше. Это видно по всему — начиная с его одежды и заканчивая тем, как он держит себя. Уверенно, нагло, словно весь мир ему должен.

Тем более странно, что он так упорно ищет моего общества. Ему ведь, наверное, достаточно щелкнуть пальцами, чтобы рядом оказалась любая девушка. Так почему он преследует меня? Даже номер заблокировала — и это его не остановило.

Пью свой латте, почти не чувствуя вкуса. Пару раз ловлю его взгляд на себе, но старательно делаю вид, что не замечаю. Я не хочу разглядывать этого парня. Вряд ли он останется в моей жизни дольше, чем длится эта чашка кофе.

— Итак, расскажешь, чем ты увлекаешься? — неожиданно спрашивает он, вырывая меня из мыслей.

Я слегка морщусь. Почему ему это вообще интересно?

— Учусь, — коротко отвечаю, надеясь, что этого хватит.

— Только учебой живешь? — Он явно не собирается так легко сдаваться.

— Это мое дело, — бросаю, глядя на него настороженно.

— Ладно, — он приподнимает ладони в жесте капитуляции, но уже через секунду продолжает. — Могу угадать. Ты из тех, кто постоянно что-то читает. Книжный червь?

— Если я и читаю, то явно не для того, чтобы это обсуждать с тобой.

— Понял. Значит, книги под запретом. А что насчет фильмов? Или музыки?

Я закатываю глаза.

— Зачем тебе это все?

— Хочу узнать тебя получше, — отвечает он слишком спокойно.

Меня это раздражает. Заставляет думать, что моя эмоциональная реакция на его присутствие — слишком яркая, несоответствующая ситуации.

— С чего бы?

Я молчу, делая вид, что рассматриваю узоры на кофейной пенке. Этот разговор напоминает допрос, и мне хочется, чтобы он скорее закончился.

— Ну, раз ты такая закрытая, — продолжает он, чуть наклонившись ближе, — может, я угадаю? Ты любишь природу. Тебе нравится уезжать далеко от города, чтобы оказаться там, где тихо и спокойно.

Я хмурюсь. Он попал слишком близко к правде, и мне это не нравится.

— Что ещё ты хочешь знать? — спрашиваю раздраженно.

— Все, — невозмутимо отвечает он.

— А тебя как зовут? — неожиданно спрашиваю я, решив, что стоит хотя бы узнать имя этого назойливого типа.

— Ого, — он приподнимает брови, в глазах мелькает ехидство. — Так мы переходим на новый этап отношений? Меня зовут Марк. Теперь ты знаешь мое имя, значит, я имею полное право задавать тебе любые вопросы. Я больше не незнакомец.

Я фыркаю, отворачиваясь.

— Когда это закончится? — бросаю с раздражением.

— Когда я решу, что ты мне все рассказала, — отвечает он с широкой улыбкой.

Его уверенность и напор раздражают меня все больше. Кажется, ему действительно нравится выводить меня из себя. А я никак не могу понять, зачем я вообще здесь сижу.

Марк продолжает засыпать меня вопросами, пытаясь вытянуть хоть что-то личное. Я отвечаю сухо, иногда сдерживаюсь, чтобы не сказать что-то резкое. Он явно не привык к тому, что его игнорируют. Чем больше он пытается заинтересовать меня, тем сильнее мне хочется встать и уйти.

— Ты всегда такая? — вдруг спрашивает он, глядя на меня пристально.

— Какая? — парирую, не поднимая глаз от кружки.

— Холодная, как снежная королева.

Я усмехаюсь и наконец встречаю его взгляд.

— А ты всегда такой настойчивый?

— Только с теми, кто меня интересует. — Его голос звучит уверенно, даже слишком.

— И что тебе интересно во мне? — спрашиваю, чуть прищурившись.

— Хочу понять, почему ты такая закрытая.

— Это мой выбор. И я не обязана ничего тебе объяснять.

Он выдыхает, но явно не собирается сдаваться.

— Может, все-таки расскажешь, чем живешь? А то я могу только догадываться.

— Мне это неинтересно, — обрываю его.

Марк недовольно качает головой.

— Ты так и собираешься держать дистанцию?

— Да, — говорю я, спокойно вставая. — Кофе допит, разговор окончен.

— Серьезно? — Он поднимает брови.

— Да, — повторяю и беру сумку.

— И все? — Марк смотрит на меня с неподдельным удивлением.

— Все, — киваю и направляюсь к выходу, не оглядываясь.

Я чувствую на себе его взгляд, полный досады. Ему явно не понравилось, что я не дала ни единого намека на продолжение знакомства.

***

Дверь в мою комнату в общежитии мягко закрывается за мной. Я опускаюсь на кровать и устало выдыхаю, бросая сумку рядом. В голове до сих пор звучат реплики Марка, а его взгляд — насмешливый, уверенный — будто прожигает меня даже сейчас.

"Холодная, как снежная королева". Да кто он такой, чтобы делать такие выводы? Я холодная, потому что не хочу с ним разговаривать? Ну и пусть думает, что хочет. Надеюсь, он понял, что ничего у нас не выйдет.

Я откидываюсь назад и прикрываю глаза, стараясь успокоиться. Но образ Кирилла — его растерянный, виноватый взгляд, когда Марк так грубо его оттолкнул, — не выходит из головы. Кирилл хороший парень. И он мне нравится. А Марк... Он просто все испортил.

— Лиза! — раздается голос из-за двери, и в комнату врывается Катя, моя соседка по общежитию. — Ты вообще в курсе, что мы завтра на пикник идем?

Я открываю глаза и недоуменно смотрю на нее.

— Пикник? В конце сентября? Ты серьезно?

— Ну да! — отвечает она с таким энтузиазмом, будто это июль. — В Сокольниках. Там красиво, воздух свежий.

— Кать, холодно же.

Она падает на кровать напротив, закатывая глаза.

— Ну Лиииз, что тебе стоит? Там такая компания собирается! Меня парень пригласил. Он своих друзей зовет, а мы возьмем девчонок. Будет весело!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Катя... — начинаю я, но та уже перекатывается на бок и подбирает голос, как у капризного ребенка.

— Ну Ли-и-из, ты же почти нигде не бываешь! Ты только учишься, да домой мотаешься на выходных. Тебе восемнадцать, а ведешь себя, как пенсионерка!

— Слушай, — отвечаю, поднимаясь на локтях, — у меня, между прочим, пары с утра. Готовиться надо.

Катя складывает руки на груди.

— Ладно, только не занудничай. Ну правда, Лиз, ты так редко выбираешься из общаги. Когда жить, как не сейчас? Нам восемнадцать, весь мир перед нами открыт! Посмотришь, какого я себе парня нашла!

— Ладно, уговорила, — усмехаюсь я.

Она обиженно сопит, а я встаю и подхожу к окну. Легкий ветер качает редкие листья на деревьях, небо уже сереет. Завтра будет такой же прохладный день. Я провожу пальцем по стеклу, и перед глазами всплывает лицо Марка. Как он на меня смотрел. Как будто я какой-то трофей, который он намерен заполучить.

Необъяснимо, но я чувствую беспокойство по этому поводу.

5 Лиза

Сразу же после пар я мчусь в общагу, чтобы успеть переодеться и приготовить бутерброды для пикника. Сама идея кажется сумасшедшей, но я уже согласилась. Катя умеет уговаривать, спорить с ней бесполезно. И, если честно, она права: я действительно редко выбираюсь куда-то, потому что учеба для меня — приоритет номер один.

Во-первых, мне нужен этот диплом для будущей карьеры. Я мечтаю найти самый экологичный материал для упаковки продуктов, чтобы сделать нашу планету хоть чуточку чище. А во-вторых, мои пятерки в зачетке — условие, чтобы жить в общаге. Папа дал ясно понять: начну хуже учиться или, не дай бог, начну больше развлекаться, чем сидеть за учебниками, — все, заберет обратно в Подольск. А это два часа в одну сторону каждый день. Нет уж, спасибо.

Папа у меня строгий, иногда даже слишком. Бывший подполковник полиции, сейчас владеет ЧОПом. Его работа всегда накладывала отпечаток на всю нашу семью. Мама же полная противоположность: она мягкая, веселая, всегда смеется. Это она умудряется сглаживать папины строгие нравоучения, превращая их в шутку или делая вид, что ничего серьезного он не говорил. Если бы не она, жизнь дома точно была бы куда напряженнее.

Я быстро переодеваюсь в джинсы, теплый свитер и куртку — осень в этом году выдалась прохладной. Бутерброды собираю в спешке: хлеб, сыр, ветчина — ничего сложного, но хоть какой-то вклад в общий стол. Уже собираюсь вылетать из комнаты, как врываются девчонки.

Аня Ковалева первой протискивается в дверь, прижимая к груди книгу. У нее всегда находится пара мудрых советов, даже если ты их не просишь. Ее любовь к книгам и философским размышлениям иногда раздражает, но чаще помогает.

Следом за ней влетает Катя Синицына, шумная, с телефоном в руках. Она снова что-то снимает для своего блога. Катя — настоящая зажигалочка в нашей комнате, заводила, которая всегда найдет способ поднять настроение, даже когда хочется спрятаться под одеяло.

Последней появляется Таня Федорова, скромная и всегда улыбающаяся. Таня мечтательна, добра и вдохновляет нас всех своим отношением к жизни. Ее любовь к искусству заметна даже в мелочах: ее стол всегда усыпан карандашами, бумагой и недоделанными эскизами.

— Ну что, Лиза, ты готова? — Катя тут же подбегает ко мне, заглядывая в пакеты. — Только бутерброды? А где печеньки?

— Ой, совсем забыла, — хлопаю себя по лбу.

— Что забыла? — Катя тут же напрягается, подозрительно прищурившись.

— Купила зефир и шоколадку, но оставила на столе, — виновато признаюсь, вспоминая что еще было в пакете с продуктами.

— Лиза! — сокрушается Катя, всплескивая руками. — Чуть без сладенького нас всех не оставила! А это святое!

— Ну хватит, девочки, — вступается Аня, отрываясь от своей книги. — Лиза и так за нас все подготовила.

— Вот именно, — фыркаю я, проверяя еще раз, все ли собрала.

Катя закатывает глаза, но тут же переключается:

— Ну все, собирайтесь быстрее, опаздывать нельзя! Лиза, тебе повезло, что я все организовала.

Уже на выходе Катя делится:

— Лиза, этот парень… Я просто в восторге! Я так хочу, чтобы ты его увидела! Он просто идеал.

— Я все поняла, — отвечаю. — Идея пикника — чтобы ты смогла его вытащить?

— Ну, не только! — оправдывается Катя. — Просто ты так редко выбираешься. А он сказал, что возьмет друзей. Ты ведь не против, правда? Вдруг кто-то и тебе приглянется.

— Посмотрим, — усмехаюсь.

Мы приходим в парк Сокольники. Ветер пробирает до костей, но погода ясная, и яркие осенние деревья радуют глаз. Катя тут же замечает парней: трое стоят у лавки с термосами в руках.

— Вот они! — возбужденно шепчет она и тащит нас вперёд.

Когда мы подходим ближе, Катя бросается обнимать одного из них.

— Девочки, знакомьтесь! Это Айк, — сияет она, поворачиваясь к нам.

Мое сердце на секунду замирает. Взгляд Марка, который стоит рядом с ним, уже прицельно ловит меня.

Все шумно здороваются, парк наполняется нашим смехом, перекрикиваниями, шарканьем ботинок по аллее, густо покрытой желтыми листьями. Катя сразу заняла место рядом с тем самым Айком, и я краем глаза замечаю, как она улыбается ему во весь рот. А я… я невольно смотрю на Марка.

Он ловит мой взгляд, пристально вглядываясь. Глаза у него глубокие, карие, и почему-то кажется, что они видят насквозь. Я тут же отворачиваюсь, будто вдруг вспомнила что-то важное, и начинаю поправлять волосы. А внутри все бурлит. Может, у меня помада размазалась? Или волосы растрепались на ветру? Черт, зачем он так смотрит?

Марк тем временем, как ни в чем не бывало, берет на себя роль радушного хозяина. Он разливает чай из термоса в бумажные стаканчики, предлагает зефирки, шутит с девочками. Катя, со своей привычной открытостью, уже вовсю поддерживает его, кидая веселые комментарии, от которых смеется даже Таня. Марк и сам, похоже, ей симпатизирует — на секунду я даже чувствую странное облегчение. Марк вообще-то может выбрать любую из них.

Но вот он подходит ко мне. Я уже заранее знаю, что сейчас будет. Последним он подаёт стаканчик чая мне — и, конечно, касается моей руки. Лёгкое, почти случайное прикосновение… но от него будто ток проходит по коже. Кончики пальцев начинают покалывать, сердце сбивается с ритма.

Я поднимаю глаза. Его взгляд — тяжёлый, цепкий, будто раздевает меня прямо здесь, при всех. В груди резко заканчивается воздух, дыхание сбивается. Щеки начинают предательски гореть, а я внутренне злюсь на себя за такую реакцию.

— Спасибо, — выдавливаю из себя, голос едва слышен.

— Пожалуйста, — отвечает он, склоняя голову набок. И смотрит. Смотрит так, что мне спрятаться хочется.

Я резко отворачиваюсь, прячась за стаканчиком, как за щитом, делая вид, что занята чаем.

Вот что ему нужно? Пусть лучше идёт к Тане. Или к Ане. Они обе не против, еще после клуба наперебой трещали о том, что я дурочка, раз отшила его. А мне… мне это не нужно. Ни намеков. Ни этих прикосновений. Ни его взгляда, от которого внутри все сжимается и тает одновременно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но если мне это не нужно…

Тогда, какого чёрта, я ощущаю его присутствие даже когда он отходит на несколько шагов? Почему у меня под кожей все еще тлеет память о том, как он держал меня у стены? Почему от одного его взгляда хочется — о боже…

6 Лиза

Катя с Айком отходят чуть в сторону, Таня с Аней обсуждают что-то оживленно, а я остаюсь на лавочке, грея пальцы о стаканчик с чаем. Вечер становится прохладнее, но мне не хочется двигаться. Я наблюдаю за ними со стороны, ощущая легкое чувство неловкости. Они ведут себя на удивление раскованно, легко переключаясь с одной темы на другую. А мне пока сложно чувствовать себя частью их компании.

— Тебе тут вообще интересно? — раздается голос рядом.

Я вздрагиваю. Марк опускается рядом, вытягивая ноги вперед. Он смотрит не на меня, а куда-то вдаль, но я знаю, что ждет ответ.

— А тебе какое дело? — закатываю глаза, делая вид, что его присутствие меня не беспокоит.

— Ну, я же теперь не незнакомец, — ухмыляется он. — Вдруг мне важно, как ты себя чувствуешь?

Я фыркаю, но почему-то не ухожу. Может, потому что в его голосе нет привычной насмешки. Кажется, будто он и правда хочет узнать меня получше.

— Давай сыграем в "вопрос на вопрос"? — вдруг предлагает он.

— Звучит подозрительно.

— Зато честно. Отвечать нельзя, можно только спрашивать в ответ.

Я делаю вид, что раздумываю, но азарт все же берет верх.

— Ладно, давай.

— Почему ты такая серьезная?

— Почему ты такой беспечный?

Он усмехается, но продолжает:

— Ты хоть раз прогуливала пары?

— А ты хоть раз нормально готовился к экзаменам?

Марк качает головой, будто признает поражение.

— Ты всегда ставишь учебу выше всего? Даже выше себя самой?

Я замираю. Вопрос выбивает из равновесия. Никто и никогда не спрашивал меня об этом.

— Почему тебя это волнует? — мой голос звучит тихо.

— Потому что я не думаю, что ты хочешь провести лучшие годы своей жизни, уткнувшись в конспекты, — спокойно отвечает он.

Я не нахожу, что ответить. Мы просто сидим в тишине, пока ветер не срывает с дерева сухой лист, приземляя его мне на колени.

— О, а вот и наш философ, — раздался новый голос, и я поднимаю взгляд.

Перед нами стоит парень, чуть выше Марка, с темными, слегка взъерошенными волосами и живыми внимательными глазами. Он одет проще остальных, держится уверенно, но без показного превосходства. А вот мне не так просто — новая обстановка все еще немного напрягает.

— Лиза, познакомься, это Ярослав, мой друг, — Марк кивает в его сторону.

— Просто Яр, — улыбается тот, присаживаясь напротив и беря себе зефирку. — Надеюсь, этот болтун еще не утомил тебя своими глубокомысленными рассуждениями?

— Еще нет, но все к этому идёт, — неожиданно для себя шучу я, и Яр смеется.

Мы разговариваем еще какое-то время, и чем больше я слушаю, тем больше убеждаюсь — они не такие уж и мажоры, как мне казалось. Ярослав рассказывает, как в детстве хотел стать геологом, как мечтал исследовать вулканы и путешествовать по миру. Он делится историей о том, как однажды чуть не утонул на серфинге, и я уже готовлюсь посочувствовать, но он смеется, вспоминая, как Марк вытащил его из воды, хотя сам едва держался на плаву.

— Правда, потом он два дня меня этим доставал, — усмехается Яр. — Говорил, что спас мне жизнь и теперь я в вечном долгу.

— Так и есть, — пожимает плечами Марк. — Я все еще жду бесплатные уроки по дрифту.

— Давай лучше ты расскажешь, как мы в походе заблудились, — фыркает Ярослав, кидая в него зефирку. — Или тебе стыдно признать, что твой дорогущий навигатор нас подвел?

Марк закатывает глаза, а я с интересом слушаю их рассказы. Они обсуждают, как лазили по скалам, ночевали в палатках и как однажды ели почти сырую гречку, потому что забыли купить газ для горелки. Я невольно улыбаюсь, представляя, как эти, казалось бы, избалованные парни выбираются из таких ситуаций.

Я наблюдаю за их подколками, за тем, как естественно и непринужденно они общаются, и ловлю себя на мысли, что эти люди гораздо проще, чем я думала. В какой-то момент мне даже кажется, что я сижу не среди "золотой молодежи", а среди обычных ребят, которым важно не только веселье.

Я смотрю на Марка. Может, я ошибалась насчет него?

— Завтра у меня тренировка по скалолазанию, — Марк бросает фразу как бы между делом. — Приходи посмотреть.

— Я? И скалолазание? Нет уж, спасибо.

— Ну, преодолевать страх тоже ведь надо уметь, — усмехается он. — Все-таки страх — это шанс стать сильнее.

Я пожимаю плечами, делая вид, что не заинтересована, но его слова все же находят у меня отклик. Весь вечер они крутятся в голове, всплывают даже тогда, когда я пытаюсь сосредоточиться на учебе. Я закрываю конспект, строки расплываются перед глазами, и почему-то вспоминается, как Марк смотрел на меня с легкой ухмылкой.

На следующий день, устав от учебных материалов и бесконечной зубрежки, я решаюсь на небольшую передышку. Думаю, просто прогуляюсь, развеюсь. Но ноги сами ведут меня в неожиданном направлении, и вот, прежде чем осознаю, что творю, я уже стою перед входом в скалодром, неуверенно глядя на высокие стены. Сердце чуть быстрее отбивает ритм. Что я вообще здесь делаю?

***

Мои хорошие,

У меня в вк есть совсем новорожденная группа, в которой я планирую регулярно выкладывать контент, спойлеры, оживлять арты. В общем, будет интересно.

Если кто-то хочет поддержать меня на старте, группа называется "Софья Феллер/Соня Янс/любовные романы".

Сегодня выложила для вас оживленную обложку с очень нежным поцелуем Лизы и Марка. Знаю, что рано, но я освоила поцелуйчики в нейросети и хочу чтобы все герои поцеловались????

Буду рада каждому❤️

Ваша Соня

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

7 Лиза

Захожу в здание и попадаю в параллельную реальность. Настолько мне все здесь непривычно. Вокруг шум, гам, толпы детей самых разных возрастов. И все куда-то бегут, что-то делают, переговариваются.

Вот два щербатых совершенно одинаковых парня лет десяти делят бутылку воды.

— Отдай, я пить хочу! — тянет на себя за резинку один из них.

— Это моя! Ты сам свою забыл, не дам! — кричит на него второй, дергая бутылку на себя.

— Жмот!

— Дурак!

— Щас как дам тебе, — замахивается кулаком.

— Я все Марку расскажу! Он тебя накажет, отстранит от занятия, как в прошлый раз.

— Ябеда!

— А нечего! Вон стакан возьми и из кулера воды налей.

— У тебя сладкая, я тоже хочу, — обиженно сопит.

Понимая, что самая острая фаза конфликта, кажется, благополучно завершилась, и парни не начнут драться, я сосредотачиваюсь на том, что услышала. Они явно упомянули Марка. Это же тот самый, я правильно поняла? Оглядываюсь, пытаясь найти хотя бы одного сотрудника, чтобы спросить. Как назло все заняты своими маленькими клиентами. А у меня ведь не настолько срочный вопрос. Поэтому я решаю немного подождать и чуть оглядеться.

Само здание скалодрома внушительных размеров, и внутри тоже просто гигантское. Честно говоря, я думала, что оно будет гораздо скромнее. Максимум на три стены для разного уровня сложности. Но здесь же, кажется, настоящий рай для любителей вскарабкаться повыше. Справа по коридору сразу несколько огромных раздевалок. Я замечаю это, когда дверь одной из них открывается и оттуда вываливается компания трех девчонок.

— Сегодня мы должны утереть нос парням, — говорит одна из них, длинноволосая девчушка с косой, что идет впереди.

За ней чуть позади идут две ее подружки, переглядываясь и явно пугаясь напора, с которым говорит их заводила.

— Но Оксан, я боюсь подниматься высоко, ни разу до верха не карабкалась, — пытается вразумить ее пухленькая девочка в очках.

— И что, нам теперь вечно терпеть, что нас дразнят?

— И пусть, они просто глупые, — третья из их компании, высокая и худая девочка в ярко-зеленой форме, останавливается.

— Вы мне подруги или кто? Не уступлю Ваське. Каждое занятие тарахтит как заведенный: “Девчонкам не дано лазать так же быстро и технично, как парням. У вас мышц столько нет. Только и ходите, потому что предки заплатили. А результатов нет!”. А у меня папа ждет результатов. Я ему уже рассказала, что обгоняю близнецов, — задирает нос светленькая, Оксана, если я правильно услышала.

Занятная у них тут конкуренция, мальчики против девочек. Каждый ребенок хочет показать крутые результаты, чтобы похвастаться перед родителями. И девочки не исключение.

Мне тут любопытно все, конечно. Но что-то я совсем забыла про цель своего визита. Интересно, как найти Марка? Звонить ему не хочу, ведь если он сейчас на стене, то наверняка ответить будет не в состоянии. Еще отвлечется. Хоть особой симпатии я к нему и не питаю, все же не хочется быть причиной его травмы.

Я провожаю взглядом девчонок и решаю заглянуть следом за ними в тренировочный зал.

У стены с самым большим количеством зацепок и углом в девяносто градусов я вижу Марка. Вокруг него небольшая компания из шестерых детей. Он что-то объясняет, указывая на стену, а ребята внимательно слушают, временами переглядываясь между собой. Видимо, сейчас идет разбор ошибок или обсуждение маршрута.

Я останавливаюсь в дверях, не решаясь подойти ближе. Наблюдаю за ним. В этом гомоне детских голосов он выглядит уверенным, сосредоточенным. Не просто тусовщик, а человек, который точно знает, что делает, полностью сосредоточенный на процессе. На нем обтягивающий спортивный костюм, подчёркивающий каждую линию рельефных мышц, широкие плечи, мощные руки, крепкий торс. Раньше я не замечала, насколько он, черт возьми, прекрасно сложен. Впервые вижу его без куртки и свободной одежды, и почему-то не могу отвести взгляд. Четкие контуры плеч, сильные руки, напряженные мышцы спины. В нем есть что-то завораживающее, неуловимо привлекательное, от чего внутри зарождается странное тепло.

Я сглатываю, вдруг осознавая, что буквально залипаю на нем. Раньше ведь даже не задумывалась, как он выглядит под всей этой верхней одеждой. А теперь… Оно само как-то. Черт, стыдно-то как. Стою, как школьница, и пялюсь. Заметит еще.

Я смущенно прижимаю ладони к горящим щекам, делаю вид, что разглядываю стены зала, и поспешно отвожу взгляд. Надеюсь, что он не заметил, как я зависла, буквально пожирая его глазами.

Потом Вася, один из близнецов, и Оксана начинают спорить, кто пойдёт первым, а кто вторым. Голоса постепенно становятся громче, они перебивают друг друга, но вдруг Марк резко говорит:

— Тихо.

Спор моментально затихает. Ого, они его слушаются! Я удивленно моргаю. Не ожидала такой реакции.

— Мы команда, — Марк обводит всех взглядом. — Здесь каждый важен. Хоть и карабкается вверх только один, но всегда есть тот, кто страхует. И этому человеку нужно доверять, как себе. А вы тут разводите балаган. Никто не лучше и не хуже. Мы тренируемся. Результаты будут у всех, это я вам обещаю.

Дети внимательно слушают его.

— Маша, давай ты будешь первая.

Я моргаю, пытаясь осознать сказанное. Он что, тренер? Я-то думала… Ох, ничего себе. Вот это поворот.

Тем временем Маша, пухленькая девочка в очках, начинает подъем. Сначала двигается неуверенно, с запинками, но старается. Однако на середине маршрута внезапно замирает, вцепившись в зацепку обеими руками.

— Мне страшно! — ее голос дрожит, в нем слышатся нотки паники. — Дальше не полезу!

— Отпусти руки, спускайся на страховке, — спокойно говорит Марк.

Не знаю как дети, а меня уверенность в его голосе заставляет прислушаться.

— Нет! — Маша вцепляется ещё крепче, белея от напряжения. Её пальцы дрожат, но она не ослабляет хватку. — Я не могу! Я упаду!

Она начинает всхлипывать, страх полностью завладевает ее мыслями. Кажется, вот-вот расплачется, и я невольно прижимаю руки к груди, наблюдая за происходящим с затаенным дыханием. Марк оценивающе смотрит вверх, потом бросает короткий взгляд на остальных, словно что-то прикидывая, и молча начинает подъем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Двигается уверенно, плавно, без единого лишнего движения. Видно, что он точно знает, что делает. Каждое его движение отточено. Мышцы под одеждой напрягаются, перекатываются под обтягивающей тканью. Я не могу отвести взгляд. Это завораживает.

— Все хорошо, Маша, — говорит он, приближаясь к ней. — Ты в полной безопасности. Давай, просто доверься мне. Отпусти.

Я ловлю себя на том, что вцепилась в край кофты, напряженно наблюдая за ними. Марк делает последнее движение и оказывается рядом с девочкой. Его голос ровный, спокойный, а выражение лица — сосредоточенное. Он не торопится, не давит, просто ждет, когда Маша справится со своим страхом.

Я не могу отвести взгляд. Он такой сильный, пластичный. Мамочки… Никогда не думала, что скалолазание может быть таким… уф… сексуальным. Дыхание перехватывает, тело откликается незнакомым жаром. Мне срочно нужно освежиться прохладной водой.

Разворачиваюсь и сталкиваюсь взглядом с уже спустившимся со стены Марком.

— Лиза? — он со смешинкой в дерзком взгляде смотрит в упор. — Не думал, что решишься прийти.

8 Марк

Даже отсюда, с расстояния метров пяти, вижу, как взволнованно смотрит на меня Лиза. Грудь ходуном ходит, щеки покраснели, отводит взгляд, стесняясь посмотреть прямо. Симпатичная такая. У ребят явно неплохой вкус и отличное зрение, раз они рассмотрели ее в полумраке клубного освещения. Интересно, как она целуется? Хотел бы я попробовать ее пухлые губы на вкус. Какие они? Мягкие или упругие? Податливые? Сладковатые или с привкусом мятной жвачки?

Черт, сейчас не время и не место, чтобы пускать слюни. Собрался, иначе не то что за месяц, а и за полгода вперед не продвинешься.

Прочищаю горло и как можно более беззаботно выдаю:

— Лиза? Не думал, что решишься прийти.

Она посматривает на дверь, потом снова на меня, явно размышляя, что сказать.

— Я и не собиралась. В последнюю минуту решила, почему бы и нет. На скалодроме я еще ни разу не была.

— Куда-то торопишься?

— Эм… вроде нет.

— Ребят, давайте пока берите скакалки, небольшая разминка. Каждому по пятьдесят прыжков. Кто сделает больше, тому по жевательной конфете дам.

Они сразу же кидаются к скакалкам, сложенным в коробке в углу, и, конечно, дерутся за то, кому какого цвета достанется инвентарь. Но я на этот раз решаю не вмешиваться, с этим они точно в состоянии разобраться.

Моя же главная цель сейчас растерянно наблюдает за очередной перепалкой, совсем забыв обо мне. Я подхожу к ней ближе и спрашиваю:

— У тебя нет братьев или сестер?

Она переводит взгляд на меня и с улыбкой отвечает:

— Нет, я в семье единственный ребенок. Но я всегда хотела иметь сестру. Они такие забавные.

— О, нет. Я тебя уверяю, это забавно только не тогда, когда подобные конфликты случаются в сотый раз за день, а тебе все их по возможности надо разрулить. Так, чтобы никто не убился, не рассорился насмерть, и мы все наконец смогли потренироваться.

— Давно ты работаешь тренером?

— Относительно. Третий год.

— Ого. Расскажешь?

— Давай, плюхайся на мат, думаю, минут пять у нас есть, а потом нужно будет продолжить. Пока они не начали разносить тут все.

Лиза устраивается по-турецки на порядком потрепанном мате. Я сажусь рядом с ней, вытягивая ноги и упираясь ладонями в мягкую поверхность.

— Я с детства занимаюсь скалолазанием. Это моя страсть. Обожаю карабкаться по горам, да и здесь тоже, когда не сезон.

— Ты много где бывал?

— Да, мы с родителями частенько ездим в отпуск, предпочитаем активный отдых. Так вот, после восемнадцати я решил, что иметь свой доход было бы весьма кстати. И решил устроиться инструктором. Мне дали несколько групп детей. Я втянулся. Видеть, как они преодолевают страх, как с каждым разом становятся увереннее — это чертовски круто. А ты?

— Я? — Лиза не ожидала встречного вопроса. — Никогда бы не подумала, что окажусь здесь, честно. Я больше по йоге, пилатесу, но, наверное, в этом тоже есть своя прелесть. А взрослых ты не тренируешь?

— Пока нет. Все мои группы вот такие карапузы.

— Эй, сам ты карапуз, — ругает меня Вася.

— Кыш! — и он тут же скрывается в дверях спортзала.

Оборачиваюсь к Лизе и залипаю на ее улыбке. Черт, мне нравится, как она улыбается. Она облизывает губы, и ее розовый язычок на секунду мелькает между ними. В этом есть что-то гипнотизирующее. Представляю, где хотел бы почувствовать его на себе. Внутри щелкает, будто тумблер включился, пульс учащается, а дыхание непроизвольно ускоряется. За грудиной ухает сердце, в бешеном ритме качая кровь, и вся она мгновенно отливает к нижней голове. Головка начинает пульсировать, неприятно упираясь в резинку спортивных штанов. Приходится чуть привстать, чтобы скрыть такой неожиданный эффект от ее присутствия. Хотя, почему неожиданный? Я обратил на нее внимание еще в клубе. Красивая, этого не отнять. И сексуальная, очень даже.

Вдавливаю пальцы в мат, прогоняя наваждение. Хотя по ее зажатости видно, что опыта у нее не так уж много. Но это ведь не проблема. Я обязательно это исправлю.

Дальше ребята освобождаются и начинают бегать по залу, я предлагаю Лизе подождать меня еще полчаса. Сейчас дотренирую их и тогда проведу ее к общаге. она соглашается.

Тренировка близится к финалу, я заканчиваю с последней парой, даю ребятам воды и провожу заминку. Лиза все еще здесь — сидит на скамье у стены. Ждет. Меня. Мысли тут же соскальзывают на нее — чуть вспотевшая кожа, линия шеи... Черт. Она такая естественно сексуальная, что у меня внизу начинает все откликаться само собой, превращая меня в озабоченного подростка.

Но я резко осекаюсь.

Нет, блядь. Дети же. Куча подростков, и я — стою, как идиот, с нарастающим стояком.

Не здесь и не сейчас.

Захожу в раздевалку, быстро переодеваюсь. Когда выхожу — ко мне тут же прилипает Арина. Футболка на ней словно специально выбрана на два размера меньше и лифчика нет. Грудь отчетливо проступает через тонкую ткань, соски торчат как два восклицательных знака. Она мурлычет:

— Марк, а может, я сегодня заеду? Развлеку тебя после такого тяжелого дня… — и цепляется пальцами за мое предплечье, проводя по коже. Медленно.

В другое время я был бы только за. Она знает толк в сексе, никаких запретов. Но сейчас не до того. Лиза стоит в паре шагов, все видит. И это бесит. Потому что мне почему-то важно, что она подумает.

— Нет, Арина. Сегодня — нет.

— Ой, да ладно тебе. Ты что, в монахи подался? — губки надуты, взгляд оскорбленный.

— Ага. Или, может, женюсь скоро, — ухмыляюсь и иду мимо, краем глаза вижу, как она там скривилась. Ума хватило сунуться, когда я занят.

Лиза идет рядом, молча. Но я чувствую, как она кипит. Поджимает губы.

— Это твоя девушка? — спрашивает она наконец, будто невзначай. Только голос острый, как лезвие.

— Арина? — усмехаюсь. — Нет. У меня нет девушки.

Пауза. Я специально ее затягиваю, прежде чем наклониться к ней ближе и добавить, понижая голос:

— Но, думаю, ты скоро станешь ей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лиза фыркает. Брови взлетают:

— Пффф, даже не мечтай, Марк.

— Почему нет? — прищуриваюсь. — Слишком сильно тебя тянет, и ты боишься?

Она чуть вскидывается,ведь я интуитивно чувствую, что попал в десятку. Щеки краснеют, но она держится.

— Потому что я буду встречаться только с тем, кто станет моим мужем.

Ухмыляюсь, а потом резко, нарочито — громко:

— Выходи за меня, Лиз.

Она хлопает глазами, ошарашенная. И, конечно, тут же отмахивается:

— Ну уж нет, Марк. Даже в шутку — нет.

— Да что опять не так?

— То, что я тебя совсем не знаю.

— Так узнай, — выдаю, не моргнув. — Придешь ко мне в субботу на тренировку? Если возьмешь с собой форму — можем даже полазать. Я тебе покажу, как правильно держаться.

Пауза. Секунда, другая…

— А вот это заманчиво. Я хочу попробовать.

9 Лиза

— Пап, какие у нас планы на выходные? — начинаю издалека, стараясь говорить как можно более невинно.

Зная его, огорошить сразу тем, что в выходной не приеду домой — провальная стратегия. Во-первых, по выходным у нас семейный день. Мы смотрим фильмы, едим вкусняшки, гуляем, играем в настолки. Это святое. И до сих пор я ни разу не пропускала наши посиделки, разве что по уважительной причине: болезнь или подготовка к экзаменам. Во-вторых, папа невероятно проницателен. Профессия обязывает. Поэтому я боюсь проколоться на чем-то незначительном.

— Как обычно, Лиз, хотел съездить за город погулять. Посмотрим наш любимый "Интерстеллар", если ничего нового не захочется. Я купил маршмеллоу, твои любимые.

Боже, ну почему он такой заботливый? Со своими подчиненными он жесткий, все ходят по струнке. А я — папина принцесса. Ради меня он готов горы свернуть. И шею тому, кто меня обидит. Как теперь сказать, что я выбрала другое времяпрепровождение?

— Пап, тут такое дело… У нас жуткий вал информации. Не знаю, когда успеть ко всему готовиться. Коллоквиум по неорганической химии в понедельник. Если провалю — хорошей оценки на экзамене не видать. Я хочу стипендию.

Врушка, самая ужасная в мире дочь! А-а-а! Ненавижу врать!

— Дочь, похвальное рвение в учебе. Одобряю. Но все равно нет. Мы тебя и так видим полтора дня в неделю. Бери учебники и дуй домой. Хочешь, встречу на вокзале? С ветерком до дома прокачу.

— Но пап, я планировала целый день за учебниками просидеть. Какой смысл вам наблюдать, как я корплю над конспектами?

Жаль, что, как в детстве, недостаточно скрестить пальцы за спиной, чтобы совесть не грызла. Но я так хочу попробовать скалодром! Уже подготовила форму в сумке. Тем более, мне это ничего не стоит. У меня же знакомый тренер.

— Ничего, переживем. Ты все равно не высидишь целый день с химией. Захочешь отдохнуть — а мы с мамой тут как тут.

Я нервно постукиваю ногой по полу, глядя на девчонок и качая головой. Ничего не выходит.

— Или ты мне врешь?

Я подношу руку ко рту и нервно кусаю ногти. Нет-нет-нет, папочка, только не начинай.

— Ты о чем? — говорю как можно ровнее.

— Что-то мне подсказывает, что моя Лиза не стала бы просто так отпрашиваться…

— Разве учеба — это "просто так"? Ты сам говорил, как важно заработать в первый год хорошую репутацию у преподавателей.

— Давай закончим этот разговор. Жду тебя завтра дома. Целую.

Папа отключается, а я с размаху плюхаюсь на кровать, которая жалобно скрипит.

— Не вышло? — присаживается рядом Катя.

— Нет. Я же говорила…

— Ничего, на неделе тоже есть тренировки. Сходишь позже, без риска спалиться.

— Да, просто так хочется попробовать, — вздыхаю.

— Попробовать скалодром или кого-то? М?

— Кать, ну что ты начинаешь? Я же говорила, что Марк мне не нравится. Он подозрительный.

— Да много ты понимаешь в парнях! Что подозрительного? Что первый подошел знакомиться? Так это же прекрасно. Значит, он решительный, не мямля.

— Он меня лапал! Не оттолкни я его… Да и просто чувствую что-то такое… нутром.

— Лиз, если ты будешь так отталкивать парней, умрешь старой девой с кучей кошек. Даже если он хочет только секс, я бы на твоем месте не отказывалась. Такие мышцы… ммм… хот, хот, хот!

Катя театрально обмахивается тетрадью, показывая, насколько Марк, по ее мнению, горяч.

— А как же Айк?

— Встречаемся, все ок. Но, детка, это надо в глаза долбиться, чтобы не оценить Марка. Я прежде всего здоровая половозрелая самка, которая инстинктивно замеряет тестостерон всех мужиков вокруг. Так вот, Марк… очуметь какой лакомый кусочек!

Я непонимающе смотрю на нее, обхватив себя руками. Для меня ее критерии оценки парней — какая-то дикость.

— Я не хочу быть куском мяса. Хочу, чтобы парень любил меня как личность.

— Так ты откажешься, если он предложит тебе секс? Ты пока не в курсе, но это одна из самых приятных вещей в мире. Я бы не упускала такой шанс. Первый раз — огромная ответственность. И парень должен быть опытным. Марк как раз такой.

— Катя, ты совсем с ума сошла? Я вообще не думаю о таких вещах! — я натягиваю подушку на лицо, но даже через нее слышу ее ехидный смешок.

— Ну-ну. Посмотрим, как ты запоешь, когда он встанет перед тобой без футболки, а там, ух… кубики, рельеф… М-м-м! — она театрально закатывает глаза, мечтательно кусая губу.

Я закатываю глаза в ответ и хлопаю подушкой по ее плечу.

— Ты неисправима.

— Зато честная! — подмигивает Катя, вытягиваясь на кровати. — Лиз, просто живи, хватит себе все усложнять. Иногда стоит расслабиться и наслаждаться моментом.

Ее слова повисают в воздухе. Я невольно задумываюсь: а может, правда?..

Первым делом я пишу Марку, что не могу прийти в выходные — уезжаю. Поэтому только в будни получится. Он не читает сообщение, хоть я и жду ответа. Каждый раз, когда телефон загорается, сердце замирает в ожидании, но это всего лишь уведомления из других чатов.

Собираю вещи, стараясь не забыть ничего важного, и утром отправляюсь домой. На вокзале меня встречает папа — привычно строгий, но в глазах искрится радость от встречи со мной. В дороге он рассказывает о последних новостях дома, а я киваю, поддакивая, но мыслями я далеко.

Дома родители встречают меня тепло. Мама, как всегда, первым делом усаживает за стол, наливает горячий чай и ставит передо мной свежие пироги. Запах корицы и яблок разносится по кухне, создавая уютную, родную атмосферу. Она засыпает меня вопросами про учебу, друзей, занятия.

Телефон лежит рядом на столе. И в этот момент он звонит. Резкий звук заставляет меня вздрогнуть. Я машинально смотрю на экран и обмираю: на весь дисплей всплывает фото торса Марка в расстегнутой рубашке. Четкий рельеф пресса, широкие плечи, грудь… Лица нет, но подпись однозначна: "Марк".

Глаза расширяются, сердце мгновенно колотится в груди. Судорожно отклоняю вызов и, не думая, хватаю телефон, пряча его подальше. Но, когда поднимаю голову, холодок пробегает по спине — папа все видел. Его взгляд сосредоточен на мне, а бровь приподнята.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Кто. Это. Лиза? — чеканит каждое слово.

10 Лиза

— Пап, ну что ты сразу начинаешь? Знакомый.

— И давно у тебя появился этот знакомый? — папа давит голосом, и я чувствую себя как на допросе.

— Недавно.

— Как хорошо ты его знаешь?

— Пока не очень, — честно отвечаю. Не вижу смысла скрывать, ведь если я буду слишком скрытной, это только усилит его интерес.

Если папа что-то подозревает, то он вполне может начать искать информацию по своим каналам. В общем, включает в себе следователя. Мне сейчас это совсем не нужно.

— И зачем он звонит?

— Не знаю. Я же не ответила.

— Не нравится он мне. Торс этот голый. Какой нормальный парень будет пресс свой показывать. Только позер. Лучше бы лицо показал. Я хотя бы запомнил его.

Я беру пирожок и с аппетитом ем его, запивая ароматным чаем. Если папа сел на своего любимого конька и учит кого-то жизни, можно сразу заняться чем-то параллельно. Это надолго. Я в такие моменты стараюсь не вмешиваться. Это бесполезно и только еще больше раззадорит его, ведь больше, чем учить жизни, он любит только отстаивать свою точку зрения. Так и живем.

— Жень, перестань, — пытается вразумить мама. — Что ты делаешь?

— Как что делаю, Маш? Пытаюсь понять, что за подозрительный хмырь названивает нашей Лизе. Неизвестно, какие у него намерения. Хотя понятно, какие… Вот поэтому и переживаю.

— Да какие такие намерения, пап? — не выдерживаю я. — Мы просто один раз кофе выпили.

Предпочитаю умолчать пока про две остальные встречи.

— Я тоже был молодым и прекрасно помню, чего хотят парни от девушек.

Папа одаривает маму своим особенным, полным тепла и нежности взглядом. Ладно, ладно, совсем не такой у него взгляд. А тот самый, когда я понимаю, что папа хочет с мамой уединиться. А я — спрятаться у себя в комнате и сделать вид, что мне три и я ничего не понимаю.

— Ты слишком торопишь события. У нас ничего нет.

— И хорошо, просто прекрасно! Скажи, дочь, у тебя есть презервативы?

— Папа!

— Женя!

— Девочки, возмущайтесь сколько хотите, но пусть лучше у Лизы будет защита с собой, чем полагаться на этих…

Он неопределенно машет рукой, будто все с парнями ясно. Доверия папуля испытывает к ним ровно ноль.

Мне же становится любопытно, зачем все-таки Марк звонил мне? Ведь со вчера он так и не ответил на мое сообщение, и я решила было, что он обиделся. Хотя я ведь не со зла, не чтобы обмануть и отменить в последний момент. Просто папа… Да, с ним очень непросто бывает.

И даже то, что я совершеннолетняя, никак не мешает ему видеть во мне максимум пятилетнего ребенка, которому забота и опека нужны круглосуточно.

Наверное, поэтому у меня до сих пор так и не сложились ни одни отношения. По правде говоря, мне не очень и хотелось. Не встретила еще такого парня, чтобы отстаивать его перед папой до хрипоты и приводить миллиарды аргументов.

Обычно я соглашаюсь с ним целиком и полностью. Отношения нужно заводить тогда, когда готов к ним морально. Когда видишь, что человек надежный, ответственный. И уж точно не тот, кто шлёт свои кубики на видео или лезет в чужое пространство нахрапом.

Папа, как ни крути, прав. За внешним обаянием часто прячется сплошная пустота. Вот и Марк — пока один большой знак вопроса. Или даже предупреждение. Но всё же... что-то в нём не даёт мне спокойно выдохнуть.

Я поднимаюсь из-за стола, бросаю напоследок взгляд на родителей.

— Пойду, позанимаюсь, — сообщаю нейтральным тоном.

Мама кивает, но её взгляд задерживается на мне. Я делаю вид, что ничего не замечаю, и иду в комнату.

У себя, не снимая джинсы, плюхаюсь на кровать. Хватаю телефон, открываю чат с Марком и набираю:

«Ты хотел что-то?»

Ответа не поступает, зато через секунду раздается видеозвонок. Я отвечаю:

— Ты что, не мог написать? Или хотя бы позвонить попозже?

Марк смеется, камера слегка дрожит, и я вижу, что он… без футболки. Более того, он нарочно отдаляет телефон, чтобы я могла оценить всю картину целиком. Его тело — словно сошедшее с рекламного постера: рельефный торс, широкие плечи, та самая полоска от живота вниз… Идеальные линии мышц будто специально созданы, чтобы сводить девушек с ума. Я ловлю себя на том, что залипаю. Не просто смотрю, а буквально вглядываюсь, изучаю каждый изгиб. Сердце сбилось с ритма, дыхание перехватывает, в животе все сжимается в тугой узел. В груди разливается странное, тяжёлое тепло, которое хочется стряхнуть, избавиться, чтобы снова дышать свободно.

Меня саму шокирует собственная реакция. С чего вдруг? Я не из тех, кто тает от торса на экране. Меня никогда не цепляли фоточки в стиле "пляжный сезон открыт". Но сейчас всё по-другому. Какое-то необъяснимое, первобытное чувство охватывает тело, поднимается от поясницы вверх, расползается искрами по коже. Незнакомое раньше томление, оседающее тяжестью внизу живота, нарастает волной. В горле пересыхает. Я судорожно отвожу взгляд. Нет, нельзя. Мне срочно нужно одеяло, чтобы спрятаться под ним с головой. Или ледяной душ. Или и то и другое.

— Выключи!

— Не буду, — ухмыляется.

— Тогда я не буду смотреть.

Я отворачиваюсь, но он не унимается:

— Ну что ты как... А, точно. Вопрос снят.

— Ты хотел сказать, как кто? — бросаю взгляд через плечо.

— Забей.

О да, он точно хотел сказать «как девственница». Я всё прекрасно понимаю, но реагирую спокойно, хотя внутри всё пульсирует.

— Жаль, что не смогла прийти. Я правда хотел тебя увидеть.

Я молчу, он продолжает:

— Поэтому не будем тянуть. Говори адрес.

— Ты с ума сошёл?

— Как видишь. Самую малость. Спаси меня, напиши куда приехать.

Я закатываю глаза:

— Не скажу.

— Ах так, да?

— Угу.

Он хитро улыбается:

— Жди, Лиз.

И кладёт трубку.

***

Мои хорошие,

Вот мы с вами и прочитали первые 10 глав истории Лизы и Марка. Надеюсь, эта парочка не оставила вас равнодушными. Мы с вами только начинаем ????

Не забывайте подписываться на мою страничку, добавлять книгу в библиотеку и ставить звездочку.

С этого момента главы будут выходить через день.

Обнимаю,

Ваша Соня

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

11 Лиза

Смотрю на потухший экран и пытаюсь сообразить, что делать. Он же не серьезно? Ждать его? Я не сказала свой адрес. Да и где он его может взять?

Недолго думая, понимаю: да там же, где и номер телефона, конечно! Никто из девчонок так и не сознался. Но путем нехитрых вычислений, я практически уверена, что это сделала Катя. Она из всех троих больше всего выступает на стороне Марка. И эти её недвусмысленные комментарии о том, какой он шикарный…

Лиза Каменева: Девчонки, привет! У меня к вам очень большая просьба. Если вдруг кто-то захочет узнать мой домашний адрес — не говорите!

Таня Федорова: Чего?! Кто-то уже интересовался??

Катя Синицына: Так, подождите. Ты про Марка? Он что, реально собирается к тебе ехать?

Аня Ковалева: Обалдеть. Подробности в студию. Что он сказал?

Лиза Каменева: Он просто сказал: «Жди, Лиз», и бросил трубку! Я в шоке. Не сказала ему адрес, но он же как-то узнал мой номер, правильно? Так что не удивлюсь, если появится на пороге.

Катя Синицына: А что в этом плохого? Ну приедет. Симпатичный парень, с мышцами, заботливый — что не так-то?

Лиза Каменева: Катя, у меня дома мама, папа… ВСЕ дома! Папа уже и так после того как на аватарке фото его увидел с голым торсом на пушечный выстрел его не подпустит. А если он узнает, что Марк едет ко мне — все, мне конец.

Таня Федорова: Ну да, у твоего бати же радар на всех потенциальных женихов.

Аня Ковалева: И вообще… вы же вроде договорились просто встретиться на тренировке. Откуда такая спешка?

Лиза Каменева: Вот именно. Я тоже не понимаю. Мы же говорили только про скалодром в субботу. Все, что сейчас происходит, — это какой-то сюр. И так все слишком быстро.

Катя Синицына: Лиз, просто поговори с ним. Скажи, что сейчас неудобно.

Лиза Каменева: Да поговорю. Только сначала немного попаникую. А потом — да, поговорю.

Вот только когда я все же снова набираю Марка, он уже не отвечает. И через пять минут, и через десять тоже! Я взвинчена до предела. Ума не приложу, как остановить его, если он все же раздобудет адрес.

Вдогонку пишу: "Катя, и Айку этому своему тоже молчок! Слышишь?" Две галочки появляются у сообщения, но никакой реакции от девчонок.

— Поможешь приготовить ужин? — одновременно с деликатным постукиванием за дверью комнаты раздается мамин голос.

Как бы там ни было, несмотря на то что я до трясучки переживаю, что этот сумасшедший действительно приедет, отказать маме в ее просьбе я не могу. В конце концов, это наше с ней совместное времяпрепровождение, возможность наболтаться на неделю вперед. Только уехав в общагу, я поняла, как тяжело мне расставаться с родными. Это чувство уюта и безопасности, которое раньше казалось само собой разумеющимся, теперь особенно ценно.

На кухне мы с мамой делим обязанности: она занимается мясом, я — картошкой. Но руки у меня дрожат, и в какой-то момент овощечистка срывается с кожуры и царапает палец. Я резко отдергиваю руку, кровь проступает на коже крупной алой каплей.

— Ай!

— Дай сюда, — мама тут же хватает аптечку и ловко лепит мне пластырь. — Лиз, ты с самого приезда сама не своя. Я, конечно, понимаю, непривычно жить от нас далеко, учеба, наверное, забирает кучу времени… Но ты ведь раньше такой не была. У тебя все хорошо? Если не хочешь говорить папе — можешь рассказать мне. Это все из-за того парня, да?

Я прислушиваюсь. Из гостиной доносятся звуки ударов, комментатор взволнованно выкрикивает что-то о нокауте — папа явно увлечен трансляцией бокса. Но я все равно киваю молча.

— Если он тебя обижает...

— Да нет, мам. Просто... все как-то сложно.

— Поделишься?

— Рядом с ним я не чувствую себя… в безопасности. Иногда он вроде бы милый, но потом становится таким... напористым. Как будто его не волнует, удобно ли мне, хочу ли я сейчас этого внимания.

— Может, все же расскажешь папе?

— Нет, ты что! — испуганно вскрикиваю. — Он же с ума сойдет!

— Но милая…

— Он просто слишком настойчивый. Торопит события. А мне еще учиться и учиться — четыре года как минимум. Надо сосредоточиться на этом. Ну какие отношения?

— Ох, Лиза… ты у меня совсем еще маленькая.

— Ничего я не маленькая, — возмущаюсь, но звучит это даже для себя неубедительно.

— Слушай свое сердце. Оно обязательно подскажет. И нет ничего плохого в том, чтобы впервые влюбиться. Даже если страшно.

— Я не… — начинаю, но мама мягко прерывает:

— Тссс. Ничего не говори. Я и так все вижу.

Вот что она себе придумала? Как она так поспешно делает выводы о том, чего даже близко не знает? Что она там «видит»? Все не так. Я сама едва ли понимаю, что происходит внутри меня, а она уже обо всем знает.

Ужин готов. Мама отрывается от плиты, вытирает руки о полотенце и направляется в сторону гостиной:

— Сейчас зову папу.

Я на автомате хватаю телефон, проверить сообщения, и тут же в ужасе смотрю на экран.

Марк: Выехал, через час буду. Выходи.

Я смотрю на часы. Это сообщение пришло пятьдесят минут назад.

— Да чтоб тебя, Марк! — шепчу сквозь зубы.

Что я придумаю за десять минут? Испуганно смотрю на маму, от волнения роняю толкушку. Та с глухим стуком падает на пол, оставляя брызги пюре на кафеле и моих джинсах.

— Лиза! — мама поворачивается, но я уже на корточках, хватаю тряпку и судорожно вытираю пол.

— Все нормально! Я просто… уронила.

Панически оглядываю кухню. Думаю, думаю, думаю… Он реально едет! Даже если я умолять его буду — не отступит. Дожмет. Мне нельзя допустить, чтобы он подошел к двери и позвонил. Надо выйти самой. Срочно.

О! Хлеб. Папа без хлеба не ест, а его, кажется, почти не осталось. Идеальный предлог!

Я пулей несусь в комнату. Джинсы. Первая попавшаяся футболка. Провожу рукой по волосам — благо, они прямые и тяжелые, лежат прилично. Машинально мажу губы гигиеничкой. Нет, я не прихорашиваюсь, пф-ф… просто привычка. Все.

Выбегаю к двери. Папа встрепенулся с дивана:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты куда?

— За хлебом, папуль! Там совсем мало осталось.

— Я смотрела, вроде хватало, — осторожно говорит мама.

— Нет-нет, лучше схожу! — тараторю, натягивая куртку.

Телефон звонит. Не вовремя. Я тут же отклоняю вызов и прячу смартфон в карман. Открываю дверь — звонок снова. Да чтоб тебя! Перевожу на беззвучный.

Оглядываюсь. Мама с папой явно что-то заподозрили — хмурятся, переглядываются. Мое напряжение читается, наверное, с трех метров.

— Я быстро! Туда и обратно! — бросаю через плечо, на ходу посылая им воздушный поцелуй.

Выскальзываю на лестничную площадку, спускаюсь бегом. Сердце стучит как бешеное. Выхожу во двор — и тут же замираю.

Прямо напротив подъезда — Марк.

Оперся на капот большой черной машины, ноги широко расставлены, тяжелые ботинки, грубые джинсы, куртка распахнута, хоть и прохладно. Стоит, как будто весь этот город ему по плечу. Лицо в тени, но взгляд — прямой, пронизывающий. Я торможу.

Он замечает меня. Не двигается. Только глаза улыбаются.

Я инстинктивно оглядываюсь — в окнах нашей квартиры не видно никого, но это не значит, что кто-то не выглянет в следующий момент.

Нельзя здесь. Слишком опасно.

Я бросаю на него взгляд и решительно сворачиваю за угол дома.

И в этот же момент — рывок. Его рука вжимает меня в твердую, горячую грудь. Резкий запах парфюма бьет в нос, отчего я глубоко вдыхаю, впитывая в себя его вперемешку с его естественным ароматом.

— Попалась! — шепчет Марк.

12 Марк

Охренеть! Просто охренеть! Лиза сорвалась с крючка. Я на автомате перелистываю ленту, залипаю в чатах, и только спустя пару часов замечаю в мессенджере ее короткое сообщение:

“Извини, в субботу не получится, уезжаю домой. До встречи во вторник.”

Мысли обрушиваются, как лавина. Хаотичное, броуновское движение в голове. Что-то срочно надо делать. Время летит, как будто кто-то нажал перемотку с удвоенной скоростью. Я отчетливо понимаю: четверть того жалкого месяца, который я себе отвел на выполнение задачи, уже просвистела мимо. Без шансов на повтор.

А добился я чего? Да ровным счётом нихрена! Ну да, эта дикая, изящная, как пантера, девчонка уже не смотрит на меня, как на чумного. Уже даже улыбается, и не убегает при первом взгляде. Но этого мало. Этого категорически недостаточно!

Мне нужно больше. Гораздо больше. И быстро. Пока все еще в моих руках. Если я не хочу проебать спор. Хотя, черт с ним, со спором. Я словил какой-то ненормальный, ломающий логику азарт. Наркотик. Гонка с собой. Мне реально хочется. Ее. Необъяснимо, по-настоящему, до дрожи в пальцах. Кровь кипит, словно в венах бензин. Сердце дубасит, как молот.

Я должен сделать ее своей. Присвоить, захватить, ворваться в ее жизнь, пока дверь не захлопнулась перед носом. Быстро. Сейчас. Пока не подсуетился ее прыщавый додик Кирилл, к которому она, по совершенно неведомой мне причине, относится с теплом.

— А-а-а!!! — вырывается из меня, и кулак со всей силы врезается в подушку. Та вдавливается в матрас, как будто разорвется сейчас, как мой череп от переизбытка эмоций.

Ясно одно: терять время — себе дороже. Надо действовать. Слишком многое поставлено на карту. Слишком сильно тянет туда, к ней. Лиза. Моя тихая, ускользающая цель. Нужно не просто зацепить — проникнуть в ее повседневность. План простой: быть рядом как можно чаще. Чем ближе — тем лучше. Каждый день. Постоянно на горизонте. Чтобы она не успевала забыть обо мне. А когда меня рядом нет — пусть думает обо мне, вспоминает...

В идеале... Черт. Даже не хочу сейчас об этом думать. Слишком соблазнительно то, что я себе представляю, чтобы не сорваться. А я не хочу облажаться. Надо нащупать грань, понять, как далеко готова зайти эта скромная девчонка. Осторожно. Но настойчиво.

Кто может знать ее адрес? Конечно же, ее соседки по общаге. Но с ними я не знаком близко. Ладно. Сейчас все решаемо. Спасибо интернету за его всевидящие алгоритмы. Открываю соцсети. Ковалева Аня. Имя всплыло мгновенно. Профиль не закрыт — отлично. Пишу ей.

Ответ приходит не сразу. Тон холодный, резкий. "Если тебе реально не все равно, дождись воскресенья. Приезжай к общаге."

Серьезно? Это максимум, все что ты можешь мне сказать? Я скриплю зубами. Фак.

Ладно, следующий вариант — Катя. Сразу в голове всплывает: она же мутит с Айком. А Айк — свой. Отлично. Захожу с другого края. Сперва легкий треп с Айком, потом прямая просьба помочь по-братски — и через двадцать минут адрес у меня. С катушек слетевшая Катя все проболтала ему сама. А он слил мне.

И вот я сижу, уставившись на экран с адресом, как на выигрышный лотерейный билет. Готово. Путь открыт.

Хочется рвануть в Подольск сразу же, не теряя ни секунды, но работу никто не отменял. Хоть сегодня и только одна треня, но она, как назло, в середине дня. Не перенести, не отменить — на мне сегодня группа, и замену не найдешь. Сгонять туда-обратно по-быстрому не получится. И это бесит. Сжирает изнутри, как кислота. Но нет. Придется выждать. Потерпеть. И сжечь остатки терпения на скалодроме.

Тренировка идет как по маслу. Я валю на группу весь накопившийся драйв. Заряжаю ребят, как батарейка. У них горят глаза. Даже Маша сегодня пашет — ни нытья, ни фырканья. Я шучу, подбадриваю, гоню их вверх, и сам будто летаю.

Я в ударе. Все идет по плану. Она думает, что уехала. Что дистанция спасет. А я уже почти у ее двери.

Сразу после тренировки вылетаю с парковки, на пределе возможного сдерживая желание втопить газ в пол. Уговариваю себя не гнать, не пугать ее своим напором. Хотя бы пока. Но руки на руле выдают меня с головой — пальцы отстукивают лихорадочный ритм.

Пишу ей коротко: "Выехал. Через час буду. Выходи."

По приезду паркуюсь четко напротив ее подъезда. Не прячусь. Наоборот. Хочу, чтобы она видела — я серьезно настроен, и не собираюсь сваливать, если она сделает кислую мину. Нет. Я — танк. Слишком долго терпел, чтобы сейчас включать тормоза.

Она появляется в дверях. Смотрит на меня, как напуганный зверек. Глаза — широко распахнуты. Ну, давай. Подойди. Я не укушу. Обещаю. Если, конечно, сама не попросишь.

Но нет. Лиза бросает взгляд на окна наверху — наверняка проверяет, не следят ли родоки. Потом резко поворачивается и уходит за угол. Ах вот как? Спрятаться решила?

Усмехаюсь. Не в этот раз. Бросаюсь за ней. Ловлю за локоть и дергаю на себя. Врезается в меня, как в стену, — мягкая, горячая, дрожащая.

Ближе. Сильнее. Впитываю ее запах, как наркоман — первую дозу. Все тело орет от желания взять ее. Но я держу. Обнимаю крепко, надежно. Дергается — а куда ты денешься, малышка?

— Попалась!

Она напряжена как струна, вырывается. Шепчет горячо, сбивчиво:

— Пусти… нас увидеть могут…

А сама в этот момент тайком втягивает носом воздух. Нравится тебе? Ах ты ж, хитрюга. Усмехаюсь, но виду не подаю. Ладно. Поиграем в кошки-мышки, если так тебе привычнее. Только я не кот. Я огонь, который может тебя сжечь до тла.

— Пошли в машину, — шепчу прямо в висок. — Здесь не место.

— Я за хлебом вышла, — пытается возразить. — У меня минут десять… не больше.

— Хватит. Пойдем. Какой у тебя этаж?

— Пятый…

— Ну вот. С пятого этажа в машине точно не видно ничего. Да и темно уже. Пойдем.

Держу ее за руку, не давая шанса выскользнуть. А внутри у меня пульсует, нарастает волна, накрывающая с головой. Я знаю, еще чуть-чуть — и сорвусь. Потому что рядом она. Такая настоящая, теплая, трепетная… моя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Делаю шаг вперед, увлекая ее за собой — туда, к бэхе. И в этот момент ее пальцы чуть сильнее сжимаются на моей.

Вот так. Шаг за шагом. Она идет. Значит — все правильно.

Пока держу себя в руках.

Усаживаю ее на пассажирское, хлопаю дверью и обхожу машину. Сам влетаю внутрь, закрываю, и пару секунд просто сижу. Не могу насмотреться. Свет от фонаря мягко подсвечивает ее щеки, губы, ключицы, и как она нервно жмет край куртки.

— Мог бы и до вторника подождать, — шепчет. — Я же сказала — домой еду.

— Не мог, — отвечаю сразу. Ни секунды паузы.

— Кто меня сдал? — губы поджала, голос дрожит.

Улыбаюсь, слегка наклоняясь вперёд:

— Тайна. Пытать меня будешь?

— Еще чего, — отводит взгляд. — Потом все равно узнаю. Думаешь, долго продержатся? Им же самим интересно будет, зачем ты ко мне поехал.

— И так понятно, — шепчу почти в самое ухо. Тон — низкий, глубокий, не намекаю, прямо говорю.

Медленно беру ее за руку, аккуратно, как хрусталь. Ее пальцы на мгновение замирают, а потом тянутся ко мне. Молча. Не глядя. Но я все вижу. Смотрю прямо. Вижу, как зрачки расширяются. Губы чуть приоткрыты. Венка на шее — пульсирует. Вот ты какая, пантера. Притворяйся, прячься — но тело твое уже играет за мою команду.

Провожу большим пальцем по внутренней стороне ладони. Медленно. Мягко. Гипнотизирую, расслабляю. Я не тороплюсь. Мне нравится. Ее дыхание учащается, губы чуть дрожат. Хотя сам едва держусь. В паху — ад. Член натянут, как тетива. Но я не двигаюсь. Жду. Сдавайся, Лиз.

Она поворачивается ко мне. Медленно. И встречается взглядом. Губы — полураскрыты, дыхание — прерывистое. Столько искр, что воздух между нами будто вибрирует. Хочется сорваться, впиться, прижать, дать понять, что чувствую. Но я лишь чуть подаюсь вперед. Еще не поцелуй. Только возможность.

И тогда она неосознанно сжимает мою руку чуть крепче.

— Ты… — начинает она, но голос тонет в собственном дыхании.

Я молчу. Жадно пью каждое ее движение. Каждый кивок. Каждый взгляд.

И тут она вдруг поворачивается к подъезду. Вздыхает — и замирает. Оттуда выходит женщина. Лиза бледнеет. Отпрянула мгновенно, словно током ударило.

— Это мама… Боже… сколько мы тут сидим? — шепчет и судорожно смотрит на телефон. — Двадцать минут?!

В ее глазах ужас, паника, как будто нас поймали с поличным.

— Меня потеряли… Мне идти надо, — тянет руку к ручке.

Но я не отпускаю.

— Эй! — возмущенно поднимает бровь.

— Поцелуй, — шепчу. — Ну же.

— Ты что?.. — шепчет, растерянная.

— Один, Лиз.

Она мечется взглядом — на маму, на меня. Секунда… И вдруг быстро наклоняется. Явно хочет просто мазнуть по щеке. Но я поворачиваю голову.

И наши губы встречаются.

Мир трещит по швам. Тело вспыхивает, как если бы все электричество города хлынуло в кровь. Искра пробегает от губ по позвоночнику, заставляя двинуться ближе. Буря внутри — дикое, неуправляемое желание, как цунами, которое невозможно остановить. Захлестывает, сносит крышу, ломает тормоза. Лиза — рядом, настоящая, горячая, отвечающая, дрожащая. Безумие не только в голове — в теле, в пальцах, в животе, в каждой клетке, кричащей: "еще".

Мир исчезает. Остались только мы. Тело взрывается, откликается на нее, будто тысячи нервов соединились в одну вспышку. Меня коротит от одного прикосновения ее губ — нежных, влажных, чувственных. Хочется больше. Глубже. Вжаться. Забрать все. Я готов сорваться, схватить, притянуть…

Но она отстраняется. Вспыхнув, прижимает пальцы к губам. В глазах страх, но и огонь одновременно.

Выскакивает из машины, будто от пожара спасаясь.

13 Лиза

Сердце бешено стучит, когда я захлопываю дверь машины. Пальцы дрожат, будто я только что сорвалась с высоты и всё ещё не уверена, цела ли. Холодный воздух хлестко бьёт по щекам. Всё кончилось. Или только началось?

Я почти бегу к подъезду, не оглядываясь, сгорая изнутри от жара и стыда. В груди до сих пор отзывается его поцелуй. Нечаянный? Нет. Он всё просчитал. Повернул голову специально. Ловко. Как будто знал, что я не отстранюсь. Не успею. Не смогу.

И ведь не смогла.

«Господи, что я творю…» — мелькает в голове, и тут же гаснет, потому что такое ужасно приятное и одновременно острое чувство в животе пульсирует, что хочется прижать к нему руку, чтобы хоть как-то его контролировать. Чтобы не было видно всем вокруг, насколько я ошарашена им, таким неожиданным и нежданным.

Но следом — холодный душ. Я же обещала себе. Обещала, что всё это — только с тем, кто станет моим мужем. Кто будет рядом по-настоящему. Кто будет знать и любить меня всю, а не просто хотеть. А Марк… он хочет. Это видно. Я для него — как вызов, как добыча, как игра. И я сама только что подыграла ему. О, как подыграла. Он даже не просил, я сама не отпрянула. Даже на миг.

Я что, настолько доступная теперь? Столько лет берегла себя, выстраивала принципы, чтобы вот так всё рухнуло от одного взгляда? От одного движения губ?

У подъезда, у самой двери, меня уже ждёт мама. Руки скрещены, взгляд острый, прищуренный. Она явно что-то видела. Или догадывается.

— Это кто был? — спрашивает сразу, без приветствий.

— Просто знакомый… — пытаюсь ответить спокойно.

— «Просто» не стоят у подъезда в машине, не смотрят так, как он смотрел, — мама поворачивается, открывает дверь, и мы заходим в подъезд. — Мы же договорились — десять минут. Ты ушла за хлебом, но не вернулась и через двадцать. Я уже начала переживать. Поэтому и вышла.

Я сбрасываю капюшон, прячу глаза.

— Прости. Не думала, что так получится.

— Это Марк? Он тебе нравится? — прямо, почти без паузы. Голос мягкий, но такой, от которого не спрячешься. Фирменный мамин.

Я хочу отмахнуться, перевести разговор. Но слова не даются. Вместо этого — еле заметный кивок. Такой, чтобы в случае чего можно было оправдаться, мол, показалось.

Мама смотрит на меня долго. Потом вздыхает. Не сердито. Больше — как будто ей немного больно за меня. Или за что-то, что она уже знает наперёд.

— Пойдём, чайник поставлю. Всё равно не заниматься будешь теперь.

Я следую за ней в лифт. В груди — вихрь. Буря. Я иду, но как будто всё ещё сижу в той машине. Там, где губы коснулись губ, и весь мир взорвался искрами. Там, где сердце замерло, а потом рвануло с новой силой.

И за этим вихрем — он. Марк.

Ждёт.

А я не знаю, чего хочу. Или — не хочу. Всё будто затопило волной желания, страха и вины. Как это разгрести? Как остаться верной себе, когда внутри всё трещит по швам от одного его прикосновения?

Я не могу уступить. Не должна. Не сейчас. Не так.

Когда возвращаюсь в квартиру, нас встречает папа. Он, как обычно, в своём кресле, но, заметив нас с мамой, сразу откладывает книгу и хмурится:

— А хлеб?

Мама не моргает глазом:

— Раскупили всё. Я потом сбегаю, не переживай.

Он удивлён, но кивает, хотя не до конца верит. А я… я не могу смотреть ему в глаза. Стыдно. Неловко. Он всегда был для меня ориентиром. Тем, кто говорил, что важно быть честной, последовательной, держать слово. А я вот сидела в машине с парнем, которого даже толком не знаю. Который одним взглядом сбивает с пути, но я цепляюсь изо всех сил, чтобы не свернуть.

И я не хочу ему признаваться. Потому что боюсь, что он увидит, как я дрожу от того, что больше не уверена, кто я теперь. Та ли, что обещала ждать мужа? Или та, кто едва не растаяла от одного поцелуя в чужой машине?

Весь вечер проходит под знаком этих мыслей. Мама, как будто чувствуя мой внутренний шторм, молчит. Заваривает чай, кладёт печенье, включает тихую музыку. А я сижу и грею ладони о кружку. Будто только это тепло может удержать меня от желания написать ему. Позвонить. Убежать к нему снова. А потом — тут же обругать себя за эти мысли.

Мне нужно собраться. Он напористый, я это уже поняла. И он не отступится. Будет давить, будет манить, будет ломать мою броню. Но если я хочу остаться собой, мне придётся быть сильнее. Пусть даже внутри всё будет рваться в клочья от желания почувствовать снова то же самое.

В воскресенье я возвращаюсь в общежитие. В комнате оказывается только Таня. Мы обнимаемся, делимся, как прошли выходные. Я намеренно ничего не говорю про Марка — жду, спросят ли. Но Таня молчит. Значит, не она дала ему адрес. Это немного успокаивает, но и оставляет открытым вопрос. Кто тогда?

— Печенье закончилось, — обнаруживает Таня, заглянув в шкафчик. — Я быстро сбегаю, хочешь чаю?

— Конечно. Я пока продукты разложу.

Она уходит, и я сажусь на корточки у сумки. Достаю баночки, контейнеры, аккуратно ставлю всё на полки. Стараюсь не думать. Не вспоминать, как в машине его рука обхватывала мою, как пальцы чуть касались запястья. Как его взгляд обжигал кожу.

Тело — помнит. И каждый раз, когда в голове всплывает это мгновение, пульс выстреливает вверх, как будто я снова там. В том воздухе, полном электричества. В том мгновении, где граница между "ещё можно остановиться" и "уже поздно" была пугающе тонкой.

Я вдыхаю глубже, заставляю себя сосредоточиться на банке с вареньем. Придумываю, куда бы её поставить. Только бы не думать. Только бы не чувствовать. Потому что стоит на миг дать волю чувствам — и я снова растаю, как воск от его огня.

Дверь резко распахивается. Таня влетает, почти не переводя дыхания:

— Там Марк. Внизу. Комендантша его пускать не хочет. Кажется, собирается скандалить. Я пулей прилетела. Сходишь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

14 Лиза

Я мчусь вниз по лестнице, перескакивая через ступеньки, потому что боюсь — Марк сейчас наговорит лишнего нашей Катерине Сергеевне. А она такая, что слова на ветер не бросает. Командует здесь не хуже любого начальника. За те несколько недель, что мы живём в этом общежитии, стало ясно: лучше с ней не спорить. Она тут и судья, и палач, и небесная канцелярия в одном лице. Решила — значит, всё. Обжалованию не подлежит.

Не то чтобы я мечтала, чтобы он оказался в нашей комнате. Нет. Там у нас порядок, конечно — убрано, чисто, пыль протёрта. Мы быстро навели дисциплину после заселения, и с тех пор у нас дежурства по расписанию. Но я знаю, как он это воспримет. Для него это будет как очередной трофей. Мол, смотрите, я пробрался в саму цитадель. Комната Елизаветы Каменевой — взята. Флаг установлен. Осталось лишь закрепиться на позиции. И будет ходить, самодовольно поджимая губы, как будто только что выиграл решающую битву. А я... я не хочу быть ничьей победой. Даже его.

На пролёте между первым и вторым этажами уже слышны голоса. Один — узнаваемый, бархатный, раздражённо-настойчивый. Второй — глухой, обрывистый, с характерной, слегка прокуренной хрипотцой. Марк и Катерина Сергеевна. Началось.

— Да объясняю же вам, — Марк явно повторяет это не в первый раз, — мне только на минуту, просто передать кое-что. Даже заходить не буду.

— Ага, — сухо отвечает комендантша. — Передать. Знаем мы, как вы «передаёте». Потом через девять месяцев «привет, я твой сюрприз». Не пущу. И даже не пытайтесь уговорить.

— Да мы вообще ни о чём таком не думали! — возмущается он. — Я хотел... ну, сюрприз сделать.

— Вот я и боюсь этих ваших сюрпризов. А кто потом виноват будет? Я! Потому что пустила. Потому что способствую развращению молоденьких девочек. А ей, между прочим, всего восемнадцать!

— Ну не одна же она! — Марк заводится всё сильнее. — У неё подруги в комнате, вы что, реально думаете, я бы полез туда устраивать... группо... ну, в общем, вы поняли?

Катерина Сергеевна едва не хватаясь за сердце, делает шаг назад:

— Ах ты, хам! Ещё и издеваешься! Да у тебя совесть есть?!

— Бля-я-я! Да я пошутил! — закатывает глаза он. — Ну что ж вы такая...

— Не матерись при мне! — отрезает она. — Всё, разговор окончен. Я сказала — не пущу.

— А я всё равно проберусь! — огрызается он.

— А я полицию вызову. Пятнадцать суток тебе влепят. Вот и будет тебе романтика.

— Почему вы такая жестокая?!

— А кто, кроме меня, защитит этих девчонок? Я им тут и мама, и папа. Я несу ответственность.

— Так я же не враг ей! — он вдруг сбавляет тон, делает шаг вперёд, протягивая вперёд руку с букетом. — Я с добром.

И только тут я замечаю этот букет. Небольшой, изящный, сдержанно-элегантный, будто бы тщательно продуманный, чтобы не смущать, но и не остаться незамеченным. Рука сама собой тянется к груди — там, где неожиданно стало тесно. И жарко. Оттого, что он всё-таки пришёл. Что не сдался. Что борется. Что... ради меня.

И всё равно всё путается в клубок. Он не слышит «нет», он не останавливается, когда его просят. Это пугает. Злит. Но — будь проклято это «но» — греет где-то глубоко под рёбрами. И я ненавижу себя за то, что позволяю этому чувству пробиваться. Меня ведь учили иначе. Меня учили быть сдержанной, разумной. Не терять головы от красивой улыбки и пары нахальных глаз. Да только было бы это легко…

Я уже собираюсь повернуться и уйти, чтобы не мешать этой словесной дуэли, когда он вдруг резко поворачивает голову. Наши взгляды встречаются. У него прищуренные глаза, уголки губ напряжены. Он взволнован, расстроен, упрям, как всегда, когда что-то сильно хочет.

Катерина Сергеевна тут же перехватывает мой взгляд:

— Каменева, ну объясни уже своему кавалеру, что у нас тут не проходной двор. Хотите романтики — пожалуйста, только не в стенах общежития.

— Конечно, извините, — быстро киваю и вынуждена подойти ближе к Марку, чтобы она не слышала нас.

Отвожу его чуть в сторону, в угол холла, и шепчу, сдерживая раздражение:

— Ты что творишь? Зачем ты с ней ругаешься? Она права, Марк. Ну правда. Неужели ты не видишь?

— Да пусть хоть тысячу раз будет права! Я хотел сделать тебе сюрприз, — отвечает он, не сбавляя пыл.

— У неё сейчас давление подскочит, а ты со своими шуточками. Это ведь пожилая женщина! Зачем ты её провоцируешь?

— Да пустила бы меня — и никаких проблем бы не возникло. Я же не просился к тебе в кровать, я с цветами пришёл, Лиз. Просто увидеть. Пять минут.

Я закатываю глаза:

— Тебе всё мало, Марк. Тебе дай палец, ты откусишь руку. Ты не слышишь «нет». Ты вообще слышишь хоть что-нибудь, кроме себя?

— Я слышу тебя. И прекрасно вижу. Ты прячешься за правила и комендантов.

Мы оба останавливаемся, когда замечаем, что Катерина Сергеевна не ушла. Она стоит в пяти шагах и с неподдельным интересом наблюдает за нами, словно перед ней серия любимого сериала. Пожилые женщины обладают просто феноменальным слухом — я это ещё по бабушке знаю. Уж если где шепчутся — она услышит первой. И перескажет.

Сердце грохочет в груди. Я ощущаю запах его парфюма, свежесть от улицы, и тот самый букет, который он до сих пор держит в руке, теперь кажется мне слишком личным.

— Кстати, — Марк не сдаётся. — А скалодром во вторник в силе? Или тоже комендант запретит?

Я прищуриваюсь.

— Подумаю. Может, будет слишком много учёбы.

Он делает полшага вперёд, губы искривляются:

— Ты издеваешься?

— Если только чуть-чуть. Притормози, Марк.

— Да что не так-то?! — с недоумением в голосе. — Я просто хотел порадовать. Пришёл с цветами.

— Проблема в том, что ты не слышишь, когда я прошу остановиться. Делаешь по-своему.

Он в ответ только тяжело выдыхает, обводит взглядом меня, букет, потолок, Катерину Сергеевну, которая продолжает следить за нами.

— Ладно, — произносит он наконец. — Жду тебя во вторник.

Я вздыхаю:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошо.

Он вдруг оживляется:

— А может, и завтра загляну.

Я возмущённо приоткрываю рот, чтобы ответить, но он не даёт — быстро тянется ко мне, целует в губы и вкладывает букет мне в руки. А сам, не оглядываясь, выходит из общежития.

Катерина Сергеевна тяжело вздыхает, качая головой:

— Эх, молодость... огонь в крови и ветер в голове.

15 Марк

Добираюсь до дома, где обнаруживаю, что в холодильнике мышь повесилась. Жрать хочу люто — с утра ни крошки, только носился по делам, заезжал к родителям, выбирал снарягу. Старая, по-хорошему, на выброс: где-то порвалась, где-то замки заедают. Ужас, а не экипировка. В таких условиях лазать — самоубийство.

Впереди Кубок России. Через пару дней вылет в Красноярск. Вроде бы должен быть в тонусе, собран, сфокусирован. А вместо этого сижу на кухне и думаю, как бы всё бросить. Просто остаться в Москве. Пропущу ещё пару дней с Лизой — и, может, всё. Упущу шанс. А с ней ведь каждая минута на вес золота.

Сближение — как штурм вершины. Осторожный подъём. Закрепился — стой. Осмотрись. Есть шанс на следующий шаг? Или это обрыв, и тебя скинут обратно, к чёртовой матери?

Её «да» никогда не звучит как «да». Ни разу. Глаза говорят «останься», голос — «уходи». Вот и приходится действовать как партизан. Тихо. Чутко. По рельефу.

А внутри — рвёт. Я не так хочу. Я хочу, чтобы она сама. Чтобы по-настоящему. Вдвоём — в один ритм. До головокружения. До искр из глаз. Чтобы в космос, чёрт побери.

Н-да. Пиздострадашки по-марковски.

Ну и ладно. Похрен. Пляшем.

В понедельник зависаем у Айка. На кухне пахнет кофе, Яр жарит яичницу, у Тохи включён римтичный музон. Атмосфера в целом норм, только пацаны зудят.

— Ну чё, сдается, Марк? — Ярослав прищуривается, ковыряя в зубах зубочисткой, будто он тут прокурор.

— Нахер пошли, — фыркаю. — Время ещё не истекло.

— Ну-ну, — усмехается Айк. — Только мы тебя засекли. Сидишь, как кот, нахохлившийся у окна. Явно что-то варится в башке. Нам нужны подробности!

Показываю им средний палец.

— У вас уже всё было? — не отстаёт Яр, с видом охотника, загнавшего жертву в угол.

Молчу. Смотрю в окно.

— Что-то ты дофига скрытный стал, м? Град? Чё у вас там происходит вообще?

— Да ты не стесняйся, если надо помочь с чем, мы только за, — Айк лыбится. — Организуем, поможем, подержим свечку, заполним заявление на госуслугах…

— Да пошли вы, — бурчу, но улыбаюсь.

— Так чё? — Яр не унимается. — Давай будем угадывать. За ручку уже держались?

Показываю палец вверх.

— Еее! — радуется Айк. — Дальше поехали: целовались?

Опять палец вверх.

— Взасос?

— Не дождётесь подробностей. Закрыли тему. Через месяц — значит через месяц.

— Да ты чё такой скрытный-то? Нам что ли гадать теперь?

— Не надо гадать. Я всё равно не собираюсь рассказывать.

— Ну хотя бы на сколько баллов из десяти? — не унимается Айк, подливая масла в огонь.

Покачиваю кистью, выдавая:

— Восемь.

Мгновенная тишина. Пару секунд парни просто смотрят, будто переваривают информацию. А потом:

— ВОСЕМЬ?! — взрывается Яр. — Да ты чё, серьёзно?! На твоём месте я бы уже на потолке бегал!

— Подозрительно заниженная оценка, — хмурится Айк. — Ты чё, боишься, что мы тебя слишком сильно поддерживать начнём? Или наоборот — завидовать будем, и хочешь, чтобы мы не догадывались?

— Ни хрена себе, восемь, — Тоха впервые встревает. — А если это «восемь», то что тогда «десять»? Она тебе пощёчину дала и ушла?

— Может, у него просто шкала нестандартная, — Яр кивает. — Типа: восемь — это «потрясло до основания», девять — «еле жив остался», десять — «вышел из тела и увидел Будду».

— Вот именно, — криво улыбаюсь. — У каждого своя шкала.

Ни за что не выдам им, что там было все сто чёртовых баллов. Что меня размотало так, как не было ещё ни с кем. Что внутри всё сжалось, а потом разлетелось на искры. Что этот поцелуй был самым охуенным. Чистым, честным, сбивающим с ног. И это мы ещё толком и не целовались. Всего-то доля секунды, лёгкое касание. Как удар в солнечное сплетение. Она не позволила большего. Пантера снова испугалась. Закрылась, сбежала. Спряталась за своими принципами, за словами, что ничего не будет, пока кольца на пальце нет. И от этого, чёрт побери, она мне нравится ещё сильнее.

Ярослав смотрит на меня внимательно. Как будто сканирует: позу, голос, выражение лица. Хренов психолог. Наверняка потом выкатит своё авторитетное мнение. И, чёрт возьми, наверняка попадёт в точку.

Но сегодня я здесь не для допросов. Я здесь, потому что не хочу снова мчаться к Лизе. Не хочу снова торчать у её подъезда или скандалить с комендантшей под окнами. Пусть немного соскучится. Пусть успеет захотеть встречи сама.

Всё равно завтра — скалодром. Она обещала. А значит, увидимся. Будет возможность заглянуть ей в глаза и понять — ждала ли. Думала ли обо мне. Хочет ли продолжения.

Я же просто пожелаю ей спокойной ночи. Без давления. Без ожиданий. Просто факт: я здесь. И я не исчезну.

Открываю чат. Долго сижу, уставившись в пустое поле ввода. Перебираю фразы в голове: «Сладких снов», «Спокойной ночи», «Целую»... Удаляю. Печатаю заново. В итоге оставляю простое: «Спокойной ночи, Пантерка» — и нажимаю отправить.

Смотрю на экран. Жду. Будет ли три точки? Всплывёт ли «печатает»?

Через пару секунд она отвечает коротко: «И тебе». Без смайлов. Но я всё равно улыбаюсь. Потому что даже это — уже достаточно.

Откладываю телефон на тумбочку. В голове всё ещё звучит её голос. Представляю, как она сейчас кутается в одеяло, выключает свет, поворачивается на бок. И, может быть, тоже улыбается.

С этой мыслью спокойно засыпаю, прокручивая в голове план на завтра. Как штурмовать скалодром. И как штурмовать сердце Пантеры. Осторожно. С уважением к рельефу. Без рывков. Но с верой, что маршрут — проходим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

16 Марк

Проспал. Конечно, проспал. Телефон мигал в «беззвучном», будильник бешено вибрировал, а я спал как убитый. Вскакиваю за двадцать минут до начала пары, хватаю штаны, футболку, напяливаю худи и мчусь, не завтракая. Волосы дыбом, лицо небритое, глаза злые. Но успеваю. Почти.

В аудиторию захожу, когда препод уже говорит:

— Доброе утро. Тема сегодняшней лекции — "Механика материалов и расчёт на прочность".

Это, мать его, Лев Самуилович. Дед лет под семьдесят, носит идеально выглаженные пиджаки, всегда с галстуком и вечно держит указку, как волшебную палочку. Если кто-то шумит или опаздывает — взмах палочки, взгляд поверх очков, и ты превращаешься в ничтожество.

Вот и сейчас он замирает, уставившись на меня:

— А-а, мистер Градов. Почтили наш скромный курс своим присутствием. Как трогательно.

— Извините, — бурчу, пытаясь тихо пробраться на заднюю парту.

— Увы, опоздавших мы не балуем тишиной. Раз вы уже здесь, освежим, так сказать, ваши знания.

Группе весело. Смеются тихо, но с явным удовольствием наблюдают. Я сглатываю и пытаюсь сообразить, что вообще было на прошлом занятии. Лев Самуилович приближается:

— Итак, объясните, пожалуйста, в каких случаях применяется метод начальных параметров при расчёте статически неопределимых систем?

Где-то я это читал. Или слышал. Если не спал на паре. Ну ладно, Марк, включи хоть жалкие остатки мозга.

— Э-э... когда система обладает... эластичными связями, и... и количество уравнений равновесия недостаточно для определения всех реакций, — выдаю на одном дыхании, вспоминая лекцию.

— Удивительно, — прищуривается он. — Половину вы вспомнили. Вторую — угадали. Засчитано.

Фух. Присаживаюсь, в голове всё ещё стучит пульс. За спиной слышу, как Тоха, единственный из нашей четверки, кто учится вместе со мной, шепчет:

— Красиво выкрутился, Град.

Да не то слово.

Сижу, делаю вид, что пишу конспект, а сам думаю о Лизе. Вечер всё ближе.

После пар еду на скалодром. Там как обычно — шумно, пахнет меловой крошкой и потом, воздух вибрирует от криков и падений. Всё пространство наполнено энергией — кто-то падает на мат, кто-то хлопает ладонями в облаке мела, кто-то шутит, хохочет. Я с головой ухожу в работу, провожу подряд несколько тренировок. Гоняю подростков, поправляю стойки, страхую. Смотрю на часы — до конца последнего сеанса остаётся минут двадцать, и тут...

Лиза появляется в зале. Сразу переодетая, с собранными в высокий хвост волосами, в облегающем тёмно-синем спортивном костюме, в котором все её формы как на ладони. Они оказываются под прицелом моего взгляда. И не только моего — несколько подростков, что только что переползали через простейший маршрут, дружно поворачивают головы в её сторону. Я мгновенно вскипаю.

— Эй! — окликаю их. — А ну-ка живо занялись делом, нечего пялиться. Вон на ту стенку — кто быстрее до жёлтого зацепа!

Они вздрагивают, краснеют и срываются с места. И только потом я снова позволяю себе посмотреть на Лизу. Она плетет косичку, чтобы волосы в хвосте не мешали ей, улыбается ребятам в зале, переминается с пятки на носок в нетерпении.

Видно, как ей не терпится — глаза горят, руки едва сдерживаются от того, чтобы сразу ухватиться за ближайший зацеп. На губах — азартная улыбка.

— Ты уже лазала когда-нибудь? — спрашиваю, подходя ближе, стараясь говорить спокойно, будто не дрогнул при виде неё.

— Когда-то в детстве. Уже ничего не помню. Но у меня хорошая растяжка! Я йогой и пилатесом занимаюсь, — отвечает она весело, поправляя лямку на плече.

Зачем она это сказала? Намеренно? Провокация? В следующую секунду все мои мозги, как по команде, мигрируют вниз. Потому что я живо представил, как она садится на шпагат, как её упругие ягодицы напрягаются под весом её тела, как позвоночник прогибается, подчёркивая изгибы. Какая она гибкая. Изящная. Убийственная.

— Марк?

— Да, я тут. — Откашливаюсь, встряхиваю голову. — Тогда так. Смотри, вот три самых простых маршрута — зелёный, жёлтый и синий. Разной сложности, но все начальные. Можешь выбрать любой. Или попробовать все. Главное — не спеши, я рядом, буду страховать.

Она кивает, и я вижу: она впитывает каждое моё слово, как губка. И это чертовски трогает. Хочется схватить её, вжать в себя, обнять, и не отпускать. Зарыться в волосы, вдохнуть аромат шампуня, сказать ей тысячу вещей, которые пока нельзя говорить.

— Ладно, — она хлопает в ладони. — Начнём!

Я перехватываю инициативу, поднимаю ладонь:

— Подожди. Сначала немного теории. Сейчас объясню, как правильно ставить ноги, куда переносить вес, как держаться руками. Смотри: хват должен быть крепкий, но не мёртвый — иначе быстро устанешь. Пальцы чуть согнуты, корпус ближе к стене. Ноги — это твоя опора, не тянемся руками без толку, толчок идёт снизу. Поняла?

Киваю на страховку:

— И спуск. Вот здесь будет твоя страховочная восьмёрка. Смотри, как я делаю: откидываешься назад, держишься прямо, ноги чуть согнуты, и спокойно скользишь вниз. Держу тебя постоянно.

Я показываю, демонстрирую шаг за шагом. Как ставить ноги, как переносить вес, как чувствовать тело в движении. Она пробует, цепляется за выступ, балансирует, сосредоточенная, с прикушенной губой. Я встаю за спину, провожу ладонью по её руке, поправляю запястье, ощущая под пальцами гладкость её кожи. Легонько касаюсь талии — тепло её тела отзывается током по моей ладони, и, чёрт возьми, она дрожит. На вдохе. На выдохе. На каждое моё прикосновение. Я чувствую, как напрягается её живот, как замирает дыхание. У меня перехватывает горло, сердце грохочет, в груди жар, а ниже живота вспыхивает импульс. Этим всем она дает ответ, взаимность. И это сводит с ума.

Она смущённо улыбается.

— Всё ясно? — спрашиваю, всё ещё не убирая руки.

— Угу, — выдыхает она. — Всё ясно.

— Отлично. Тогда — погнали.

Она стартует, ставит ногу, тянется зацепиться за первую ручку. Карабкается вверх, уверенно, хоть и немного неуклюже. Давно не тренировалась, мышцы вспоминают. Я иду рядом, страхую, даю советы:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Стопа чуть выше, да. А теперь тянись правой рукой. Отлично. Левой подтянись. Молодец!

И, чёрт, я не могу не смотреть. Она как кошка — грациозная, быстрая, резкая в рывке. Спина выгибается, талия тонкая, как у балерины, бедра округлые. Ягодицы. Эти ягодицы — два совершенных полушария, упругих, подтянутых. Я сглатываю. Слюни текут, член взрывается в штанах. Привет, инстинкты.

Мне становится всё сложнее себя контролировать. Внутри всё пульсирует — желания, воспоминания, фантазии. Руки чешутся прикоснуться, губы жаждут сказать что-то большее, чем просто советы. Но я держусь. Потому что сейчас не про это.

Потому что она слишком в кайфе от процесса. Потому что её лицо светится восторгом, а глаза горят азартом. Потому что она смеётся, когда соскальзывает, и упорно цепляется заново. Потому что она на полную проживает этот момент, и мне чертовски приятно быть рядом.

Когда она наконец спускается вниз, я аккуратно принимаю её на мат. Она чуть пошатывается, ноги дрожат от непривычного напряжения. Руки тоже. Лиза смеётся и показывает ладони:

— У меня руки жуть как трясутся. Но это был самый офигенный вечер! Серьёзно.

Я помогаю ей отстегнуть страховку, улыбаюсь широко.

— Ещё бы. Рад, что понравилось.

— Я хотела бы прийти ещё. Можно?

— Конечно. В любое время.

— Через день? Могу?

— В четверг? Без проблем. Приходи так же к концу тренировок.

— Супер, приду.

Она смотрит на меня. Глаза светятся.

Я смотрю на неё.

И в этот момент я понимаю: вечер прошёл не зря. Что между нами что-то появилось. Связь. Тонкая, невидимая, но настоящая. Мне кайфово. До дрожи. Оттого, что Лиза рядом. Оттого, что она разделила со мной то, что я люблю. Потому что ни одна девушка до этого не шла дальше одной трени. Им было достаточно. У них не горел взгляд. Им, по сути, всё это было неинтересно. Нужен был только мой член и мои деньги. А всё сопутствующее — просто перетерпеть.

А сейчас — мэтч. Настоящий. И я в эйфории.

17 Лиза

Я возвращаюсь в общагу поздно вечером, в воздухе уже чувствуется прохлада. На улице темно, но внутри корпуса общежития тепло, пахнет постиранным бельём, едой из микроволновки. Захожу в комнату, тихонько прикрываю за собой дверь и не разуваясь плюхаюсь на кровать звёздочкой.

— Ну как?! — наперебой спрашивают девочки, даже не давая мне отдышаться.

Катя свешивается со своей верхней койки, Аня — уже сидит снизу, обняв колени. Оба взгляда направлены прямо на меня.

— Такой кайф... — выдыхаю, глядя в потолок. — Обалдеть просто. Я не ожидала, что мне так понравится.

— Серьёзно? Прямо настолько? — округляет глаза Аня.

— Угу. Адреналина хапанула, когда сверху вниз посмотрела. Жуть. Очень страшно было. И спускаться по страховке тоже! Такое ощущение, будто ты доверяешь кому-то всю себя, — я улыбаюсь, сама чувствуя, как в груди распускается остаточное волнение.

— Не хуже, чем йога? — поддразнивает Катя.

— Вообще по-другому. Но мне хочется ещё. Уже не могу дождаться четверга.

— О! Так вы договорились? — поднимает бровь Аня.

Я улыбаюсь — самой счастливой улыбкой из тех, что у меня есть.

— Ага. В четверг, в конце тренировок, снова иду.

— Ну а... — Катя делает многозначительную паузу. — Ты же понимаешь, что этого мало?

— Чего? — приподнимаюсь на локтях.

— Подробностей! Мы хотим подробностей, Лизочка. Как там твой красавчик?

— И вовсе он не мой, — бурчу, пряча лицо в подушку.

— Это ты своим родителям так скажешь, — хихикает Аня.

— И нам тоже, ага. Принц не твой, конечно, — подхватывает Катя. — Ой, всеее...

— Скажи ещё, что если бы занималась с толстым, потным, старым мужиком, тебе бы так же понравилось!

Я морщу нос, живо представив эту картину.

— Вот-вот! — смеются девочки. — Так что не скромничай.

— У него такие... — вдруг ловлю себя на том, что думаю вслух. — Такие сильные и одновременно нежные руки...

— Опа, Тихоня поплыла! — Катя поднимает руки вверх, будто выиграла в битве.

— Девочки, ну не смейтесь, — прячу лицо, краснея как маков цвет. Щёки горят, внутри всё кувырком.

— Лиз, мы за тебя только рады, — неожиданно мягко говорит Аня. — Только боюсь, это всё может на учёбе сказаться.

— Вот сегодня, весь вечер провела на скалодроме, а почитать лекции не успела совсем, — признаюсь, уставившись в потолок.

— Сейчас листани пару страниц и спать. Жить надо здесь и сейчас, — уверенно выдает Катя. — Прочитанные лекции тебя ночами согревать не будут!

— Ну так и Марк тоже, — скептически тянет Аня.

— Это легко поправимо, — снова Катя, уже с ехидной улыбкой. — Главное — не футболить его постоянно. Лиз, ты же не будешь?

Я молчу. Потом тихо:

— Не знаю даже. Мне неловко. Когда он рядом... мне совсем не хочется его отталкивать. Наоборот. Но он, знаете, как танк — прёт напролом. Иногда мне кажется, если бы не моя принципиальная позиция...

— Лиз, ну ты же понимаешь, мы в двадцать первом веке живём. Никому уже неинтересны девственницы в первую брачную ночь. Сейчас ценится другое: чтобы ты могла удивить, чтобы знала, чего хочешь. Это и есть уверенность. Это круто, — Катя говорит это с таким пылом, что с ней хочется поспорить.

— Не для всех же, — не сдаюсь я.

— А я тебе так скажу, — говорит Аня, перекатываясь на бок. — Я не знаю ни одного, кто бы хотел возиться с девушкой в её первый раз. Это стресс. Это давление. Это ответственность.

И тут мне становится совсем неловко. Я отвожу взгляд. Ведь я, в отличие от них, ни разу так далеко не заходила. Даже в мыслях не было. Но Марк как будто сносит все мои внутренние убеждения. С ним по-другому. Он вызывает что-то совсем необъяснимое. И, может быть... может, мне не стоит так упираться?

***

Среда проходит как в тумане. На парах я ловлю себя на том, что совершенно не слушаю, что говорит преподаватель. Мысли то и дело возвращаются к стенке, к его голосу, к прикосновениям. Я снова и снова прокручиваю вчерашний вечер, улыбаюсь невпопад, краснею просто так.

— Лиза, может, вы всё-таки вернётесь к нам? — голос преподавателя резко возвращает в реальность.

Я вздрагиваю. Вся аудитория оборачивается.

— Простите… — бормочу и прячу взгляд в тетрадь.

Катя и Аня смеются.

***

В четверг я прихожу пораньше. Зал почти пуст, но на стенках уже тренируются группы. Марк увлечён работой, объясняет что-то своим ученикам, демонстрирует технику. Он серьёзен, сосредоточен. Я стою в стороне, смотрю и не могу оторваться. Он весь там, в движении, в голосе, в уверенности.

Не сразу меня замечает. Я стою у стены, наблюдая за ним. Он сосредоточен, объясняет технику девушке с короткой стрижкой, затем поправляет ремень на страховке у какого-то парня, показывает хват. Я слежу за каждым его движением, будто запоминаю наизусть. И вдруг — он поднимает голову. Наши глаза встречаются. У меня внутри всё вспыхивает — в животе, в груди. Он идёт ко мне, но сначала ещё на ходу что-то говорит группе, хлопает кого-то по плечу.

— Готова? — спрашивает, когда оказывается рядом.

— Угу, — киваю.

Я выбираю самую сложную стенку из тех, что подходят новичкам. Он улыбается краешком губ:

— Смело.

— Хочу попробовать, — выдыхаю, и сама удивляюсь, как твёрдо это звучит.

Он помогает пристегнуть страховку, поправляет затяжку на поясе.

— Не спеши. Работай ногами. И слушай себя, — говорит он.

Я начинаю подъем. Начало даётся легко, потом становится сложнее. Камни расставлены реже, приходится тянуться, ноги соскальзывают. Сердце колотится. Марк всё время рядом, комментирует:

— Левой выше. Правую на жёлтый. Хорошо. Молодец.

Я карабкаюсь вверх, не глядя вниз. Руки дрожат, ладони потеют, но я продолжаю. И почти добираюсь до верха. В этот момент — победа. Не в высоте, а в том, что смогла.

Спускаясь, чувствую, как пот стекает по спине. Волосы прилипли к шее. Я вымотана, но чувствую себя живой как никогда. Внизу Марк встречает меня взглядом, в котором — гордость.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Молодец. Ты быстро схватываешь, — говорит мягко.

Я улыбаюсь. Хочется остаться в этом моменте.

— Пойдём в душ? Я тоже освежусь. Встретимся у раздевалок.

— Хорошо, — почти шепчу.

Раздевалка почти пуста. Девчонки из других групп ещё обсуждают что-то, стягивают майки, кто-то смеётся, кто-то включает фен. Я стараюсь не глядеть по сторонам. Мне неловко.

В душевых никого. Я включаю воду, ставлю гель на полочку, стою под струями, смывая не только пот, но и всё, что копилось внутри. Вода горячая, бьёт по телу упругими струями. Мышцы расслабляются. Я закрываю глаза.

И вдруг — холодок по спине. Оборачиваюсь.

Марк стоит в проёме. Его взгляд цепляется за меня, и я почти физически ощущаю, как он проходит по мне — медленно, вдумчиво, неторопливо. В его глазах нет ни тени смущения, только спокойная, уверенная концентрация, будто он считывает каждую эмоцию, каждый дрожащий сантиметр моей кожи.

18 Лиза

Я делаю шаг назад, прикрываясь, насколько могу. Его взгляд обжигает, как будто он прикасается ко мне на расстоянии. Марк стоит в проёме душевой, дышит неровно, мокрые волосы от воды прилипли ко лбу, а капли медленно стекают по его ключицам. Я оборачиваюсь резко, спина прижимается к прохладной плитке.

— Ты... что ты здесь делаешь? — голос дрожит, но вовсе не от страха. Соски напряглись, а внизу стало ужасно горячо.Сжимаю бёдра и тянусь за полотенцем, но Марк не двигается. Только смотрит. Пристально. Так, будто видит меня насквозь. И хочет всю целиком.

— Я не мог уйти, — говорит он. — Ты стояла под водой... такая сексуальная. Совру, если скажу, что не хочу тебя. Пиздец как хочу, Лиз.

Я опускаю взгляд и замечаю насколько Марк возбуждён. Очертания его большого члена настолько обтянуты тканью боксёров, что я могу в подробностях рассмотреть головку, уздечку, длину и толщину. Даже венки немного! Впервые вижу половой член вживую. Надо сказать, что зрелище впечатляющее. Вот только меня до чёртиков пугает перспектива, что этот гигант окажется во мне. Столько рассказов о том, как больно лишаться девственности…

— Ты не должен был заходить, — пробую снова. Слабый голос. Я не верю сама себе.

Он делает шаг. Потом ещё. Я прижимаюсь плотнее к стене, мокрые волосы прилипают к плечам. Вода шумит, как аккомпанемент. Он тянется к моему лицу, замирает в сантиметре.

— Скажи "нет" — и я уйду. Сейчас.

Я не говорю. Не могу. У меня ноги дрожат, поэтому опереться на стену — самый лучший вариант в моём случае. Он видит это и делает ещё шаг ближе. Пальцы осторожно касаются моего плеча, скользят по коже, изучают. Я вздрагиваю от этих прикосновений. Всё тело как оголённый нерв.

— Марк... — тихо. Предупреждение? Мольба? Сама не знаю.

— Лиза, — его голос стал низким, хриплым. Он наклоняется ко мне, и теперь между нами не остаётся расстояния. — Я знаю, что ты боишься. Но я не уйду, не сейчас. Пока ты не выгонишь меня. Но ты же не выгонишь.

Марк говорит это почти шёпотом, но каждое слово будто обжигает кожу. Его взгляд — тёмный, пылающий, голодный. В нём — нетерпение, решимость и жажда. Он смотрит, как будто хочет запомнить каждую деталь моего тела, пожирает меня глазами. Глубокий, пронзительный взгляд, он не оставляет мне шанса отвернуться. Я поймана в капкан — и больше не хочу вырываться.

Я всё ещё не двигаюсь. Только смотрю в его глаза. И вдруг — понимаю: я не хочу, чтобы он уходил. Я вся дрожу, но это не страх. Это ожидание. Волнение. Непонятное, дикое желание, как будто внутри что-то просыпается впервые.

Марк касается моей щеки. Я прижимаюсь к его ладони. Горячая вода стекает по нам, прочерчивая дорожки на коже. Я чувствую, как его рука скользит ниже — по шее, к ключице, медленно обводит линию плеча. Он осторожен, будто я фарфоровая. Но внутри у меня уже всё полыхает, жидкой лавой заливая каждый нерв.

— Я не знаю, как, — шепчу, доверчиво поднимая взгляд на него. — Никогда... ничего не было.

Он замирает, смотрит внимательно.

— Хочу быть твоим первым. Хочу, чтобы ты почувствовала весь кайф.

Марк гладит мой затылок, и я закрываю глаза. Внутри всё напряжено, как перед прыжком. Я касаюсь его груди — осторожно, сконцентрировавшись на ощущениях. Он крепкий, горячий. Его дыхание становится чаще. Не торопит. Ждёт, пока я решусь.

Я делаю шаг сама. Стираю границу между нами. Его руки скользят по моей талии, притягивают ближе. Я ощущаю, какой он твёрдый. Упругая головка упирается в живот, и от места нашего соприкосновения расходятся волнами электрические импульсы. Это пугает, но ещё больше волнует.

Незнакомое томление отзывается приливом влаги между бёдер.

Марк наклоняется, касается губами моей шеи, потом плеча. Его дыхание горячее, как огонь. Я прикусываю губу. Он касается моей груди, сосков — так нежно, что мне хочется застонать. Его пальцы изучают, гладят, исследуют. Я замираю, вцепившись в его плечи.

— Скажи, если захочешь остановиться, — шепчет он в ухо. Я киваю.

Боже, что он собирается делать?

Марк выключает воду и становится на колени. Он целует живот, бедро. Я прижимаюсь к стене, чтобы не упасть. Ужасно стесняюсь. Мне кажется, что происходит что-то неправильное, странное. Но боюсь сказать что-то не то. Показаться совсем наивной девочкой. Он поднимает мою ногу, осторожно ставит её на своё плечо. Я вспоминаю о своей гибкости, о растяжке — и да, тело слушается. Я открыта. Уязвима. Но в этом странная сила.

Он бы не стал делать то, что ему самому не нравится, в этом я точно уверена.

Когда Марк касается клитора — я не понимаю, как можно это выдержать молча. Его язык — медленный, исследующий, уверенный. Я всхлипываю, хватаюсь за перегородку душевой, пальцы белеют. Он чувствует, как я дрожу. Усиливает частоту движений. Я не знаю, куда себя деть. Волна за волной нарастают ощущения, которые инстинктивно направляют меня, и я двигаюсь навстречу движениям его языка.

— Я не понимаю... Марк... — голос срывается. Я не контролирую тело. Всё сжимается сильнейшем спазме, а потом резко расслабляется, пульсируя. Я кричу — впервые в жизни от невыносимо ярких ощущений, которые подарил мне Марк.

Он встаёт, ловит меня, держит, пока я ещё в потрясении, с трудом держусь, чтобы не сползти прямо на плитку внизу душевой. Дышу часто, сердце бухает как молот.

— Твой первый оргазм, Лиз, — его голос низкий, с хрипотцой, будто сам прошёл сквозь шторм чувств и теперь жаждет услышать мой вердикт. Но его взгляд — он куда красноречивее. Там ни тени сомнения. Он смотрит на меня с восторгом, с гордостью, с тихим, почти священным благоговением, как будто только что стал свидетелем рождения новой звезды.

Я в его руках будто заново родилась. Касаюсь его груди, плеч, шеи. И чувствую, что хочу дать ему то же самое. Провожу рукой по его животу, мышцы которого сразу напрягаются. Его дыхание меняется. Смотрю ему в глаза — ищу одобрения. Марк кивает, нежно берет мою ладонь и направляет к себе. Я чувствую, какой он твёрдый, горячий, большой — и у меня перехватывает дыхание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Неуверенно сжимаю пальцы, осторожно, боясь причинить боль или сделать что-то не так. Никогда раньше не делала ничего подобного, и не представляю, что ему приятно, а что — нет. Марк улавливает мою растерянность, берёт мою руку в свою и начинает медленно направлять мои движения, показывая, как ему нравится.

— Не бойся, Лиз, — его голос ласковый, успокаивающий, хотя чувствуется его нетерпение. — Я подскажу. Просто доверься.

Он смотрит на меня снизу вверх, взгляд полный желания и поощрения. Я повторяю движения, но уже увереннее. Становлюсь смелее. Марк реагирует на каждое моё движение — его дыхание сбивается, губы приоткрыты, стоны рвутся наружу. Когда я сжимаю сильнее и ускоряюсь, он резко запрокидывает голову назад и с силой втягивает воздух сквозь зубы.

— Да, вот так... — срывается с его губ, хрипло, будто у него отняли голос.

Я чувствую, как он напрягается, его тело будто взрывается от напряжения. Он дрожит, каждая мышца как струна. Я продолжаю, пока он не замирает, напрягается до предела, а потом мощная волна проходится по его телу. Он тяжело выдыхает, стонет и содрогается у меня в ладонях. Его сперма течёт по руке.

Он прижимается ко мне, тяжело дыша, и я понимаю, что моя нежность, мои прикосновения, моя смелость вызвали это.

Мы стоим, обнявшись. Я не знаю, сколько прошло времени. Дыхание постепенно выравнивается. Ладонью гладит меня по спине.

— Я уезжаю на пару дней, — говорит тихо. — Буду занят, но постараюсь писать и звонить. Ответишь, Пантера?

Я улыбаюсь, прижимаясь лбом к его груди:

— Отвечу. Только ты не исчезай, ладно?

19 Лиза

Возвращаюсь в общежитие такая взбудораженная, с колотящимся сердцем и дрожащими руками. Всё происходящее кажется чем-то нереальным. Будто не со мной. Когда ещё в школе девчонки рассказывали про своих парней, целыми днями обсуждали, как одеться покрасивее, куда пойти, как целоваться правильно, мне казалось, что они такие глупые. А теперь уже глупой кажусь я. Потому что прекрасно их понимаю. И признаю прежде всего для себя самой, что влюбилась по уши. Именно поэтому позволила Марку зайти так далеко.

Нет, я решила это, конечно же, не после того, что произошло в душевых. Раньше. Просто... Мне казалось, что это глупость, временное помутнение рассудка. Что я взрослее, умнее, рациональнее, чем даже те же соседки по комнате. Но жизнь преподнесла мне хороший урок. Хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах. Мои планы стремительно меняются. Не глобально, конечно. Нет. Но и держаться подальше от парней, от Марка, если быть точной, у меня совсем не получается. Бабуля всегда говорила: если человек твой — ты это сразу почувствуешь. Тогда хочется с ним всего и сразу, без сомнений и страхов. Да, она у меня весьма продвинутая и открытая в разговорах со мной. И теперь я понимаю, насколько она была права.

Так что же мне делать? Строить долгоиграющие планы... Не знаю. Насколько его чувства ко мне серьёзны? То, что я привлекаю его физически — очевидно. Но чувствует ли он что-то кроме?

В своих размышлениях я поднимаюсь в комнату и обнаруживаю, что она пуста. Достаточно поздно, чтобы девочки могли где-то гулять. Но мне это даже на руку. Не придётся снова выдавать им крупицы информации, чтобы удовлетворить их интерес. Ведь просто "всё хорошо" совсем не тот ответ, которого они ждут.

Я быстро переодеваюсь в пижаму и ныряю под одеяло. Почти сразу в комнате появляются девчонки, шумно переговариваясь.

— Ой! Пришла уже, — понижает голос Таня.

— Спит, что ли?

— Похоже. Нас полчаса не было, когда успела?

— Блин, мне так хочется узнать, что там у них сегодня с Марком было, — хихикает Катя.

— Да ладно тебе, завтра расскажет! — явно прикрывает ей рот Аня, потому что смех становится приглушённее.

Под их трескотню я всё-таки засыпаю.

И мне снится Марк.

Сначала всё расплывчато, будто в тумане. Но потом очертания становятся яснее. Взгляд — в упор. Его губы касаются моих. Он целует мягко, неторопливо, распаляя меня, заставляя желать повторения. Пальцы скользят по коже, находя самые чувствительные точки. Я стону — тихо, прерывисто, оттого, как это приятно, как волнами накрывает жар. Во сне я не сопротивляюсь. Там нет страхов, сомнений, границ. Там только он и я. Его ладони, его дыхание, его голос, шепчущий моё имя. И я — смелая, открытая.

Просыпаюсь внезапно. Сердце бешено колотится. Воздуха будто не хватает. Простыня сбилась, волосы спутались. Я сажусь на кровати и закрываю лицо руками. Сон растворяется, но остаётся ощущение неудовлетворённости, мешающее заснуть. А когда это удаётся, всё повторяется.

Утром просыпаюсь разбитая, с мокрыми трусиками и ноющим низом живота. Противное подсознание, зачем ты подбрасывало мне все эти картинки? Лежу в своей постели, но стоит закрыть глаза, и снова чувствую его дыхание, его губы, его шепот. Его пальцы, изучающие моё тело, как будто я нечто редкое, ценное.

Катя скребётся в дверь, не дожидаясь ответа, заходит:

— Ты чего валяешься, барышня? Пара через сорок минут.

Я подскакиваю:

— Уже иду…

Она останавливается на пороге, смотрит внимательно:

— Ты какая-то не такая. Глаза блестят. Ничего не хочешь рассказать?

Я отвожу взгляд, улыбаюсь в подушку:

— Тебе показалось.

Катя фыркает, но потом с прищуром добавляет:

— А что это тебе сегодня снилось, а? Ты так стонала, Лиз… Круче, чем в порно, честно. Даже Таня проснулась, а её обычно из пушки не разбудишь.

— Что?! — я сажусь в кровати, как ошпаренная, лицо вспыхивает, как у школьницы на первом свидании. — Ты врёшь!

— Вот ещё! — смеётся Катя. — Мне теперь самой интересно, что там за марафон секса устроил Градов у тебя во сне.

Я хватаю подушку и швыряю в неё:

— Иди, мне еще собраться надо!

Катя визжит и выбегает из комнаты, а я падаю обратно на кровать и закрываю лицо ладонями. Мало того, что наяву покоя от него нет, теперь еще и во сны пробрался.

Я подскакиваю с кровати, нервно бегаю по комнате, натягивая джинсы, выбирая кофту, потом меняя её на другую — не слишком ли вызывающе? Или наоборот, слишком просто? В итоге хватаю первую попавшуюся, запихиваю в рюкзак тетрадку и телефон, накидываю куртку и пулей вылетаю из комнаты, даже не расправив волосы.В коридоре едва не сбиваю Аню, та недовольно фыркает, но я и не думаю останавливаться. На лестнице влетаю в Катерину Сергеевну.

— Лиза, ты куда так несёшься?! — строго вскидывает она брови.

— Доброе утро! — бросаю на бегу и уже лечу вниз по ступенькам.

Сбавляю шаг только у подъезда, и сердце снова трепещет, когда замечаю Марка. Он облокотился на свою машину, сосредоточенно уткнувшись в телефон. Но стоит мне приблизиться — как будто чувствует — поднимает глаза и сразу улыбается. Мне так хочется вскрикнуть от радости, но я сдержанно улыбаюсь и подхожу ближе. Ждал. Ради этой улыбки можно было и не спать всю ночь.

— Привет, — тихо говорю, но он, кажется, слышит даже мой пульс.

— Не мог уехать, не попрощавшись, — говорит он и подходит ближе. Его рука ложится мне на талию — легко, будто невзначай, — и прежде чем я успеваю что-то сообразить, он целует меня. На глазах у всех. Медленно, обстоятельно..

Я вспыхиваю, как спичка. От его запаха, от его губ, от его пальцев, оттого, что не остыла ни на каплю после ночи. Марк отстраняется, и у него такой же вид, будто сейчас сорвётся, схватит меня на руки и утащит в машину.

— Ух ты, — улыбается он. — Вот это горячий приём. Чёрт, Лиз, что ты со мной творишь... Жаль, у меня через пять минут выезд. Не могу задержаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Удачи, — только и выдыхаю, не в силах оторвать взгляд.

— Я буду писать. Как только смогу, — обещает он. — Ты только не скучай. Хотя... скучай, да? — подмигивает и уходит к машине.

Я провожаю взглядом машину Марка. И в этот момент замечаю, что у соседнего подъезда, прищурившись, наблюдает Кирилл. Его осуждающий взгляд цепляет, оставляя неприятный осадок. Неловко отвожу взгляд и делаю вид, что не заметила.

20 Лиза

Я ещё стою, смотрю вслед уехавшей машине Марка, когда чувствую на себе чей-то взгляд. Оборачиваюсь — и вижу Кирилла. Он стоит у дерева неподалёку от подъезда, в тени, руки в карманах, лицо мрачное. Он всё видел. Наблюдал. Сердце уходит в пятки, когда я вижу какой тяжелый его взгляд. Будто плитой бетонной придавило. Он делает шаг, другой, направляясь ко мне. Шаги резкие, плечи напряжены. Чувствую — сейчас будет непростой разговор.

— Доброе утро, — выдавливаю, когда он останавливается передо мной.

Кирилл не улыбается. Выражение лица жёсткое, взгляд холодный.

— Ну ты, конечно, дала жару, Каменева, — говорит с натянутой усмешкой. — Горячий был поцелуй. Даже я вспотел, стоя в десяти метрах.

Я сглатываю.

— Кирилл…

— Не надо, — отрезает он, и в голосе зло кипит. — Не надо мне ничего объяснять. Я ж не слепой. Всё ясно. Вторую неделю ты меня игноришь. Сообщения читаешь — и отвечаешь на отвали. Избегаешь. Я всё понял ещё до сегодняшнего цирка с поцелуями. Просто хотел услышать, что ты скажешь. Но, видимо, зря.

— Подожди…

— Да что ждать?! — резко перебивает он. — Мы с тобой два месяца общались. В кафе ходили, гуляли, болтали часами. Я думал, между нами что-то есть. Ты мне говорила, что не хочешь торопиться. Что… что ты целка, и тебе нужно время, чтобы решиться. А тут — на тебе. Градов. С языком в твоём рту. Думаешь, я идиот?

Мне тяжело дышать. За что он так грубо?

— Кир… Я правда не хотела тебя ранить. Но между нами… я не чувствовала…

— Что? — ухмыляется он. — Никакой химии, да, сраных бабочек в животе? Что там ещё у вас бывает? А с ним — чувствуется, значит?

Я опускаю глаза.

— Я не могу приказать себе… полюбить кого-то. Или влюбиться. Это… это просто происходит.

— С богатыми — происходит быстрее, буквально по щелчку пальцев. Так, по-твоему? — он хмыкает. — А у меня, значит, денег нет — и сразу не вариант. А что, подождать, пока я хоть на ноги встану, нельзя? Зачем ждать, если можно взять готовенького. Мажора. Красавчика. С машиной, с баблом, с понтами.

— Ты не прав, — шепчу я.

— А в чём я не прав? — шаг ближе. — В том, что ты повелась на бабки? Или в том, что теперь не стыдно с ним целоваться на виду у всей общаги, хотя мне — два месяца — максимум в щёку позволяла?

Я закрываю глаза, в горле першит.

— Кир, я правда… мне жаль. Очень жаль, что так получилось. Я не хотела тебя обидеть…

— Да пошла ты, Каменева, — зло бросает он. — Я, как последний лошара, вокруг тебя ходил, кофе носил, тексты редактировал. Каблуком был. А ты — вот так. Только попомни мои слова. Этот твой Градов — не тот, за кого себя выдаёт. Ты ещё наплачешься с этим гондоном. Только не вздумай потом ко мне приползать. Не жди, что я тебя утешать буду.

— Прости...

Он разворачивается и уходит, шаги глухие, тяжёлые, как удары. Я стою, не шевелюсь. Ноги ватные. Больно. Потому что правда его обидела. Потому что не хотела. Потому что не знала, как сказать, что между нами никогда бы не было того, что есть между мной и Марком. Ни капли огня. Ни желания. Ни того, что сносит крышу. А с Марком — как будто что-то ломает мою волю. Как будто я на грани, у пропасти, и мне даже не страшно. Меня тянет к нему с силой, которой я не могу противостоять. Как к запретному, к сладкому, к опасному. Это как наркотик — раз попробовала, и уже не можешь не хотеть. Нужна всё большая доза, всё глубже, всё ближе. И от этого — страшно. И одновременно — невозможно отступить.

С Киром же ощущала только уют, тепло. Только не думаю, что его такое объяснение устроило бы. Понимаю, что с самого начала засунула его во френдзону, думая, что со временем чувства появятся, ведь он хороший, добрый, милый. Был, до того как понял, что со мной ничего не выйдет.

Я делаю шаг назад, спиной прижимаюсь к холодной стене подъезда и закрываю глаза. Только бы не расплакаться прямо здесь. Кирилл ушёл. А у меня будто камень на сердце. Нехорошо получилось.

После разговора с Кириллом я пошла на пары. Голова гудела, как улей. Сказать, что мне было не до учёбы — ничего не сказать. Но день оказался насыщенным: сначала лабораторная по физике, потом коллоквиум по истории. Ни одной свободной минуты, чтобы зарыться в мысли и попытаться разобраться в себе. А может, это и к лучшему.

К вечеру я чувствую себя выжатой. Захожу в комнату, девчонки сначала оживлённо болтают, но, заметив моё лицо, притихают. Я говорю, что просто замёрзла, беру халат и иду в душ, чтобы спрятаться. Стараюсь не думать, не анализировать, просто стою под горячей водой, пока кожа не начинает покалывать.

Когда выхожу, телефон пиликает — сообщение от Марка:

"Добрался до Новосиба. Всё ок."

Я улыбаюсь сквозь усталость. Спрашиваю, во сколько завтра начало соревнований, но в ответ ничего не приходит. Ни вечером, ни утром, ни днём. Я пишу:

"Как ты там?"

— и снова тишина. Проходит ещё день — я не выдерживаю, звоню. Слушаю гудки, но никто не берёт.

В голове вспыхивают сомнения. Может, Кирилл был прав? Может, я правда наивная дурочка, которая повелась на красивую оболочку?

Девчонки переглядываются, Катя вечером спрашивает:

— Вы поругались?

Я качаю головой, отшучиваюсь:

— Он просто загружен, наверное. Соревнования, тренировки, дорога.

Но тревога не отпускает. Слишком ярко всё было. Слишком горячо. Не могло же это быть игрой с его стороны.

Вся в мрачных мыслях, настроение хуже некуда.

Ещё и папа звонит и, как обычно, по-деловому:

— Надо бы подумать о переводе. В Подольске тоже есть хорошие вузы. Не нравится мне всё это.

— Пап… я справляюсь.

— Учёба страдает. Говорю с преподавателями — хвалят. А поведение твоё меняется. Слишком рано тебе одной жить. Слишком рано взрослеть.

После разговора чувствую себя девочкой, которую отчитали ни за что. Гиперопека с папиной стороны иногда бывает весьма неприятной штукой. Неужели недостаточно моих слов, что все в порядке?

Ночью ворочаюсь, не могу уснуть. Пытаюсь не проверять телефон, но всё равно тянусь к нему. Ноль. Просто пустота.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слёзы подступают сами. Не реву в голос, просто тихо катятся по щекам. Думаю, что никто не заметит, но вдруг чувствую — кто-то касается плеча.

Катя.

— Эй… — она садится рядом, обнимает. — Он сделал тебе больно?

Я молчу. Не могу говорить. Просто прижимаюсь к ней,, и слёзы льются сильнее.

Катя гладит по волосам.

— Всё будет хорошо, Лиз.

А я — не могу выдохнуть.

Катя сидит молча ещё пару секунд, потом спрашивает мягко:

— Что случилось, Лиз?

Я всхлипываю, вытираю нос рукавом и шепчу:

— Он не пишет. Уже два дня. Последнее — что добрался до Новосиба. А потом… ничего. Я и писала, и звонила. Он просто… исчез.

Катя хмурится:

— Это не похоже на него. Слушай, давай я всё выясню? Серж точно должен быть в курсе. Если не он, то Ярослав. Не раскисай, подруга. Прямо сейчас и позвоню, вряд ли он спит.

— Серж?

— Ну да, Айка так зовут. Не знала?

— При мне его никто не называл по имени.

— Ну, теперь ты тоже в курсе. Ладно, жди.

Ккиваю, цепляясь за эту тоненькую ниточку надежды.

21 Лиза

Катя ловит меня утром уже у лестницы — как и обещала, с новостями.

— Лиз, я узнала. У Марка травма. Что именно произошло — никто толком не знает, но говорят, всё серьёзно. Он ни с кем не общается, даже с друзьями. — Катя говорит это торопливо, будто боится, что я сбегу, как только услышу.

Останавливаюсь, пытаясь переварить информацию.

— Почему он не написал?.. — спрашиваю глухо.

— Не знаю. — Катя качает головой. — Говорят, он даже с командой не общается. Просто исчез. Отменил всё. Не выходит на связь.

Мир вокруг расплывается. Я думала, он просто… охладел. Пропал, как только получил своё. Но оказывается, всё совсем не так.

Катя обнимает меня за плечи.

— Лиз, а что вообще между вами? Ты говорила — просто тренировки. Но ты бы не стала тогда так переживать.

Я не сразу отвечаю. Смотрю в окно, как ветер треплет деревья на улице. Потом выдыхаю:

— Он был очень настойчивым. До отъезда просто не давал прохода. А сейчас... я не понимаю, в чём дело. Такое ощущение, будто я придумала всё, что между нами было.

Катя пожимает губы:

— Если хочешь, я могу попробовать узнать через общих знакомых подробности. Но, Лиз… иногда людям просто тяжело. Он мог замкнуться не потому что ему всё равно, а потому что не справляется пока с тем, что произошло. Для спортсмена ведь серьёзная травма может означать вплоть до конца карьеры.

Вечером я пишу Ярославу: «Ты не знаешь, что с Марком?» Ответ приходит только через пару часов: «Всё сложно. Подробностей не знаю, он никого не пускает».

Он никого не пускает. Даже друзей.

Во вторник вечером ко мне приезжают родители. Мама заранее писала, что хочет провести со мной вечер — мол, мы давно не выбирались просто погулять по Москве. Я соглашаюсь. Мама, как всегда, ждёт меня у выхода с отцом. Они что-то обсуждают между собой, пока я спускаюсь к ним по лестнице.

— Лиза! — мама кивает с улыбкой. — Какая же ты у нас красавица, — добавляет она по привычке, повторяет это каждый раз, когда видимся.

— Пап, мам, привет, — улыбаюсь, обнимаю их.

И в этот момент к нам подходит Кирилл.

— Ого, здравствуйте! Простите, я вас сразу узнал. Вы так похожи на Лизу. — Он протягивает руку, сначала отцу, потом матери. — Я Кирилл. Мы раньше встречались с вашей дочерью.

Я замираю. Хочется заслонить родителей, встать между ними и Кириллом, пока он не начал говорить лишнего.

— Мама, папа, пойдёмте. Столик уже нас ждёт, — быстро говорю я, делая шаг вперёд, но Кирилл опережает:

— Подождите, — говорит он, глядя на родителей. — Я просто волнуюсь за Лизу. Видел, с кем она теперь… Знаете, есть у нас тут один парень… Марк. Старше. Богатый. Выскочка. Я бы на вашем месте держал Лизу подальше от него.

— Зачем ты это говоришь? — шепчу я зло, отводя его в сторону.

— Я тебя защищаю, — спокойно отвечает он. — Ты сейчас думаешь, что я тебе враг, но я прав.

— А меня ты спросил, надо ли это мне? — Я сжимаю губы. — Это не твоё дело, Кирилл.

Отец между тем подаётся вперёд:

— Кто такой Марк?

Я уже снова рядом с ними:

— Это просто... — начинаю, но Кирилл не упускает момента:

— Он уехал сейчас. А Лиза, наверное, переживает, да? Всё как обычно: парень поиграл — и исчез.

— Пап, пожалуйста. Не слушай его. Всё не так! Он не знает, что говорит.

— Так расскажи мне. — Голос отца твёрдый. — Ты с ним встречаешься?

— Мы... — Я осекаюсь. — Всё не так просто. Пап, ты его не знаешь. Он хороший. Просто сейчас у него трудный период.

— Если хороший — познакомь нас. — Отец смотрит прямо в глаза. — Или тебе есть что скрывать?

Я отвожу взгляд. Как я могу их познакомить, если Марк не выходит на связь? Если сам меня оттолкнул?

— Позже. Он уехал. Но потом… — лепечу я.

Отец только хмыкает:

— Богатенький, да? Всё с вами ясно. Весь в деньгах, наверняка привык, что девушки у его ног. Я таких видел. Выскочки. Надо бы держать тебя от него подальше.

— Пап, ну хватит… — прошу я, голос срывается.

— Это не тот ли, который тебе звонил днём и ночью раньше? — Отец сужает глаза.

Я краснею:

— Ну… да. Но он изменился. Я изменилась.

— Ха. Посмотрим, во что это тебе обойдётся.

Ужин проходит в гнетущем молчании. Я почти не ем. Мама старается оживить разговор, но отец держится холодно, напряжённо. Знаю этот взгляд. Он всё уже для себя решил.

Возвращаюсь из туалета и останавливаюсь в коридоре. Из приоткрытой двери доносится голос отца:

— Я как знал, что в Москве она почувствует свободу. Учёба на втором плане, а теперь ещё и скрывает от нас, что с кем-то встречается. Маш, надо что-то с этим делать. Ещё и нашла себе мажора какого-то. От таких добра не жди, сразу понятно.

— Может, не всё так однозначно? — осторожно отвечает мама. — Ты не знаешь его.

— Мне достаточно знать, какая сейчас в общем молодежь. В восемнадцать лет... Я хочу уберечь Лизу от ошибки. Запрещу ей с ним встречаться. Не позволю, чтобы она себе жизнь ломала из-за такого типа.

— Запретами ты ничего не добьёшься…

Вцепляюсь в дверной косяк. В груди будто что-то ломается. Сжимаю губы, чтобы не заплакать. У меня и так нет уверенности, что между нами с Марком что-то ещё будет. Он отдалился, не выходит на связь. А теперь ещё и отец... Его слова больно ранят. Он ничего не знает о нём, но уже осуждает. Я не могу объяснить, не могу защитить то, что и сама до конца не понимаю. Но почему мне так больно, будто отнимают что-то очень важное? И почему становится так страшно за нас?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

22 Марк

Я не помню, как добрался до дома в Москве. Помню только, что захлопнул за собой дверь, уставился в стену и сидел так, наверное, пару часов. Боль в плече бьёт рваными ударами, но куда больнее — то, что я теперь выбит из колеи. Кто я теперь, если не спортсмен? Без этой движухи и без работы?

О соревнованиях можно забыть минимум на полгода. Работать с таким плечом тоже никак. А это значит, что я буду вынужден вернуться на подсос к родителям, чего мне адски не хочется. Чувствую себя беспомощным котёнком. И это чувство вымораживает, заставляет сомневаться в своей состоятельности как мужчины.

Я не хочу, чтобы Лиза меня видела таким. Чтобы парни видели. Вообще никто. Я привык быть сильным. Привык тащить на себе, решать вопросы, быть первым. А теперь — развалина с вывихнутым плечом, не способный даже рубашку нормально надеть.

Родители у меня, мягко скажем, непростые. Отец — человек из девяностых, закалённый в те времена, жёсткий, бескомпромиссный. Его никогда не волновали сопли и жалобы. Только результат. Только победа. Ошибся — сам виноват. С ним всегда было сложно находить общий язык.

Я всю жизнь хотел доказать, что могу сам. Что справлюсь без его опеки и нравоучений. Он всё равно продолжал кидать деньги на мою карту — так, на всякий случай. Я эти деньги не трогал. Откладывал, словно талисман на крайний случай.

Похоже, этот крайний случай настал.

Но родителям я пока ничего не скажу. Не хочу слышать в голосе матери сочувствие, а в голосе отца — презрение. Хочу сначала сам пережить это. Переварить. Осознать. Придумать, что делать дальше. Найти новый путь.

Перед глазами снова всплывает момент травмы. Мы были уже близко к вершине стены. Всё должно быть отработано чётко: страховка, карабины, команды. Но Дэн с самого утра был какой-то не в себе — нервничал, суетился.

И вот, на одном из сложных участков, у него случается затык с карабином. Я вижу, как он путается, теряет хватку. Понимаю: если сейчас не вмешаюсь, будет беда. Я бросаюсь к нему, чтобы подстраховать, пытаюсь зацепить его карабин к основной верёвке.

В спешке Дэн нечаянно задевает меня локтем по плечу. Рывок. Я теряю равновесие на узком выступе. Плечо идёт под неестественным углом, я чувствую резкий щелчок — и адскую боль, как взрыв, вспыхивающую в мозгу. Пытаюсь ещё зацепиться за край, но рука меня не слушается. Меня рвёт вниз.

Когда меня сняли, я уже почти не чувствовал правую руку. Дэн стоял белый как стена, глаза полные ужаса. Тренер орал — на него, на меня, на весь мир. А я только тупо смотрел в одну точку и думал: всё. Конец. Мой сезон, мои планы, моя жизнь в привычном ритме — всё накрылось.

Теперь каждая мелочь стала испытанием. Переодеться — кошмар. Даже лёгкое движение отдаётся вспышкой боли. Плечо будто налилось свинцом, каждая попытка пошевелиться заставляет сжимать зубы, а дыхание становится тяжёлым, прерывистым. От каждого неловкого движения по телу пробегает мелкая дрожь.

Намылить голову в душе — почти невозможно. Ледяные капли воды только усиливают боль, словно раскалёнными иглами вонзаются в кожу. Я попытался налить себе воды из чайника, зацепился за край кружкой, пролил всё на стол и, выругавшись сквозь зубы, уронил её в раковину.

Потом взял кофту и попробовал натянуть её через голову. На середине движения вспыхнула такая боль, что мир перед глазами поплыл. Я застонал, согнулся пополам, цепляясь за край стола здоровой рукой, чтобы не потерять равновесие. На несколько долгих секунд стало страшно, что отключусь прямо тут, среди этого бардака.

Попробуй застегнуть молнию одной рукой, когда плечо гудит от боли. Даже обычные действия, о которых раньше не задумывался, стали адским квестом.

Попытался заправить постель — простыня скользнула из рук, и я с яростью отшвырнул её в угол. Всё раздражало. Всё бесило. Невыносимое чувство беспомощности разъедало изнутри, смешиваясь с яростью и бессилием.

Телефон пару раз пиликает. Сначала я даже не смотрю. Сопротивляюсь. Потом не выдерживаю и всё-таки беру его в руки.

На экране — куча сообщений. От друзей, пытающихся понять, что случилось. От Ярослава. От тренера. И целая череда от Лизы. Она писала коротко, сдержанно — но между строк я ощущал её тревогу. Её звонки тоже были. Один, второй, третий. Пропущенные.

Я смотрю на её имя и чувствую, как внутри что-то болезненно сжимается. Как будто по сердцу прошлись наждачной бумагой. Хочу ответить. Хочу услышать её голос. Хочу утонуть в её ласковом, живом взгляде.

Но нет.

Я не готов. Пока нет. Я не хочу, чтобы она видела меня таким. Жалким. Сломленным. Я сам себя видеть не могу.

Я снова опускаю телефон. Прячу лицо в подушку.

Мне невыносимо.

Меня разъедает бессилие.

Мне страшно.

Я впервые за долгое время не знаю, что делать дальше.

И в этом чёртовом отчаянии одна единственная мысль колотится в голове, как последняя спасительная нить:

Я хочу видеть Лизу.

Прошло ещё полчаса.

Я валялся на кровати, тупо уставившись в потолок, когда раздался лёгкий стук в дверь.

Я замер. Навострил уши.

Опять.

Тихо. Настойчиво.

Кто там?

Сердце ёкнуло.

А потом сквозь толщу двери донёсся тихий голос:

— Марк... Это я... Лиза...

Я сжал кулаки.

Нет. Нет, я не хочу, чтобы она меня видела таким.

Я зажмурился, прижавшись лбом к холодной стене.

— Марк... пожалуйста... — снова её голос, дрожащий, тёплый, расстроенный.

Я боролся с собой. Каждый мускул хотел кинуться к двери. И каждый остаток разума шептал: "Не пускай. Не показывай ей свою слабость."

Я знал: стоит только впустить её — и всё.

Я сломаюсь.

Но так ли это плохо?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

23 Лиза

— Пап, мне нужно с тобой поговорить, — говорю я, стараясь держаться спокойно. — Только прошу, не перебивай сразу.

Он смотрит на меня настороженно, откладывает вилку.

— Слушаю.

— Ты… слишком жёсткий, — начинаю я. — Ты отнимаешь у меня возможность самой принимать решения, касающиеся моей жизни. Я не маленькая. Хочу, чтобы ты это понял.

— Я просто забочусь о тебе, — рычит он. — Не вижу ничего плохого в том, чтобы предостеречь.

— Запрещать отношения — это не предостеречь. Это контролировать. Это… это попахивает средневековьем, пап. Если ты действительно видишь перед собой свободную личность, то пора уже ослабить вожжи.

Он хмурится, качает головой.

— Ты всегда со мной соглашалась. А теперь что? Подростковый бунт в восемнадцать лет?

— Нет. Это не бунт. Это… осознание. Я не сделала ничего плохого. И не собираюсь, — говорю я спокойно, но твёрдо.

Он не отвечает. Только молча смотрит на меня, как будто пытается понять, куда делась его послушная дочь.

— Я просто не хочу, чтобы ты испортила себе жизнь, — произносит он наконец. — Потом будет поздно жалеть.

— Но ты не даёшь мне шанса самой выбрать, что для меня хорошо, а что плохо. Это моя жизнь, пап. И я хочу жить её по-своему.

Мама мягко кладёт руку на его плечо, успокаивает. Я благодарю её взглядом. Но вечер испорчен. Атмосфера — напряжённая, наэлектризованная. Я обижена. А он... он всё ещё уверен, что прав. Это видно по тому, как он поджимает губы и отводит взгляд, словно боится сказать лишнее, чтобы я снова не завелась. Но во взгляде — упрямство. Он считает, что поступил правильно. Что знает, как лучше для меня. Он не слушает, он просто ждёт, когда я остыну и всё вернётся на круги своя. Не видит, что всё изменилось.

— Наверное, я не приеду в выходной. Простите. Спасибо, что навестили, — говорю я, целую маму в щёку и выхожу из ресторана.

На улице мне становится легче. Воздух освежает лицо, и я иду в сторону метро. Направляюсь в общежитие, но в голове — только одно: как достучаться до Марка?

Я нахожу в списке контактов номер Ярослава. Нажимаю «вызов». Сердце колотится. Он берёт трубку не сразу, говорит глухо — видно, уставший..

— Привет… что-то случилось?

— Я… мне нужно узнать, где живёт Марк, — говорю сразу. — Это важно.

Он замолкает.

— Лиза, может, не стоит? Ему сейчас… не до гостей.

— Я не просто гость. Я волнуюсь. Он не отвечает. Не выходит на связь. Я не могу просто сидеть сложа руки.

Он вздыхает. Слышу, как по ту сторону трубки он ходит по комнате.

— Он реально в плохом состоянии, — наконец говорит Ярослав. — И я не уверен, что он будет рад тебе. Или вообще кому-либо.

— Пожалуйста… — шепчу я. В голосе дрожь, в груди — ком. — Мне просто нужно знать, как он. Остальное я возьму на себя.

Ярослав молчит ещё пару секунд, а потом сдаётся:

— Ладно. Я пришлю адрес. Но, Лиза… будь осторожна, ладно?

— Спасибо. Правда. Спасибо.

Через минуту приходит сообщение. Я смотрю на него, сжимаю телефон в руке.

Хочу рвануть к нему сразу, ноги как будто сами несут меня к метро, но в какой-то момент резко останавливаюсь. Смотрю на темнеющее небо, на редкие огоньки в окнах — поздно. Слишком. Что, если он не впустит? Что, если просто закроет дверь перед носом? А если... если мне придётся остаться у него? Нет. Это… слишком. Пока нет. Я делаю шаг назад, замираю, а потом пытаюсь собрать мысли в кучу. Завтра. Только завтра. Сразу после пар, ведь зачёты и экзамены никто не отменял.

Путь обратно до общежития тянется вечность. Я не слышу, о чём болтают в вагоне метро, не замечаю людей. Только прокручиваю в голове разговор с отцом и то, как он смотрел на меня — словно на чужую. Горечь давит в груди. А ещё — беспокойство за Марка. Я представляю, как он лежит в темноте, один, с больным плечом. Без сил. Без поддержки. И я не могу так. Я не могу не попробовать быть рядом.

На следующий день я не могу дождаться окончания пар. Как только они заканчиваются, бросаю девочкам:

— Вернусь вечером. У меня дела.

Они переглядываются:

— Если что, будь на связи.

Я киваю. Еду к дому Марка. Из метро выхожу с лёгким волнением. Думаю: ему же сейчас тяжело делать всё самостоятельно. Есть ли у него еда? Продукты?

Оглядываюсь и решаю зайти в ближайший супермаркет. Там хватаю корзину и начинаю бросать в неё всё, что может пригодиться: макароны, сыр, яйца, хлеб, йогурты, овощи. Даже чай и печенье. Корзина тяжелеет, руки тянет. На кассе едва укладываюсь в свой бюджет.

Пакет тяжёлый, режет руку. Но я тащу его упрямо, шаг за шагом. Подхожу к подъезду, жду, пока кто-то войдёт. Какая-то бабушка подозрительно оглядывает меня с ног до головы. Я ловко проскакиваю за ней, вежливо киваю, поднимаюсь по лестнице.

У двери Марка замираю. Сердце стучит в горле. Сначала скребусь тихо. Жду. Потом чуть громче стучу. Тишина.

— Марк… — зову неуверенно. — Это я… Лиза…

Пауза. Никакой реакции.

Я прикладываю лоб к двери.

— Пожалуйста… открой…

Молча жду. Секунды тянутся мучительно долго. Кажется, будто прошла вечность. Я вслушиваюсь в тишину, точно зная, что он дома. Потом — шаги. Щелчок замка. Дверь приоткрывается. Передо мной — Марк.

Бледный, с тусклыми глазами. Щетина покрывает лицо, волосы растрёпаны. От него пахнет лекарствами и чем-то больничным. Он выглядит так, будто последние дни просто существовал, а не жил. И всё равно ощущаю такой прилив нежности, что хочется его обнять..

— Что ты тут делаешь? — голос у него хриплый, будто он давно не говорил. Губы пересохли. — Тебе не стоило приезжать.

Я вжимаю подбородок в плечи, пытаясь собраться с духом.

— Я просто… хотела тебя увидеть.

Он прищуривается, в голосе — усталость и холод:

— Увидела?

— Да…

— Тогда пока, — сухо выдает он и уже тянется прикрыть дверь.

Во мне что-то обрывается. Я едва слышно всхлипываю. Больно. Обидно, что он отталкивает меня. Марк останавливается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Подожди… — шепчу решительно.

Тяну на себя дверь, не давая ему закрыться. Сердце бьётся в груди так громко, что кажется — он слышит. Я делаю шаг вперёд и в следующий момент бросаюсь к нему, обнимаю, прижимаюсь щекой к его груди. Он стоит, как статуя, руки опущены, будто не знает, что делать.

— Мне страшно, — выдыхаю я. — Просто дай мне побыть рядом. Хоть немного.

Он тяжело вздыхает. И только спустя пару секунд, когда тишина между нами уже начинает звенеть, наконец делает шаг в сторону, впуская меня внутрь.

24 Лиза

Марк почти не смотрит на меня, только молча берёт из моих рук тяжёлый пакет и, пошатываясь, уносит на кухню. Я иду следом, наблюдая, как он морщится от боли, но ни слова не говорит.

— Зачем столько всего? — хрипло спрашивает он, опуская пакет на стол. — Я не голодаю.

— Правда? — я приподнимаю бровь. — И что ты сегодня ел?

Он отворачивается, не сразу отвечает:

— М-м… Печенье. И чай.

— Очень питательно и сытно.

Марк пожимает плечами, тут же морщится. Я подхожу ближе, замечаю, как он еле держится на ногах. Лоб у него в испарине, кожа побледнела. Сердце сжимается. Ну зачем было тащить пакет, я бы и сама могла.

— Почему только это?

— Потому что коробка с чайными пакетиками и печеньем на столе, — замечает он, переводя взгляд на стол.. — Мне не надо было лезть в шкаф или что-то разогревать.

Сначала хочется отругать его. За упрямство, за то, что не позвал никого, что страдает один. Но потом я вдруг понимаю: он не хотел казаться слабым. Храбрится передо мной. Даже пакет этот, явно не по силам, понёс сам, лишь бы не отдать мне.

— Ты упрямец, — тихо говорю, подходя ближе.

Он опирается на край стола и прикрывает глаза.

— Я разложу продукты, ладно?

— Валяй, — сквозь зубы отвечает он.

Вытаскиваю из пакета еду, стараясь не шуметь. Бросаю взгляды на него — он сидит, напряжённый, правое плечо чуть выше, старается не шевелить им вообще. Каждый вдох даётся с трудом.

Поднимаю взгляд и впервые по-настоящему осматриваю его квартиру. Всё довольно чисто, но по-холостяцки скупо. Никаких лишних вещей, минимум уюта. Только стопка книг на подоконнике, несколько кружек и плед на диване, который он, видимо, не убирал со вчерашнего дня. Как-то здесь одиноко.

Я подхожу ближе.

— Очень болит? — шепчу, едва касаясь пальцами его плеча.

Он дёргается от неожиданности и сжимает губы:

— Мммм… Не трогай. Просто… немного отпустит. Скоро.

— А ты пил что-то обезболивающее?

Он криво усмехается:

— Пил. Не особо помогает.

Я сажусь рядом на край стула, опустив руки на колени.

— Может, попробовать холод? Или компресс?

Он не отвечает, просто смотрит в одну точку, будто что-то внутри себя пережёвывает, переваривает.

— Я бы всё равно пришла, знаешь? Даже если бы ты не открыл сразу.

Он хмыкает:

— Я так и понял, когда ты начала скрестись в дверь.

Тишина. В ней — всё. Я чувствую, как нарастающее тепло в груди сменяется тревогой: а вдруг я зря пришла? Вдруг он и правда не хочет никого видеть?

Но он вдруг выдыхает и смотрит на меня чуть мягче:

— Спасибо. За продукты… и за то, что пришла.

Я улыбаюсь.

— У тебя ничего нет вкусного. Надо будет сварить что-то. Может, суп? Или кашу. Ты ешь кашу?

— Ем. Если не авторства повара столовой.

— Ну тогда тебе повезло, — я киваю на себя. — Сегодня готовлю я.

Он снова прикрывает глаза. Мне кажется, просто выдохся.

Я открываю холодильник, прячу туда всё скоропортящееся. Ставлю на плиту кастрюлю с молоком.

— Где у тебя крупа? — спрашиваю, оглядывая полки.

— Справа, в верхнем шкафчике. Там серая банка.

— Нашла. Сегодня будет пшеничная каша. Ещё пюре и куриные ножки. Ты против духовки не возражаешь?

— Возражаю, — он хрипло усмехается. — Но только если ты сожжёшь всё к чёрту.

— Очень смешно, я умею готовить — возмущаюсь, уже чищу картошку. — А теперь рассказывай. Ты же хотел на какие-то курсы? Программирование вроде?

— Ага, фронтенд. JavaScript, React, вот это всё. Но нет ещё, не записался. Там дедлайн через две недели, я думал… потом.

Он вздыхает:

— Удивлён, что ты помнишь вообще.

— А ты думал, я всё забыла? — улыбаюсь краем губ. — Ещё я помню, как ты жаловался на скучные лекции. Преподаватель с голосом «спи, моя радость, усни».

Он хмыкает:

— Он до сих пор там. Недавно выложил курс на ютуб, теперь можно засыпать дома.

— Прогресс! — Я смеюсь, достаю ножки из пакета. — А я, между прочим, снова хожу на йогу.

Он поднимает брови:

— Ты у меня гибкая, я помню.

— Марк! — фыркаю и швыряю в него полотенцем.

Он ловит его одной рукой, морщится от боли, но улыбается.

— Ты отвлекаешь меня специально?

— Ну да. Сработало же?

Он кивает. Я замечаю, как это хотя бы ненадолго отрывает его от боли. Он подсказывает, где противень, где масло, где специи. Я стараюсь быть аккуратной, не шуметь, дать ему передышку. Готовлю и украдкой смотрю на него — сидит, глаза прикрыты, губы плотно сжаты, но с лица не сходит усталая улыбка. Время летит быстро.

Когда всё готово, накрываю на стол. Ставлю перед ним тарелку, вилку. Он пробует взять левой рукой, но она у него не ведущая, он, похоже, правша. Упрямо пытается есть левой рукой, стиснув зубы.

— Эй, — я присаживаюсь ближе. — Дай сюда. Я покормлю тебя.

— Я не ребёнок, — хрипло отзывается он, отводя взгляд.

— Я и не говорю, что ребёнок. Но ты сейчас не в форме. И давай без геройства. Я никому не расскажу, честно, что кормила большого мальчика Марка с вилочки.

Он не сопротивляется, когда я мягко забираю вилку из его руки. Черпаю немного пюре, аккуратно подношу к его губам. Он смотрит на меня пристально. Замечаю, как он шумно втягивает воздух. Я тоже волнуюсь. Сердце стучит слишком быстро. Мы так близко. Он ест, не отводя взгляда. Мы почти не говорим. В этой тишине — так много. Мне кажется, я слышу, как стучит его сердце.

И вдруг я замечаю, как темно стало за окном.

— Марк… — я сажусь, бросаю взгляд на часы. — Уже почти одиннадцать. Мне… наверное, надо вызвать такси.

Он открывает глаза, смотрит на меня, не моргая. Молчит. Потом тихо говорит:

— Останешься?

Я в растерянности.

Он продолжает:

— Не хочу, чтобы ты шла одна. Да и… Просто останься. Если можешь.

Я не отвечаю сразу. Внутри — тепло и тревога одновременно. Но затем киваю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошо. Я останусь.

И это я была уверена, что иду на пару часов и потом обратно в общагу? Ха-ха три раза.

25 Марк

Лиза сидит на краю кровати, уткнувшись в телефон. Я лежу, прищурившись от приглушённого света, и наблюдаю за ней. Пытаюсь дышать ровно, сдерживая стоны — каждый вдох отзывается в плече острой болью, но я не хочу, чтобы она это заметила. Она строчит сообщение, потом стирает, пишет снова. Я вижу, как она хмурится, нервно покусывает губу, будто борется сама с собой.

Она меняется в лице, глядя на экран — сначала решимость, потом сомнение, потом снова решимость.

Я хочу ей сказать что-то, разрядить обстановку, но боюсь выдать себя — голос дрогнет от боли, и она сразу это просечёт. Поэтому молчу и просто смотрю. На изгиб её шеи, на смоляные пряди, сбившиеся за ухом, на то, как кончик языка чуть выглядывает между губами, когда она особенно сосредоточена.

Я ловлю себя на том, что мне приятно за ней просто наблюдать.

— Девочкам пишешь? — спрашиваю негромко, всё-таки не выдержав.

— Ага… — она поднимает голову. — Они волнуются. Я же не предупредила, думала, на пару часов…

— Скажи, что останешься, — держу тон максимально нейтральным, хотя от осознания, что случай позволил мне сблизиться с Лизой так быстро, пульс частит.

— Так и сделаю. Они будут паниковать, если просто исчезну. Я… я, пожалуй, позвоню.

Я наблюдаю, как она выходит в коридор и тихо говорит по телефону. Не слышу слов, но по интонации улавливаю: оправдывается, уговаривает. Морщусь. Понимаю, что поставил её в неудобное положение. И всё равно — не отпустил бы. Раз не побоялась прийти, значит, выбрала меня, даже несмотря на то что я не в лучшей форме.

Когда Лиза возвращается, спрашиваю:

— Ну что, договорилась?

— Да. Попросила не устраивать допрос. — Она слабо улыбается. — Но теперь у нас другая проблема. Где я буду спать?

Я приподнимаю бровь:

— Ты спишь на кровати. Я — в кресле.

— Нет, Марк, ты…

— Лиза. Я не настолько калека, чтобы не уместиться на кресле. — Усмехаюсь. — А ты, если будешь ворочаться на полу или зажмёшь себе шею на кресле, я потом буду чувствовать себя виноватым.

Она колеблется.

— Но у меня даже одежды нет. Я в этом платье…

— Возьми футболку. Любую. Там чистые в шкафу. Можешь в шортах моих спать, если не утонешь в них.

Она кивает и исчезает в ванной. В это время я пытаюсь как-то устроиться в кресле, но оно неудобное, и плечо пульсирует всё сильнее. Сжимаю зубы, замираю, не выдыхая, пока не нахожу терпимую позу. Но долго так не продержусь — понимаю это.

Когда Лиза возвращается, не могу оторвать взгляд. Она в моей чёрной футболке — ей до середины бедра — и с собранными в небрежный пучок волосами выглядит очуметь как сексуально. Настолько, что дыхание сбивается. Хочется протянуть руку, коснуться её талии, провести пальцами по этим обнажённым ногам. Почувствовать тепло кожи, сжать её бёдра, провести ладонью по изгибу спины. Прижать к себе, чтобы она ощутила, насколько сильно я её хочу. Чтобы сама подалась ближе. Чтобы задрожала. Пальцы чешутся — удержаться невозможно, я почти ощущаю, как её кожа отзывается под моим прикосновением. Чёрт, да я бы сдёрнул эту футболку одним рывком, если бы мог. Но не могу. Даже рукой пошевелить — ад. И это сводит с ума. Всё вокруг исчезло, и осталась только она — и это чёртова футболка, которая сидит на ней так, что сносит голову. Я злюсь на себя. Потому что знаю — сейчас нельзя. Потому что я калека, едва двигаюсь. Но пульс рвёт с заоблачной частотой, член ноет нестерпимо. Почему именно сейчас я не могу прижать её к себе крепко, как хочу? Почему именно сейчас я беспомощен, черт побери?

— Спасибо, — говорит она тихо. — Что… так заботишься.

— Считай, что это ты заботишься. Ты меня кормила как маленького.

Она смеётся, гасит свет и ложится. Смотрю на неё — глаза уже закрыты, дышит ровно. Такая красивая. Такая своя. И так близко.

Осторожно, почти бесшумно, поднимаюсь. Медленно, через адскую боль, пробираюсь к кровати и ложусь с краю, стараясь не задеть её. Нахожу позицию, в которой можно хотя бы не стонать. Плечо жжёт, кости будто крошатся на мелкие осколки, но я молчу. Вцепляюсь зубами в руку, пока не утихнет. Потом лежу, смотрю в потолок.

А рядом Лиза. Тепло её тела под одеялом пробирается под кожу. Запах волос — сладкий, немного травяной, как летний луг после дождя, — сносит крышу. У меня встаёт на неё, и ничего с этим поделать не могу. Дух вышибает от мысли, что она здесь, что её рука сейчас в нескольких сантиметрах от моей ладони. Что стоит только потянуться — и я смогу коснуться её бедра, провести пальцами по внутренней стороне, ощутить, как она вздрагивает. Сжать ладонью её грудь поверх футболки, прижаться губами к шее, услышать, как у неё перехватит дыхание. Я бы распластал под собой, если бы мог. Раздвинул бы ей ноги и почувствовал, как она поддаётся мне — нет, не просто позволяла бы, а тянулась сама, задыхаясь от желания. Бешено хочу её, каждой клеткой, каждой долбаной фиброй. Член пульсирует, словно готов разорвать трусы. Инстинкт орёт, как дикий зверь в клетке. Рядом девчонка, которая сводит меня с ума, чьи феромоны делают меня животным.Даже дышать боюсь, чтобы не спугнуть этот момент. Чтобы не признаться в том, как сильно меня сейчас ломает.

Я не шевелюсь. Даже не дышу громко. Просто лежу. И с каждым ударом сердца, всё сильнее понимаю, насколько это абсурдно — мне больно, до одури, до тёмных пятен перед глазами, а я всё равно хочу её. Не просто хочу — зверею от желания. Какого чёрта моё тело ведёт себя так, будто не в курсе, что я покалечен? Дурной организм, которому наплевать на боль, на здравый смысл — ему подавай тепло Лизы, её запах, её близость. Она — самый мощный афродизиак на свете, и мне не нужен алкоголь, стимуляторы или фантазии. Просто её дыхание рядом — и я уже на грани. То, что ощущаю, сильнее и громче, чем боль. Громче, чем разум.

Постепенно всё проваливается в темноту.

Но вместо покоя — сумасшедший, ломаный калейдоскоп картинок. Что-то мерцает, мелькают лица, звуки как будто из подвала. И чем дальше, тем всё хуже. Картина с каждым мгновением всё отчётливей становится чем-то похожим на «Техасскую резню бензопилой». Только вот пила вонзается прямо мне в плечо. Медленно. Смакуя. Наживую.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я ору — рычу, как зверь, захлёбываясь яростью и страхом. Пытаюсь вырваться, убежать, спрятаться, но тело будто парализовано. Меня распиливают. Рвут. Кромсают. И я ничего не могу сделать.

Резкий рывок — и я выныриваю в реальность. Влажный от пота, сбитое дыхание, сердце колотится в горле. Вокруг темно. Только силуэт сбоку вижу — Лиза. Она сидит рядом, зовёт меня по имени.

— Марк? Марк, ты меня слышишь?.. Эй… Всё хорошо… Я здесь…

Голос взволнованный, испугалась моих криков. Она боится меня коснуться, замерла, как будто боится причинить ещё больше боли.

— Живой… — выдыхаю с хрипом.

— У тебя был кошмар. Ты… ты кричал… — она почти шепчет. — Тебе больно?

— Нет… то есть да. Но это… нормально.

— Нормально?! — Она подаётся вперёд, глаза блестят в темноте. — Марк, ты так одеяло сжимал, я думала разорвешь. Ты дрожал весь. И… ты даже не сказал, насколько тебе плохо. Я ведь… Ничего не знаю о том, как ты плечо травмировал, сколько восстанавливаться. Может, я чем-то помочь могу.

Я отвожу взгляд. Не могу сказать, что хотел казаться сильнее. Что не хотел, чтобы она видела меня слабым. Что мне важно, как я выгляжу перед ней — даже в такой момент.

— Я справлюсь. Всегда справлялся. — Пытаюсь усмехнуться, но лицо дёргается от острого болевого приступа. Сука-а-а...

Лиза молчит. Потом тихо:

— А можно хоть сейчас не делать вид, что ты из титана?

Я сглатываю. Не знаю, что ответить. Но в её голосе не упрёк — только забота. Такая, что горло сжимает спазм.

Она касается моей руки осторожно.

— Мне нужно в универ, — шепчет она, будто боится нарушить хрупкое равновесие. — Но я вернусь. Обещаю. У тебя когда ближайший приём врача?

— Через неделю.

— Нет, так же нельзя.

— Можно. Это нормально в моей ситуации, даже если тебе кажется, что это не так.

— Хм… — она сжимает мою ладонь. — Я что-нибудь придумаю.

26 Лиза

Я не захожу в общагу. Если сверну туда — опоздаю точно. И так на пару боюсь не успеть. Поэтому просто еду сразу в универ, с рюкзаком, в той самой одежде, в которой вчера была у Марка. Волосы собраны кое-как, макияжа почти нет, и я чувствую себя… не то чтобы неуверенно, но как будто всё немного сместилось, не на своём месте. Я не дома, не в общаге, не одна. Снова в привычной среде сейчас, и от этого как-то даже страннее. Прошел всего вечер, а по ощущениям — вечность.

Уже в холле на меня налетают девочки.

— Лиза! Где ты была? Мы волновались!

— Почему не отвечала нормально?

— Ты ночевала у него? Да?!

Я поднимаю руки, будто сдаюсь:

— Тихо-тихо. Я же сказала, всё нормально. Просто… много всего произошло.

Мы уходим в пустую аудиторию. Не люблю обсуждать личное на шумных переменах. Девочки не отстают. Я сажусь на край стола, и наконец выдыхаю:

— У Марка реально всё плохо. Он держится из последних сил, храбрится. Я… Я боюсь за него. И не знаю, чем помочь.

Девочки замолкают. Даже Катя, обычно ехидная, смотрит сочувственно.

— Ты серьёзно? — Таня подходит ближе. — У него что, осложнение?

— Я не знаю. Он говорит, что всё нормально, но я видела. У него судороги, боли. Он не может спать. Ему снятся кошмары, он весь трясётся…

Таня резко смотрит на меня:

— А когда у него приём у врача?

— Через неделю. Он говорит, что это нормально.

— Это не нормально, — твёрдо говорит Таня. — Мама у меня врач. Я у неё спрошу. Может, есть способ облегчить боль до приёма. Какие-то уколы. Просто чтобы ночь прожить без мучений.

Я киваю. Хватаюсь за это, как за соломинку.

— Только это ведь рецептурное наверно…

— Если мама скажет, какие уколы можно, то найдём. Она у меня в Подмосковье, понятно, но найти поможет. Она на дежурстве сегодня. Я ей после пар позвоню.

— Спасибо, — благодарю её.

Девочки волнуются. За меня, за него. Я не одна. От этого становится чуточку легче.

Мы идём на пары, и я получаю сообщение от папы.

«Как ты? Всё хорошо?»

У нас так и не было нормального разговора после ссоры. Он не звонил, но, видимо, переживал. И вот — пишет.

Я долго не отвечаю. А потом всё-таки пишу: «Всё хорошо. Как обычно. Общага — универ, универ — общага. Сейчас на парах».

Мне тошно от этого. Это ложь. Но я знаю, как он отреагирует, если узнает, что я ночевала у парня. У Марка. Отец не поймёт. Он сразу решит, что я потеряла голову, будет давить.

Может, так и есть, он не так уж далёк от правды. Но я не хочу никакого вмешательства сейчас.

После пар мы с девочками возвращаемся в общагу. Я забегаю в комнату, собираю рюкзак: футболка, нижнее бельё, леггинсы, расческа, зарядка.

Таня ждёт меня у выхода:

— Я написала маме. Она сказала, что если совсем плохо, можно попробовать диклофенак внутримышечно. Он сильнее кетонала и действует быстрее. Но только один раз на ночь, не курсом. Обязательно под омепразолом — для защиты желудка. И чтобы не вставал резко после укола. Мама может договориться, чтобы тебе выдали одну ампулу. Хочешь?

— А он точно не навредит? — уточняю я.

Таня достаёт телефон:

— Мама прислала. Читай сама: «Диклофенак 75 мг/3 мл, внутримышечно, в верхне-наружный квадрант ягодицы, медленно. Перед этим принять омепразол 20 мг за 30 минут до укола. Обязательно! Без него возможны проблемы с желудком. Укол — строго однократно, не чаще. После укола полежать, не бегать. Если будут головокружение, боль, покраснение — к врачу.»

Я киваю без раздумий:

— Конечно. Поеду. Где?

Таня звонит маме, уточняет адрес аптеки.

— Вот тут. Скажешь, что от Светланы Геннадьевны. Покажешь студенческий. Они отдадут. Там у мамы знакомые, всё по-честному, просто без рецепта.

— Тань, ты меня спасла. Я твоя должница.

— Да брось, мне несложно. Пусть поправляется твой спортсмен.

Еду в аптеку. Там, как и предупреждала Таня, студенческий внимательно изучают, спрашивают:

— Уколы умеешь ставить?

— Нет… Но очень надо. Я всё сделаю аккуратно. Видео посмотрю.

— Тогда посмотри внимательно. Вот — ампула, вот — физраствор, вот — шприц. Вводим в верхнюю наружную четверть ягодицы. Медленно. Шприц держим под прямым углом. После укола — приложи что-то тёплое, если будет болеть сильно. Если покраснеет, поднимется температура или будет сильная реакция — сразу к врачу. Поняла?

— Да. Спасибо вам огромное.

— Удачи. И осторожно.

Я крепко держу пакет в руке. Страшно делать укол первый раз в жизни, но я чувствую себя полезной. Я могу помочь. И я это сделаю.

Марка дверь открывает не сразу. Он бледный, с тенью под глазами, но улыбается при виде меня:

— Вернулась.

— Конечно, я же обещала.

Сажусь рядом на кухне, ставлю пакет на стол.

— Я нашла способ облегчить тебе ночь. Лекарство. Укол. Один раз, на сегодня. Очень сильное средство.

Он хмурится:

— Не надо. Я справлюсь.

— Не справишься. Я видела, как ты спишь. Как кричишь во сне. Как мучаешься.

— Лиза…

— Доверься мне. Я всё узнала. Это безопасно, если один раз. И это поможет. Я не просто так моталась по городу. Дай мне сделать это.

Он молчит. Потом кивает.

— Хорошо.

— Даже не сомневайся.

Я подготавливаю всё, как показали. Пальцы дрожат, но я держу себя в руках. Марк лежит, сжав зубы. Я отвожу взгляд, чтобы не думать, как он напряжён.

Ставлю укол. Медленно, как велели. Стараюсь не дышать. Потом — ватка, тепло, плед.

Он выдыхает.

— Молодец, медсестра.

— Угу. Лучше бы просто не доводить до такого, знаешь ли.

Через полчаса он будто приходит в себя. Не так, чтобы совсем как новенький, но глаза чуть яснее, губы не такие бледные, голос уже не такой замученный.

— Полегчало? — с надеждой спрашиваю.

— Ну… Если честно — да.

Он даже улыбается. Открыто, с этой своей искрой, от которой у меня в груди что-то щёлкает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он притягивает меня за руку:

— Можно я просто… обниму тебя?

Я киваю, подхожу ближе. Перед этим хотела переодеться — в рюкзаке чистая футболка, но в последний момент снова натягиваю его широкую, чёрную, с запахом, к которому уже начинаю привыкать. Сажусь рядом, он ложится, притягивает меня к себе. Его голова на подушке, я прижимаюсь щекой к его здоровому плечу, зарываюсь носом в ткань. Он пахнет теплом, домом, кожей, лекарством и чем-то ещё, едва уловимым — его.

Я закрываю глаза, позволяю себе просто быть рядом. Его рука обнимает меня.

Я лежу, прижавшись к нему, и вдруг осознаю, как хорошо просто быть рядом. Слышать, как он дышит. Чувствовать, как его рука обнимает меня — крепко, надёжно. Мне никогда не было так спокойно. Так близко. Даже не верится, что всё это — по-настоящему. Что я могу просто лежать вот так, дышать с ним в одном ритме, слушать биение его сердца. Я зарываюсь в его плечо глубже, будто пытаясь сохранить этот момент навсегда. Он такой тёплый, живой. Мой. И этого — уже достаточно, чтобы сердце стучало быстрее. От радости. От нежности.

27 Лиза

После укола Марк почти не морщится, шутит, держит меня за руку, будто и не было той боли, что днями сводила его с ума. Мы лежим в его кровати, просто обнимаемся. С каждой минутой я ощущаю всю неловкость положения, потому что Марк, не знаю, осознанно или нет, гладит мою руку кончиками пальцев. На лице у него — задумчивое, почти мечтательное выражение, и я чувствую, как он старательно контролирует дыхание. Его рука чуть сжимает мои пальцы — и я вся покрываюсь мурашками. Он наклоняется, целует меня в висок.

— Спасибо, что пришла. Ты у меня самая… моя. — Он улыбается, но в этой улыбке — голод. — Лиз… можно? Только чуть-чуть. Мне правда легче. Я больше не выдержу, ты рядом — а я не могу дотронуться как хочу.

— Марк… ты же знаешь… тебе нельзя… — я шепчу, но уже знаю, что мы оба проиграли. У него в глазах столько желания, столько безумной нежности, что я вся таю.

— Я буду аккуратен. Ложись ближе. Вот так. Удобно?

Я киваю, не в силах заговорить от волнения. Если тогда в душе все произошло как-то сумбурно, на эмоциях, то сейчас я прекрасно осознаю, что будет дальше.

Его рука пробирается под футболку, медленно, миллиметр за миллиметром. Кончиками пальцев он обводит контур груди, чуть задевая сосок, и я вздрагиваю, прикусываю губу. Всё напряжение растворяется, остаётся только пульсация где-то внутри, сладкое предчувствие.

Я смущена, не знаю, как себя вести, но ощущаю всю степень возбуждения Марка. И он это не скрывает, наоборот, чуть сильнее прижимается бедром. Я чувствую жар, накатывающий изнутри, но решиться первой не могу. Что я, с ума сошла? Он же только после укола, ему и так тяжело…

Но он вдруг прерывается, берет мою руку и уверенно ведёт её вниз, обхватывает ею свой член. Его голос хриплый, сдавленный:

— Сожми меня… пожалуйста…

Моё сердце колотится. Он горячий, твёрдый, и от одного прикосновения у меня пересыхает в горле. Я двигаю пальцами, сначала нерешительно, потом увереннее, чувствуя, как он стонет, как выгибается навстречу. А он не остаётся в долгу: его пальцы находят мой клитор, и всё становится единым — дыхание, движения, стоны. Мы ласкаем друг друга, сбиваясь с ритма, теряясь в касаниях.

Я кончаю первая — резко, с придыханием, уткнувшись лбом в его шею. Он почти сразу за мной — с тихим стоном, сжав мою руку. Несколько секунд — и он расслабляется, прижимает меня к себе, целует в висок.

— Всё хорошо? — шепчет.

Я только киваю, обнимаю его, прячу лицо в шее.

— У тебя не болит? — спрашиваю после.

Он улыбается.

— Нет. С тобой — не болит совсем.

Мы лежим в тишине. Кажется, у нас одно дыхание на двоих. Я чувствую его тепло, его руку, которая не отпускает мою. И больше не нужно слов.

Когда Марк засыпает, лежу рядом и думаю — а что было бы, если бы он был здоров? Наверняка он захотел бы большего? Вопрос только в том, готова ли я? Не знаю… В моменты, когда я не рядом с ним, мне кажется, что всё решено, мои принципы о том, что мой первый секс будет только с мужем, всё ещё со мной. Но рядом с Марком я совсем теряю голову — и трусики, уже не в первый раз, чего греха таить.

Может, не стоит мне больше ночевать у него? С другой стороны, очевидно, что ему нужна помощь. Если он будет один, то будет постоянно напрягать плечо, и восстановление пойдёт куда медленнее. Единственное, что смущает — это необходимость скрывать всё от родителей. Может, ограничиться парой дней? А затем поговорить с его друзьями? Убедить его, что ему необходима помощь в первое время, чтобы он не упрямился…

Я аккуратно завожу разговор:

— Марк, я подумала... может, стоит позвать кого-то из твоих друзей? На пару дней. Помогут, присмотрят. Ну и... я не могу всё время скрываться от родителей. Это же ненадолго, только на время, пока ты в себя не придёшь.

Он хмурится, отворачивает лицо:

— Не надо никого. Я не хочу никого видеть, Лиз.

— Но ты же не можешь всё делать сам. Плечо... оно должно отдыхать. А ты упрямишься и хватаешься за всё подряд.

— Потому что ты одна! Я не хочу, чтобы ты тащила всё на себе! — в голосе появляется раздражение, но тут же сменяется усталостью. — Я просто хочу, чтобы ты была рядом. Всё.

— Но, Марк… — я тянусь к нему, — это ведь не выход. Тебе тяжело. Я не могу просто пропадать у тебя сутками, это подозрительно.

Он смотрит на меня. Глаза потемнели, в них — не гнев, не раздражение. Грусть и молчаливая просьба.

— Обними меня, — шепчет. — Знаешь, единственный человек, которого я готов терпеть рядом с собой каждый день — это ты. Может, возьмёшь всё необходимое сюда и перестанешь постоянно ходить в общагу? Тогда будет уходить меньше времени на дорогу.

— А ты хорош, — смеюсь я.

— Ну так… Что скажешь, Пантера?

— Боже, я так волнуюсь… Придётся объяснять всё девочкам…

— Хочешь, я сам им всё объясню?

— Нет, Марк. Я сама.

— Как скажешь, Лиз.

Он притягивает меня к себе и долго, со вкусом целует.

— Я в раю.

— Не так уж много тебе и надо? — улыбаюсь.

— Всего-то тебя рядом, — подмигивает.

***

В общагу возвращаюсь после пар, усталая и немного растерянная. Девочки сразу налетают:

— Ну что, как он? — Таня поднимает брови. — Ты вся светишься.

— Тише вы, — шепчу. — Можете не кричать на всю общагу?

— Так ты… переезжаешь к нему? — с заговорщической улыбкой спрашивает Аня.

— Нет, просто… ему сейчас правда нужна помощь. Чтобы быстрее восстановиться. Я не могу его вот так бросить. Но мне нужно, чтобы вы, если вдруг мои родители будут звонить… ну… не сдавали меня.

— Лиза! — Таня смотрит на меня с удивлением. — Ты серьёзно просишь нас покрывать тебя?

— Я не прошу лгать. Просто… не вдаваться в подробности. Сказать, что я в универе, или сплю, или в душевой.

— Ладно, ладно, — вздыхает Таня. — Мы поняли. Но ты уверена, что справишься?

— Я справлюсь.

— Ну тогда… удачи тебе. И зови, если что.

Я киваю. Внутри меня — лёгкая тревога, но и странная радость. Это уже почти как взрослая жизнь. Ответственная, запутанная, настоящая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

28 Марк

Поверить не могу, что она согласилась перевезти ко мне часть вещей. И оставаться на ночь, конечно, тоже. Сказать, что я рад — ничего не сказать. Это как будто какой-то новый этап, в который я даже не смел верить. Это же открывает столько возможностей. Могу сколько угодно ее обнимать, целовать куда и когда хочу… И не только.

Кого я обманываю? Больше всего на свете я хочу секса с ней. Яйца звенят, а член скоро взорвется. Наши невинные игры ни на грамм не сбавили градуса. Наоборот, как аперитив, только подогрели интерес. Пантера же… Скажем так, далеко не так сдержанна и равнодушна, как хочет показать. Эта девочка будет огонь в постели, нутром чувствую. И от этого сносит крышу. Потому что я не просто хочу её — я схожу с ума от одной мысли, что она рядом. В моей квартире. В моей жизни. Меня пугает, насколько она стала для меня центром всего. Я всегда был свободным игроком, держал дистанцию, мог уйти в любой момент. А сейчас? Сейчас я сам хочу, чтобы она осталась. Чтобы была.

Я поворачиваюсь на бок, держась за плечо. Что сказать, не знаю, что за волшебный укол она мне вчера сделала, но сегодня боль не такая сильная. Мне намного легче. Может, дело и вовсе не в уколе, а в том, что Лиза рядом. Она лечит просто своим присутствием. Это нелогично, глупо, но факт.

Поплыл, еще как поплыл. Лыблюсь в потолок, осознавая, как глубоко влип. И даже не пытаюсь выбираться. Пускай так. Пускай с головой.

Но мысли о том, что спор всё ещё в силе, нет-нет, да всплывают в моём отлетевшем в нирвану сознании. Хочу ли я его выиграть? Честно? Нет. Уже давно нет. Куда больше я хочу мою девочку рядом. Хочу ли я её видеть своей женой? Да. Не потому, что кто-то предложил мне сделку, а потому что я хочу засыпать рядом с ней, просыпаться, ругаться из-за посуды и мириться под утро. Когда представляю своё кольцо на её пальце — дурацкая улыбка расплывается на лице. Как идиот. Но одно я знаю точно, Лиза никогда не должна узнать о споре. О самом его существовании. Это всё перечеркнёт. Сотрёт то, что между нами. А оно — настоящее. Для меня точно.

Надо слиться. Похер, что буду развозить парней по клубам целый год. Это куда лучше, чем перспектива того, что моя Пантера узнает о споре. Сколько там осталось? Полторы недели? Успею поговорить с парнями. Вот только приду в себя немного.

***

Сегодня я выбрался в мастерскую у дома и сделал дубликат ключей. Играем по-крупному, да? Сделаю сразу ставку на всё. Что терять? Не откажется она, а если попробует... Применю секретные техники убеждения.

Возвращаюсь домой, кручу эти ключи в руках, как тот волшебник, что только что создал портал в другой мир. Жду. Не выдерживаю — пишу ей.

— Ты скоро?

— Через полчаса, — отвечает.

Полчаса. Ага. Целая вечность. Хожу по квартире туда-сюда. На кухню — и обратно. Пялюсь в окно. Пялюсь на дверь. Проверяю, тёплый ли чайник, уже несколько раз включал его. Время ползёт, как раненая улитка.

Домофон звенит — и я, не раздумывая, нажимаю кнопку.

Через минуту Лиза уже в дверях. Скидывает капюшон, и волосы рассыпаются по плечам. Улыбка — как солнце. Обнимаю сразу, прижимаю, целую — с ума сойти, как я скучал.

— Эй, ну ты что, — смеётся. — Я только с улицы, дай хотя бы раздеться.

— Я так хотел это сделать весь день. Тебя не было целую вечность.

— Скажешь тоже. Всего-то пять пар и сразу к тебе.

— Хочу, чтобы ты всегда рядом была.

Она смотрит на меня чуть настороженно.

— Марк, ты какой-то загадочный. Как твое плечо?

— Намного лучше, — честно отвечаю. — Правда.

Лиза осторожно касается его пальчиками — лёгкое прикосновение, от которого разгоняется пульс.

— Я надеюсь, ты не делал ничего такого сегодня? Не нагружал руку?

— Никак нет, товарищ инспектор.

— Да ну тебя, — смеётся звонко. — Сейчас, погоди, помою руки и пойдём на кухню. Приготовлю тебе что-нибудь вкусненькое, чтобы ты поправился скорее.

Твою мааать. От этих слов хочется её обнять, и просто держать так долго, пока вырываться не начнёт. Она специально делает? Её учили где-то, чем соблазнить мужчину, что ли? Охренеть сколько много заботы с её стороны, а я... Мудак.

— Марк?

— М?

— Ты о чём задумался?

— О вкусном ужине, — съезжаю с темы. — Что у нас сегодня в меню?

— Хочешь котлеты?

— Спрашиваешь ещё? Кто ты такая и откуда у тебя такая подготовка?

— Да какая такая подготовка-то? — смеётся.

— Пюре без единого комочка делать умеешь, котлеты тоже, какие у тебя ещё таланты? Может, ты и борщ можешь?

— Могу.

— И голубцы?

— Конечно, о чём разговор.

— А пельмени?

— И их тоже, — лукаво улыбается.

— Идеальная женщина.

Подкрадываюсь и обнимаю её одной рукой, сначала легко, словно невзначай, прижимаюсь скулой к её волосам. Лиза не сопротивляется, наоборот — прижимается ближе. Провожу ладонью по её спине, затем чуть ниже, на талию. Она расслаблена, доверчива, закрывает глаза, улыбается уголками губ.

Пальцы соскальзывают на округлость её попы — она тихонько вздыхает, но не отстраняется. Это только раззадоривает, подталкивает на большее. Провожу пальцами по линии её бедра, возвращаюсь наверх, и наконец осторожно касаюсь её груди. Её тело отзывается на каждое движение — тихий выдох, напряжённые пальцы у меня на плече.

Когда с губ срывается первый стон, она вдруг распахивает глаза, краснеет и смущённо отскакивает:

— Садись, буду котлеты делать сейчас.

Вздохнув, отхожу к столу, но не свожу с неё глаз. Она как будто светится. И на кухне с ней уютно, тепло, так по-домашнему. Мы болтаем ни о чём, смеёмся, она кормит меня со сковородки, пробует котлеты, возится с приправами. Этот вечер — как маленькое семейное счастье, которого у меня не было никогда.

Когда Лиза начинает убирать тарелки со стола после ужина, не выдерживаю — беру за руку и притягиваю её к себе, обнимая за талию. Она чуть упирается, но не вырывается. Опускаю голову к её уху, едва касаясь губами кожи — прикусываю нежно, играючи. Вижу, как её кожа покрывается мурашками, дыхание сбивается, и она откидывает голову на моё плечо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Словно заворожённый, целую шею — медленно, сдержанно, исследую каждый сантиметр, чувствуя, как она тает в моих руках. Тарелки всё ещё в её руках, но пальцы слабеют, и одна тарелка глухо стукается о стол. Лиза закрывает глаза, позволяя себе насладиться моментом, тихо выдыхает, выгибается ближе. Моя рука скользит по её животу, потом выше — она не сопротивляется, пока не стонет глухо от моих ласк. Этот охренительный звук действует на мой член как самый сильный возбудитель, заставляя его рвануться вверх, тараня ткань. Ну же... Детка... Сдавайся.

Лиза распахивает глаза, краснеет и, словно очнувшись, снова выскальзывает из моих рук.

— Скажи, Лиз... Тебе хорошо сейчас?

Она задумчиво поднимает взгляд и смотрит прямо.

— Конечно, — говорит и аккуратно касается ладошкой моей щеки.

Хочется потереться об эту ладонь, как сытому коту. И я, черт возьми, это делаю.

— И мне охренеть как хорошо. У меня для тебя кое-что есть...

29 Лиза

— Я тут подумал, — Марк достаёт что-то из кармана. — Если ты всё равно тут всё чаще, чем в общаге…

Он кладёт на стол небольшую подарочную коробочку. Она подозрительно похожа на те, в которых обычно дарят украшения. Ух ты... Неужели? Но ещё слишком рано, мы же только познакомились.

Хотя, мне же не помешало это ночевать у него?

Я поднимаю на него взгляд. Он серьёзен.

— Открой. Не бойся. Там не то, о чём ты подумала.

Я осторожно снимаю крышку. Внутри — ключи. Я вынимаю их и удивлённо смотрю на Марка. Он кивает.

— Это тебе. Чтобы могла приходить, когда хочешь. И уходить… если вдруг захочешь. Но я надеюсь, ты не захочешь.

Пальцы касаются ключа, как будто он может исчезнуть. Волнение пробегает по телу мурашками, будто кто-то плеснул холодной водой. Ловлю себя на том, что смотрю на этот ключ так, будто он весит килограмм сто. Марк смотрит прямо, не торопит, не объясняет лишнего. Просто… ждёт.

— Ты серьёзно? — голос срывается от волнения.

— А когда я шутил про такие вещи?

Я беру ключ. Осторожно, как будто боюсь обжечься. И сразу прячу в ладонь, как что-то бесценное. Не знаю, что сказать, но Марк будто и не ждёт слов. Встаёт, подходит ближе и накрывает мою руку своей.

— Мне правда важно, чтобы ты знала: это теперь твой дом.

Я тянусь к нему, и он подхватывает поцелуй ещё до того, как мои губы коснутся его. Тянет меня на себя, сажает к себе на колени. Его руки скользят по моим плечам, по талии, задерживаются, сильнее сжимая. Я прижимаюсь ближе, почти теряюсь в его тепле, в его запахе.

Он не торопится. Его губы медленные, чувственные. Он будто изучает меня каждым касанием. Я уже не различаю, где я заканчиваюсь, где начинается он. Только горячее дыхание, только руки, только это нарастающее желание, которое превращается в сплошной гул в голове.

Марк прижимается ко мне всем телом, и я чувствую — он тоже на грани. Его рука скользит под мою футболку, осторожно, будто спрашивая разрешения. Я не останавливаю.

— Лиза… — выдыхает он мне в шею. — Скажи, если хочешь, чтобы я остановился.

— Я… — я ловлю его взгляд. И на секунду всё замирает.

Я почти готова. Почти. Но…

— Не сейчас, — шепчу. — Но я хочу. Просто… дай мне ещё немного времени.

Он кивает. И просто прижимает меня крепче. Без раздражения, без намёка на обиду. Только тепло. И всё то, чего я не могу объяснить словами.

Мы ещё немного сидим, не говоря ни слова. Я почти дремлю у него на плече, пока вдруг резкий укол мысли не пронзает голову.

— Чёрт, — вырывается у меня.

Марк тут же напрягается.

— Что?

— Завтра коллоквиум по физике. А учебник в общаге. Я же его оставила там... Без него никак.

Он чуть отстраняется, смотрит на меня в упор.

— Может, найдёшь материал в интернете?

Я усмехаюсь и качаю головой:

— Спасибо, но мне нужны ещё конспекты и мои черновики. Без них я точно не справлюсь.

Он колеблется, чувствую, потому что прижимает меня к себе посильнее здоровой рукой, но потом кивает.

— Ладно. Тогда после пар — сразу ко мне. Жду.

***

В общаге всё по-прежнему. Людно, шумно и чуть-чуть душно. Кто-то кричит из душа, забыв шампунь, кто-то сушит волосы феном прямо в коридоре, перекрикиваясь с подругой по соседству. Запах лака для волос смешивается с запахом заварной лапши.

Я здороваюсь, киваю, улыбаюсь. Один знакомый голос зовёт из-за угла, кто-то машет рукой, проходит мимо, бросая на ходу фразу про контрольную. Всё как обычно.

Я иду, лавируя между тапками и и другой обувью, которую частенько оставляют у входа в комнату, и вдруг ловлю себя на мысли, что скучала по этой суете. Хоть и не вслух признаю это.

В комнате все мои соседки. Аня улыбается, подмигивает:

— Ну что, как там семейная жизнь?

— Да, у вас уже всё серьёзно? — хихикает Катя, но взгляд у нее хмурый. И голос какой-то странный

Я вытаскиваю ключи и кладу на стол.

— Ага. Вот. Официально одомашнена.

Аня смеётся. Катя смотрит. Молча. Потом вдруг встаёт и говорит:

— Лиз, пойдём, поговорим?

Я киваю, но перед тем как выйти, подхожу к тумбочке, наливаю себе немного воды и делаю глоток. Сердце почему-то колотится. Катя ведёт себя странно.

В коридоре прохладнее, чем в комнате. Мы проходим мимо сушащей волосы девочки, огибаем ведро с водой, кто-то переговаривается в соседней комнате. Садимся на широкий подоконник у окна, за которым ярко светит луна.

— Что-то случилось? — спрашиваю, стараясь говорить спокойно.

— Нет. Просто… — она мнётся, теребит рукав. — Ты точно уверена, что всё в порядке?

— С Марком?

— Да.

— В смысле? Катя, ты же первая говорила, что он влюблён. Что мне стоит на него посмотреть. А теперь вдруг на допрос вызываешь?

— Я просто… — она нервничает. — Просто будь аккуратнее. Он может быть не тем, кем кажется. Я не уверена, но есть вещи, которые… странные.

— Например?

— Не могу сказать точно. Но, может быть, тебе стоит… ну, просто держать ухо востро.

— Ты серьёзно сейчас? Катя, он мне ключи от своей квартиры дал. Это, по-твоему, странно?

— Может, он хочет, чтобы ты чувствовала себя в долгу перед ним. Или чтобы ты не задавала лишних вопросов.

Такая реакция от Кати на новости и обижает, и удивляет. Может, она просто завидует?

— У тебя есть ключи от квартиры твоего Сержа?

Она смотрит на меня, задумчиво так.

— Нет, но это же не про...

— Вот именно. Не про тебя. А про меня. И про него. Ты чего вообще несёшь?

— Лиз, я просто…

— Знаешь что? Не надо. Не доверяешь Марку, додумала что-то, твоё право. Но не порть то, что у меня есть. Я сейчас себя такой счастливой ощущаю, а ты...

Я резко поднимаюсь. Слышу, как Катя тихо вздыхает у меня за спиной, но не оборачиваюсь. Просто иду прочь, чувствуя, как внутри всё сжалось от этой сцены. Не хочу ссор. Не хочу сомнений. Хочу просто верить в то, что чувствую.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

***

На улице уже темно. Я иду обратно к нему. Ключ в кармане по ощущениям оттягивает карман.

Глупости всё это. Зависть, подозрения. Марк не такой.

Не такой… Правда?

Я достаю ключ, долго смотрю на него, прежде чем вставить в замок. Дверь открывается мягко, как будто меня ждали.

— Ты вовремя, — доносится голос из кухни. — Я как раз скучать начал.

Я захожу. Закрываю за собой.

Марк выходит из кухни с полотенцем на плече, с той самой лёгкой улыбкой, от которой у меня всякий раз на душе становится тепло. Я смотрю на него — и не могу представить, чтобы он солгал, чтобы сделал мне больно. Он кажется таким родным, своим, будто я знаю его сто лет. И с каждой секундой мысль о том, что у него могут быть какие-то тёмные стороны, звучит всё абсурднее.

Катя просто завидует.

30 Марк

Лиза уходит, а я какое-то время просто стою в тишине. Ключ от квартиры остался у неё, и в этом есть что-то странно правильное. Ещё один паззл встал на свое место. Я убираю со стола коробочку, ставлю чайник, режу яблоко — делаю что угодно, чтобы не думать, как сильно хочу, чтобы она вернулась поскорее.

После того пинка от Лизы я решил не затягивать с тем, что давно откладывал. Подал заявку на курсы по программированию, нашёл онлайн-платформу и начал первые занятия. Пока всё кажется довольно простым — базовые вещи, переменные, циклы, вот это всё. Пара первых уроков — вообще лафа, даже неинтересно. Но уже к третьему модулю становится ясно: дальше материал будет плотнее и сложнее. Темы идут одна за другой, времени на раскачку нет. Я с энтузиазмом включаюсь, ловлю себя на мысли, что хочу разобраться, хочу научиться. Чтобы потом — если вдруг спорт окончательно уйдёт — у меня было что-то в запасе. Что-то, что поможет не просто выживать, а обеспечивать себя. И Лизу, если всё будет складываться у нас. А я уже почти уверен, что будет.

По словам врача пока непонятно, какой прогноз более вероятен. Либо всё восстановится, и я вернусь в скалолазание, либо нет. Так что сейчас это — самое разумное решение. Всё свободное время я трачу на обучение. И в этом, как ни странно, даже есть кайф. Новая цель. Новая точка опоры.

Когда Лиза наконец появляется дома, я, сам не понимая почему, выдыхаю — словно всё это время держал в себе какой-то странный страх, что она не придёт. Откуда он взялся, чёрт его знает. Но теперь он растворяется. Я стараюсь не показать, насколько сильно рад её видеть, но, кажется, у меня плохо выходит.

— Ты вовремя, — говорю с кухни, бросая на плечо полотенце. — Я как раз начал скучать.

Она улыбается и заходит, будто и не уходила. Оставляет ботинки у двери, бросает рюкзак рядом с диваном. Я не спрашиваю, как дела в общаге — она сама расскажет, если захочет. Вместо этого просто достаю ужин из духовки.

— Ты что, реально сам готовил? — она удивляется. Ей, похоже, правда интересно.

— Ага. Ну как — всё из полуфабрикатов, но старался. Блюдо от щеф-повара подано, прошу к столу.

Садимся на кухне и приступаем к ужину. Я наблюдаю за ней. Как волосы падают на глаза, как щурится, когда пробует что-то горячее, как прячет улыбку, если ей вкусно. Даже в таких мелочах она мне нравится.

Когда доедаем, Лиза убирает тарелки в посудомойку. Я просто включаю тихо музыку на колонке и сажусь на диван. Через минуту она возвращается, устраивается рядом. Подтягивает к себе колени и обнимает их руками.

— Странно, как быстро я стала ощущать себя как дома тут, — говорит она тихо, будто самой себе.

Я тяну руку, провожу пальцами по её щеке.

Она улыбается. И мне этого достаточно, чтобы охренеть от силы всех тех чувств, что вмещаются во мне, к этой девочке. Мы сидим так ещё немного, и я замечаю, что она смотрит на меня пристально.

— Тебе бывает… страшно? Что всё слишком быстро закрутилось?

— Нет. — Я не хочу врать. — Единственное, что может меня напугать, так это твоё решение вернуться в общагу. Ты же так не сделаешь, Лиза?

Она мотает головой, и кажется, именно этот ответ ей и был нужен. Потому что она тянется ближе, целует. Медленно, тепло, с каким-то новым оттенком. Я чувствую, как внутри всё перехватывает, Пантера играет с огнём. Осаживаю себя, пусть всё происходит, как хочет она. Иначе мы бы давно уже исследовали каждую поверхность этой квартиры. Моя девочка такая охуенная, что все мои инстинкты обострены до предела. И только силой воли я держу себя, чтобы не спугнуть.

Её руки на моём лице, мои на её талии, и в этом поцелуе нет резкости, будто мы догоняем все несказанные слова и чувства, которые накопились за это время. Один поцелуй сменяет другой, и мы уже почти не отрываемся друг от друга. Я чувствую, как губы горят, как дыхание становится прерывистым, и всё внутри сжимается от нежности. Лиза смеётся сквозь поцелуй:

— Завтра буду как клоун с губами-варениками, — шепчет она, едва отстранившись.

Я усмехаюсь, целую её в уголок губ, в щеку, снова возвращаюсь к поцелую. Она перебирается ко мне на колени, и я чуть откидываюсь назад, чтобы не мешать, обнимаю её крепче. Мы замираем в этом моменте, будто весь мир за окнами растворился, и остались только мы, греющие друг друга теплом, которое невозможно описать словами.

Утром она просыпается раньше меня и топает в ванную. Я не сразу понимаю, что происходит, но потом слышу, как включается вода. Не закрывает дверь. Смеётся, зовёт:

— У тебя тут шампунь для мужчин или женский есть?

— Универсальный, — говорю, подходя к дверному проёму. — Для красивых.

Она не гонит меня. Стоит у раковины, чистит зубы, волосы в беспорядке. Я вхожу в ванную, беру щётку, встаю рядом. Мы вдвоём у зеркала, переглядываемся, как будто делали это сотню раз. Она бросает взгляд на меня, улыбается уголком губ. Чистим зубы синхронно. И это почему-то в кайф.

Потом я подхожу сзади, убираю с её шеи волосы и медленно целую ее в плечо.

— Ты что задумал?

— Ничего. Просто хочу запомнить тебя такой.

Она хмыкает, позволяет мне смотреть за её реакцией в зеркало, как она томно приоткрывает рот, когда целую там, где особенно приятно, как немного розовеют щёки, как льнет ко мне своей идеальной попой, задевая стояк и заставляя меня болезненно поморщиться. Терпение на пределе, виртуально жму на невидимый тормоз, который все чаще пробуксовывает и отказывается работать.

После завтрака Лиза с деловым видом вытаскивает с полки мою медкарту. Я дёргаюсь:

— Эй, может, потом? Чего ты сразу начинаешь...

— Потом — это когда всё совсем плохо станет? Я уже позвонила в клинику, нас ждут через час.

— Ты серьёзно?..

— Очень. Сумку собери, пожалуйста, я допью кофе и выдвигаемся.

Я смотрю на неё, как она бегает по квартире, в попытках не забыть ничего важного, и не могу не улыбнуться. Она заботится обо мне так, как не делал никто. Не потому что должна, а потому что хочет. Я это чувствую.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В клинике я сижу, уставившись в пол, пока врач смотрит снимки и осматривает мою руку.

— Заживает, но не идеально, — говорит он. — Есть воспаление, нужен курс реабилитации. Спорт пока под вопросом.

Я молчу. Только киваю. Сжимаю кулак, хоть и больно. Лиза кладёт руку мне на плечо, потом аккуратно берёт за пальцы здоровой руки. Я не смотрю на неё, но постоянно ощущаю её поддержку.

— Ваша девушка? — спрашивает медсестра, заполняя бумаги. — Чудесно смотритесь вместе.

Я только хмыкаю.

По дороге домой мы молчим. Я засыпаю прямо в машине. Просыпаюсь от того, что Лиза трогает моё лицо и шепчет:

— Приехали, супермен. Заканчивай дуться.

Я смеюсь. Хватаю её за руку.

— В норме, Лиз, — и целую.

Вечером, когда она снова возится на кухне, потому что кое-кто из нас двоих очень прожорлив, я смотрю на неё из-за угла, понимаю: абсолютно без шансов выбраться обратно.

И, может, это безумие, но я всё чётче понимаю — я хочу быть с ней. Всерьёз. Навсегда.

31 Лиза

Замечаю на себе долгие, задумчивые взгляды Марка всё чаще. О чём он думает?

Я же, в отличие от него, стараюсь не думать вообще. Потому что самых разных страхов во мне такое огромное количество, что только дай волю, я начну загоняться. Они, как ртуть, расползаются по всем мыслям, отравляют каждый неуверенный шаг.

Начиная с того, что сейчас я, правильная девочка, папина дочка, живу с парнем. Да, приходится признать, что никак иначе то, что сейчас происходит, я назвать не могу. Не ночую у парня, а в самом деле переехала. Сколько раз за прошедшую неделю я была в общаге? А с ночевкой? То-то и оно. В довершение всего, об этом не знают мои родители. И лучше бы не узнали. Потому что тогда… Лучше не представлять, что будет. Это сразу перечеркнёт их доверие. Ведь я не просто оступилась, а сознательно свернула не туда. Мне не хочется защищаться. Мне просто хочется быть счастливой. Хотя бы попробовать.

А ведь мы только-только познакомились. Три недели всего прошло. Но мне совсем не хочется считать себя бесстыдницей. Да и я себя так не ощущаю. Просто то, что я чувствую к Марку… Такое сильное, всепоглощающее, захватывающее! Не могу противиться этому. Оно будто затягивает меня вглубь, но не пугает — наоборот, я в нём дышу.

Кажется, я его люблю. Только не признаюсь ни за что и никому. Страшно. Ощущение, что грудина открыта, ребра торчат наружу, а сердце трепыхается в груди открыто и беззащитно. И любой, кто узнает об этом, может всё сломать. Намеренно или нет… Это чувство — как кристалл, красивое и хрупкое. Если разобьётся — я не знаю, смогу ли собрать себя снова.

Боюсь, что у меня совсем не опыта в сексе. И эта разница между мной и Марком так ощутима. Он знает, чего хочет, я это постоянно ощущаю рядом с ним, и инстинктивно тянусь к нему. Но смогу ли ему это дать?

Я считаю, что пара может быть крепкой тогда, когда их взгляды и ожидания совпадают во всём. Собственно, что я знаю о его ожиданиях?

Поэтому, я принимаю решение для себя: довериться. Потому что если не попробую — не узнаю. А если не узнаю — никогда не прощу себе, что испугалась в самый важный момент.

— О чём задумалась? — прерывает полёт мыслей Марк.

— О тебе, — честно сообщаю, улыбаясь.

— Правда? Очень интересно, расскажешь? — подкрадывается ко мне поближе, притягивая к себе.

Пальцы скользят по коже между домашними шортами и футболкой. Так приятно, что я льну поближе, давая ему простор для действий.

— Например, о том, что у тебя красивая улыбка, — мамочки, я что, флиртую? Надеюсь, это не выглядит, как детский сад.

— Я польщён, — губы Марка растягиваются в стороны в самой соблазнительной улыбке.

Мой взгляд сосредотачивается на его губах, и я вспоминаю, как он целуется. Ох… Волна жара проходит по моему телу, опаляя щёки, грудь, низ живота. Сворачивается раскалённым клубком между сомкнутых бёдер. Совершенно невозможно оставаться неподвижной, и я обвиваю руками его шею. Большие руки опускаются на ягодицы, вжимая меня в упругий торс. Я чувствую его внушительный ствол, упирающийся мне в живот.

— Марк, посуда…

— Подождёт.

На меня обрушивается такой жадный поцелуй, что в груди всё переворачивается. Я только и могу, что приоткрыть рот, впуская горячий, требовательный язык Марка. Он будто сметает все сомнения, оставляя за собой только желание и дрожь в коленях. Его ладони крепче сжимают мои бёдра, и я сама прижимаюсь к нему плотнее, погружаясь пальцами в волосы на затылке.

Поцелуй становится всё глубже, всё безумнее. Его язык скользит по моему, обжигая, а дыхание — прерывистое, как будто мы тонем, и только так можем дышать. Он шепчет моё имя в паузах, вжимается лбом в мой, будто не может насытиться. Я отвечаю ему тем же, и в какой-то момент кажется, что губы просто горят, что дальше — ещё немного, и я растаю прямо у него на руках.

Внутри всё пульсирует, так горячо... Я совсем мокрая от непрерывно выделяющейся смазки. Какое-то безотчётное, раздражающее чувство появляется, избавиться от которого могу только двигаясь. Трусь о торс Марка, царапая сосками его грудь.

— Лиза...

Он обхватывает мою грудь прямо через футболку, сжимает. Бёдра своей жизнью живут, давая волну. Проезжаюсь животом по дёрнувшемуся под тканью члену.

— Оху... Скажи, что не убежишь... Не пущу.

Он скользит рукой под футболку, зажимая сосок между пальцев. И сжимает его. Чувствую, как импульс проходит оттуда прямиком вниз, заставляя мои губки набухать.

Марк внимательно наблюдает за моей реакцией, подключая вторую руку. Теперь он гладит, трёт, пощипывает сразу оба соска. Ощущения такие приятные, что я чуть постанываю, поощряя его продолжить.

Аккуратно двигаемся назад, пока я не упираюсь в стол.

— Сними футболку.

— Х-хорошо, — я послушно делаю, как он просит.

Горячий язык касается напряженной вершинки.

— М-м-м...

Он втягивает всю ареолу целиком и быстро-быстро проводит языком несколько раз. Сначала кажется, что мне щекотно. Но потом... Хорошо, что я в шортах, и Марк не видит, как я реагирую на него.

Будто услышав мои мысли, он тянется рукой к оставшейся на мне одежде. Очень скоро на мне не остается ничего. Я очень смущаюсь своей наготы. Хоть и понимаю, что он уже видел меня голой.

— Охуенная, Лиз... Так тебя хочу...

Марк осторожно двигается от моей груди всё ниже, по животу к лобку. Я понимаю что сейчас он почувствует, что там очень мокро...

— Еба-а-ать, вся мокрая!

Он достает пальцы, все блестящие от моих соков, и демонстративно облизывает.

— Ты что делаешь? — не удерживаюсь от комментария. Мне так странно, что он делает это совершенно добровольно и, кажется, еще и кайфует от этого.

— Пробую тебя, вкусная, — подмигивает, смущая снова.

Марк подсаживает меня на краешек стола, вынуждая поставить руки позади себя, чтобы удержаться. Обхватываю его бедра ногами. И вижу, как он смотрит прямо туда.

— О Боже, Марк, пожалуйста, лучше посмотри мне в глаза, — закусываю губу, чтобы казаться как можно беззаботнее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты очень-очень красивая, везде. И там, — бросает взгляд вниз, — тоже.

Когда Марк избавляется от белья, я пристально разглядываю его крупный, подрагивающий член. Красивый, идеальной формы. Он двигается ближе и касается им моих мокрых губок. Скользит вперед, задевая клитор, отчего удовольствие яркой вспышкой охватывает меня. И это ощущается совсем по-другому, рукой или языком совсем не то же самое. Сейчас острее, ярче, так чувствительно, что я каждый раз тоненько охаю, снова и снова. А когда он скользит ниже, упираясь прямо во влагалище, испуганно ойкаю.

— Если больно будет, можешь укусить меня.

Он обнимает меня, прижимая к себе, и я чувствую, как наши тела буквально сливаются в одно целое. Его кожа — горячая, натянутая на сильных мышцах, и я всем телом ощущаю его силу, его присутствие. Между нами нет ни миллиметра воздуха — всё тесно, жарко, нереально интимно. Я вдыхаю его запах, чувствую биение его сердца, сильное, ровное. Он медленно входит, и я замираю, захваченная этим моментом. Толчок, мягкий, но полный, и он останавливается, оставаясь внутри, прижимаясь лбом к моему виску. Дыхание сбивается, губы слегка касаются моей щеки, и в этой точке прикосновения всё словно вспыхивает. Я обнимаю его крепче, вцепившись пальцами в его спину, и впервые ощущаю себя настолько наполненной, настолько… живой.

Прислушиваюсь к ощущениям, замираю, будто весь мир сузился до одной точки. Он большой, и я ощущаю это каждой клеточкой. Чувствую, как стеночки влагалища охватывают его, тянутся, принимая в себя этот плотный, пульсирующий ствол. Растяжение такое интенсивное, но нет боли — только щемящее, пьянящее напряжение, предвкушение. Легкое жжение — да, но оно только усиливает восприятие, будто подчеркивает: всё это происходит на самом деле, всё по-настоящему. И я хочу ещё — глубже, сильнее, дольше.

— Порядок?

— Кажется, да.

Тогда он начинает двигаться очень медленно, опасаясь за меня. Гладит мои бёдра, целует в висок, словно извиняясь. Но я наоборот чувствую нечто странное и одновременно прекрасное. Внутри — странное покалывание, приятное натяжение, будто внутри всё оживает. С каждой секундой я всё больше погружаюсь в это новое, неизведанное чувство, в ощущение полноты, близости, слияния. И кажется, чего-то всё же не хватает — чего-то дикого, безудержного, свободного. Мне хочется не осторожности. Хочется забыться, раствориться в нём, стать с ним единым телом и дыханием.

— Пожалуйста, двигайся, — подталкиваю его пятками сцепленных за спиной ног.

Постепенно толчки становятся всё быстрее, резче, будто он чувствует, как я жажду большего. Он двигается размеренно, с силой и точностью, как отбойный молоток, вбивая в меня каждое новое движение с такой мощью, что постанываю на каждый толчок. Наши тела сливаются в единый ритм, и из-под нас доносится характерное, влажное, нескромное чавканье, от которого по телу пробегает жар. Я чувствую, как теку всё сильнее, как влагалище, горячее и дрожащие, сжимается и отпускает его, снова и снова. Влага струится по бёдрам, стекает вниз, и подо мной образуется настоящая лужица — доказательство моего всепоглощающего возбуждения. Он скользит внутри меня легко, как по маслу, и это ощущение полноты и скольжения сводит с ума. Я больше не сдерживаюсь, стону, выгибаюсь, раскрываюсь — вся, до последней капли, отдаваясь ему.

Он чувствует, как я приближаюсь к краю, одной рукой смещается вниз и начинает массировать мой клитор. Мягко, точно, в ритм с толчками, вызывая у меня взрыв эмоций. Я вскрикиваю, почти теряя контроль над собой. Всё сжимается, и я кончаю — бурно, мощно,крепко обвивая его бедра ногами и дрожа всем телом.

Марк зарывается лицом в мою шею, чуть хрипит, ускоряется ещё больше — и через пару секунд, с глухим стоном, вынимает член из меня. Он кончает на мой лобок, размазывает головкой по коже густые капли.

Мы остаемся в этом моменте — близости, жара и уязвимости — ещё несколько долгих секунд, прежде чем он прижимает меня к себе и шепчет:

— Моя.

32 Марк

Когда утром Лиза уходит в универ, я сажусь за ноутбук. Продолжаю нагонять материал курсов, которые сам себе пообещал закончить максимум за неделю. Хочу побыстрее начать рассылать резюме, смотреть вакансии. И тут звонок в дверь. Я поднимаю голову — сначала думаю, может, курьер? Но когда открываю, на пороге стоит Ярослав.

— Ого, — он оглядывается, цепко, как всегда, сканируя пространство. — Ты, я смотрю, хорошо устроился.

Он проходит внутрь, замечает Лизины вещи — её кружку, кофту на спинке стула, баночки в ванной. Усмехается — понимаю, к чему клонит:

— Так. Это что получается, ты тут втихаря, как танк, напролом прошёл и девчонку себе присвоил?

— У нас всё хорошо, — уклончиво отвечаю я. Спокойно, Яр просто переживает за меня.

— Она у тебя живёт?

— Да.

Он вскидывает брови, затем фыркает:

— Охуенчик! Думаешь, на коне? Успеешь?

Я не сразу понимаю, к чему он. Потом доходит. Спор.

Холодок ползёт по спине. Чувствую, как напрягается каждая мышца.

На самом деле… если и есть у меня внутри это желание — надеть на палец Лизы кольцо, назвать своей навсегда, — то оно вообще не связано со спором. Оно откуда-то из глубины, иррациональное и такое мощное, что меня разрывает от того, как это будет выглядеть в глазах других. Но я не хочу, чтобы кто-то, особенно Яр, ассоциировал это со спором.

Он щурится, оценивает. Яр всегда был хорош в чтении людей, но сейчас он не знает, что со мной делать. Не вписываюсь в привычную картинку.

— Это то, что я думаю? — спрашивает он, прищурившись. — Ты втрескался? На самом деле?

Я киваю. Нет смысла скрывать.

— И что теперь?

— Теперь… Яр, я хочу прекратить спор.

Он откидывается на спинку стула, присвистывает.

— Воу. Вы с ней… — кивает в сторону кровати.

Я не отвечаю. Просто смотрю. Он всё понимает без слов. И впервые — ничего не говорит в ответ. Только потом добавляет:

— Брат, ты же понимаешь, пацаны не поймут.

— Похер.

— Не думаю, что это хорошая идея. Возможно, лучше было бы в последний день просто сделать вид, что у тебя не вышло.

— И чем это лучше?

— Тем, что лучше не разгонять волну. Ты же знаешь — не все смогут это нормально воспринять.

— И всё же я хочу объявить, что спор проигран. Готов выполнить условия. Без вопросов.

— Как знаешь… — Он делает паузу. — Кстати, как рука?

— Восстанавливаюсь. Тянет ещё, но жить можно.

— Смотрю, тут ты устроился неплохо. Это радует.

Я собираюсь проводить его до двери, но он вдруг замирает в прихожей. Молчит пару секунд, потом говорит, глядя куда-то мимо:

— Слушай… А ты как понял, что это — оно?

Я удивлён. Обычно Яр не лезет в такие разговоры. Но видно — он реально чем-то загрузился.

— Не знаю, — говорю. — Просто понял. Когда она рядом — мне очень хорошо. Лучше, чем без неё.

Он молчит. Потом тихо:

— А у меня с Викой всё как-то… странно. То пишет сама, то морозится. То улыбается, то будто великая китайская стена между нами. Я уже не понимаю, что у нас. С одной стороны — тянет к ней. С другой — каждый раз как будто на пороховой бочке. Думаю, может, не моё всё это.

Я смотрю на него. Первый раз вижу Яра не в его обычной броне из шуток и непрошибаемой уверенности.

— Если сомневаешься, то вряд ли твоё. У тебя бы даже вопроса такого не возникло.

Он кивает, криво усмехается:

— Ага. Пожалуй. Спасибо, философ. На выходных увидимся?

— Думаю, да. Вырвусь ненадолго.

Он уходит, а я возвращаюсь за ноут. Но мысли сбиваются. Всё крутится вокруг Лизы. Мысли, запахи, ощущения. Я — идиот, раз решил попонтоваться перед друзьями тогда. Сам себе насрал в панамку. Остается теперь только надеяться, что вся эта неприглядная правда не вылезет в самый неподходящий момент наружу.

Когда Лиза возвращается с учёбы, я готовлю ужин. На плите булькает соус, в духовке доходит курица. Из кухни тянет тёплым запахом трав и пряностей. В комнате мягкий свет, на подоконнике горит свеча. Она ставит рюкзак в угол, тянет носом, улыбается и садится за стол.

— Мне нужно съездить домой. Только на день. Мама просила помочь. Я вечером уже вернусь.

Я оборачиваюсь, вытираю руки о полотенце. Чувствую, как в груди неприятно ворочается — слишком рано она решила так надолго расстаться. Я только начал привыкать к тому, что она рядом. Что могу её касаться, чувствовать, обнимать, целовать, когда хочу. И отпускать её даже на день совсем не входило в мои планы.

Подхожу сзади, обнимаю за талию. Прижимаюсь носом к её шее, вдыхаю запах, пальцы скользят по её животу. Она опирается локтями на стол, позволяет мне быть ближе. Я касаюсь губами её кожи, провожу ладонью вниз. Её дыхание сбивается, она на секунду закрывает глаза.

— Не уезжай, — шепчу. — Хочу тебя. Сейчас.

Она замирает, потом чуть выгибается, прижимаясь ко мне. В комнате становится теплее, напряжённее. Я целую её в шею, тяну за майку. Она тихо выдыхает, запрокидывает голову, но в какой-то момент мягко, но решительно отстраняется.

— Марк… Я всё равно поеду. Мне нужно. Мы в прошлый раз так плохо расстались с родителями. Я хочу попробовать всё исправить.

Я злой. Но не на неё — на то, что не могу её удержать. На то, что мир за пределами этой квартиры снова требует её. Как будто её отнимают.

— Мне мало тебя. Ты целыми днями в универе, потом йога, потом домашка… Я почти не вижу тебя. А когда ты рядом, мне хочется всё больше. Ещё. Ещё ближе. Ты уходишь — а мне будто воздух перекрывают.

Она поворачивается ко мне. Кладёт ладони мне на грудь, успокаивающе гладит. Ловлю её пальцы, подношу к губам, целую костяшки. Она смотрит на меня чуть растерянно, но с теплом.

— Это здорово. Но, Марк, у меня есть и другая жизнь. Я не могу всё бросить. Родители, учёба… Ты же знал, на что идёшь.

— Знал. Но не думал, что будет так трудно отпускать даже на день.

Я немного отступаю, но не убираю рук. Смотрю в её лицо, ощущаю тепло её тела через тонкую ткань футболки. Провожу пальцами по её талии, задерживаюсь у линии бедра.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Расскажешь им о нас? — спрашиваю вдруг.

Она немного отстраняется. Чуть мнётся. Потупив взгляд, теребит край футболки:

— Сейчас это не самая хорошая идея…

Меня царапает её осторожность. Почему она не хочет? Стесняется? Боится? Я сжимаю губы. Глотаю вопросы. Не сейчас. Потом.

— Марк… — Она касается моей щеки пальцами, смотрит серьёзно. — Я люблю быть с тобой. Правда. Но мне важно поехать. Надеюсь, ты это поймёшь.

Я делаю шаг назад. Протестую внутренне, бешусь, но виду не подаю. Хищник, у которого отняли добычу.

— Ладно. Езжай.

33 Марк

Едва дожидаюсь вечера субботы. За целый день переделал все дела, чтобы посвятить всё время полностью Лизе. Когда в чате спрашивают, приеду ли сегодня в клуб, отказываюсь, не задумываясь.

Но когда к трём часам от Лизы никаких сообщений, решаю первым написать.

— Тебя ко скольки ждать?

— Ой! Прости пожалуйста, совсем закрутилась тут. Ты сильно обидишься, если я вернусь утром?

И что я должен на это сказать? Обижаться на то, что моя девочка любит своих родителей и хочет провести с ними время — путь вникуда.

— Нет. Только не задерживайся завтра. Жду.

— Спасибо-спасибо-спасибо! Ты самый лучший ❤️

После этого я ещё немного сижу в тишине, потом ложусь на кровать, глядя в потолок. Вроде бы всё нормально — она с родителями, всё по-честному, а всё равно гложет эгоистичная мысль, что не спешит ко мне.

Чат с парнями снова оживает: «Точно не приедешь сегодня?»

Я смотрю на экран, думаю пару секунд и набираю: «Буду через час».

Раз не с кем провести вечер — почему бы не с теми, кто давно звал? И без фанатизма: ни капли алкоголя — с лекарствами всё ещё нельзя.

В клубе меня встречают одобрительным гулом. Жмут руки, хлопают по здоровому плечу.

— Ну наконец-то ожил! Как рука? Что врачи говорят?

Я пересказываю, как продвигается восстановление, как занялся программированием, какие курсы прохожу.

— А диплом писать будешь, если работать начнёшь? — интересуется Айк.

— Справлюсь, — пожимаю плечами. — Не впервой в цейтноте.

— Где наша пропадала! — смеётся Тоха.

Постепенно разговор неизбежно заходит о Лизе.

— А как у тебя там с твоей тёлочкой?

— Завали! — резко отвечаю, сжав кулаки.

— Ты чо?

— Она вам не тёлка!

Колеблюсь. Секунда — и всё равно решаюсь:

— Я выхожу из спора.

Повисает пауза.

— Серьёзно?! — выдаёт Лёха, который редко выбирается с нами куда-то.

Киваю.

Лёха меняется в лице. Его привычно безразличное выражение на секунду исчезает, появляется странная напряжённость. Он медленно качает головой:

— Не по-пацански как-то, Марк. Мы ж договаривались. Все подписались.

— Бывает, что жизнь оказывается важнее любых уговоров, — отвечаю я спокойно, глядя в глаза. — Мне с ней хорошо. Это всё, что имеет значение.

Лёха прищуривается:

— Ну смотри. Потом не удивляйся, если кто-то всё вспомнит. Люди разное болтают… особенно, если им будет выгодно.

Я не отвечаю. Внутри всё кипит, но снаружи — ледяное спокойствие. Не хочу давать ни капли эмоций, которые можно было бы расценить как слабость.

И вместе с тем чувствую странное облегчение. Будто сбросил с плеч не только спор, но и часть чужих ожиданий, под которые больше не хочу подстраиваться.

Понимаю, что не всем нравится то, что я лишил их халявного аттракциона. Допускаю, что они даже ставки делали. Но принять моё решение придётся.

***

Когда просыпаюсь на следующее утро не от того, что выспался, а от шороха ключей в дверях, то на секунду подвисаю. А затем мгновенно в голове возникает коварный план по заманиванию Пантеры в теплую кровать.

— Лиза?

— Секунду, Марк, раздеваюсь!

— Лиз, мне твоя помощь нужна, — зову её, поправляя утренний стояк, настойчиво пытающийся протаранить боксёры.

— Иду, — уже ближе слышу.

Она заходит в комнату, волосы растрёпаны, в уютной домашней футболке и коротких шортах. Вижу, как взгляд её цепляется за моё одеяло, под которым угадываются утренние амбиции.

— Плечо болит, Лиз. Пожалеешь? — протягиваю к ней руку, делая страдальческое лицо.

Она сразу смягчается:

— Сильнее болеть стало? Давай намажу мазью? Ты опять что-то запрещённое делал? Случайно не тренировками занялся? — обеспокоенно спрашивает и подходит ближе.

Я резко хватаю её за руку, тяну к себе на кровать и накрываю одеялом, прижимаясь всем телом:

— Ой! — восклицает она, смеясь и пытаясь освободиться.

— Вот тебе и "ой", — ржу, плотнее прижимаясь, трусь возбуждённым членом о её бёдра.

Она пытается выскользнуть, но ничего не выходит, слишком крепко я её держу.

— Попалась, Пантера... Я тебя очень, ОЧЕНЬ ждал. Нельзя оставлять нас надолго одних.

— Кого нас? Мы не одни? — тут же испуганно оглядывается она.

— Ага, я и он, — подаюсь бёдрами вперёд, заставляя охнуть, а затем прильнуть к себе поближе.

Запускаю руки под футболку, нахожу лифчик, расстёгиваю его нетерпеливыми пальцами. Подушечками медленно провожу по её коже, нащупываю упругие соски, глажу, щекочу, пощипываю, сжимаю чуть сильнее, наблюдая, как дрожит подо мной её тело. Она зажмуривается, шепчет моё имя и выгибается, будто сама подставляется под ласку. Её дыхание становится всё громче, грудь поднимается и опадает в ускоренном ритме.

Кажется, это будет одна из моих любимых эрогенных зон на её теле. Потому что Лизина грудь — произведение искусства. Аккуратные, соблазнительно округлые капельки второго размера идеально ложатся в мои ладони. Я перекатываю нежные соски между пальцами, смотрю, как они напрягаются от моего прикосновения, как реагирует на каждое движение Лиза. Её стоны становятся чуть громче, прерывистее. Она тянется ко мне, пальцами цепляется в руки, а затем сдавленно шепчет: «Ещё…»

Я поднимаюсь на локтях, чтобы посмотреть на неё сверху. Волосы растрёпаны, глаза блестят, губы приоткрыты. Спускаюсь губами к её груди, целую, обвожу языком сосок, затем резко прикусываю — не сильно, но достаточно, чтобы она всхлипнула и выгнулась навстречу. Моя ладонь накрывает вторую грудь, одновременно лаская и сминая её. Она извивается подо мной, уже не пытаясь сопротивляться, только поддаётся, двигается в такт моим прикосновениям.

Казалось, уже и так предельно твёрдый ствол напрягается ещё больше, подводя меня всё ближе к пределу терпения. Я чувствую, как её кожа пылает, как мы оба на грани, и этот огонь только разгорается сильнее с каждой секундой.

Целую нежную шею, слышу, как Лиза протяжно стонет и тянет меня ближе. Снимаю с неё футболку, трусики, избавляюсь от своих боксёров. Она смотрит на меня с предвкушением и лёгким румянцем на щеках.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Сегодня не смогу быть нежным, — шепчу ей в губы, уже едва сдерживаясь, уже подаваясь напряжённой головкой между бёдер.

— Хорошо, — шепчет она в ответ, и я приподнимаю её ногу, давая себе доступ, врываюсь в неё жадно, грубо, жёстко.

Лиза внутри уже такая горячая, нежная, влажная. Фак, только бы не навредить ей, хотя чувствую, что она меня тоже сильно хочет.

Она выгибается подо мной, стонет, хватается за простыню, впивается ногтями в кожу на моей руке. И очень быстро кончает, дрожа, прерывисто дыша, срываясь на всхлипы.

Переворачиваю ещё дрожащую от непрекращающихся спазмов удовольствия Лизу на живот, предварительно подложив подушку.

Смотрю на идеальные блестящие губки, все в соках возбуждения, и, не удержавшись, провожу двумя пальцами прямо между ними. Лиза сначала дёргается от неожиданности, а затем расслабляется. Глажу там, задевая клитор. Терпеливо жду, когда она снова захочет. Потому что в следующий раз непременно хочу кончить вместе. И её участившееся дыхание и тихие стоны довольно быстро дают мне понять, что я на правильном пути.

Сердце кажется стало размером с футбольный мяч, качает кровь с бешеным ритмом. Мне уже охуенно. Потому что Лиза так возбуждающе стонет, что я от одних только этих звуков, сладкой мелодией звучащих в ушах, кончить готов.

Но я не спешу. Снова и снова ласкаю её до тех пор, пока она не начинает сама попой назад подаваться, пытаясь насадиться на мои пальцы.

— Хорошо тебе, Лиз?

— М-м-м...

— Давай, крошка, скажи, хочешь ещё?

— Да-а-а...

Двигаю её к себе и сразу же погружаюсь во всю длину. Трахаю её быстро, мощно. Шлепки влажных тел ритмично раздаются в тишине, наше шумное дыхание, её гортанные стоны, мои прерывистые рыки.

Рывок, ещё рывок… Глубже, сильнее, чуть меняю угол, и она снова вскрикивает, запрокидывает голову, сжимает кулаки.

— Марк, я... сейчас...

Я ускоряюсь, нахожу в себе последние силы, двигаюсь так, будто между нами ничего нет, кроме этой безумной страсти. Её спина изгибается дугой, дыхание сбивается, и я чувствую, как она снова начинает дрожать, как вся её суть тянется ко мне.

Стеночки влагалища начинают судорожно сокращаться, обхватывая головку так сильно, что я не успеваю среагировать сразу, но всё же вынимаю. Забрызгиваю ягодицы, спину белесыми густыми каплями.

Накрываю её собой и крепко прижимаю.

— Лиз, девочка... Я тебя люблю... Охренеть как.

34 Лиза

Я просыпаюсь от ощущения, будто меня кто-то держит. Тепло, крепко и осторожно — как будто боится спугнуть. Мои ресницы дрожат, веки медленно поднимаются, и первое, что я вижу — это его. Марк спит рядом, его лицо совсем близко. Дыхание ровное, губы едва приоткрыты, длинные ресницы отбрасывают тень на скулы. Он спит, а я будто впервые вижу его таким. Настоящим. Беззащитным.

Моё сердце сначала просто щемит — тихо, нежно, будто что-то тёплое разлилось внутри. А потом — как удар. Это чувство, которое я так боялась признать. Я его люблю. По-настоящему. Не из-за всех этих поцелуев, не из-за того, что он красивый или сильный. А потому что он мой. Потому что без него я уже не представляю себя.

И знаете... мне понадобилось время, чтобы это понять. Кто-то, возможно, влюбляется с первого взгляда. Молниеносно, с головой. Я — нет. Я сопротивлялась. Сомневалась. Думала, что всё это слишком быстро, слишком рано, слишком бурно. Но теперь всё иначе. Теперь я понимаю: когда любишь — неважно, сколько вы знакомы. Неважно, сколько прошло времени. Главное — это то, что внутри. Это узнавание. Это как будто кто-то нашёл тебя в шумной толпе, взял за руку — и ты поняла: вот он. Мой человек. Господи, это так остро, так сильно, так всепоглощающе, что я полностью хочу раствориться в этом. Я впервые чувствую любовь к кому-то, кроме родных. И это нечто совсем иное. Это как дышать заново. Как открыть глаза в первый раз.

Я замираю, почти не дыша, чтобы не разбудить его, и просто смотрю. Его рука лежит на моей талии. Я провожу пальцами по его ключице, по груди — аккуратно, почти благоговейно. Хочу просто быть рядом.

Я прижимаюсь ближе, целую его плечо, шею. И он просыпается. Его глаза открываются — серо-зелёные, чуть мутные от сна, и он смотрит на меня с такой лаской. Словно мы были вместе до этих тел, до этой жизни.

— Привет, — шепчет он, и я улыбаюсь, целуя его губы.

— Я тебя люблю, — говорю я в поцелуй. Не громко, но с таким отчаянием и полнотой, потому что не могу больше этого держать в себе.

Он резко останавливается, отстраняется на долю секунды, будто хочет убедиться, что не ослышался. Я киваю.

— Я тебя люблю, Марк.

И потом уже не остаётся слов. Только руки, дыхание, поцелуи. Он целует меня с жадностью, почти звериной, будто изголодавшийся по мне. Его ладони крепко держат мою талию, словно он боится, что я исчезну, если отпустит. Я провожу руками по его спине, ощущая, как каждая мышца под кожей отзывается на моё прикосновение. Он гладит меня, ласкает, прижимает крепче, его дыхание становится тяжёлым. Мы словно пламя и кислород — друг без друга нас нет, но вместе мы сгораем. Он подчиняет и поглощает, и я отдаю ему всю себя, без остатка, без тормозов, с закрытыми глазами и разлетающимся сердцем. Как будто только так и можно — иначе нельзя. Мы растворяемся друг в друге, и весь мир снаружи исчезает.

Эти дни... они превращаются в один длинный, растворённый во времени миг. Мы почти не выходим из комнаты. Только кухня, кровать, ванна — и снова кровать. Наш мир сжимается до размеров одной постели, до запаха его кожи, до ритма его сердца под моей щекой. Мы едим кое-как — что найдётся в холодильнике. Временами я понимаю, что не мыла посуду два дня. Что не ответила ни на одно сообщение. Что пропустила лекции. Но мне плевать.

Однажды утром я просыпаюсь от аромата тостов. Захожу на кухню, он стоит у плиты в одних спортивных шортах, жарит яичницу. Рядом на столе — тарелка с дольками яблок, виноград, сыр. Он оборачивается, улыбается.

— Завтрак в постель отменяется, моя Пантера. Сегодня — шведский стол.

Я смеюсь, подхожу ближе. Он берёт виноградину и подносит к моим губам. Открываю рот, и Марк аккуратно вкладывает ягоду, а потом нарочно облизывает свой палец, глядя мне в глаза. Я краснею, и он довольно улыбается.

— Тебе идёт, когда ты стесняешься, — шепчет он, прижимаясь ко мне. — Особенно вот тут. — Он касается моей щеки губами. — И тут. — Переключается на шею.

Мы завтракаем, смеёмся, кормим друг друга, я сую ему кусочек яблока, а он нарочно захватывает мои пальцы губами. Всё это так интимно, нежно и по-домашнему. Словно мы уже живём вместе много лет. Словно это не временное безумие, а самое что ни на есть настоящее, и таким же хотелось бы видеть и наше будущее.

Позже мы вместе идём в душ. Он запускает воду, пока я раздеваюсь. Там, в горячем тумане, он берёт шампунь, моет мне голову. Его пальцы осторожно массируют кожу, и я закрываю глаза от удовольствия.

— Тебе хорошо? — шепчет он.

— Очень, — отвечаю. И правда — невероятно хорошо. Потому что рядом он.

Он нежно обливает мои плечи, убирает мокрые пряди с лица. Мы стоим под струями воды, смеёмся, плещемся, как дети. И в этом смехе — бесконечная лёгкость. Как будто все заботы остались снаружи. Я прижимаюсь к нему. Он тёплый, сильный, родной. Я чувствую, как его руки обвивают меня, и от этого становится ещё теплее.

Он шепчет: "ты моя", целует мои руки, смотрит так, будто я всё, что ему нужно. А я глажу его по волосам, целую в висок, прошу не отпускать. Мы смеёмся, валяемся, дерёмся подушками, потом резко замолкаем и смотрим друг на друга. Это больше, чем страсть. Больше, чем просто любовь. Это — будто мы перестали быть двумя людьми. Стали одним целым.

На третью ночь мы сидим на полу кухни, доедая хлеб с маслом и запивая чаем из кружки на двоих. Он смотрит на меня и вдруг говорит:

— Что скажешь на то, что я хотел бы прямо сейчас жениться на тебе?

Я смеюсь — сначала. А потом вижу, что он серьёзен. Замираю под его пристальным взглядом.

— А я бы вышла, — говорю. И в горле пересыхает.

Он подползает ближе, касается моего лица.

— Серьёзно?

— Да, — отвечаю. — Абсолютно.

И в этот момент я знаю — это не игра. Не блажь. Не "а вдруг". Я действительно хочу этого. Потому что никто и никогда не чувствовал меня так. Никто не смотрел на меня так. Никто не держал так бережно, как он. Я — его. Он — мой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы лежим потом в кровати, уставшие, обнявшись. Молчание между нами — уютное, глубокое. Я слышу его дыхание. Его сердце.

— Все скажут, что мы сошли с ума, — шепчу я.

— Пусть, — отвечает он. — Главное, что ты моя. Навсегда.

И я верю ему. Потому что в этот момент — я тоже так думаю. Никаких "а если". Никаких страхов. Только он. Только мы.

— Ты станешь моей женой, Лиза. Обещай.

Я прижимаюсь губами к его груди.

— Обещаю.

35 Лиза

Я чувствую себя невесомой. Как будто всё, что раньше тянуло к земле — тревоги, сомнения, ожидания — исчезло. Осталась только лёгкость и свет. Комната наполнена ярким полуденным светом, скользящим по белым простыням и коже Марка. Он лежит рядом, его дыхание ровное. Спит крепко. Неудивительно, если учесть, что мы опять заснули только к утру. Я касаюсь его волос, мягко откидывая прядь с лба, и целую в висок, задерживаясь на мгновение. Его кожа тёплая, пахнет чем-то терпким, таким истинно мужским. Этот запах сводит меня с ума. Я прижимаюсь носом к его шее, вдыхаю, и сердце начинает биться чаще. Лёгкое возбуждение прокатывается по телу, горячей волной скользит по коже. Он ещё спит, но мне хочется разбудить его только для того, чтобы снова почувствовать, как он смотрит на меня, касается, шепчет моё имя.

Он шевелится, чуть морщит лоб, и бормочет сквозь сон:

— Куда ты?

— К девочкам съезжу, — шепчу я, стараясь не потревожить его. — А потом вернусь. Быстро.

Он лишь тихо мычит в ответ и прижимает меня ближе, не отпуская руку с моей талии. Я накрываю его пальцы своими, нежно поглаживаю костяшки, и только после этого он расслабляется. Я осторожно выскальзываю из-под его объятий, чувствуя, как в груди ноет от нежности. Мне не хочется уходить даже на час, но я знаю — надо, пока не подняли переполох, что я потерялась.

Я тихо встаю, на цыпочках прохожу по комнате, подбираю свою одежду, брошенную со вчерашнего вечера, и накидываю на плечи куртку. Перед уходом ещё раз оборачиваюсь: он уже снова спит, обнимая подушку, как будто это я.

По дороге к общаге я улыбаюсь. Всё кажется новым, необычным. Мир — ярче, воздух — вкуснее, даже серый асфальт под ногами радует. Я иду, и в груди теплится мысль, придающая особый смысл всему моему существованию: я люблю его. Мы любим друг друга. Хотим быть вместе.

Мамочки, я так счастлива!

Подмигиваю какому-то хмурому прохожему, отчего тот удивлённо смотрит на меня, как будто я инопланетянин. Мол, кто вообще радуется этой жизни так нахально и открыто?

На входе в общагу вахтёрша кидает на меня строгий взгляд, но ничего не говорит. Наверное, считает, что выспрашивать уже поздно, дело сделано. Я поднимаюсь по лестнице, стараясь идти тише, и открываю дверь в комнату.

— Лиза! — Аня буквально вскакивает с кровати. — Ты жива! Мы думали, тебя похитили!

— Ты не приходила три дня, — ворчит Таня, бросая на меня подушку. — На парах тебя не было. Мы уже думали в деканат звонить!

— И преподы спрашивали, — вставляет Катя. — Особенно по истории. Типа ты всегда активная, а тут — ни слуху, ни духу.

Я смеюсь и поднимаю руки в жесте капитуляции:

— Признаю, виновата. Просто... я была с Марком. Всё было как в сказке. Мы почти не выходили из квартиры. Честно, я даже не смотрела в телефон.

— С Марком? — переспрашивает Аня, щурясь. — Прямо настолько?

Я сажусь на кровать, и щеки мои сами по себе краснеют:

— Да. Мы… мы любим друг друга. Он… предложил. Ну, не совсем официально, но… Мы хотим пожениться.

— Охренеть, — шепчет Таня. — Вы встречаетесь… сколько? Неделю? Чуть больше?

Я улыбаюсь. Спокойно, уверенно:

— А какое это имеет значение? Главное — чувства. Время не определяет любовь. Кто-то влюбляется с первого взгляда. Мне просто нужно было немного дольше. Но сейчас я точно знаю: это оно. Я никогда не думала, что можно так сильно любить. Что одна мысль о человеке способна перевернуть всё внутри. Что можно захотеть раствориться в нём, до последней капли, до последнего вздоха. Мне раньше казалось, что для любви нужно время, много шагов, уверенности, анализа. Но оказывается, нет. Иногда любовь просто случается.

Аня молчит, смотрит на меня внимательно. Потом кивает:

— Если ты счастлива…

— Я безумно счастлива, — говорю я и действительно ощущаю, как сердце сжимается от этого чувства.

— Родители не звонили? — осторожно спрашивает Таня. — А то мы переживали…

— Вроде нет, — я проверяю телефон. — И вам никто не звонил?

— Тоже тишина, — говорит Катя. — Наверное, пронесло. Но если ещё раз пропустишь лекции, попадёшь под раздачу. Намекали, что будут докладывать в деканат.

Мы долго болтаем, пьём чай. Я рассказываю немного — только то, чем хочется поделиться, оставляя себе всё самое интимное. Девочки смеются, шутят, обсуждают, кто что наденет на «будущую свадьбу».

Я уже собираюсь уходить, когда Катя вдруг говорит:

— Кстати, ты не видела, что у Лёхи в сторис было выложено? Он потом удалил, но уже успели скачать. Смотри, я скину тебе.

Она шарится в телефоне и пересылает мне видео.

— Что это? — спрашиваю я рассеянно, проверяя мессенджер.

— Там какой-то прикол с клуба… вроде бы когда вы только познакомились. Помнишь ту вечеринку?

Я открываю файл.

В темноте — знакомый свет клуба, шум, смех. Камера дергается, потом стабилизируется. Видно, как Марк стоит у барной стойки. Напротив — Лёха. И кто-то снимает сбоку. Голос за кадром смеётся:

— Ну чё, Марк, на слабо?

И голос Марка, знакомый до боли, пьяный, но отчётливый:

— Да блин, да легко. Дай месяц — и она будет моей. Спорим?

— Да ладно, давай спорим, — говорит Яр. — Я тебе говорю, что ты не сможешь за месяц заставить её согласиться выйти за тебя.

Смех. Кто-то чокается бокалами.

— Сколько ставишь?

— Если проиграешь, — смеётся Ярослав, — будешь нас всех по клубам развозить. Трезвый водитель на год.

— Что если наоборот, вы проиграли?

— Ямаха, — говорит Яр.

— Твоя Ямаха, Яр, я не ослышался?

— Да.

— Чёрт, забились. Спорим. У меня есть месяц. С сегодняшнего дня. До двадцать пятого октября.

Экран гаснет.

В ушах — звон. Как будто всё вокруг взорвалось и затихло. Я не двигаюсь. Не моргаю. Только держу телефон, и пальцы леденеют.

— Лиз? — осторожно спрашивает Аня. — Всё в порядке?

Я поднимаю взгляд.

— Это… когда было?

— Ну, тогда. Первая вечеринка. Вы же там и познакомились?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я встаю. Не помню, как. Не помню, как прощаюсь, как спускаюсь по лестнице. Только одно сверлит голову: "На слабо… Ямаха… Любая будет моей…"

Кажется, земля уходит из-под ног.

И всё, что было ещё утром — любовь, тепло, надежда — теперь кажется далеким и вымышленным. Как сон, из которого выкинули на мороз.

Я не знаю, как идти дальше. Но знаю точно: я должна узнать правду.

Во что бы то ни стало.

36 Лиза

Я иду к Марку. Шаг за шагом, словно сквозь туман. Мир вокруг будто отключён, поставлен на паузу — деревья, ветер, лица прохожих, даже прохладный воздух, щекочущий щеки — всё как будто не для меня. Ноги сами несут вперёд, на автомате, а в голове, как заевшая пластинка, крутятся одни и те же мысли.

С самого начала. С того вечера в клубе, когда я его впервые увидела. Он был яркий, наглый, дерзкий. Не такой, как остальные. И да, настойчивый. Даже слишком. Я тогда ещё подумала: "Слишком напорист, что-то в этом не так". Но он мне понравился. О, как понравился. И я — дура — закинула свои сомнения куда подальше. "Не порть момент, — говорила я себе. — Перестань всё анализировать, просто доверься ощущению". Вот только моё чутьё кричало, что надо быть осторожнее. А я сделала вид, что не слышу. Какая же я дурочка.

Не зря же говорят — слушай себя. Слушай. Я не послушала. Поверила в сказку. Потому что очень хотела верить. Потому что он смотрел так, как никто. Говорил так. Прикасался так...

Наверное, поэтому почти у каждой есть история первой любви. Потому что первая — это с места в карьер, слепо и с полной самоотдачей, не замечая никаких красных флагов в человеке. Просто потому что хочется чувствовать, хочется мечтать, хочется верить, что это навсегда. Да и кто в такие моменты слушает других? Я вот точно не слушала. Мама что-то пыталась сказать, Катя сомневалась, даже Ярослав пару раз пробовал намекнуть, что Марк — не тот, за кого себя выдаёт... Наверное, только потом девушки учатся выбирать себе более подходящую пару. Когда боль уже случилась. Когда ты научилась различать голос страсти и голос разума.

Всхлипываю. Не представляю я никакую более подходящую пару... Вообще никого кроме Марка рядом не вижу. Потому что я не умею иначе. Потому что, несмотря на всё, сердце всё ещё тянется к нему. Глупое, разбитое сердце. Оно не понимает, что его предали.

И вот я иду к нему, к своей сказке, которая оказалась розовой обёрткой от дешёвой жвачки. Я не смотрю по сторонам. Мне неинтересны ни прохожие, ни машины, ни остатки роскоши золотой осени, раскинувшейся в парке. Всё это не имеет значения. Всё это — декорации. А я — где-то глубоко в себе, в этом болоте предательства, обманутых надежд и обжигающей обиды.

Дверь открывает Марк. Такой же, как всегда. Чуть взъерошенный, босой, в домашней футболке. Улыбается, обнимает меня крепко:

— Ты вернулась... — шепчет, пряча лицо у меня в шее. — Я так соскучился. Как хорошо, что ты...

Я отстраняюсь. Он застывает.

— Что случилось? — спрашивает. — Эй... Лиза?

— Подожди, — говорю тихо. — Мне нужно тебе кое-что показать.

Я достаю телефон, открываю файл, запускаю видео. Он берёт его без опаски. Первые секунды смотрит с легким удивлением, потом — напряжённо. Его лицо меняется. Пауза. Он поднимает на меня взгляд.

— Что скажешь, Марк?

— Лиза... я тебя люблю, — тихо, почти беззвучно. В его голосе — боль. А ещё вина и растерянность.

— Очень смешно, — произношу я, чувствуя, как дрожит голос. — Правда, очень.

— Я не смеюсь. Пантерочка, я дурак, не нужно было вообще ввязываться в этот спор... это был идиотский момент. Я тогда опаздывал, у Яра день рождения, мне сразу дали сет из шотов, я почти не помню, как зашёл разговор. Всё понеслось. Я был не в себе. Это не оправдание, я понимаю, но я бы никогда...

— Если бы ты был тем, кому в голову не может прийти такое — ты бы даже не предложил. Не подхватил бы. Ты не просто согласился — ты начал. "Любая будет моей" — это твои слова. Без них никакого спора бы не было. Не было бы ничего. Так что не сваливай на алкоголь. Это — ты. Настоящий.

Он стискивает губы, лицо бледнеет. Я продолжаю:

— Знаешь, когда мне говорили, что вы — сборище избалованных мажоров, которым всё позволено, я злилась. Не верила. Говорила: "Нет, они другие. Он — не такой". А знаешь почему? Потому что я дура. С дурацкими розовыми очками. Со стразиками. И с сердечками на оправе.

Марк делает шаг ко мне, голос его дрожит:

— Я правда влюбился, Лиза. Почти сразу. Я хотел, чтобы ты была со мной. Не играл. Потом всё стало слишком... настоящим. Я сам не заметил, как втянулся, как начал ждать твоих сообщений, считать минуты до встречи. Мне никогда не было так хорошо. Я люблю тебя. Уже не представляю свою жизнь без тебя.

Я молчу, достаю снова телефон, включаю видео. Внутри всё стынет. Медленно говорю:

— Сегодня двадцать третье октября. Представляешь? Я согласилась. Ты победил. Ты выиграл свою чёртову Ямаху. Поздравляю.

Смех срывается с губ, горький, сухой. Я вытираю слёзы тыльной стороной руки.

— Лиза...

— А я не представляю своё будущее с человеком, который может вот так легко... поспорить на другого. Я же живая. Я чувствую. Как можно играться чувствами других людей? Как ты мог, Марк? Я не понимаю... не понимаю...

Я отворачиваюсь, беру сумку, начинаю собирать вещи. Он резко подаётся вперёд, хватает меня за руку.

— Не отпущу, — резко говорит. — Не так. Не вот так. Мы не закончили!

Он притягивает меня к себе резко, почти грубо, в голосе сталь:

— Не смей уходить вот так.

Его рука сжимает мою талию, и прежде чем я успеваю что-то сказать, он целует. С жадностью. С яростью. Этот поцелуй обжигает, в нём слишком много всего — отчаяние, злость, страх, страсть. Его язык прорывается внутрь, пробуя меня в последний раз, будто пытается оставить на мне след, клеймо, запах. Я чувствую, как он дрожит, как его пальцы вцепляются в мою кожу. Он целует меня, будто тонущий — жадно, жёстко, с надрывом. А у меня от этого поцелуя во рту только горечь. Такая, что подступает тошнота, сводит горло. Потому что я понимаю: это — прощание. Последний контакт двух людей, между которыми раньше была любовь. А теперь — боль и пепел.

Я отстраняюсь, вытираю губы.

— Уже ухожу.

Я прохожу мимо него. Мимо его протянутой руки. И не оборачиваюсь. Потому что если посмотрю — могу дрогнуть. А я не имею права.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я выхожу в коридор, за мной закрывается дверь. И вместе с ней — глава моей жизни, в которую я так глупо поверила и приняла за чистую монету.

37 Марк

Я сижу на полу в коридоре, привалившись спиной к стене. Дверь — передо мной. Закрылась. Хлопнула. Весь воздух вышел из легких. Словно она вышла — и забрала с собой весь кислород. Пространство вокруг стало вдруг глухим и пустым.

Я не верю. Не верю, что она правда это сделала. Что повернулась и ушла, не обернувшись. Что не остановилась, не сказала: «Я останусь, всё можно поправить». Она всегда так делала раньше — терпела мои ошибки, давала шанс. А сейчас просто ушла. Навсегда?

Я кладу голову на колени, обхватываю руками затылок. Сердце колотится где-то в горле, дыхание сбито. Всё в груди сжалось в плотный узел. Мне нужно собраться, встать, что-то сказать, побежать за ней… Но я не могу. Я даже не двигаюсь. Словно вся система отключилась. Мозг орёт: действуй, спасай, делай хоть что-то, но тело — парализовано.

Мне не нужна эта победа. Ни мотоцикл, ни проклятая слава Казановы, ни восхищённые взгляды друзей. Всё это — пыль. Дешевая, никчемная. Я хочу назад. Хочу нас. Хочу, чтобы она снова поверила, снова улыбнулась. Чтобы снова надела мой худи, спряталась в нём по уши, и нос высунула только когда я сказал, что она милая. Хочу, чтобы снова обняла сзади и прижалась лбом к моей спине. Хочу, чтобы её взгляд снова светился, как раньше — до того, как она узнала. Когда она ещё любила.

Хочу, чтобы она просто… осталась.

Хватаю телефон. Быстро. Трясущимися пальцами открываю чат. Пишу: «Лиза, пожалуйста». Стираю. «Прости». Снова стираю. Звоню. Гудки. Один. Второй. Третий. Сброс. Пишу снова — ни прочтения, ни ответа. Внутри всё сжимается. Как будто каждое её молчание — новый выстрел.

Я срываюсь с места. Хожу кругами по комнате, потом рву с вешалки худи, натягиваю беговую форму. Мне нужно движение, иначе сойду с ума. Врубаю плейлист в телефоне, пихаю в уши наушники. Бас стучит в черепушке, выбивая всё до последней мысли о Лизе. Выбегаю из квартиры.

Воздух холодный, пробирает до костей. Бегу в парк. Листья хрустят под кроссовками. Мимо проносятся люди, деревья, но я не смотрю. Я просто бегу. Быстро. С каждой секундой всё быстрее, сильнее, яростнее. Будто смогу выдавить из себя всю боль. До рези в боку, до темноты в глазах. Мне нужно забыться. Хоть на миг.

Но забыться не выходит.

Перед глазами — она. Завёрнутая в мой худи, рукава почти до кончиков пальцев, глаза смеются. Как тогда, когда мы ещё только начинали. Или как лежала рядом и гладила меня по волосам, когда я переживал из-за травмы. Или как смотрела… когда узнала. Не кричала. Не рыдала. Просто смотрела. Слишком отстранённо. Слишком больно. Слишком фатально.

Я бегу до тех пор, пока могу дышать. Пока не понимаю, что не чувствую ног. Пока в ушах не застучал пульс, перекрывая музыку. Замедляюсь. Шаг. Ещё шаг. Стягиваю наушники, опускаю руки.

— Эй ты, слышь!

Голос доносится слева. Я поворачиваю голову. На лавке — трое. Парни. Один постарше, с бычьей шеей и банкой энергетика в руке. Второй с сигаретой, третий гоняет зубочистку в зубах.

— Ты чё, как пидор одет? — говорит тот, что постарше, указывая на мои обтягивающие беговые штаны.

Я отвожу взгляд. Нет, только не сейчас. Я не в том состоянии. Я прохожу мимо, надеясь избежать конфликта. Чувствую, как тлеет внутри напряжение. Как будто каждая клетка кожи ждёт ещё одной искры.

— Э, ты чё, глухой? Спортсмен хренов! Дуй сюда!

Я замираю. Медленно поворачиваюсь.

— Иди в жопу, — тихо говорю. Очень спокойно. Почти ровно.

— Чего? Повтори! — вскакивает тот с энергетиком.

Я сжимаю кулаки. Пытаюсь держаться. Вдох. Выдох.

— Сказал: иди. В жопу.

Он делает шаг. Потом ещё. Лицо — как у быка перед тараном. Я ещё пытаюсь сдержаться. Ещё секунда — и прохожу мимо. Но он толкает меня плечом.

— Чё, крутой?

— Последний раз предупреждаю. Отвали, — говорю сквозь зубы.

— А те чё, бабы что ли не дают? Так ты попробуй нормальные штаны одеть, где яйца зажимать не будет, — хихикает второй. — Псих-спортсмен.

И вот тогда клапан рвёт. Всё — боль, злость, разочарование, бессилие — прорывается наружу одним движением. Я разворачиваюсь резко, почти автоматически, и бью. Сильно. Чётко. Прямо в челюсть. Сухой хруст, будто что-то щёлкнуло, и он валится назад как кукла, стукается затылком о край лавки.

— Ууу, ни хрена себе! — орёт тот, что с сигаретой, выкидывая окурок и бросаясь на меня. Время тянется, как тягучий мёд. Он замахивается, но я быстрее. Уклоняюсь в сторону, хватаю его за куртку, разворачиваю и врезаю коленом в живот. Он сгибается, кашляет, и я отталкиваю его в сторону.

Сзади налетает третий. Я ощущаю, как его руки хватают меня за торс, пытаются сбить с ног. Мы падаем, катимся по сырой земле. Я вижу его лицо — испуганное, злобное. Врезаю кулаком в скулу, чувствую, как кожа на костяшках рвётся о его щеку. Он орёт, отвечает ударом в висок. Я едва удерживаюсь в сознании, внутри всё взрывается бешеной порцией адреналина.

Один из них возвращается — с энергетиком, видимо, очухался. Пинает меня по боку. Боль резкая, отдаёт в рёбра. Я разворачиваюсь, хватаю стеклянную бутылку у мусорки и со всей силы швыряю об тротуар. Разлетается стекло, кто-то вскрикивает. Я поднимаюсь на ноги, шатаясь, и снова бью. Розочку почти сразу выбивают из руки. Попадаю кулаком в плечо, в живот, в лицо. Всё перемешивается — крики, удары, грязь, кровь.

Меня снова валят. Кто-то сверху. Вес давит. Я бью навстречу, вслепую. Грязь забивает рот. Чувствую, как что-то хрустит в носу. Плевок. Вкус крови. Пытаюсь встать — пинок в грудь. Снова валюсь.

Я вцепляюсь в куртку одного из них, поднимаю его и швыряю в спину другому. Они валятся вместе. Я наваливаюсь сверху, бью до хруста.

И вдруг — свист. Пронзительный. Режущий. Резкий. Он отдаётся ужасным шумом в голове.

Я отшатываюсь, тяжело дыша. Поднимаю глаза. Сквозь пелену боли и злости вижу — синие куртки. Полицейские. Несутся через парк, один уже достаёт рацию.

— Пиздееееец... — выдыхаю.

И падаю на спину, распластавшись на холодной земле. Перед глазами — мутное небо. Заплывший глаз почти не видит. Один наушник валяется в грязи. Телефон треснул. В груди — пустота.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

38 Лиза

Я добираюсь до общаги на автопилоте. Маршрут знакомый, ноги ведут меня сами, по инерции. Я иду, будто сквозь туман — мимо остановок, мимо редких прохожих, мимо окон, за которыми кто-то живёт, дышит, смеётся. Я просто иду. Несколько раз спотыкаюсь, с трудом удерживаю равновесие. Пару раз задумываюсь, не сесть ли просто на бордюр. Остаться там. Но продолжаю идти.

Когда, наконец, дохожу до корпуса, понимаю, что уже глубокая ночь. Свет в вестибюле тусклый, за стеклом дежурной видно — на смене не та комендантша, что обычно. Эта — женщина постарше, с квадратным лицом и тонкими губами. Она читает какую-то газету и сразу вскидывает голову, когда я тяну за ручку запертой двери.

— Эй! — её голос звучит резко. — Куда ломишься? У нас уже давно всё закрыто.

Я стучу снова дрожащими пальцами. Женщина встает, тяжело, с недовольством, и подходит к двери, открывая её со скрипом. Глядит на меня прищуренно, как будто сквозь лупу рассматривает:

— Документы есть? Комната какая?

Я достаю студенческий, протягиваю ей.

— Триста четвёртая, — шепчу.

Она берёт мой студенческий, разворачивает, проверяет по списку. На её лице ни капли сочувствия, только усталость и раздражение.

— Ты вообще в курсе, что после одиннадцати никого не пускаем? Где шлялась-то? — она хмыкает. — Всё вам неймётся. По парням бегала?

Я открываю рот, собираясь всё объяснить, но потом отбрасываю эту идею. Всего ей не расскажешь, да и зачем? Плечи опускаются. Губы дрожат. Глаза наполняются слезами, и, как бы я ни старалась их удержать, одна из них срывается и катится по щеке.

— Простите... пожалуйста, — выдыхаю. — Я… у меня просто… — Я сглатываю, не в силах подобрать слова.

Она смотрит на меня грозно. Потом лицо её чуть смягчается. Она шумно выдыхает:

— Ладно. Проходи. Только в следующий раз — мимо не проскочишь. Запишу тебя в журнал, чтоб знали. Поняла?

Я киваю, опустошенная и огорчённая. Не потому что мне есть дело до её слов — просто сил уже ни на что нет. Всё, что имело значение, — рассыпалось.

Поднимаюсь в комнату. Свет там приглушён, но не выключен — ночник возле кровати Кати бросает мягкое оранжевое свечение. Девочки уже лежат в кроватях, но, как я и ожидала, никто не спит. При виде меня Катя приподнимается на локтях, глаза расширяются от тревоги за меня:

— Лиз…

Аня тоже приподнимается, глаза бегают по моему лицу, и я чувствую, как тишина в комнате становится натянутой, как струна.

— Всё нормально, — быстро говорю. Голос сиплый, с трудом сдерживаю дрожь. Я тут же отворачиваюсь, кидаю сумку в угол, даже не снимая куртки, прохожу мимо их взглядов и иду в общую на две комнаты ванную.

За мной щёлкает замок. Я прислоняюсь к двери, а потом медленно сползаю вниз и опускаюсь на холодный кафель. Колени поджаты к груди, обнимаю себя за плечи, будто это хоть как-то удержит то, что разваливается внутри. И снова беззвучные слёзы. Мне не нужно сочувствие, не нужно утешение. Я просто хочу тишины. Только бы никто не заглянул. Только бы не спрашивали. Только бы не трогали.

На удивление, девочки проявляют чудеса тактичности и не лезут с расспросами.

Наутро я уезжаю домой. Взяла билет на первый попавшийся автобус. В пути почти не смотрю в окно, только крепче кутаюсь в шарф. Пальцы вцепились в ремешок сумки — единственное, что удерживает меня на плаву.

Мама открывает дверь. Глаза тут же становятся встревоженными:

— Лизонька? Что случилось?

Я улыбаюсь судорожно, в попытке скрыть свое состояние. Прохожу мимо и шепчу:

— Просто устала.

Папа, как обычно, читает газету в гостиной. Бросает на меня короткий, внимательный взгляд. Я знаю этот взгляд. Он всё понимает, но ждёт. Не давит. Пока.

Весь день я молчу. Хожу по квартире как тень, запираюсь в комнате. Только вечером, когда мама приносит мне чай, я не выдерживаю. Она садится на край кровати, гладит меня по волосам.

— Лиза, ты ведь знаешь, я всегда на твоей стороне. Расскажи, будет легче.

Я долго лежу в тишине, не решаясь начать. Слова будто острыми шипами царапают горло, мешая говорить. Я несколько раз открываю рот — и снова закрываю. В груди колотится сердце, пальцы сжимаются в кулак. Мама ждет. Она не подгоняет, только гладит меня по волосам, давая мне время.

Наконец, я выдыхаю. Глухо, почти шепотом начинаю говорить. Сначала — совсем немного, обтекаемо. Но потом будто прорывает. Слова вырываются обрывками. Про спор. Про видео. Про Марка. Про то, как я чувствовала себя рядом с ним. Как верила. Как всё рухнуло.

Мама не перебивает. Не ахает, не осуждает. Только глаза становятся всё более влажными, а руки — крепче обнимают меня. И я впервые за всё это время позволяю себе быть слабой.

Позже я слышу, как она рассказывает всё папе. Я замираю у двери, не в силах сделать ни шага, и слышу, как папа резко отодвигает стул, с грохотом встаёт и резко произносит:

— Этот мальчишка! Я ему устрою! Глупый, самодовольный кретин!

Его голос гремит на всю комнату, давая понять, насколько он зол. Я выбегаю из комнаты, сердце бьётся в горле:

— Папа, пожалуйста, не надо. Прошу. Это не поможет. Ты всё только усложнишь.

Он смотрит на меня с напряжённым выражением. Долго, выжидающе. Глаза хмурые, а челюсть стиснута так, что я боюсь за его зубы. Потом медленно отворачивается:

— Посмотрим, — глухо говорит и выходит в коридор, унося с собой гулкое напряжение.

На следующий день он уходит с самого утра, ещё до моего пробуждения. Я весь день как на иголках, предчувствую, что он так и не внял моей просьбе. Возвращается он уже вечером — усталый, нахмуренный, молчаливый. У него под глазами тени, взгляд тяжёлый.

— Пап, ты где был? — спрашиваю я настороженно, надеясь, что ошибаюсь.

Он смотрит мимо меня, почти не моргая:

— Всё решено, — говорит коротко и уходит на кухню. Я слышу, как открывается шкаф, гремит посуда. Больше ни слова.

Меня накрывает паника. Что он сделал? Куда он ходил? С кем говорил? Что значит "всё решено"?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я звоню Яру, но он не берёт. Пишу девочкам. Катя отвечает почти сразу:

«Сейчас постараюсь что-то узнать».

Я хожу по комнате, не нахожу себе места. Потом — ещё одно сообщение.

“Лиз… тут такое…”

Сердце уходит в пятки. Я не знаю, что именно она имеет в виду. Но точно чувствую — это то, к чему я не готова. Совсем.

39 Марк

Меня тащат к машине, чтобы отвезти в отделение. Под локти, будто я сейчас сбегу, хотя я и шагу бы сам не сделал. Всё внутри сбилось в ком, тело гудит после драки, но я почти не чувствую боли. Ни физической, ни той, что глубже. Там пусто. Один только гул в башке, дарящий кратковременное облегчение, возможность не думать о Лизе.

Те, кто меня задержал, ведут себя по-разному. Один — молодой, с горячими глазами, сдержанно матерится под нос, что придётся заполнять кучу бумаг. Другой — постарше, с равнодушным лицом, будто за день уже десяток таких, как я, повидал. Он хлопает дверью патрульной машины, хмуро смотрит на меня в зеркало заднего вида. Ни капли сочувствия, но и без желания унизить — просто работа. Третий, что-то бормочет в рацию и отпивает из термоса, не глядя, разливает себе кофе на колени.

В отделении шумно. Кипы бумаг вокруг, разговоры, запах несвежего кофе и пота. У охраны на входе орёт телевизор. Меня сажают на лавку, снимают данные. Кто-то просит снять шнурки и ремень, делает это почти машинально. Все вокруг — как заведённые механизмы, каждому до меня нет дела.

Через некоторое время меня зовут в кабинет, где за столом сидит лейтенант, самый старший из тройки, которая была в парке, — уставший, с мешками под глазами и абсолютно равнодушным взглядом. Весь его вид кричит о том, что ему глубоко насрать, кто я и почему я тут. Но протокол обязывает провести определённую беседу.

— Рассказывай, — говорит он, не отрываясь от бумаг. — Что там у вас случилось?

Я коротко пересказываю всё. Без лишних подробностей. Он слушает, не перебивает. Только пару раз хмыкает.

— Камеры покажут, кто начал, в парке их хватает, — говорит он наконец. — Но тебе не пятнадцать, должен был соображать. Залетел ты серьёзно, парень. Хотя… не первый и не последний.

Он встаёт, складывает бумаги в папку и говорит уже не строго, а скорее устало:

— Пока посидишь в камере. А дальше посмотрим, что с тобой делать. Может, административка, может, отделаешься внушением, если найдутся добрые люди. А может, и нет. Не обольщайся. Ведите.

Потом — шаги, коридор и железная дверь. Не в тюрьму, конечно. Просто изолятор. Но ощущения — как будто это уже приговор.

Железная дверь хлопает за спиной. Внутри холодно, сыро, стены облупленные. Пахнет железом, потом и чем-то ещё отвратительным, от чего хочется зажать нос. Я осматриваюсь — лавка вдоль стены, крошечное окно под потолком, серое и мутное. Всё. На этом пока что мой мир ограничен.

В соседней камере — те самые парни. Слышны их голоса, гогот, стук по решётке. Они ведут себя так, будто попали не в камеру, а на курорт. Кто-то свистит, кто-то орёт:

— Ну чё, герой, как тебе спится? Устроил тут, понимаешь, разборки. Мало мы тебе морду начистили!

Я не отвечаю. Просто сижу, спиной к стене, глядя в пол. Пусть говорят. Мне всё равно. Они явно здесь не в первый раз. Расслабленные, будто домой пришли. Один из них ещё пару раз громко кашляет, кто-то пинает стену между камерами, надеясь на ответ. Но я даже не двигаюсь. Злость схлынула, сменившись апатией.

Через какое-то время они замолкают. Понимают, что не добьются ничего. Им неинтересно играть с тем, кто не реагирует. И тогда в изоляторе снова становится тихо. Только отдалённый гул из коридора слышу да дежурные фразами перебрасываются.

Ночь длинная. Я не сплю — просто сижу, отрешённо наблюдая, как падает из окна и движется свет на стене. Мысли идут по кругу. Лиза. Лиза. Лиза. Как она сейчас? Что думает? Знает ли, где я? Или ей плевать?

Утром открывается дверь, зовут по фамилии. Я поднимаюсь. За мной приходит один из полицейских и отводит в другую комнату. Там стол, два стула, окно с жалюзи. В комнате уже кто-то есть.

Он сидит, руки скрещены на груди. Лицо — камень. Жёсткий, ледяной взгляд. Я задерживаюсь на пороге, он поднимает глаза и кивает на стул:

— Садись. Я Евгений Валентинович. Отец Лизы.

Я сажусь. Он какое-то время просто смотрит. Как будто решает, как именно начать.

— Я много чего повидал, — говорит наконец. — Служба, работа, люди. Но вот таких… самоуверенных, тупых идиотов я, пожалуй, давно не встречал. Вместо того чтобы своей жизнью заниматься, к девочке моей полез, а потом ещё и в драку. Герой-любовник херов.

Он щёлкает пальцами по столу, медленно и угрожающе. Я молчу. Мне нечем крыть.

— Я с Лизой говорил. Видел, в каком она состоянии. — Он сжимает кулаки, его ноздри раздуваются, а голос становится хриплым от злости. — И если бы не моя дочь, ты бы сидел долго, чтобы наверняка и думать забыл шары свои подкатывать к ней. И не в этой дыре, поверь, а в настоящем отделении, где с тобой сюсюкаться не будут, а от души жизни научат. Но я обещал не жестить. Только не для того, чтобы ты снова показался рядом с ней. Я хочу, чтобы ты знал: это твой последний шанс. Дальше разговор будет совсем другой.

Я поднимаю взгляд:

— Я… понимаю. Я действительно накосячил. Очень. Я не пытаюсь оправдываться. Но… я люблю её. По-настоящему. Я не собираюсь отказываться от неё. Ни за что.

Евгений Валентинович усмехается — сухо и безрадостно.

— Любовь? Ты вообще понимаешь, что это значит? Любить — это думать сначала о ней, а не о себе. А ты — только о себе и думал. Не вырос ещё. Ни мозгов, ни ответственности.

Я стискиваю зубы. Мне нечего возразить. Всё верно. Но…

— Всё равно… я не отступлюсь. Не смогу.

Он резко ударяет ладонью по столу. Я вздрагиваю.

— Я сказал ясно: держись от Лизы подальше. Если увижу тебя рядом — не на пятнадцать суток упрячу. Буду разговаривать с тобой по-другому. Ты меня понял?

Я хмуро смотрю на него, сжав кулаки на коленях.

— Я спросил: тебе ясно?

Я выдыхаю:

— Да.

Евгений Валентинович медленно встаёт, задерживает на мне взгляд и уходит. За ним закрывается дверь.

Я остаюсь на месте. И с каждой секундой понимаю, что выбора у меня не осталось. Либо бороться. Либо сдаться. А я — не из тех, кто сдаётся. К тому же Лиза — та, ради кого я действительно готов на всё что угодно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

40 Лиза

Катя звонит мне по видеосвязи, и я принимаю вызов, кутаясь в полотенце — только что вышла из душа, волосы ещё мокрые, по плечам стекают капли. Они холодят кожу, но я их не замечаю — внутри всё словно заледенело. Сердце ноет: всё это время я надеялась, что Марк просто не выходит на связь, потому что... не хочет. Решил, что точка в отношениях поставлена. А оказывается — всё куда хуже.

— Он в изоляторе, Лиз. — Катин голос дрожит. Она сидит на своей кровати в общаге, плечи опущены, под глазами круги. — На пятнадцать суток.

Я сдуваюсь, как воздушный шарик, сажусь на край ванны. В висках стучит, дыхание сбивается.

— Что?

— Его задержали после драки. Отец твой... он был у него сегодня утром. Это всё, что мне смог рассказать Серж. Евгений Валентинович не просто его там навестил. Он настоял, чтобы его не отпускали досрочно. Сказал, пусть отсидит всё сполна, чтобы знал, как девушек совращать.

Я хватаюсь за край раковины, ногти царапают фаянс. Голова начинает кружиться.

— Катя... Ты знала о споре? — спрашиваю вдруг. — Задолго до этого?

Она отводит взгляд, потом качает головой.

— Нет. Я узнала тогда же, когда сказала тебе. Серж мне не говорил прямо, только намекал, что всё не так просто. Я не знала, как это объяснить... Боялась, что ты не поверишь. Или обидишься, что я лезу не в своё дело. Прости.

— Спасибо, Кать, что рассказала. Отец ничего не говорит. А я не могла больше ждать. Ты прости, я пойду.

Слёзы подступают к горлу. Я выдыхаю, сбиваясь на всхлипы. Всё внутри сжимается от боли и ярости. Я даже не могу до конца осознать, что именно чувствую: злость, страх, обиду, отчаяние — всё сразу. Меня трясёт.

Одеваюсь наспех, волосы так и остаются влажными. Выхожу в коридор и направляюсь к отцу.

— Где он? — спрашиваю у мамы, встретив её на кухне.

— В кабинете. Вернулся недавно. Сказал, чтобы никто к нему не заходил.

Я уже мчусь к отцу, едва не спотыкаясь на повороте. Останавливаюсь только перед его столом, где он сидит с чашкой чая, будто ничего не произошло. Лампа отбрасывает мягкий свет на его спокойное, упрямое лицо.

— Ты что наделал?! — Голос срывается от волнения. — Как ты мог?!

Он даже не морщится от моих криков. Только медленно поворачивает голову:

— Остынь, Лиза. Я поступил так, как должен был.

— Ты мстишь, как подросток! — кричу я. — Это была не твоя драка, не твои отношения! Зачем ты вмешался?! Я поэтому и не хотела, чтобы ты о чём-то знал.

— Это была драка из-за тебя. Он поднял руку на другого человека. Прямо в парке. При свидетелях. Это не шутки, Лиза.

— Но ты же знаешь, что он не просто так! Не стал бы без причины кулаками махать, Марк не такой. Ты же знаешь, что произошло! — Я едва держусь, кулаки дрожат. — Да и вообще... Я сама отчасти виновата!

Он резко поднимается.

— Лучше молчи.

— Почему? Боишься услышать, что он меня не принуждал? Что я сама...

— Только не говори мне, что ты добровольно на всё пошла, — голос отца становится глухим, и я осознаю, что он в ярости.

Замолкаю на мгновение, чтобы принять решение, говорить ли. Потом встречаю его взгляд и тихо произношу:

— Мы жили вместе последние две недели. Добровольно.

Тишина повисает в комнате, будто воздух стал плотнее. Отец как будто окаменел. Его пальцы стискивают край стола, суставы побелели от напряжения. Он медленно поднимает глаза на меня, в его взгляде сначала неверие, потом — потрясение, почти ужас.

— Перестань его наказывать, — говорю я сдавленным голосом. — Пап, пожалуйста. Отпусти его.

— Даже не мечтай. Он заслужил каждую из этих пятнадцати суток. И это ещё мягко. Это урок. И для него, и для тебя.

Он отворачивается и проходит мимо меня, тяжело дыша.

— Значит, так, — говорит он через плечо. — Я предупреждал, что не позволю тебе уйти во все тяжкие. Учёба должна быть в приоритете. Ты совсем с ума сошла. Пока я жив, ты под моим контролем.

— Он волнуется за тебя, Лиза. Просто не умеет по-другому, — слышу за спиной мамин голос. Она стоит в дверях кабинета, растерянная, с поджатыми губами и тревожным взглядом.

— Ну так пусть научится! — вырывается у меня. — Я не маленькая девочка. Я не игрушка, которой можно управлять. И он не бог, чтобы вершить судьбы!

Мама отводит глаза. Она не спорит. Просто тихо говорит:

— Он тебя любит.

Я не сразу понимаю, что происходит. Только слышу, как он уходит из кабинета, потом — звон металла, странные щелчки, глухой удар. Я бегу за ним, сердце сжимается в тревоге.

Он уже на пороге моей комнаты. Держит в руке коробку с инструментами.

— Что ты делаешь?

— Ставлю замок. Теперь ты будешь выходить из своей комнаты только под нашим присмотром.

— Папа, ты слишком жесток. За что?

— Ты заставила меня. Я пытался по-хорошему, Лиза. Но если ты не понимаешь, что такое дисциплина и честь, то будешь сидеть, как в монастыре. И молиться, чтобы я вообще разрешил тебе снова вернуться в общежитие.

Он вбивает последний винт. Замок на двери блестит холодным металлом, как кандалы. Дверь теперь будто отсекла часть дома, превратив комнату в камеру. Или в клетку. Он резко разворачивается, хватает меня за плечи и разворачивает в сторону комнаты.

— Давай, марш внутрь.

Я захожу в комнату, сердце глухо стучит в груди. Захлопывается дверь. Поворачивается ключ — теперь с другой стороны. Заперта. Я слышу удаляющиеся шаги отца по коридору.

Опускаюсь на край кровати, обнимаю себя за плечи. Воздух в комнате кажется душным, как будто стены сжимаются. Я провожу пальцами по покрывалу, потом медленно поднимаюсь и подхожу к двери, прикасаюсь к ней ладонью. Массивная, тяжёлая, как будто уже не домашняя, а тюремная. Я в ловушке. Просто не верится, что это моя жизнь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

41 Лиза

Я просыпаюсь от непривычной тишины. Обычно с утра слышен голос мамы, стук ложек, глухой звук кофеварки, иногда радио. Сегодня — ничего. Только слабый шум улицы за окном.

Сажусь на кровати. Голову будто сдавливает невидимый обруч. Сначала не могу понять, что происходит. Обычно дверь моей комнаты всегда открыта, за редкими исключениями. Потом вспоминаю. Сердце сжимается. Я дома. Но не просто дома — заперта в своей комнате. Папа… вчерашний разговор, крик, замок на двери. Он правда это сделал.

Подхожу к двери. Тяну за ручку — бесполезно. Замок снаружи. Стучу. Потом сильнее. Потом кулаком. Молчание. Только эхо в коридоре.

Возвращаюсь к окну. Распахиваю шторы, и солнечный свет тут же бьёт в глаза, заставляя зажмуриться. Двор внизу заливает светом: жухлая трава, как ковёр, скамейка у клумбы с торчащими остатками стеблей многочисленных цветов, асфальтированная дорожка, ведущая к соседним домам. Второй этаж — не так уж высоко, но и не так низко, чтобы прыгнуть без последствий. Даже если бы я спрыгнула, не избежать ушибов или растяжения. Балкона нет, а под окном — только глухая кирпичная стена. Я высовываюсь чуть сильнее, проверяю: ни водосточной трубы, ни какого-нибудь выступа, за который можно было бы зацепиться. Ни шанса выбраться. Я в клетке, полной солнечного света и безысходности.

— Отлично, — говорю вслух. — Хотя бы на звонок я право имею?

Проверяю, что осталось у меня под рукой. Телефона нет. Ноутбук — тоже пропал вместе с зарядными устройствами. Только кровать, одеяло и я. Ещё книги.

Я сажусь на пол, прямо у стены. Холодная поверхность пола через тонкие шорты быстро отбирает тепло, но мне всё равно. Прислоняюсь спиной к стене, запрокидываю голову назад. Глаза закрываются сами собой.

Считаю вдохи. Один. Два. Три. Считаю выдохи. Четыре. Пять. Нужно держаться. Нужно выждать. Всё пройдёт, всё закончится. Главное — не сдаваться, верить в себя. Обязательно надётся решение, нужно только подумать.

Потом встаю, начинаю ходить по комнате туда-сюда. Считаю шаги. Семь в длину, четыре в ширину. Подхожу к полке. Провожу пальцами по корешкам книг. Открываю одну — книга с яркими иллюстрациями, я точно помню эту обложку. Марк принёс мне её в самом начале отношений — просто потому, что он подумал, что она меня заинтересует. Я тогда смеялась, но втайне хранила её как сокровище. Сажусь на пол, раскрываю. Между страницами — засохшие лепестки, розовые, как конфетти. Губы расплываются в улыбке от тёплых воспоминаний. Я откладываю её обратно, бережно, потому что боюсь повредить нежные цветы.

Снова подхожу к окну. Открываю его и высовываюсь по пояс. Нет, всё бесполезно. Даже если бы я решила спрыгнуть, спуститься не получится. Одеяло? Смешно. Я не в кино. Это не спасёт. Я не хочу быть беглянкой. Представляю, как на это отреагируют родители. Но и пленницей — тоже.

Время тянется. Мне кажется, прошли часы, но, скорее всего, минут двадцать. Наконец слышу шаги. Осторожные, как будто кто-то не хочет, чтобы его услышали.

— Лиза…

Мамин голос. Я подскакиваю.

— Мам! Мам, открой, пожалуйста. Я не могу так. Я не сделаю глупостей, честно. Только выпусти. Пожалуйста.

Она долго молчит. Потом я слышу, как щёлкает замок. Дверь приоткрывается, и я вижу её лицо. Уставшее, измученное.

— Он на работе, — шепчет мама. — Но вечером вернётся. У тебя немного времени.

Я кидаюсь к ней и обнимаю. Она не отталкивает, но и не отвечает на объятие. Просто стоит. Потом берет меня за руку и ведёт на кухню.

Мы садимся за стол. Она ставит передо мной тарелку с яичницей и чай. Гладит меня по голове, как в детстве. Я смотрю на неё.

— Ты ведь понимаешь, что он перегибает? Это ненормально.

Она отводит взгляд.

— Я просто боюсь. Он сейчас всё время злится, никогда не видела его таким. Мне страшно перечить.

— А мне не страшно? — шепчу я. — Он запер меня, как преступницу.

Мама сжимает губы. Потом кладёт свою ладонь на мою.

— Поешь. Потом снова в комнату. Я… я постараюсь уговорить его. Хорошо? Нельзя в лоб ничего сказать, в штыки воспримет.

Когда мы заканчиваем, мама ведёт меня обратно. Извиняющимся взглядом кивает и запирает дверь. Я даже не сопротивляюсь. Только опираюсь лбом о стену и стою так, пока ноги не немеют.

Наступает вечер. Свет медленно уходит. Становится прохладно. Я сижу на подоконнике, завернувшись в плед. Думаю о Марке. Представляю, как бы он ворвался сюда, разнёс бы дверь, увёл меня за руку. Но это только фантазия. Он в изоляторе. А я здесь. Одна.

И даже если бы он сейчас стоял передо мной — с цветами, с извинениями, с отчаянным взглядом — я всё равно никуда с ним не пойду. Такое не прощают. Даже любовь не даёт на это права.

Далеко за полночь наконец засыпаю, но просыпаюсь спустя несколько часов. Всё ещё ночь. Темнота почти полная, только с улицы проникает свет фонарей. И вдруг — тук. Тихий, едва слышный. Я замираю.

Ещё раз — тук-тук. Слабый свет мигает за окном. Я бросаюсь к стеклу. Присматриваюсь. Там, внизу, у стены — человек. С фонариком. Он мигает им, словно послание закодированное передает. Я открываю окно.

— Лиз! Это я!

Катя. Её голос. Почти не слышен, но я узнаю сразу. Сердце начинает колотиться, будто сейчас выскочит из груди.

— Катя?.. — шепчу я.

Она показывает рукой: «Тссс». И жестом указывает, что завтра вернётся.

— Я поняла, что что-то не так, — шепчет она. — Ты пропала. Мама твоя не хотела говорить, но… я всё поняла. Обязательно вытащу тебя. Обещаю.

Я киваю. У меня дрожат пальцы. А внутри — впервые за всё это время — теплится слабая надежда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

42 Лиза

Я почти теряю счёт дням. Всё сливается в серое, однообразное состояние. Мама приносит еду, иногда говорит что-то тихо, виновато. Но больше ничего. Ни новостей, ни объяснений. Ни малейшего намёка на то, когда всё это закончится.

Иногда я думаю: а если бы папа вдруг решил со мной поговорить? Но, наверное, я бы всё равно не стала. Потому что то, как он поступил… это не просто ошибка. Это жестокость. Это осознанное решение лишить меня свободы. И этому нет оправдания. Ни одно «я волновался» не отменяет того, что он держит меня взаперти, как преступницу. Ему проще было запереть, чем поговорить. Проще было сломать, чем понять. Ну что ж, пусть потом не удивляется, если и я с ним говорить не захочу.

Вечером как обычно стою у окна. Плевать, что видно только кусок двора и тополь. Это единственное место, где я ощущаю хоть какую-то связь с внешним миром, хоть как-то дышу. Даже ветер, колышущий листья, кажется живым напоминанием: мир всё ещё существует, он там, за стеклом.

И вдруг — снова сигнал фонариком. Я замираю, прижимаюсь к стеклу, как будто это может приблизить меня к ней. Катя. На этот раз с рюкзаком и кем-то ещё. Айк. Его фигура в темноте чёткая, знакомая. Он кивает, показывает на ухо, будто говорит: слушай внимательно.

— Завтра, — шепчет Катя, когда я приоткрываю окно. Голос тихий, но в нём столько решимости, что у меня дрожит грудная клетка. — Ровно в три ночи. Мы постелим снизу матрас. Ты прыгнешь. Только аккуратно, поняла? Ты справишься.

— Но как?..

— Сейчас собери всё. Что нужно — по минимуму. Рюкзак скинешь нам в окно. Мы заберём. Телефон, симку — принесу. Будь готова. Главное — тише воды, ниже травы. Папа не должен знать.

Я киваю. Губы дрожат. Страх душит. Но это шанс. Мой единственный шанс. И, наверное, последний.

После того как они уходят, я сажусь на кровать. Дышу шумно, ком в горле мешает глотать. Я не знаю, правильно ли делаю. Но и оставаться здесь — невозможно. Я не вещь. Я человек. У меня есть право на голос. На выбор. На жизнь.

Я поднимаюсь, подхожу к шкафу. Достаю старый рюкзак. На автомате начинаю собирать: пара футболок, худи, джинсы, нижнее бельё, щётка, расчёска. Немного денег — то, что накопилось за подработку. Блокнот и ручка. Фото, где мы с Марком — на всякий случай, чтобы не забывать, кем я была, кем хочу быть. Всё складываю аккуратно, быстро, как будто если задержусь хоть на секунду, всё рухнет. Завтра — шаг в никуда. Но лучше в никуда, чем назад в клетку. Телефон Катя принесёт. Осталось только дождаться.

Я подхожу к окну, прислушиваюсь. Тихо. Все спят. Но тишина такая напряжённая. Возвращаюсь к кровати, начинаю прятать собранное. Звук шагов в коридоре — и я замираю. Сердце вылетает в горло. Скрип дверной ручки — я молниеносно заталкиваю рюкзак под кровать и замираю. Дверь приоткрывается. В проёме — мама. Она не заходит, просто стоит. Секунда. Другая. Потом тихо прикрывает дверь. Ушла? Ничего не сказала. Но я дрожу.

Ночь. Все спят. Я жду. Часы показывают 2:55. Окно приоткрыто. В комнате темно. Я подхожу, беру рюкзак — тяжёлый, но зато в него влезло всё необходимое. Осторожно — как будто держу не вещи, а бомбу — вытаскиваю его наружу и отпускаю. Внизу Айк тихо шепчет: "Есть!"

Теперь я. Подхожу к окну. Внутри всё сжимается. Это безумие. Это страшно. Но я не могу больше так. Я не могу оставаться в клетке. Внизу матрас. Я делаю глубокий вдох, один, второй… и лезу на подоконник. Сажусь. Секунда — и прыжок.

Мягко, как могла. Удар проходит по пяткам, но матрас смягчил. Руки Айка тут же подхватывают меня.

— Всё нормально, ты молодец, — шепчет он.

Катя и Айк ведут меня в сторону от дома. Передают телефон и симку. Где-то впереди гудит шоссе, редкие машины проносятся, как эхо далёкой, нормальной жизни.

— Пошли в общагу, — говорит Катя, быстро оглядываясь. — Там тебя никто не тронет, охрана есть.

— Он туда первым делом придёт, Кать, — качает головой Айк. — Ты что, не знаешь её отца? Он уже сейчас, наверное, шухер поднял.

Я молчу. От этих слов внутри всё будто опускается. Они правы. В общагу — нельзя. Даже если охрана будет за меня, он найдёт способ. Давление. Угрозы. Всё, как он умеет.

— Может, к Марку? — осторожно спрашивает Катя. — Ну мало ли…

— Нет! — я обрываю её слишком резко. — Ни за что.

Катя морщится, но кивает. Айк только хмыкает.

— Ну не на вокзале же тебе ночевать, — пробует ещё раз Катя.

— Я придумаю что-нибудь, — говорю, сжав рюкзак. — Сейчас, только выдохну и подумаю.

Мы останавливаемся на минуту. Я оборачиваюсь — дом уже далеко, его тень почти растворилась в темноте. Но страх — не растворился. Он всё ещё со мной. Как и злость. Как и решимость.

Я обнимаю Катю и Айка.

— Спасибо вам. Правда.

И ухожу. Просто бегу вперёд, прочь от дома. Город ещё спит. У меня нет цели. Сначала направляюсь просто куда глаза глядят, потом останавливаюсь у круглосуточной кофейни, единственной подобной в нашем городе. В ней сидят пара студентов, пожилая женщина у окна. Заказываю чай. Сижу. Думаю.

Страшно очень. Уйти вот так в неизвестность — словно шагнуть в пустоту, без денег на карте, без уверенности, что где-то есть моя точка опоры. Ума не приложу, что буду делать дальше. У меня нет плана, нет даже убежища. Я — просто девочка с одним лишь рюкзаком за спиной. Но и вернуться не могу. Там — папа, который решил, что может распоряжаться моей жизнью. Нет, назад дороги нет. Только вперёд. Пусть страшно. Пусть одиноко. Но это — мой выбор.

Потом, под утро, достаю телефон, вставляю симку и открываю контакты, восстановленные через синхронизацию с почтой. Нахожу Лену. У неё родители снимают ей отдельную квартиру. Надеюсь, она не спит.

Я нажимаю «вызов» и сжимаю руки так сильно, что ногти впиваются в ладони. В голове гудит: только бы ответила. Только бы впустила.

И через несколько гудков — голос:

— Алло?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

43 Лиза

— Лена, привет. Это Лиза. Прости, что так… рано. Или поздно. Мне очень нужно... я не могу объяснить по телефону. Можно я приеду к тебе?

Молчание. Я почти слышу, как она думает. Потом вздох:

— Приезжай. Я тебе адрес скину.

Слёзы подступают, но я их глотаю. У меня нет времени плакать.

— Спасибо. Правда. Я скоро буду.

Я кладу трубку и откидываюсь на холодную скамейку. Лена… Мы учимся в одной группе, но никогда не были особенно близки. После пар она обычно быстро убегает. Она всегда казалась немного отстранённой, тихой. Но доброй. Наверное, поэтому именно она первая пришла мне в голову. С девочками из общаги я больше сблизилась, но они сейчас не вариант.

Она скидывает адрес. Это Москва, окраина. Я в Подольске. Пешком дойти без шансов. Захожу в приложение такси, смотрю тариф — дорого. Но мне некуда деваться. Так рано автобусы ещё не ходят. Жму "заказать". Ближайшая машина через восемь минут.

Прячу телефон в карман, стою в темноте, озираюсь. Утро ещё не наступило по-настоящему. Воздух сырой, промозглый. Я кутаюсь в куртку и обнимаю себя, как будто могу согреться. Машина подъезжает, я сажусь на заднее сиденье и сразу говорю адрес.

Путь проходит почти в тишине. Только голос навигатора, шорох шин и шум от проезжающих мимо авто. Город постепенно просыпается.

У дома Лены пахнет свежим хлебом, у супермаркета уже грузят коробки. А я иду мимо, будто невидимка. Девочка с рюкзаком, которую никто не видит.

Когда дохожу до подъезда, снова жутко волнуюсь. Всё-таки не каждый день напрашиваешься пожить у кого-то. Но это уже другой страх. Лена открывает. В пижаме, с растрёпанными волосами. И улыбается.

— Заходи. Умоешься, позавтракаешь. А потом расскажешь, что стряслось.

Я прохожу внутрь и впервые за последние дни выдыхаю. Я в безопасности. Временно — но этого сейчас достаточно.

Не знаю, что будет дальше. Но впервые за долгое время я сама выбрала, где мне быть. И с кем. Одно это уже большой шаг вперёд.

Лена заваривает чай. Я сижу за её кухонным столом, укутанная в плед, и только сейчас понимаю, как сильно замёрзла. Она ставит передо мной тарелку с тостами и вареньем.

— Ешь.

Я ем. Медленно, по чуть-чуть. Потом всё-таки набираюсь смелости и начинаю говорить. Про запертую дверь. Про маму, которая просто плакала, но так ничего и не сделала. Про Катю и Айка. Про прыжок со второго этажа.

Лена молчит, слушает. Я чувствую, как щеки горят от стыда — я ведь не планировала вот так врываться в её жизнь. Когда замолкаю, отвожу глаза и, совсем тихо, почти шёпотом добавляю:

— Лен… Я понимаю, это всё странно и неудобно, но… можно я немного побуду у тебя? Совсем ненадолго. Я работу найду, буду платить часть за еду или за что скажешь. Просто сейчас мне больше некуда.

Лена берёт меня за руку. Тепло и крепко.

— Ты сильная. Не знаю, как ты решилась, но ты молодец. Можешь жить здесь, сколько нужно. Родители живут отдельно, я всё равно одна. Места хватит. И не надо ничего платить. Главное — реши свои проблемы.

Я киваю, и у меня снова подступают слёзы. Но я держусь, смахиваю их украдкой. Мне нельзя расклеиваться — не сейчас.

Следующим утром я просыпаюсь в уютной пижаме, на чистом белье. Сквозь окно светит солнце, совсем нехарактерное для первых дней ноября.

Захожу на кухню. Лена уже пьёт кофе и листает телефон.

— Доброе. Выспалась?

— Как убитая спала. Удивительно. Думала, глаз не сомкну. — Я сажусь рядом. — Спасибо тебе.

— Давай думать, как тебе дальше быть. Работать хочешь?

Я киваю. Не могу больше зависеть ни от кого. Мы листаем вместе сайты с вакансиями, Лена подсказывает, где лучше смотреть, на что обращать внимание. Нахожу кафе недалеко — ищут помощника официанта. Созваниваюсь, договариваюсь о собеседовании. Волнуюсь, репетирую в голове, что сказать.

Собеседование вечером. Кафе уютное, не очень большое, но выглядит прилично — лампы под потолком, деревянные столы, на стенах висят старые чёрно-белые фотографии. Я захожу внутрь и сразу чувствую себя немного не в своей тарелке — будто играю роль взрослой. Управляющая — женщина лет сорока, строгая, с прямой как палка спиной и внимательными глазами. Она слушает мою историю — я заранее придумала легенду: живу у подруги, переехала из другого города, ищу подработку. Вроде всё звучит правдоподобно.

— Работали раньше официанткой? — спрашивает она.

— Нет, — честно отвечаю. — Но я быстро учусь.

Она смотрит на меня несколько секунд, потом кивает.

— Ладно. Нам сейчас как раз нужен кто-то с гибким графиком. Попробуем. Первые три дня — стажировка. Она оплачивается, но по минималке. Если не подойдешь нам — по истечении этого срока не будем заключать договор. Подойдёт?

Я киваю. Конечно подойдёт. Главное — шанс.

Первый день — это катастрофа. Я путаюсь в заказах, неловко подаю меню, роняю ложку на пол, чуть не проливаю кофе на клиента. Стыд жжёт кожу, уши горят. Каждый раз, когда управляющая на меня смотрит, мне хочется провалиться сквозь землю. Но она не ругается. Только тихо говорит: «Спокойнее. Все учатся». И я стараюсь изо всех сил.

К концу смены я еле стою на ногах. Но где-то внутри — тихое чувство гордости. Я всё-таки продержалась. Заработала свои первые деньги. Немного, но достаточно, чтобы купить себе на обратном пути бургер и какао. Я сижу одна в уголке закусочной с этим простым ужином — и чувствую удовлетворение. Что не сдалась, не вернулась домой, как наверняка надеялся папа.

Поздним вечером возвращаюсь в квартиру Лены. Уставшая, мышцы гудят.

— Ну что, как ты? — спрашивает, когда я, разувшись, вваливаюсь на кухню.

— Живая, — выдыхаю. — Еле, но живая.

— Молодец. Горжусь тобой.

Может, через пару недель, если всё будет хорошо, я смогу даже начать снимать себе угол. Главное — не останавливаться.

— А что всё-таки насчет Марка? Ты будешь с ним говорить?

Я опускаю глаза, мотаю головой.

— Нет. Не сейчас. Я… я не готова. Это всё слишком. Я ушла почти сразу. Он… ничего не рассказал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Лиз, — Лена смотрит на меня внимательно, — а если он… ну, просто не успел? Облажался, да, кто бы спорил. Но это же не значит, что он в тебя не влюбился. Ты об этом думала?

Я кусаю губу. Отворачиваюсь.

— Не знаю. Может. Но… даже если так — как можно было вообще пойти на это? Этот спор… это же не просто ошибка. Это — предательство.

— Я понимаю. И всё равно думаю, что стоит его выслушать. Не ради него — ради себя. Я же вижу, что ты не отпустила ситуацию. Ходишь постоянно задумчивая, явно в облаках витаешь.

Я молчу. Внутри всё перемешалось. Я так долго шла к этому спокойствию, что страшно услышать что-то новое.

Всего за пару дней моя жизнь круто изменилась. Я пытаюсь совмещать учебу, работу. Это непросто, учитывая, что самостоятельность свалилась на меня как снежный ком. И каждый вечер нет-нет, но мысли перескакивают на Марка. Как он сейчас? Его уже отпустили?

Перед сном листаю ленту. В сторис у Яра — видео. Несколько секунд. Он снимает, как из-за угла выходит Марк. Он похудел. Лицо закрытое, напряжённое. Взгляд в сторону.

Сердце бешено стучит, разогнавшись до сверхскоростей, дыхание сбивается. Грудь сжимает, будто воздух выкачали. Марк вышел. Его отпустили.

И меня начинает колбасить не по-детски. Буквально трясёт, подташнивает от напряжения. Первый порыв — вскочить, бежать, мчаться куда угодно, только бы найти его. Я ловлю себя на этом, как будто всё моё естество рвётся обратно к нему, несмотря ни на что.

Но я заставляю себя остаться. Медленно откладываю телефон, натягиваю одеяло до самого подбородка, затем укрываюсь с головой. И лежу так, не двигаясь, как раненое животное. Горло першит. Слёзы капают на подушку. Я не издаю ни звука, только тихо-тихо плачу. Не отпустило. И я не знаю, отпустит ли вообще.

44 Марк

Никогда у меня не было столько свободного времени, чтобы просто быть предоставленным самому себе. Обычно всё забито: пары, тренировки, тусы, соревнования. Всё по расписанию. Я жил на предельной скорости — от одной задачи к другой, от одной цели к следующей. А тут — тишина. Вынужденная пауза. Как будто кто-то нажал стоп, и я завис в пустоте. И самое страшное — тут, в этой паузе, мне некуда спрятаться от себя самого.

Беспощадные мысли о том, как я проебал Лизу, вгрызаются в мозг, долбая снова и снова, пока я не отключаюсь. А потом снова. И снова. По кругу. Как заевшая плёнка: её глаза, её голос, её ладонь на моей щеке. Я же чувствовал, как она таяла рядом. Я знал, что для неё всё было по-настоящему. И я это раздавил. Сам. Своими руками.

Если бы не драка, я бы наверняка уже её нашёл. Я бы объяснил всё, слово за словом, честно. Я бы стоял у двери, орал под окнами, нашёл бы её в любом городе. Взял бы осадой, в конце концов. Я же чувствовал — между нами появилось то, на что я и не рассчитывал в самом начале. Но я просто бесполезно торчу тут, день за днём, упуская время.

Сколько я уже тут дней? Кажется, вечность. Но наверняка со дня на день должны выпустить.

На следующий день меня вызывают к дежурному. Всё происходит очень быстро. Он даже не смотрит на меня — просто суёт в руки бумагу.

— Распишись здесь. Вот твои вещи.

Я беру пакет. Мятый, как будто его им играли в футбол. Внутри — кроссовки, разряженный в ноль телефон, куртка, мелочь какая-то. Всё пахнет затхлостью и временем, которое не вернуть. Я расписываюсь машинально.

Дежурный даже не старается придать голосу хоть тень участия:

— На первый раз сошло с рук. Повезло. В следующий — влетишь по полной.

Я смотрю на него секунду. Хотелось бы что-то ответить, огрызнуться, но снова загреметь за решетку не хочется. Я просто киваю.

Выхожу наружу и щурюсь. Свет режет глаза. Воздух кажется таким свежим, будто легкие забыли, как дышать. Пусто. Никого. Ни Лизы. Ни друзей.

Родители и вовсе не в курсе, где я был. Не так уж часто мы созваниваемся. А видимся и того реже.

Секунда — и меня начинает бить озноб. За то время, что я провел в изоляторе, ощутимо похолодало.

— Эй! — знакомый голос. — Марк!

Яр подходит быстро, обнимает, хлопает по спине. За ним — Тоха и Айк. Запыхались, видно — бежали.

— Бро, рады тебя видеть!

— Держался молодцом, — говорит Яр. — Едем домой?

Киваю. Куда же ещё. Надо первым делом кинуть шмот, помыться и разобраться с тем, где Лиза и что теперь делать.

Мы едем на машине Тохи. Парни пытаются выведать у меня, будут ли какие-то последствия у моей драки. Насколько я знаю, их нет. Но поскольку волнует меня всего лишь один вопрос, я спрашиваю:

— Где Лиза? Она знает, что меня выпустили?

Наблюдаю за тем как они виновато переглядываются. Тоха выдает на минимуме громкости:

— Мы не знаем, где она.

— Что значит — не знаете? — офигеваю от такого поворота.

Они говорят. По очереди. Коротко, будто извиняются.

— После задержания её отец увёз домой. Запер. Потом — тишина. Телефон вне зоны. Девчонки из общаги не знали что с ней. Катя — тоже. А потом, — Айк говорит это чуть увереннее, — мы с Катей вытащили её оттуда. Она уехала. Не сказала — куда. На пары ходит, с виду держится спокойно. Сразу сказала девочкам, что всё нормально. Только вот где живёт — молчит. Видимо, чтобы мы тебе ненароком не проболтались.

Голова гудит. Мысли скачут, сбиваются, налетают одна на другую. Получается, она ушла из дома ночью. Куда? Почему не сказала? Могла ведь у меня жить. Меня разрывает тревога. Всё внутри свербит от неизвестности.

Теперь только одно ясно — надо любыми способами выяснить, где она. Через друзей, через преподов, через Катю, через общагу, через кого угодно. Я должен найти её. Должен всё сказать, что накопилось. И после этого дать ей выбор, быть со мной или нет.

Айк осторожно:

— Может, она просто не хочет, чтобы ты её нашёл, Марк…

— Нет, — обрываю. — Я её найду. Это не обсуждается.

— Совсем крышей потёк, — усмехается Тоха.

Квартира встречает тишиной. Пыль осела тонким слоем на всё, как будто здесь давно никто не жил. Касаюсь стола, спинки стула, трогаю покрывало на кровати — всё на месте, но будто прошло сто лет. Как будто всё это было в другой жизни.

Сажусь на кровать. Она большая, прохладная, пустая. Раньше она была совсем другой — тёплой. Я помню, как Лиза разваливалась здесь, закидывая одну ногу на меня, бормотала сквозь сон что-то невнятное, утыкалась носом мне в шею. Как её волосы щекотали мне подбородок. Помню, как я просыпался от её дыхания — ровного, мирного, как всё вокруг будто замирало в этот момент. Мне не нужно было ничего, кроме такого утра. Её сонного взгляда, еле слышного "ммм" и того, как она тянулась ко мне, чтобы ещё чуть-чуть полежать вместе. Тогда казалось, что всё на своих местах. А сейчас... Сейчас даже воздух в этой комнате другой. Холодный. Чужой.

В голове только одно: «Я не могу просто сидеть. Пока она где-то одна. Пока думает, что всё было ложью. Что она была просто спором.» Это невыносимо. Я её люблю, и она думает, что я — предатель. Думает, что всё, что было между нами, — просто игра.

Заряжаю телефон. Он включается медленно, тупит. Жду. Молча. Сердце колотится от напряжения, от бессилия, от бешеного желания что-то сделать, прямо сейчас, не теряя ни минуты.

Прокручиваю в голове всё по списку: Катя, общага, кафе, где она бывала. Девочки с факультета. Преподы. Адреса. Кто может знать, где она? Кто проговорится?

Я найду её. Должен.

Стою у окна и смотрю на улицу. Внизу идёт обычная жизнь. Школьники с рюкзаками, автобус подъехал, дворник лениво метёт листву. Люди куда-то идут, занимаясь своими повседневными делами. Это так резко контрастирует с тем, что внутри меня сейчас.

Я не могу ни есть, ни спать, ни просто существовать, пока не услышу, что она в порядке. Пока не скажу ей всё. Пока она не увидит, что я не сдался.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Если она думает, что я просто опущу руки — она ошибается. Я готов перевернуть весь город, обойти каждый дом, позвонить в каждую дверь. Она должна услышать меня. В этот раз — сбежать не получится.

***

Мои хорошие,

15.06 у меня стартует новая книга, и я хочу поделиться с вами пока что ее обложкой.

История обещает быть не менее эмоциональной и яркой :)

Как вам?)

Ваша Соня

45 Марк

Просыпаюсь в каком-то странном состоянии, с полным ощущением того, что реальность и фантазии смешались. Глаза слипаются — всю ночь в голове крутились образы Лизы. Сны с ней: то она уходит, не оглядываясь, то стоит совсем рядом, молчит и смотрит сквозь меня, как будто я — пустое место. В горле пересохло. Сердце молотит в рёбра без жалости, заставляя прижать руку к груди в надежде успокоить его.

Встаю и действую полностью на автомате. Кофе наливаю и пью, не чувствуя вкуса. Телефон в руках, одеваться — просто чтобы выйти из дома. Только одна мысль бьётся шальными зигзагами: я не имею права медлить. И если не сегодня — может быть, уже никогда.

Цель одна: сегодня я узнаю, где Лиза.

Набираю Катю. Слушаю несколько гудков — и она берёт трубку.

— Привет.

— Привет, Марк… — голос у неё настороженный.

— Мне нужно поговорить. Где Лиза? Я должен…

— Я не могу тебе сказать. Прости.

— Катя, пожалуйста. Если ты её подруга — скажи. Я не причиню ей зла. Я просто хочу поговорить. Пускай сама скажет, что не хочет меня видеть — тогда уйду. Но она должна это сказать. Не ты. Не её отец. Она.

На том конце — тишина. Потом Катя говорит тихо:

— Она… в первую ночь она была в ужасном состояниии. Плакала без остановки. Я даже не знала, что делать. Мы с девочками только смотрели, как она засыпает, свернувшись клубком, на полу в ванной. Я… я не знала, как помочь.

Я стою посреди комнаты и не дышу. Огненное цунами проносится по всем внутренностям, выжигая всё до основания. Она сидела на полу в ванной. Плакала до изнеможения, засыпала от усталости — как ребёнок, вымотанный до дна, опустошённая. И я не был рядом. Я это допустил. Я был причиной. Она так верила, так доверяла...

Образ её — одинокой, растерянной, с заплаканными глазами — впечатывается в мозг. Сердце сжимается, как в тисках. Всё нутро выворачивается наружу, хочется выть от бессилия. Я мечтал быть для неё поддержкой, её опорой. А стал тем, из-за кого она лишилась поддержки семьи. Кто я после этого? Что я вообще за человек, если смог довести её до такого?

— Я не знаю точно, где она, — продолжает Катя. — Лиза понимает, что первым делом ты позвонишь нам. Поэтому мы только знаем, что ей есть где жить. Всё. Сразу после пар она убегает теперь. Всё, что у нас есть — перемены и обед. И то, она не спешит ничем делиться.

Больше Катя ничего не может рассказать. Мне приходится верить ей на слово.

Спасибо, что хотя бы за то, что я теперь знаю — Лизе есть где жить. Я выхожу из дома. Общага — следующий пункт.

У дверей её комнаты, куда я чудом проскакиваю мимо комендантши, встречаю её бывшую соседку, Таню. Та смотрит на меня так, будто я заразный.

— Она всё увезла. Уже давно не ночует тут. Говорила, что сняла комнату. Где — не сказала. Не мучай её, отстань по-хорошему.

— Может, кто-то знает? Девочки? — игнорирую просьбу, зная, что не смогу остаться в стороне. Вот такой я эгоистичный мудак.

Она хмуро качает головой.

Другие тоже — кто отвернулся, кто пожимает плечами. Слышу только, что про неё говорят «сильно изменилась». Что «всё нормально, но какая-то потерянная стала».

— Если кто-то увидит Лизу, — говорю вслух, почти в отчаянии, — передайте ей: я её ищу. Очень ищу.

Двигаюсь в сторону центра. Вспоминаю про кофейню, где мы частенько зависали. Захожу, сам не знаю на что надеясь.

Бариста улыбается:

— Кофе без сахара, да?

Ответную улыбку изобразить не получается. Лишь кивок. Спрашиваю:

— А Лиза не заходила? Девушка, с которой мы заходили постоянно...

— Хм… кажется, да. Только всегда с собой берёт теперь.

Уже собираюсь выходить, как вдруг замечаю девушку за столиком у окна. Что-то в её лице кажется знакомым. Присматриваюсь. Точно — я видел её пару раз в универе, когда забегал к Лизе.

Сердце глухо стучит, когда я направляюсь к столику.

— Привет… Ты Лена, да? Извини, что вот так. Я… просто хотел спросить: ты случайно не знаешь, где сейчас Лиза?

Она смотрит настороженно. Отводит глаза, делает глоток кофе.

— Нет. Не знаю.

— Послушай, — говорю спокойно, но твёрдо. — Я не собираюсь умолять или оправдываться. Хочешь считать меня ублюдком — считай. Но если ты знаешь, где Лиза, скажи. Я всё равно найду её. Скажешь ты — сэкономишь мне время. Не скажешь — я продолжу искать. Но я не остановлюсь. Потому что у меня есть к ней разговор. И мне плевать, удобно это кому-то или нет.

Лена долго молчит. Потом отводит взгляд, вздыхает.

— Она живёт у меня. Только ты этого не слышал от меня, ясно?

Охренеть. Вот это удача. Я перевариваю информацию, не в состоянии сразу продолжить расспрос.

— Что?.. Она… правда?

— Только сейчас её нет. Лиза работает. Официанткой в кафе, недалеко от моего дома. Обычно смена до восьми. Раньше туда идти нет смысла — она всё равно не сможет выйти.

— Спасибо. Огромное тебе спасибо.

Лена отмахивается, как будто неловко от благодарности. А я стою, ошеломлённый. Просто зашёл в кафе — и нашёл её. Не чудо ли?

Смотрю на часы. Есть ещё пара часов. Успею домой. Вымыться, переодеться, прийти в себя. Сегодня я скажу ей всё, что должен был давно. Только бы она захотела выслушать.

Подхожу к дому, и на крыльце натыкаюсь на её отца. Узнал, что я вышел, и решил, что Лиза могла сбежать ко мне. Уверен в этом. Пришёл её искать.

Смотрит зло, глаза налиты кровью.

— Где она? — рычит. — Скажи, где она, или я тебя в порошок сотру. Не думай, что всё тебе с рук сойдёт. Ты разрушил жизнь моей дочери. Думаешь, я это так оставлю?

Я не отступаю.

— Я не знаю, где она. И даже если бы знал — вам бы не сказал. Пока сама не захочет с вами говорить — никто вас к ней не подпустит. Вы тоже далеко не святой. Кто её запер? А теперь удивляетесь, что она вас видеть не хочет.

— Ты мне ещё условия будешь ставить?!

— Буду. Потому что вы облажались не меньше меня. Только сейчас Лизы здесь нет. Она не живёт у меня. Так что хватит сотрясать воздух.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он уже открывает рот для новой порции обвинений, но я вижу, как у него дрожат пальцы. Под глазами — синяки. Вид измождённый. Он не спал. Он боится. Переживает.

И, кажется, понимает, что я тоже не враг, потому что опускает руки.

— Если вдруг что-то узнаешь… — уже тише говорит он. — Просто скажи. Я не буду лезть. Я… просто хочу знать, что с ней всё в порядке.

Молчу. Потом, нехотя, киваю:

— Дам знать. Если она сама будет не против.

Он разворачивается и уходит, сгорбленный, как будто постарел лет на десять. А я, не теряя ни минуты, направляюсь наверх. До конца смены в кафе ещё есть время — и я знаю, как его использовать.

Через полтора часа я паркуюсь прямо напротив кафе, которое указала Лена. Слежу за входом, не отрываясь. Люди заходят, выходят, смеются, суетятся — а я просто сижу, сжав руль до побелевших костяшек. Сердце глухо стучит в висках. Каждый раз, как распахивается дверь, я моментально сканирую пространство, надеясь, что она выйдет.

Наконец, Лиза выходит, усталая. Я моментально выскакиваю из машины, захлопывая за собой дверь.

— Лиз!

46 Лиза

Наверное, я подсознательно готовилась к этой встрече. Знала, что она состоится рано или поздно. Чувствовала, что несмотря на то, как мы расстались, точка в отношениях не поставлена. И была уверена, что до Марка дойдёт новость о том, что я сбежала из дома. Где-то глубоко внутри я, наверное, даже ждала этого момента — с замиранием сердца, с тревогой, с надеждой, которую не могла до конца задавить.

Особенно по ночам. Когда я лежала под чужим одеялом в чужой квартире и пыталась убедить себя, что всё правильно. Что так и надо. Что боль — это просто отходняк, и она пройдёт. Но не проходила. Только врезалась глубже. Я злилась. На него, на себя. На то, что он стал для меня слишком важным — слишком быстро и слишком сильно. И всё равно, как бы я себя ни уговаривала, как бы ни пыталась заглушить голос внутри, он всё равно звучал снова и снова. Голос, который шептал: "Может, всё не так однозначно?"

Единственное, в чём ошиблась, так это в своих оценках, как скоро он меня найдёт. Казалось, девчонки в общежитии меня поняли верно. Я наказала им не выдавать меня ни при каких условиях. Чтобы стояли насмерть. Либо они сдались под его натиском, либо Марк слишком умён и нашёл другой способ отыскать меня.

Что, конечно, удивительно, учитывая, что родители так до сих пор и не знают, где я. Ну или просто не хотят меня видеть. Это было бы неприятно осознать, конечно. С другой стороны, обида моя на них так велика, что не знаю, когда смогу думать об этом без кома в горле. И без ощущения, будто я — не слишком удачный проект.

— Поговорим? — быстрыми шагами меня догоняет Марк.

Бросаю на него внимательный взгляд. Он похудел, обеспокоенный, нервный даже. Надеюсь, с ним не случилось ничего страшного там, в изоляторе?

— Марк, ну о чём нам говорить? По-моему, всё предельно ясно.

Всё как будто замерло вокруг — шум улицы стал глухим, снег повис в воздухе, дыхание перехватило. Его взгляд — прямой, как будто ищет ответы в моих глазах. И в этот момент я чувствую, как внутри сжимается что-то до боли знакомое. То, что я пыталась заглушить, забыть, вычеркнуть.

— По-моему, не ясно ни черта, — резко бросает Марк. Его голос звучит низко, с хрипотцой, будто он долго молчал, и теперь слова с трудом прорываются сквозь застывшие связки. — Мне нужна ты, Лиза. Мне плевать на все правила, обиды, страхи. Я задыхался без тебя. Сводило с ума, что ты где-то, одна, думаешь, что всё это правда конец. Но это не конец. Я не дам этому случиться. Я тебя не отпущу, слышишь?

— Это не так просто... — шепчу я, отступая на шаг. Сердце бьётся часто, как крылышки у колибри. Кажется, что я, как кисейная барышня, свалюсь сейчас от волнения в обморок. — Я не могу вот так взять и сделать вид, что ничего не было. Ты соврал. Ты играл со мной. И я...

— Я не играл! — голос у него срывается, и в нём дрожь. — Всё было реально. Каждое прикосновение. Каждое утро, когда ты засыпала на моей груди. Я просыпался с мыслью, что жизнь наконец-то встала на свои рельсы. Что я нашёл своё. И я облажался, да. Но ты же знаешь меня. Ты видела меня настоящего. Неужели ты правда веришь, что я мог вот так цинично обойтись с тобой ради спора? Ты для меня важна, черт возьми. Не вещь, не приз — человек. Мой человек. Я почти сразу это понял. Да, изначально поводом для знакомства был спор. Но только поводом.

Я молчу. Потому что знаю — он говорит правду. Но и раны ещё слишком свежи. И внутри меня тянет в обе стороны: к нему, в ту знакомую, тёплую близость, где мне было спокойно и хорошо, и прочь — туда, где меня никто не сможет больше ранить. Я хочу верить ему. И одновременно — страшно до тошноты.

Марк вдруг садится на лавочку, будто сдался. Или просто не может больше стоять от напряжения. Снег срывается с неба крупными, густыми хлопьями, ложась на его плечи, волосы. Он выглядит измождённым, но решительным. Поднимает голову, смотрит на меня снизу вверх, и в его взгляде — всё, что он не может выразить словами:

— Позже я сказал парням, что выхожу из спора. Но Лёха... Короче, ему это не понравилось. И он слил видео из клуба.

— Ты правда прекратил спор?

— Правда. Лиз, дай мне шанс. Я не отступлю. Я приду за тобой хоть тысячу раз. Потому что ты стоишь каждой попытки. И я всё равно докажу, что достоин быть рядом с тобой.

Я не шевелюсь. Стою, как вкопанная, борюсь с собой. А потом медленно подхожу. Он всё ещё сидит, и я будто сама не замечаю, как оказываюсь между его ног. Снег ложится мне на плечи, тает в волосах, а я вся как на ладони перед ним. Он смотрит на меня с таким выражением, будто от моего решения зависит его жизнь.

Я провожу ладонью по его щеке, чувствуя, как он жмурится от моего прикосновения. Медленно опускаюсь к нему прямо на колени, обвивая его шею руками. Молчим. Только наше дыхание и снег, укрывающий нас мягким покрывалом.

Он вжимается в меня сильнее, зарывается лицом в моё плечо, и я слышу, как он выдыхает — долго, будто отпускает боль. Мы сидим так какое-то время, не говоря ни слова. Я слышу, как бьётся его сердце, как дрожат руки. И внутри у меня тоже что-то дрожит, резонируя с ним.

Он гладит меня по спине — медленно, бережно. И мне впервые за долгое время становится по-настоящему тепло.

— Я пока не знаю, как быть, Марк, — тихо говорю я, глядя прямо в его глаза. — Но мне нужно кое-чем с тобой поделиться...

***

Мои хорошие,

У меня для вас есть визуал этой сцены.

Но что-то пошло не так :) Изначально я хотела написать в ней поцелуй. Но потом подумала, что в данный момент Лиза к нему не готова. Как бы она ни тянулась к Марку. А красивая картинка осталась.

Она всё равно передает атмосферу их встречи, мне кажется. Поэтому решила показать, несмотря на неполное соответствие❤️

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

47 Лиза

— Что-то случилось? — взгляд Марка тут же меняется на обеспокоенный. — Пантера? Лиз, ты пугаешь меня.

Фух, мне просто надо собраться и сказать. А дальше... Надеюсь, дальше мы будем действовать уже вместе. Потому что я понятия не имею, как быть. Всё как будто сжимается внутри — от страха, от волнения, от ответственности, которая вдруг стала слишком осязаемой.

— У меня задержка, — выпаливаю одним словом всё сразу, а затем испуганно опускаю взгляд, боясь увидеть на его лице испуг или отвращение.

Молчу, почти не дыша. Считаю про себя секунды. Пять, шесть... десять. Но он не произносит ни слова. И когда снова смотрю на него, он задумчивый, брови сведены, губы сжаты. Смотрит сквозь меня, находясь где-то там, весь в себе. О чём он думает? Просчитывает варианты, как не платить алименты? Или вообще подумывает сбежать, сверкая пятками? На него не похоже. Насколько я его знаю, Марк на самом деле очень серьёзный и обстоятельный для своих лет. Но... новость-то и правда неожиданная, даже для меня самой.

Тишина между нами сгущается. Не получив никакой реакции, ни плохой, ни хорошей, я чувствую себя крайне неуютно. Поэтому начинаю возиться у него на коленях, хочу встать, отойти. Но вместо этого большая, тёплая ладонь Марка только крепче прижимает меня к нему, не позволяя отдалиться.

— Ты уже делала тест? — серьёзные карие глаза возвращаются из небытия, заглядывая прямиком мне в душу.

— Н-нет ещё... Я только сейчас на смене поняла, что они должны были начаться неделю назад. Но мне было не до того, со всеми этими переменами в жизни. Если ты вдруг не готов, я пойму, правда. Наверняка ты и не думал обзавестись детьми так рано, да ещё и с той, кого едва знаешь, — нервно смеюсь, но смех выходит натянутым, отдавая фальшивыми нотками.

— Так, стоп. Я ничего подобного не говорил. Что бы ты себе в своей красивой головке ни надумала, забудь. — Он смотрит пристально, строго. — Давай, встаём, — он отпускает меня и тянет к машине. — Нельзя, чтобы ты простудилась и заболела. А сомнения мы твои сейчас же развеем и будем знать точно.

Мы едем к дому Марка, по пути заезжая в круглосуточную аптеку. Марк выходит с пакетом, в котором явно шуршат не только тесты — он на всякий случай взял и воду, и гематогенку, и какие-то витамины. Вид у него напряжённый, собранный. Я не могу оторвать от него взгляда: забота с его стороны так приятна. И в какой-то момент я ловлю себя на мысли, что он — моя опора.

Дома я хожу кругами, будто в клетке, отмеряя шаги, словно пытаюсь разогнать нарастающий внутри ком страха. В итоге сажусь на краешек ванны, держу в руках эти дурацкие тесты и не могу решиться. В груди всё пульсирует — страх, тревога, надежда.

— Всё хорошо, Пантера. Просто сделай, и всё. Я рядом. — Голос Марка доносится из-за двери. Тёплый, ободряющий.

Через десять минут я выхожу, молча протягиваю ему сразу два теста. Две чёткие полоски на каждом не оставляют вариантов. Беременна.

— Вот блин, — шепчу еле слышно и вдруг чувствую, как накатывает. Слёзы текут по щекам. Мамочки, и что теперь делать? Мне всего восемнадцать, ни образования, ни жилья, родители отвернулись. Всё с ног на голову переворачивается.

— Тшш, всё хорошо, любимая. Не плачь. Хочешь, с утра съездим на УЗИ и убедимся? — он гладит меня по голове, прижимает к груди крепко-крепко.

— Наверное, если ты не против.

— Спрашиваешь! Я хочу поприсутствовать.

— Но там наверняка ничего толком не видно.

— Значит, разглядим то, что есть, — улыбается он. И мне на миг становится легче.

В клинику приезжаем к самому открытию. Марк записал нас ещё ночью — я даже не знаю, когда он успел. Врач — молодая, собранная. Ведёт в кабинет, просит лечь, наносит холодный гель на вытянутый датчик.

— А куда его? — Марк непонимающе хмурится.

— Датчик вводится во влагалище, — улыбается врач. — Эмбрион слишком маленький, чтобы можно было его рассмотреть через живот. Чуть позже, когда плод подрастёт, буду использовать другой.

Я лежу, сжимаю пальцы на кушетке. Марк стоит у изголовья, держит меня за руку.

— Так, эндометрий хороший, жирненький... — врач водит датчиком, пристально вглядываясь в экран. — А вот и эмбрион. Срок соответствует примерно пяти неделям. Ничего больше пока сказать не могу, кроме того, что беременность маточная, всё в порядке. Сердечко слушать пока рано. Приходите через пару недель, посмотрим динамику.

— Это он? — тихо шепчу, смотря на зернистое пятнышко на экране.

Я смотрю на него и не чувствую ничего. Ни радости, ни ужаса. Только ступор.

Марк прижимается ко мне, накрывает пальцами мою ладонь, и я чувствую, как этот большой и сильный мужчина, мой мужчина, взволнован.

— Наш малыш, — шепчет он, целует меня в висок.

Когда мы выходим из кабинета, у него на лице написано всё: и страх, и трепет, и восторг.

— Лиз, у нас будет малыш. Ты слышала? — он сияет, будто ему сообщили о выигрыше в лотерею.

— А как мы будем его растить?.. — вырывается у меня. Сомнения, тревоги, страхи мешают радоваться этому событию. Вдруг становится трудно дышать, будто сама мысль о будущем ребёнке слишком огромна, чтобы уместиться в моей голове.

Марк останавливается, поворачивает меня к себе, его ладони ложатся на мои плечи.

— Пантера, я не понял. Ты что, сомневаешься во мне? — его голос твёрдый, даже жёсткий. Он смотрит в самую суть меня.

Я качаю головой, губы дрожат, и вдруг всё, что копилось, прорывается. Я всхлипываю, как маленький ребёнок, и утыкаюсь в его грудь.

— Я не знаю, Марк... Я правда не знаю. Мне просто страшно. Если я буду такой рёвой-коровой всё время теперь, не знаю, как ты будешь меня терпеть, — выдыхаю сквозь слёзы, пытаясь сдержаться, но они бесконтрольно текут по щекам.

Он хохочет тихо, прижимая меня к себе крепче:

— Напугала. Не терпеть, а радоваться каждой минуте рядом. Даже если ты плачешь на ровном месте. Я выбрал тебя. А теперь — вас. И никуда не денусь.Тебе придётся очень постараться, чтобы избавиться от меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я поднимаю голову, смотрю на него сквозь мокрые ресницы. Марк вытирает мои слёзы большим пальцем, улыбается так тепло, что внутри что-то оттаивает. Никак не могу успокоиться.

— Мы справимся. Ты — моя семья теперь. Ты слышишь меня, Лиза?

Я киваю, и в груди зарождается новое чувство. Оно пугает, но одновременно наполняет меня светом. И я шепчу:

— Спасибо. Что ты есть. Что ты рядом.

Вернувшись к дому Марка, припарковываемся у подъезда, и я уже собираюсь выдохнуть, как вдруг замечаю фигуру у входа. Сердце замирает. Это мой отец. Он хмурый, ссутулившийся, но при этом будто налитый злостью. Подходит быстро, шаги решительные.

— Врал мне, значит, что Лиза не у тебя? — бросает он, не дожидаясь ни приветствия, ни объяснений.

***

Мои хорошие,

Очень рада, что вам нравится моя история.

Ваши звездочки и комментарии греют душу и мотивируют меня писать для вас!

Отдельная просьба подписаться на меня, как на автора. Для меня это очень важно! Спасибо!❤️

48 Марк

Я сразу встаю между ним и Лизой, защищая её от агрессии отца.

— Она не жила у меня на момент нашего разговора. Я не врал, — говорю ровно, не повышая голоса. Учитывая, в каком состоянии сейчас Лиза, только ещё одного скандала ей не хватало. По-хорошему вообще свести бы её контакт с отцом к минимуму.

— Не юли. Я вижу всё своими глазами, — огрызнулся он. Взгляд стеклянный, ну просто полный неадекват по виду.

— И что теперь? — спросил я. — Снова запереть её хотите? Не выйдет. Она под моей защитой. Или поговорим спокойно, или сразу можете уходить.

— Мне нужно поговорить с дочерью, — бросил он. — Мать на взводе, валерьянку глушит литрами. А Лиза сбежала к парню, который и мизинца её не стоит. Либо уговоришь её на разговор, либо я силой увезу домой.

— Папа! — шокированно вскрикивает за спиной Лиза.

Я пожимаю плечами:

— Это её решение. Если она не хочет с вами разговаривать — у неё есть на это причины.

Евгений Валентинович смотрит на меня в упор, как удав. Но мне похрен на его гляделки. Я чувствую, как Пантеру потряхивает у меня за спиной, и понимаю, что мне нужно сделать всё, лишь бы она успокоилась.

— Можете думать обо мне что хотите. Ваше право. Но Лиза свой выбор сделала. И если она меня простила за мой поступок, значит, сочла мои слова убедительными. И я, пока не увижу, что вы готовы к диалогу, и на пушечный выстрел вас к ней не подпущу.

— Ты мне ещё условия будешь ставить? — шипит он, шагнув ближе.

— Буду. Потому что кто-то должен думать о ней, если уж вы не справляетесь, — отрезаю жёстко.

Он смотрит на меня с яростью, будто готов врезать, но я не двигаюсь с места. Мы словно два быка, сцепившихся взглядами. Я не собираюсь уступать ни на шаг. Я не дам Лизу в обиду. Ни за что.

Молчание сгущается между нами, атмосфера как будто перед грозой. Я чувствую, как Лиза позади меня сжалась. Кажется, она дрожит. Делаю полшага назад и, не отрываясь от взгляда её отца, нащупываю рукой её пальцы и сжимаю. Дать понять, что я рядом.

— Папа, хватит! — вдруг срывается голос Лизы, хриплый, со слезами. — Не смей больше говорить с ним так.

Я едва заметно выдыхаю.

— Ты что, серьёзно простила его? — с явным укором говорит, хмуря брови.

— Да, — отвечает Лиза твёрдо. — Простила. Потому что люблю.

— Чушь собачья, — отмахивается отец. — Ты, наверное, не в себе. Я, как твой отец, не могу оставить тебя с ним.

— Больше я не позволю тебе решать за меня всё на свете, — голос Лизы дрожит. — Папа, если ты хочешь со мной общаться, придётся принять мой выбор. Даже если он тебе не нравится.

— С какой стати?

— С такой. Если тебе важнее своя гордость и упрямство, то это твой выбор. Я всегда равнялась на тебя, ты для меня пример, пап. Жизненный ориентир. Но то, как ты поступаешь сейчас... — она срывается, начинает плакать. — Я не знаю, как с тобой разговаривать. Выносишь мне приговор без суда и следствия, как будто я преступница. А я всего лишь влюбилась.

Я укрываю мою девочку в объятиях.

— Тихо, тихо, всё хорошо...

Отец мрачно наблюдает за тем, как мы обнимаемся. В его взгляде — борьба. Я понимаю, что у нас есть козырь, который перекроет все его аргументы против.

— Лиз, может, скажешь ему? — шепчу ей, чтобы он не услышал.

— Сейчас? — поднимает на меня свои заплаканные зелёные глаза.

— Ну да. Или ты хочешь тянуть дальше?

— Чего вы там шепчетесь? Говорите уже прямо, — раздражённо бросает отец.

— Пап, не злись только... Я буду жить с Марком.

— А учёба как? Бросить задумала?

— Возьму академ. Дело в том, что...

— Давай, добивай, — он машет рукой устало.

— Я беременна. Ты станешь дедушкой.

Молчание. Евгений Валентинович будто сдувается. Его плечи опускаются. Он смотрит на нас и видит: поздно. Мы связаны навсегда самой крепкой связью, которая только может существовать.

— Час от часу не легче... — выдыхает он, уставший, побеждённый. — С мамой поговоришь хотя бы?

— Конечно. Если хочешь, мы приедем в гости, — моя храбрая малышка явно старается навести мосты, несмотря на суровость своего отца.

Я не горю желанием ехать к ним, но прекрасно понимаю, что с родителями надо дружить. Тем более, когда это родители твой будущей жены. Поэтому протягиваю руку:

— Буду рад навестить будущих тестя и тёщу, — не удерживаюсь от стёба с самым серьёзным выражением на щах.

Евгений Валентинович жмёт мне руку с такой силой, что чуть не ломает кости, но я мужественно терплю.

— Приезжайте, будем рады.

Как только оказываемся дома, Лиза буквально стекает на банкетку.

— Я так перенервничала, кошмар!

— У меня есть безотказный способ снять стресс, — подмигиваю ей, а сам уже тяну загребущие руки, притягивая Лизу к себе, помогаю ей раздеться.

— Расскажешь, что за способ? Мне сейчас определённо пригодится, — наивно смотрит на меня.

— И расскажу, и покажу, и попрактикуемся сразу, — приподнимаю кофту, обхватывая грудь целиком сразу обеими руками.

Прижимаю Пантеру спиной к себе, вжимаясь бёдрами и уже полностью готовым прибором, но тут она замирает.

— Марк, а точно можно?.. Вдруг это как-то повредит малышу? — шепчет она, глядя на меня исподлобья.

Я целую её в висок, не переставая гладить везде, куда могу дотянуться. Опускаюсь всё ниже и ниже, пока не накрываю живот ладонью.

— Если бы было нельзя, врач бы сказала. Мы просто будем очень осторожны. Я обещаю.

Она медленно поворачивается и тянется ко мне с поцелуем. Я не просто отвечаю — я вцепляюсь в неё, как утопающий. Две недели без Лизы. Без её тела, запаха, вкуса. Я почти забыл, каково это — чувствовать её так близко, и теперь каждое касание будто ожог. Прижимаю её крепче, вбирая в себя тепло её губ, её дыхания, и почти срываюсь. Мы сталкиваемся губами, сплетаемся языками жадно, нетерпеливо, стараясь выпить друг друга до дна. Всё внутри горит от острого желания, отголоски которого бьют в висках. Мне мало. Мне нужно больше. Только она. Прямо сейчас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Провожу руками по её спине, по изгибу талии, чувствую, как под моими пальцами кожа раскаляется. Лиза обвивает меня руками за шею, притягивает ближе, прижимается всем телом. Я осторожен, как обещал.

Укладываю её на кровать, уже голенькую, и зависаю, наслаждаясь красотой. В ней идеально всё: упругие, соблазнительные ягодицы, к которым руки тянутся сами, тонкая, изящная талия и аккуратная грудь — двоечка, помещающаяся в моих ладонях, будто созданная специально для меня. Каждая линия, каждый изгиб — сводит с ума, и я не могу насытиться этой близостью, этим совершенством, таким родным и безумно желанным.

Развожу её ноги в стороны. Лиза вся уже мокрая, её нижние губы блестят от смазки, и я сжимаю член у основания, чтобы чуть сбавить обороты. Хочу доставить удовольствие и ей тоже. Сейчас же, по ощущениям, готов кончить сразу, как только войду.

Закидываю её ноги себе на плечи, и моя девочка изумлённо охает.

Приставляю головку ко входу и медленно, чертовски медленно погружаюсь до основания. Мы стонем в унисон, и стеночки влагалища плотно сжимают ствол. Я трахаю Лизу медленно, будто в замедленной съёмке, с обострённой чуткостью ко всем её реакциям. Нам совершенно некуда спешить. Мы просто растворяемся друг в друге, в прикосновениях, дыхании, ощущениях. В этой позе я чувствую каждую неровность внутри, и от этого возбуждение шарашит дико, мне сложно поддерживать такой темп. Но я чувствую, как кайфует моя девочка. Поэтому, сжав зубы, продолжаю осторожно. Пока она наконец не обхватывает мои бедра и не вжимает их в себя.

— Ум-м-м... Быстрее!

Разгоняюсь, почти сразу синхронно с Лизой улетая в астрал.

Всё остальное уходит на второй план. Есть только она. И я. И наш маленький мир, в котором нас теперь трое.

***

Мои хорошие,

У нас с вами осталассь 1 глава, которая выйдет 15.06, не теряйте)

Ваша Соня

Эпилог. Лиза

— Лиз, срочная командировка нарисовалась, прости, — Марк заходит домой и целует меня в губы. — Надо собираться.

— Эй, так нечестно! — возмущаюсь, уворачиваясь от его настойчивых губ, которые вовсю оставляют влажные поцелуи на шее.

— Я пытался сместить даты, но никак, вообще никак. Одной ногой туда, другой обратно. Дождешься меня? Купил билеты на самолёт, чтобы вышло быстрее. Бля-я-я, Лиза, хочу всё бросить и отыметь тебя прямо сейчас, но рейс через два часа.

Дождусь конечно. Куда же я денусь?

За пять лет, что мы вместе, Марк стал директором своей собственной IT-фирмы. Такая должность обязывает ко многому, в том числе и к срочным командировкам, когда капризные клиенты не хотят ждать.

Конечно, нашу годовщину мне хотелось бы отметить как следует. Мои родители занимаются Катей, нашей дочкой. Им в радость такие хлопоты. И папе тоже. Особенно папе. Кто бы мог подумать, что тот, кто так тяжело переживал моё внезапное взросление и его последствия, станет нашим самым главным союзником? И даже будет обижаться, если мы не привозим ему внучку хотя бы на один выходной?

Поэтому планы у меня были грандиозные. Я даже купила по такому случаю отпадный комплект нижнего белья. Тончайшие бретели, тонкое кружево, ярко-красный цвет. Это любимое сочетание Марка, именно поэтому я остановила свой выбор на нём. Наши секс-марафоны достаточно быстро сошли на "нет", потому что с ростом живота он стал бояться мне навредить. С появлением же дочки стало ещё сложнее уединиться. Наша крошка дала нам прикурить. Можно сказать, только сейчас, к её четырём годам, мы наконец стали доверять её родителям на целые сутки.

После отъезда Марка я решаю съездить к родителям — забрать Катю и заодно немного развеяться. Мы с дочкой едем в гости к Кате и Айку. Они, наконец, решились на ребёнка. Катя уже с заметным животиком, светится вся изнутри. У неё уютно, тепло, пахнет выпечкой и корицей. На столе — свежие плюшки, чайник дымится на плите. Сама Катя расслаблена и счастлива, с мягкой улыбкой наблюдает за тем, как Катюша обнимает её округлившийся живот.

Катя внимательно разглядывает живот, гладит его и с интересом спрашивает:

— Мам, а как там ребёнок дышит? А он там не скучает? А когда он вылезет? — её глаза блестят от любопытства.

— Скоро, зайка, через пару месяцев, — смеётся Катя, прижимая мою дочку к себе. — Хочешь потом с ним играть?

— Да! Но... мам, нам тоже нужен ребёнок. Тогда мне не нужно будет ходить к тёте Кате, чтобы с ним поиграть. Давай вы с папой родите мне сестрёнку?

Я выпадаю в осадок. Ведь я только этим летом получила диплом. И хотела найти работу по душе, не спеша вливаться в профессию. А тут — сестрёнка. Катин детский взгляд полон искреннего желания.

Серж и Катя смеются над моей растерянной реакцией.

— Не пугайся, — Катя кладёт руку мне на плечо. — Они все так. Я Айку недавно сказала, что с одним точно не остановимся — Артуру нужен будет братик или сестричка.

После такой неожиданной первой беременности я предпринимала все меры, чтобы второго залёта не случилось. Волей-неволей серьёзней начинаешь относиться к этому вопросу, когда твоя жизнь так резко меняется.

Но сейчас моя гинеколог как раз намекнула, что неплохо бы отдохнуть от гормональной контрацепции. Она сказала, что мой цикл восстановится, и нужно дать телу передышку. Я тогда отшутилась, но её слова почему-то застряли в голове.

Через день я встречаю Марка в аэропорту. На мне — тот самый комплект белья, купленный ещё для годовщины. Не знаю, какая муха меня укусила, ведь тут толпа людей, и всё равно он ничего не заметит вот так сразу. Но наметанный взгляд мужа проходится по моей фигуре. В его глазах вспыхивает знакомый огонь. Он впечатывает меня в свой крепкий торс, вдыхая запах моих волос, и его рука уверенно скользит под пояс, ощупывая тонкую полоску стрингов.

— Пантера, это намёк?

— Не понимаю, о чём ты, — ухмыляюсь, закусив губу.

— Всё ты понимаешь, моя развратная девочка. Я едва держусь. Хочу тебя взять как можно быстрее.

— Так чего же мы ждём?

Он замирает на секунду, прижимаясь лбом к моему. Его дыхание горячее, прерывистое. Голос становится хриплым:

— Скажи мне "Да", Лиза.

— Ты о чём?

— Давай сделаем ещё одну маленькую копию. Твою или мою. Согласна?

Я смотрю в его глаза и в груди у меня распускается тёплое чувство, щекочущее изнутри. Сколько всего мы прошли — и всё равно он умеет сбивать меня с ног.

— Кажется, да.

Он не сдерживается и вовлекает меня в такой горячий, требовательный поцелуй, что у меня ноги подкашиваются, как в самый первый раз. Люди вокруг перестают существовать. Есть только он, его руки, губы, дыхание. Он улыбается в губы, крепко удерживая меня.

Я так счастлива, что встретила его, и что мы смогли построить крепкую семью там, где изначально был лишь спор. А теперь он мой муж, моя опора, отец моего ребёнка и, может быть, будущих детей.

Воистину, никогда не знаешь, где встретишь своё. Иногда судьба знает лучше нас, подкидывая самые неожиданные встречи.

***

Мои хорошие,

Даже не верится, что мы с вами дошли до финала. Для меня это был незабываемый опыт, и я очень рада, что Марк и Лиза отправились во взрослую счастливую жизнь :)

Спасибо вам за поддержку, комментарии, звездочки, что прошли этот путь вместе со мной, всех обнимаю????

Буду рада видеть вас в своей новой истории

Скажи, что я тебе (не) нужна

Ваша Соня❤️

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец