Женщина напрокат. В бане женщины

Глава 1: Контракт

Часть 1: Обычный день Вики

Она проснулась так, как будто никогда и не спала. Без резкого вдоха, без потягиваний — просто открыла глаза и вернулась в контроль. Мягкие простыни сдвинулись с её бёдер, когда она плавно села на край кровати. Тишина была абсолютной, как в хорошей гостинице. И вся квартира дышала этим холодным совершенством — идеально расставленные предметы, матовый блеск стеклянных поверхностей, аромат свежести без попытки быть тёплым.

Вика не любила уют. Уют — для тех, кто ждёт, что кто-то придёт. Она никого не ждала.

Ванная комната встретила её отражением. Голая, она подошла к зеркалу и внимательно рассмотрела себя. Ни капли эмоции. Только оценка. Тело — как вырезанное из шёлка. Безупречная линия плеч, тонкая шея, высокая грудь без грамма искусственности, с той тугой естественностью, которая заставляет мужчин терять речь. Талия узкая, как у балерины, бёдра — чуть шире, но гармоничные. Всё тело — как линия, проведённая рукой художника, знающего, где начинается соблазн, а где — власть.

Вика не играла — она существовала. И каждый сантиметр её кожи знал, зачем он нужен.

После душа она долго выбирала платье. Хотела надеть чёрное — строгое, лаконичное. Но рука потянулась к другому. К красному. Не алому, не бордовому, а тому самому — вызывающему, сочному, как вишня перед тем, как её раздавят губами.

Платье было коротким, обтягивающим. Бретельки тонкие, почти невидимые. Оно сидело на ней, как обтяжка на спортивной машине — подчеркивало всё: изгиб спины, мягкую линию ягодиц, тугую посадку груди. Глубокий вырез открывал ложбинку, в которую хотелось уткнуться взглядом. Но ткань не была вульгарной — она была дорогой. И это всё меняло.

Она не добавляла украшений. Лишь кольцо — тонкое, серебряное, на среднем пальце левой руки. Волосы остались распущенными — гладкие, блестящие, спадающие волной до лопаток. Макияж — как всегда: подчёркнутые глаза, лёгкий контур скул, нюдовая помада, чуть сияния на губах. Выглядела так, как будто проснулась красивой — и просто подчёркивает это.

Она надела туфли на каблуке — лаковые, нюдовые, с закрытым носком. Их было не видно под платьем, но слышно. Лёгкий стук по полу, когда она прошлась по комнате — уверенный, не слишком громкий. Она ходила так, будто всё это её сцена.

Телефон завибрировал.

Алина

:

Зай, срочно приезжай. Есть что-то... странное. От Галины. Только ты.

Вика поставила телефон на мраморную тумбу, сделала глоток кофе. Крепкий, без сахара, с горьковатым послевкусием. Как вся её жизнь.

Она не удивилась. Агентство не писало без повода. И Алина тем более. Значит — что-то из ряда вон. Что-то, что выходит за пределы обычной игры в богатых и продажных.

Перед выходом она накинула лёгкое чёрное пальто — прямого кроя, струящееся, как занавес в театре. Закрытое, но не скрывающее. Сумка — лаковая, чёрная, без логотипов. Внутри — документы, два телефона, наличка, духи, шокер.

Когда она села в такси, водитель взглянул в зеркало — и тут же отвёл глаза. Она смотрела в окно, но мысли были далеко. Где-то между будущим заказом и тем чувством под кожей, которое редко обманывало.

Это было не просто новое лицо. Это был

контракт

.

И она уже знала — он изменит всё.

Часть 2: Агентство и Галина Петровна

Офис находился в здании без вывесок — ни номера, ни названия, ни признака того, что за зеркальными дверями крутятся миллионы. Только охранник в тёмной форме, который коротко кивнул, когда Вика вошла. Он знал, кто она. Здесь её знали все. И старались не говорить лишнего.

Лифт, приглушённый свет, запах дорогого пластика и кондиционированного воздуха. Всё стерильно. Ни одной личности. Ни одного случайного штриха. Только расчёт и бесцветность. На пятнадцатом этаже, прямо за стеклянной перегородкой, тянулся коридор с офисами. Две девушки в ожидании клиентов сидели на диванах у окна — молодые, одинаково напряжённые. Обе в шёлковых платьях, обе с застывшими улыбками. Когда Вика прошла мимо, они замолкли.

Она не смотрела на них. Знала: взгляд может быть жестче приказа.

Кабинет Галины Петровны находился в самом конце. Белая дверь, серебристая ручка, кодовый замок. Когда она вошла, женщина за столом даже не подняла головы.

Галина Петровна выглядела как дипломат на приёме: безупречный чёрный костюм, юбка-карандаш, жакет на одной пуговице, жемчужное ожерелье и брошь в форме льва. Волосы — светлые, с пробором, уложены без единого сбившегося волоска. Очки в тонкой оправе. В руках — планшет и чёрная папка. На лице — строгость, отполированная до совершенства.

— Садись, — сказала она наконец, не глядя. Её голос звучал, как команда от механизма: точный, отточенный, без вариантов для отказа.

Вика опустилась на стул напротив. Сумку поставила рядом. Ноги скрестила автоматически. Выпрямила спину. С Галиной не было мелочей. Даже взгляд имел вес.

— Поступил особый запрос, — сказала Галина, листая документы. — Через старый канал. Ты у нас в топе, но на этот раз назвали конкретно твоё имя.

— Кто назвал?

— Аноним. Работа через посредника. Всё официально. Почти. Пять встреч, раз в неделю. Полная предоплата. В валюте.

— Пять встреч? Сразу?

Галина Петровна кивнула. Спокойно. Как будто пять встреч с посторонним мужчиной в загородных особняках — это просто пункт в календаре.

— Клиент работает под псевдонимом. "Марк Аверин". Не впервые у нас, но в других ролях. Это... не новичок. Он выбрал тебя. Без вариантов.

На стол легла чёрная папка. Слишком тонкая. И в этом была тревога. Обычно — анкеты, характеристики, фото. Здесь — одно имя. Один график. И несколько условий, подчеркнутых красной линией.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Правила простые. Анонимность. Никаких фото. Никаких разговоров о прошлом. Встречи — в закрытом особняке. Тематика — варьируется. Подробности за сутки до.

Вика молчала. Рассматривала бумагу. Бумага была плотная. Принтер — лазерный. Подписи — настоящие. Всё выглядело слишком чисто, слишком гладко. Как будто кто-то специально прятал грязь под белоснежной обёрткой.

— У тебя есть сомнения? — тихо спросила Галина Петровна.

Вика подняла взгляд. Их глаза встретились. Секунду.

— Нет, — ответила она. — Только интерес.

— Так и знала, — кивнула Галина. — Ты любишь сложные партии.

Её губы не дрогнули. Но в голосе проскользнула тень — не одобрения, нет. Признания. Вика была не просто актрисой. Она была инструментом. И такие контракты давались только тем, кто умеет быть не человеком, а зеркалом.

— Будь готова к всему, — добавила Галина. — Он... своёобразный.

— Я люблю своёобразных, — ровно сказала Вика.

Галина не ответила. Только нажала кнопку на панели.

— Досье получишь накануне. Не раньше. Сейчас иди. Тебе нужно подумать. Или не думать вообще.

Вика встала, забрала сумку. Ни кивка. Ни прощания. Только ровный взгляд и шаги по коридору, которые не было слышно. Она ушла так же, как и пришла — без следа.

А Галина Петровна осталась стоять у окна. Смотрела вдаль, за стекло, будто туда, где уже что-то началось.

Она знала — этот контракт не похож на другие. И не потому, что клиент заплатил вперёд. А потому, что он знал, кого просить.

И это всегда было знаком.

Часть 3: Разговор с Алиной

Алина сидела, перекинув ногу на ногу, в кресле у самого края крыши, как будто это была сцена, а не бетонное перекрытие на пятнадцатом этаже. В её руке — пластиковый стакан с кофе. На губах — лукавая, кривая ухмылка, которая могла означать всё что угодно, от "я знаю больше, чем говорю" до "плевать, зато красиво".

Платье на ней сидело как влитое: золотистое мини из плотной ткани, усыпанной пайетками, цепляло каждый луч солнца и возвращало его миру обратно, с вызовом. Оно обтягивало её аппетитное тело, подчёркивая и грудь, и живот, и бедра, которые двигались, как в латинском танце — даже когда она просто поворачивалась на месте. Разрез по бедру открывал татуировку — дерзкую, непонятную, личную. Из пупка поблёскивал серебряный шарик пирсинга. На каблуках Алина казалась ещё выше, но, скорее, — ещё опаснее.

Вика увидела её ещё из лифта и уже знала: разговор будет острым, как шампанское на голодный желудок.

— Зайка! — Алина вскинула руку. — Ты бы видела себя. Красная угроза в лицо скучному городу.

Вика кивнула, не улыбаясь.

— А ты — золотой взрыв. Сколько у тебя сегодня жертв?

— Только один курьер, — фыркнула Алина. — Уронил лапшу, когда я открыла дверь в этом платье. Я подумала — если не трахать, то хотя бы вдохновлять.

Вика присела в кресло рядом и скинула пальто. Под ним — всё то же красное платье, то самое, в котором она ушла из дома утром. Теперь, рядом с Алиной, они казались дуэтом контрастов: лёд и пламя, сталь и блёстки, немое кино и бестселлер с полки феминистской эротики.

— Ты у Галины была? — тихо спросила Алина, смягчившись.

— Была.

— И?

— Подтвердили. Пять встреч. Один человек. Все детали через агентство. Имя — псевдоним. Деньги переведены. Документы чисты. Но... слишком чисты.

Алина кивнула. Она не была глупой — даже в блёстках. Особенно в блёстках.

— Мне не нравится, когда всё сразу гладко, — сказала она. — В нашей работе, если что-то блестит — значит, там точно кровь под слоем лака.

— Согласна, — отозвалась Вика. — И всё же я сказала «да».

— Конечно сказала, — усмехнулась Алина. — Ты ведь как пантера. Видишь — ловушка, и всё равно идёшь. Потому что красиво. Потому что интересно.

Вика прикрыла глаза, вдохнув прохладный воздух. На фоне — город, бесконечный, пыльный, движущийся. Снизу доносился гул машин. Наверху было тихо.

— Он выбрал меня. Только меня, — сказала она. — Не по каталогу. Не потому что «хотел новенькую». Потому что знал. Кого искал. И зачем.

— Ты думаешь, он тебя уже видел?

— Я думаю, он меня уже изучил. До костей.

Алина на мгновение замолчала. Только глаза её стали внимательнее. Она больше не шутила. В её взгляде впервые за вечер появилось что-то, похожее на защиту. И, может быть, страх.

— Слушай... — она потянулась к Вике и коснулась её руки. — Ты у меня не просто коллега. Ты у меня как батарея: когда садишься — я дохну. Поэтому, если чувствуешь, что тебя затягивает — соскочи. Не геройствуй. Даже если он красивый, даже если всё красиво... красиво не значит безопасно.

— Я не ищу безопасность, — прошептала Вика. — Я ищу границу.

— И что, если она окажется не там, где ты привыкла?

— Тогда я переступлю.

Они снова замолчали. Алина достала сигарету, закурила и выдохнула в небо. Дым поднимался вверх, как тайна, которую никто не осмелился расшифровать.

— Ты когда-то хотела другой жизни? — вдруг спросила Вика.

— Хотела, — честно ответила Алина. — Хотела, чтобы кто-то любил не только за жопу и голос. Но потом поняла — даже если тебя полюбят за душу, рано или поздно начнут спрашивать: «А можно попу обратно?»

Вика усмехнулась. Грустно. Но искренне.

— Умрём так, как жили?

— Надеюсь, хотя бы в хорошем белье и с макияжем.

Смех сорвался с их губ, снова лёгкий, снова девичий. Но теперь — как последняя вспышка перед затмением.

Вика посмотрела на небо. Оно темнело. Пора было идти.

— Первая встреча — в пятницу, — тихо сказала она. — В шесть. Особняк за городом. Тема — «чистота».

— Оу. — Алина хмыкнула. — Пусть только не попросит тебя в костюме школьницы. А то у тебя взгляд — точно мать директора.

— Я не надену форму. Но... я надену себя.

Они встали. Обнялись. Не крепко — но крепко внутри. Так обнимаются женщины, которые не спасают друг друга, но точно всегда встанут рядом.

Алина первая отошла, подмигнула.

— Танцуй красиво, малышка. Даже если музыка странная.

— Главное — не сбиться с ритма, — отозвалась Вика.

И пошла. Впереди — вечер. Впереди — сцена. И тот, кто смотрит из тени.

Часть 4: Первая встреча

Вика не любила, когда её везут. Но сегодня — позволила.

Машина была чёрная, без логотипов. Водитель — в костюме, без слов. Он не посмотрел в зеркало заднего вида ни разу, даже когда закрывал ей дверь. Всё было организовано заранее. Координаты пришли за два часа до выезда. Время — строго. Путь — только один. Мобильный — выключить. Ни фото, ни звонков. Она уже привыкла к правилам. Но в этот раз они ощущались не как защита, а как капкан. Обтянутый бархатом.

Она сидела на заднем сиденье, скрестив ноги. На ней было строгое чёрное платье с длинным рукавом, гладкие волосы убраны в низкий хвост, губы — только с бальзамом. Минимум внешнего. Всё внимание — внутрь.

На бедре — ремешок тонкого белья, почти неощутимый. Чёрный, как намерение.

— Вы прибыли, — коротко сказал водитель и вышел из машины.

Вика посмотрела на особняк.

Он был... безвкусно идеален. Как будто вырезан из архитектурного каталога: строгие линии, симметрия, колонны. Белый фасад, чёрные ставни. Высокий забор с охраной. Камеры. Шаги по гравию звучали глухо, как выстрел в подушку.

Дверь ей открыл человек в перчатках. Не представился. Только кивнул и жестом указал пройти внутрь.

Холл был просторный. Мрамор, тишина, свет — рассеянный, как в музее. Ни фотографий, ни личных деталей. Только запах дерева, старого лака и мужского парфюма. Ненавязчивого, с горчинкой. Амбра. Перец. Кожа.

— Мистер Аверин будет через минуту, — произнёс кто-то за спиной.

Она не обернулась. Просто кивнула.

Стояла у окна, глядя на сад. Ветки с лёгкой изморозью. Геометрия кустов. Всё напоминало дорогой сон, в котором ты гость, а не хозяйка.

И тогда он вошёл.

Она не услышала шагов — просто почувствовала. Присутствие. Как будто воздух вокруг изменился. Сгущение внимания. Точка в пространстве, от которой не отвести взгляда.

Он был высокий — около 186 см. Телосложение спортивное: широкие плечи, рельефный торс, V-силуэт под плотным тёмно-синим костюмом. Голубая рубашка без галстука подчёркивала загар кожи — ровный, лёгкий, холёный. Волосы — тёмно-русые, аккуратно подстрижены, ни единой лишней пряди. Лицо — симметричное, мужественное: чёткая линия челюсти, прямой нос, густые брови. Глаза — карие, тяжёлые, спокойные. В них не было ни жести, ни желания. Только внимание. Тихое, давящее. Белоснежная улыбка не появилась — он умел сдерживаться. А руки, ухоженные, с коротким маникюром, говорили больше, чем жесты. На запястье — часы. Классика. Без пафоса, но дорогие.

Он подошёл, остановился на расстоянии вытянутой руки. Не приблизился. Не пожал руку. Только произнёс:

— Вика?

— Да.

— Я Марк.

Тишина.

— Благодарю, что согласились. Я предпочитаю... ясность до начала. Условия вам известны?

— Да. — Она выдержала паузу. — Но я хотела бы услышать их от вас.

Он кивнул, и это кивок был уважением, а не согласием.

— Пять встреч. Раз в неделю. Каждый раз — своя тема, своя роль, своё пространство. Вся организация — на мне. От вас — соблюдение образа, анонимность и… — он посмотрел на неё чуть дольше, — погружение.

Вика не отвела взгляда.

— Цель?

— Чистый опыт. Без биографий. Без прошлого. И, желательно, без будущего.

На секунду она почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Он не говорил загадками. Он говорил честно. Это и настораживало.

— Вы играли раньше? — спросила она.

— Нет. — Он выдержал паузу. — Но смотрел. И выбирал.

— Меня?

— Вас, — спокойно ответил он. — Не за то, как вы выглядите. За то, как вы молчите.

Эта фраза задела. Тонко. Там, где обычно никто не достаёт.

Они поговорили ещё несколько минут. Он не прикасался. Не флиртовал. Не давил. Но в нём была собранность, которую редко встретишь у клиентов. Обычно за дорогими фасадами прятались слабости. У него — намерение.

Перед уходом он проводил её до двери. Не близко. Не медленно. Просто рядом.

— Ваша первая роль будет... девственница. — Его голос был спокоен, как у режиссёра. — Но не из стереотипов. Из памяти. Согласны?

— Да, — ответила она.

— Тогда до пятницы.

Он не протянул руку. Не попросил номер. Не спросил, как доберётся. Просто повернулся и ушёл вглубь дома. Тихо. Как будто всё уже было сказано.

Вика вышла за ворота и впервые за долгое время не смогла разобрать, что именно почувствовала.

Не возбуждение. Не тревогу. Не интерес.

Что-то новое. Что-то, что пахло... опасностью. Но такой, к которой тянет.

Часть 5: Послевкусие

Квартира встретила её тишиной, от которой раньше становилось спокойно. Сейчас — наоборот.

Вика сняла пальто и аккуратно повесила его на крючок. Сняла туфли. Прошла вглубь, вглубь идеально организованного пространства, как будто каждое движение — ритуал, в котором она очищалась от чужих энергий. Но не сегодня.

Сегодня этот ритуал

не сработал

.

Она включила тёплый свет в коридоре, потом на кухне. Сделала кофе. Без молока. Без сахара. Горький. Глоток — как пощёчина. Помогало раньше. Сейчас — нет.

Марк.

Это имя не звучало громко в голове. Оно, наоборот,

застряло тихо

, как заноза под ногтем — не кричит, но напоминает о себе каждым движением. Он не касался её. Не смотрел с желанием. Но оставил внутри след, будто

зашёл слишком глубоко, не спрашивая

.

Она прошла в спальню, не включая верхний свет. Там было полутемно, лишь у окна — отсветы города. Тёплые пятна на стенах. Простыни — свежие, гладкие. Всё готово к тому, чтобы лечь, выдохнуть, восстановиться. Но тело — не слушалось.

Вика встала у окна и глядела вниз. Машины. Огни. Люди, бегущие по своим делам. Кто-то покупает багет. Кто-то пишет смс любовнице. Кто-то только что расстался. Всё как всегда. Но внутри неё — не как всегда.

Она сняла платье. Медленно. Осталась в белье. Села на край кровати. Потянулась за бутылкой воды. Выпила несколько глотков. Потом — легла на спину и

закрыла глаза

.

Марк снова возник. Не лицом — ощущением. Его взгляд. Его слова. Это спокойствие, за которым чувствовалась

угроза и эмпатия одновременно

. Он не был из тех, кто ломает. Он — из тех, кто

сначала тебя видит

, а потом создаёт для тебя зеркало. Хочешь — смотри. Не хочешь — сломай его сама.

«Пять встреч. Погружение. Без прошлого. Без будущего.»

Она выдохнула. Попробовала оттолкнуть мысли. Не получилось.

Внутри — не возбуждение. Не романтическая тяга. Что-то другое.

Структурное желание

. Притяжение не к мужчине, а к роли, которую он ей предлагает сыграть. Он создал мир, в который она либо войдёт, либо потеряет контроль. А может, это одно и то же.

Вика провела рукой по бедру. Почувствовала ремешок белья. Кожа была тёплая. Сердце билось ровно. Но между ног уже было

влажно

. Без фантазий. Без сценариев. Просто от мысли,

что он ждёт её

, зная всё. И молчит.

Она провела пальцами по животу, ниже. Медленно. Не как мастурбация. Как

самопроверка

. Реакция. От чего именно? От взгляда? От слов? От паузы?

Ни один мужчина раньше не трогал её изнутри без касания.

И Марк уже это сделал.

Она не позволила себе дойти до конца. Остановилась. Как будто разрешить себе удовольствие — значит признать, что он победил.

Вика поднялась. Пошла в ванную. Открыла воду. Холодную. Не потому что хотела охладиться. Потому что

нужно было сбросить слой

.

Когда капли стекали по телу, она стояла, не шевелясь. Как под дождём, которого ждала.

После — накинула халат, прошла обратно в спальню, села на постель и открыла ноутбук.

Никаких писем. Ни одного сигнала из прошлого. Только чистый экран. Как чистый лист. Как сцена, на которую она ещё не ступила, но уже продана за пять актов.

Она выключила ноутбук. Легла. Положила руку на живот.

В темноте прозвучала фраза. Внутри головы. Голос Марка.

«Вы — девственница. Не из порно. Из памяти.»

И она вдруг поняла, что даже

не поняла

, кто здесь играет, а кто — снимает это всё из ложи.

Глава 2: Бал чистоты

Часть 1. Прибытие

На фото Сабина

Особняк возвышался, как сцена. Белоснежные колонны, подсвеченные снизу, выглядели не как архитектура, а как декорации. Всё казалось слишком правильным, слишком выверенным, чтобы быть живым. Этот дом не звал — он отбирал. Он не встречал гостей — он принимал вызов.

Вика вышла из машины, как из коробки. Осторожно, по заранее отработанным движениям: нога, взгляд, пауза. Водитель не глянул на неё. Просто закрыл дверь — и исчез. С этого момента она будто бы уже не принадлежала себе. Как только её каблуки коснулись безупречного гравия, тишина стала гуще. Даже шаги — глухие. Как в театре, где репетиция началась без зрителей.

Перед входом стоял мужчина в маске. В чёрной форме. Белые перчатки, ровная осанка, вымеренный жест.

— Добрый вечер, — произнёс он мягко. — Вас ждут.

Он не предложил руку, не уточнил имя. Просто отступил в сторону, словно был лишь частью ритуала. Она прошла мимо, и дверь за ней закрылась почти неслышно. Внутри пахло жасмином, пудрой, мылом и чем-то ещё — неуловимым, тревожно-утешающим. Как запах в музее, где давно никто не смеялся.

Интерьер не пугал роскошью — он подавлял стерильностью. Свет был не светом — а мягкой вуалью, скрывающей углы. Музыка — камерное трио где-то за пределами слышимости. Ни одной ошибки в оформлении. Ни одной тени под глазами.

И вдруг — шаги. Идущие к ней. Не торопливо. Не угрожающе. Просто — точно. Вика повернулась.

Перед ней была женщина.

Высокая. Изумрудное платье на одно плечо. Волосы — чёрные, густые, словно лакированные, спадают до середины спины. Лицо — собранное, вылепленное, как у актрисы старого кино. Ни одной неровности. Ни одной уступки естественности. Взгляд — янтарный, пронзающий. Как у кошки, которая смотрит не на добычу, а на собственность.

— Вика? — спросила она. Без улыбки. Без приветствия.

— Да, — кивнула Вика. Сухость во рту. Лёгкий холод в пояснице.

— Сабина, — сказала женщина. — Я отвечаю за адаптацию. Тех, кто приходит впервые.

Она не протянула руки. Лишь приблизилась и встала так близко, что от неё запахло духами — густыми, тяжёлыми, восточными. Они не приглашали. Они предупреждали.

— Здесь всё имеет значение, — продолжила Сабина. — Каждый жест, каждая тишина, каждая пауза. Особенно пауза.

Она провела пальцами по ремешку платья Вики, как будто проверяла упаковку.

— Главное — кем ты не являешься. Ты не та, кто приехала. Не та, кто подписала договор. Не та, кто всё ещё думает, что сможет остаться собой.

— Вы всегда так пугаете новеньких? — попыталась усмехнуться Вика.

— Только тех, кто должен бояться, — мягко отозвалась Сабина. — Остальные уже мои.

Она отступила на шаг, наклоняя голову чуть вбок, будто оценивая скульптуру.

— Сегодня ты — новая. В белой зоне. Это значит: чистая. Пока.

Если кто-то спросит имя — говоришь:

“Это не важно. Я — новая.”

Вика сжала пальцы.

— А если я не справлюсь?

Сабина улыбнулась впервые. Улыбка была точной. Репетированной. Без эмоций.

— Тут не играют в «справиться». Тут либо вписываются. Либо их переписывают.

— А кто решает?

— Дом, — ответ прозвучал почти интимно. — Здесь он важнее людей.

На прощание она добавила, почти шёпотом:

— Всё, что ты сделаешь сегодня, станет частью чьей-то истории. Возможно, даже твоей. Но ты не узнаешь — чьей именно.

Она ушла так же беззвучно, как и появилась.

Вику провели дальше. По коридорам, где зеркала отражали не человека, а образ. Линию. Постановку.

Комната, куда её отвели, была вся белая. Пол, стены, кресло, ваза с одной лилией. Идеальная пустота.

Дверь за ней закрылась. Тихо. Без щелчка.

Вика стояла посреди сцены.

Пора было учиться молчать.

Пора было стать «новой».

Часть 2. Подготовка к роли

На фото Вика готовиться к новому образу

Прошло, наверное, десять минут. А может, час. В белой комнате не было ни часов, ни окон. Только лилия в вазе, тихое жужжание вентиляции и та тишина, которая начинает разговаривать с тобой, если слишком долго на неё смотреть.

Вика сидела на краю кресла, напрягая поясницу. Не для красоты. Просто так легче было держаться.

Когда дверь открылась, она вздрогнула.

Вошла девушка. На вид — чуть младше самой Вики. Худощавая, с гладко зачёсанными в хвост тёмными волосами, в бледно-розовом халате и белых перчатках. Без маски. Но лицо — отрешённое. Как у людей, которые давно приучили себя быть «никем».

— Пройдёмте, — сказала она, не глядя прямо.

Вика встала. Сделала шаг, потом ещё один — и вдруг остановилась.

— Подожди, — выдохнула она. — Ты... ты можешь хотя бы сказать, кто ты?

Девушка повернула голову. Это был первый взгляд глаза в глаза.

— Аня, — сказала она просто. — Я ассистентка Сабины.

— И ты… — Вика замялась, — тоже была… как я?

Аня чуть улыбнулась. Совсем чуть-чуть — как будто внутри неё кто-то разрешил это только на три секунды.

— Я до сих пор как ты. Только с другой стороны зеркала.

Они молча пошли по коридору. Свет был рассеянным, стены — бледно-бежевые, без деталей. Всё выглядело как стерильный сон. Ни одной двери с ручкой. Только проходы, которые открывались сами, когда ты уже почти решал отступить.

Вика оказалась в другой комнате — яркой, будто медицинский бокс. На стене — огромный экран. Перед ним — кресло, напоминающее гримёрное. У стены — ящики, тумбы, кейсы. Лаборатория красоты.

— Садись, — сказала Аня уже мягче. — Это не больно. Просто… подготовка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вика уселась. В спину упёрлась прохлада кресла.

Аня надела ей на запястье браслет с тонкой гравировкой. Светлый металл. Миниатюрный чип.

Экран ожил.

Сначала — белый фон. Потом — женщина. В белом платье, на коленях. Потом — в танце. Потом — в чьих-то руках. Всё снято так, будто это реклама дорогих духов. Красиво. Чисто. Холодно.

Голос за кадром шептал:

— Ты — чистая. У тебя нет прошлого. У тебя — только сейчас. Ты — подарок, не оружие. Украшение, не действие.

Ты смотришь вниз. Не потому что слаба. Потому что это красиво.

Вика не могла оторвать взгляда. Её не гипнотизировали. Её подменяли.

Экран погас.

— Это… — выдохнула она. — Это ненастоящее.

— А тебе нужно быть настоящей? — тихо спросила Аня.

Вика не знала, что ответить.

Её подвели к зеркалу.

Она увидела девушку в белом платье. Без украшений. Без помады. Только глаза. Пустые. Спокойные. Послушные. И лента на шее — чёрная. Как удар по контрасту.

— Это для идентификации, — сказала Аня. — Белая зона. Первая ступень.

Вика смотрела на себя. Не узнавала.

Но не могла отвести взгляда.

— Что, если я не подойду? — прошептала она.

Аня стояла рядом, немного сзади. Ответила тихо:

— Тогда ты станешь кем-то другим. Здесь всегда найдут, куда тебя встроить.

— А ты… когда ты стала ассистенткой?

Аня на секунду замолчала.

— После третьей встречи, — сказала она наконец. — Я не выдержала. И выбрала тишину.

Тишина. Именно она сейчас заполнила комнату.

— Ты первая, кто спросил моё имя, — добавила Аня. — Спасибо.

Дверь открылась.

— Пора, — сказала она. — Бал начинается.

Ты — чистая.

Ты — новая.

И ты уже в игре.

Часть 3. Вход Марка

На фото Танец Марка и Вики

Зал был белоснежным, как чистый лист бумаги. Но Вика уже знала: на нём давно написано слишком много. Просто всё аккуратно стерто, чтобы ты чувствовала себя первой, кто делает шаг.

Потолки терялись в темноте. Свет исходил откуда-то сбоку — мягкий, тёплый, но не дающий ясности. Он был рассеян, как в старинных театрах, где зрителю никогда не показывали всё сразу. Музыка лилась почти незаметно — живой струнный ансамбль, будто играющий за стеной. В каждой ноте чувствовалась подготовка. Это не был фон. Это был подводящий момент, нарочито медленный.

Вика стояла у стены. Её сердце било ровно. Слишком ровно. Она заметила: когда становится слишком тихо, тело подстраивается. Оно прячется внутрь, старается не выделяться. Вика чувствовала себя, как экспонат в музее — выставленная, но с табличкой «не трогать».

По периметру стояли другие девушки. Такие же «новые». Белые платья, белые ленты на шеях. Разные лица, но одинаковое выражение. Отрешённость. Сдержанный страх. Или притворство. Возможно, и то и другое. Кто-то был напряжён, кто-то будто отключён от происходящего. Все — в ожидании. Никто — не разговаривал.

И вот — момент.

Дверь открылась.

Из бокового коридора в зал вошли мужчины.

Не громко. Без пафоса. Просто... так, как будто весь зал уже был их. Они не осматривались, не искали взглядами никого. Каждый знал, куда идёт. Кого выберет. Или кого уже выбрали за него.

Костюмы — тёмные, идеально сшитые. Некоторые — в масках. Некоторые — с полуоткрытым лицом. Но даже те, кто не скрывал себя, были как призраки: уверенные, неощутимые, холодные.

Музыка изменилась. Стала чуть глубже. Насыщеннее. Как будто кто-то подмешал в струны щепотку вальса.

Он появился последним.

Марк.

Не выделяясь, но всё равно — сразу выделяясь. Это было не про внешний вид. Не про походку. Что-то в нём вибрировало на другом уровне. Его движение было слишком точным. Как будто он уже бывал здесь. И не один раз.

Пиджак — тёмно-серый, почти чёрный. Рубашка без воротника. Кожаные перчатки — в руке, не на ней. Его лицо было открыто, но взгляд… нет. Светло-карие глаза, янтарные в бликах, будто смотрели сквозь. Линия подбородка, спокойствие губ, полное отсутствие суеты в каждом жесте — всё в нём говорило: он не играет.

Он шёл прямо. Не спеша. Не уверенно — глубже. Он шёл так, как идут к чему-то, что уже было их. Или должно быть.

И Вика почувствовала: он идёт к ней.

Не потому что он посмотрел. Нет. Он ещё не поднял глаз. Но каждое его движение будто прорисовывало невидимую нить, которая соединяла их ещё до того, как они встретились.

Он остановился перед ней. Ровно. Чётко. Без паузы.

И тогда — посмотрел.

Глаза его не скользили по фигуре. Не оценивали. Он просто встретил её взгляд — и не отвёл. Внутри неё что-то дрогнуло. Не страх. Не возбуждение. Что-то сложнее. Словно он забрал у неё право на внутренний монолог.

— Вы — новая? — спросил он.

Голос у него был хрипловатый, низкий, с лёгкой тяжестью, как у тех, кто мало говорит, но говорит только важное.

Она кивнула.

Он наклонил голову чуть вбок. Изучал. Не с интересом. С интересом в нём было бы любопытство. А в нём было — знание. Словно он уже что-то о ней знал. И теперь лишь сверял.

— Это не важно, — сказал он. — Сегодня у вас роль. Всё остальное — потом.

Он не улыбался. Но и не был холодным. В этом голосе была уверенность. Такая, от которой не хочется спорить — хочется соответствовать.

Он протянул руку. На полпути — остановил её. Предложение, не требующее согласия. Она вложила свою ладонь в его. И замерла.

Он не сжал её пальцы. Он просто повёл.

Медленно. Ровно. И они вышли в центр зала.

Свет чуть усилился. Музыка — чуть замедлилась.

Но всё это было на заднем фоне.

Весь зал — исчез. Остались только они.

Он поставил её перед собой. Посмотрел в глаза. И сказал:

— Не волнуйтесь. Вас уже выбрали.

Она ничего не ответила. Не могла.

Он положил руку ей на талию. Вторая — обвела её ладонь. И они начали танец. Без объявления. Без представления. Просто движение. Он вёл — она подчинялась. Неосознанно. Телом, не разумом.

Каждое его движение было точным. Спокойным. Но она чувствовала, как под его кожей — напряжение. Скрытая энергия. Не страсть. Не агрессия. Что-то другое. Что-то... структурное. Как будто он мог разрушить, но выбрал — не делать этого. Пока.

В какой-то момент он приблизился чуть ближе. Губы почти коснулись её уха. И он прошептал:

— Вы боитесь?

Она хотела ответить «нет».

Но в этот раз — не смогла соврать.

Он почувствовал паузу — и усмехнулся. Едва заметно.

— И правильно, — сказал он. — Только глупцы не боятся первого акта.

Музыка замедлилась. Их шаги — тоже.

Он наклонился ближе. Его губы — почти касались её щеки. И тогда он сказал:

— Запомните этот момент. Потому что дальше всё будет иначе.

Сложнее. Глубже. Темнее.

Он отпустил её.

Резко.

Как будто проверял — упадёт ли она.

Вика стояла. Не двигаясь.

И всё внутри неё дрожало.

Не от страха.

От осознания:

она больше не зритель.

Часть 4. Пауза

На фото Бэлла

Музыка продолжала играть, но Вика больше её не слышала.

Марк ушёл так же быстро, как появился — будто танец был не знакомством, а диагностикой. Он не оглянулся. Не бросил взгляд через плечо. Просто исчез в глубине зала, растворившись в других тенях.

Вика осталась на месте. Одна. Стояла, как будто ожидала команды, хотя знала: никаких команд не будет. Здесь — всё по-другому. Здесь нужно уметь не быть, когда тебя не касаются.

Свет медленно поменялся. Стал чуть холоднее. Музыка сменила тональность — в скрипках появилась тревожная нотка, как будто кто-то настраивал нервы, а не струны.

Вика пошевелила пальцами. Они были влажными. Ладонь, которой она касалась Марка, будто жила своей жизнью. Она ощущала след — не запах, не жар, а что-то другое. Как будто он оставил внутри неё незримую печать. Или ключ.

Она медленно отошла к стене. Не к своей — к другой. Подальше от центра. От людей. От света. Там, где можно было просто быть. Ненадолго.

Она сделала вид, что наблюдает за другими танцующими. Но на самом деле — слушала. Искала тишину в себе, но не находила. Внутри было пульсирующее ощущение невыразимого. Будто что-то началось — но не сказано. Задето — но не развернуто.

В этот момент она почувствовала взгляд.

Резкий. Тяжёлый. Сухой, как холодный металл.

Она повернула голову — и увидела его.

Мужчина. Невысокий. Полный. В дорогом костюме, который не скрывал, а подчеркивал обрюзгшее тело. Лицо круглое, с лоснящейся кожей и влажными губами. Глаза — тёмно-синие, колючие, цепкие. Они не просто смотрели — они сверяли. Оценивали. Подбирали угол.

Он стоял у колонны, покачивая бокал с янтарным напитком. Не пил. Просто держал. Как будто сам бокал — продолжение его руки.

Уголки его губ были чуть приподняты. Не в улыбке. В предвкушении.

Вика не знала, кто он. Но всё в нём говорило: он давно здесь. Он часть этой системы. Он не наблюдатель — он охотник. И сейчас он выбрал цель. Её.

Она опустила глаза. Резко. Инстинктивно. Потом — снова подняла. Его взгляд не исчез. Не дрогнул.

Он даже чуть кивнул.

Как будто сказал: «Правильно».

— Не стой как жертва, — раздался голос рядом.

Вика вздрогнула.

Женщина. Её голос — бархатный, плавный, с ноткой театральной дикции. Повернув голову, Вика увидела её.

Элегантная, высокая, с платиновыми волосами, уложенными безупречно. Кейп винного оттенка, перчатки, очки в ретро-оправе. Глаза — холодные, голубые. Смотрят, как прожектор. Улыбка — вежливая, но не человеческая. Словно вырезана из камня.

— Ты уже вызвала интерес, — продолжила она. — Это хорошо. Но не торопись отвечать. Пусть подольше думают, что у тебя нет внутреннего рельефа.

— Простите… вы?..

— Бэлла, — сказала женщина. — Эстетическая кураторша. Я отвечаю за гармонию. За то, чтобы даже ужас выглядел красиво.

Она прошлась глазами по Вике — медленно, будто вымеряя пропорции.

— В тебе есть правильная пустота. Это редкость.

— Спасибо?.. — тихо сказала Вика, не зная, как реагировать.

— Это не комплимент, — отрезала Бэлла. — Это материал.

Твой танец был… неровным. Но в этом есть текстура. Марк работает только с текстурой. Он не берёт полированных.

— Он… кто он?

— Тот, кто может сделать из тебя то, что ты сама в себе не видишь, — спокойно сказала Бэлла. — Или — сломать на втором балу. У него нет третьих встреч. Только либо/либо.

Она хотела уйти, но вдруг добавила:

— Аркадий уже смотрит. Не смотри в ответ.

Он любит, когда его боятся. Но бояться — эстетически неприемлемо.

Бэлла улыбнулась — легко, словно всё это был акт.

— И постарайся не делать глупостей. Ты красива сейчас. А не все выдерживают эту форму.

Пластмасса ломается от тепла.

Она ушла — бесшумно, почти скользя по полу.

Вика осталась одна.

Снова.

Но теперь — с двумя взглядами внутри:

один — янтарный, успокаивающе опасный.

Второй — синий, жирный, вцепляющийся.

И голосом, который прозвучал уже в ней:

«Ты вызвала интерес. Теперь будь осторожна.»

Часть 5: Владелец сцены

На фото Аркадий

Она не сразу поняла, куда делась Бэлла. Женщина, чей холодный голос сопровождал её с самого порога, исчезла бесследно — как будто её и не было. Ни взгляда, ни фразы на прощание, ни даже отдаляющегося шелеста каблуков. Просто пустота. И эта пустота — словно запланированная, режиссёрская. Как будто кто-то открыл сцену и оставил Вику в кадре одну, без текста, без партнёров.

Она медленно прошла вдоль стены, чувствуя, как всё вокруг будто давит. Свет — мягкий, но тягучий. Звуки — глухие, как будто через бархат. Пространство — роскошное, но подавляющее. В этом зале даже паузы казались частью сценария.

Она остановилась возле колонны, слегка отступив в тень. Руки сами собой скрестились на груди. Хотелось стать невидимой, раствориться, но при этом — наблюдать. Уловить хоть какой-то ритм в этом странном бале, где не танцуют, а оценивают.

— Не теряйся, — сказал кто-то сбоку.

Голос был мужской. Густой, глубокий, с тягучей интонацией, как дорогой алкоголь. Но ощущение — как от дешёвого подката, только замаскированного под что-то респектабельное. Вика повернулась.

Перед ней стоял мужчина лет пятидесяти. Невысокий, плотный, с заметным животом, обтянутым жилеткой. Костюм — дорогой, но сидел странно, как будто покупался не по фигуре, а по статусу. На шее — шёлковый платок, на руке — массивные часы и кольцо с гербом. Лицо круглое, лоснящееся, с двойным подбородком и влажными мясистыми губами. Волосы — редеющие, зачёсаны в стороны. А глаза — колючие, тёмно-синие, будто пронизывают до костей.

— Первый раз здесь? Или уже пыталась вжиться в роль? — усмехнулся он, не дожидаясь ответа.

Он не просто смотрел — он

испытывал

. Каждое слово, каждый взгляд был словно крючок. Не для интереса — для подчинения.

— Неважно. Я всё вижу, — продолжил он с самодовольной ноткой. — У тебя ещё взгляд живой. Это пройдёт. Быстро. Особенно если попадёшь не туда.

Он приблизился чуть ближе. Не нарушая границ физически — но ментально будто шагнул внутрь её личного пространства. Вика осталась на месте, хотя каждое внутреннее чувство подсказывало — отойти, отвернуться, сбросить этот мерзкий бархатный голос с кожи.

— Аркадий, — произнёс он, будто делал отметку на чём-то. — Один из старших гостей. Постоянных. Здесь любят тех, кто остаётся.

Он говорил с наслаждением. Словно сам себе читал монолог, зная, как он звучит. Упивался паузами, интонациями. Любил чувствовать, как его голос прилипает к чужому слуху.

— Ты красивая, — сказал он, будто комментировал коллекционный предмет. — Но это не главное. Главное — как ты реагируешь, когда с тобой перестают играть.

Он улыбнулся. Нет —

скривился

. И в этом кривом движении губ было что-то змеевидное. Он наклонился чуть ближе, шепнув:

— Скоро проверим.

И ушёл.

Как будто знал, что впечатление уже закрепилось. Как будто специально оставил после себя этот запах — сигары, кремов, дорогой вины и старого театра. Вика осталась на месте, пытаясь выровнять дыхание. У неё не было дрожи. Но было что-то хуже —

впитывающееся отвращение

. Как будто на неё кто-то незримо наступил — не больно, а с наслаждением.

Кажется, сцена началась. И зрители здесь — самые опасные.

Часть 6: После бала

Вика уходит

Вика вышла в ночь, будто выбралась из тёплого плена в реальность, где воздух — холоднее, чем она помнила. Асфальт отражал огни особняка, словно сам не хотел отпускать. Каблуки цокали глухо, пальто оказалось не таким тёплым, как утром. Её ждали — водитель в тёмной форме молча открыл заднюю дверь машины, не глядя в глаза.

Салон был тихий, пах дорого: кожей, табаком, тонким мускусом. Она села, стараясь не касаться ничего — будто всё вокруг запомнит её отпечатки. Машина тронулась плавно, а вместе с ней — мысли, которые хлынули, как шумное метро в час пик.

Сначала — Сабина. Эта женщина была как скальпель в шелковой перчатке. Улыбалась — и резала. Приглашала — и ставила условия. Она не нуждалась в одобрении, потому что сама была частью структуры. Как будто жизнь её не просто сломала — а перекроила, полировала и теперь сдавала в аренду другим, как пример идеальной дресировки.

Потом — Бэлла. Образ безупречности. Но в этом фарфоре чувствовалась трещина. Не физическая — внутренняя. Как будто она стала кураторами красоты только потому, что в юности её заставляли быть уродливой. Вика не могла объяснить, откуда пришло это ощущение, но оно поселилось рядом с интуицией. И интуиция никогда её не подводила.

Аркадий... Она даже не хотела вспоминать. Липкий, приторный, как торт с просроченным кремом. Он не касался её — но касался взглядом, и это было хуже прикосновения. С ним Вика почувствовала себя не женщиной, не даже товаром —

мясом

, которое он пытается взвесить на глаз и прикинуть цену.

И, наконец — он.

Марк.

Она не знала, кто он. Не подошёл. Не заговорил. Не выказал никакого желания. Но именно от него у неё всё внутри скручивалось в узел. Не от страха — от

узнавания

. Как будто он — единственный, кто видел её по-настоящему. Без покрова. Без сценария. Как будто они уже встречались. Не в жизни. В роли.

Машина замедлилась. Дом. Пальто на плечи. Лифт. Ключ в замке.

Квартира встретила её темнотой и тишиной, в которой уже не было уюта. Было эхо от вечеринки, от взглядов, от слов, не сказанных, но запечатлённых. Она прошла на кухню, включила свет, налила себе воды. Выпила — не потому что хотела, а потому что

надо было

почувствовать хоть что-то.

Открыв окно, вдохнула ночной воздух. Он был мокрый, плотный, будто тоже побывал там, на балу, и теперь принёс с собой запахи: парфюма Сабины, дыма Аркадия, льда в бокале Марка.

Вика поняла: всё. Возврата нет.

Она вошла в игру, где даже правила — часть спектакля.

И на следующей неделе будет вторая сцена.

Глава 3: Грязный цирк

Часть 1. Разговор с Алиной

Алина жила на последнем этаже с выходом на крышу. Не пентхаус, не роскошь — просто бетон, столик и два шезлонга, один из которых давно уже был облюбован ею как «трон наблюдательницы». Вика поднялась туда, не предупредив заранее. Но Алина не удивилась. Она редко удивлялась — разве что новым серьгам у официантки, которую не звали, но она всё равно приносила её любимый флет уайт.

— О, — протянула Алина, не оборачиваясь, — кошка вернулась с балета.

Вика села рядом. Молча. На ней было чёрное пальто, под ним — простая водолазка и джинсы. Без каблуков. Без театра.

— И как был вечер? — продолжала Алина, делая глоток кофе. — Принц был в белом?

— В тёмно-синем. Без маски. Без эмоций. Только взгляд. Такой, будто ты — текст, который он выучил заранее. И сверяет ошибки.

Алина хмыкнула. Её кольца зазвенели, когда она поправила волосы.

— Красиво звучит. Но, надеюсь, ты не собираешься включать эмоции?

— Не включаю. Просто наблюдаю. — Вика взглянула на горизонт. Город внизу жил своей жизнью: окна, дым, сирены.

— А то я тебя знаю. Ты, как кошка, сначала обнюхаешь, потом играешь, а потом — уползаешь с поцарапанным сердцем. Мы не для этого нанимались, Викусь.

Вика усмехнулась. Тихо.

— Ты когда-нибудь хотела, чтобы клиент оказался не клиентом?

— Каждый раз, когда он платит без торга, — ответила Алина и потянулась за сигаретой. — Но влюбляться в заказ — это как влюбиться в сцену из порно. Всё красиво, но это не ты. Это декорация.

Наступила короткая пауза. Дым закружился между ними, как незваный третий.

— Он не тронул меня, — сказала Вика. — Ни словом, ни пальцем. Но я вышла оттуда… как будто меня уже разобрали по частям. Медленно. Вежливо. И без боли.

Алина повернулась к ней. В её взгляде мелькнула тревога, тонкая, прячущаяся за иронией.

— Ох, лапа. Это не он тебя тронул. Это ты себя тронула внутри. Надо держать дистанцию. От работы до души — две разных улицы. На одной мы ходим на каблуках, на другой — ходят по нам.

— А если я уже не чувствую, где улица, а где я?

Алина затушила сигарету и неожиданно мягко коснулась её руки.

— Тогда тормози. Ты не актриса больше. У нас нет дублей. Только прямой эфир.

Они замолчали. Вика всматривалась в небо, в котором не было звёзд. Только оранжевый свет города, отражённый от облаков.

— Кстати, — протянула Алина, — ты знаешь, кто будет вести следующую вечеринку?

— Нет. Пока не прислали.

— Максим. Новый-старый персонаж. Шоумен, сценарист, маньяк в рубашке от Гуччи. Говорят, его вечеринки — как психотропный цирк. Всё по сценарию, но сценарий он пишет на месте.

Вика напряглась. Её пальцы автоматически сжались на чашке с недопитым кофе.

— Кто он?

— Никто. Но в этой системе — каждый никто может стать кем угодно. Особенно если он умеет превращать боль в представление.

Телефон Вики завибрировал.

Сообщение от агентства:

Тема:

фетиш

Место:

особняк в лесу

Дресс-код:

латекс

Она показала экран Алине. Та скривилась.

— Латекс? Удачи, дорогая. Главное — не сползти, когда вспотеешь от стресса. Хотя… — она наклонилась ближе, — если кто и справится с фетишем — так это ты. Только не позволяй им надеть на тебя чужое лицо.

— Слишком поздно, — шепнула Вика. — Моё уже не отличить от чужого.

Алина обняла её — быстро, по-сестрински, не мешая дышать. Просто чтобы напомнить: в этом бизнесе, где каждая близость продаётся, есть хотя бы одна, которая ничего не должна.

И где-то внутри Вика почувствовала: эта встреча — будет не просто частью контракта.

Она станет точкой, откуда уже не вернуться.

Часть 2. Прибытие. Новая сцена

Вика, Максим

Особняк появился из темноты внезапно — словно засада. Ни ворот, ни вывески, только приглушённый свет под ногами, дым, и неон, вырезающий тени. Синие и малиновые огни подсвечивали фасад здания так, будто его рисовал художник в бреду. Ничто здесь не выглядело как «дом». Это было шоурумом извращений — или декорацией к спектаклю, в котором зритель всегда жертва.

Вика вышла из машины молча.

На ней было чёрное латексное платье, настолько плотно обтягивающее тело, что казалось — дышать в нём можно только тогда, когда кто-то смотрит. Глянцевая ткань отражала свет, ложась на тело, как глянцевая маска: повторяя каждый изгиб, каждую линию. Грудь — подчёркнутая, тугая, приподнятая вырезом, в котором можно было утонуть взглядом. Платье заканчивалось выше колена, оставляя открытыми ноги, гладкие, стройные, с изящным изгибом икр. Каблуки — тонкие, высокие, словно лезвия. Волосы — собраны в хвост, открывающий шею. Макияж — резкий, но точный: подчёркнутые глаза, влажные губы, слегка блестящие скулы.

Она двигалась так, как будто сцена уже началась, и роль уже написана.

Но вот в чём была странность: в этот раз она не знала, кого играет.

Внутри — полумрак. Цветной дым стелился по полу. Свет из прожекторов выхватывал то клетки, то качели, то тела. Зал был построен как цирковая арена, но без зрителей — все были участниками. Музыка звучала, как струнное трио, которому дали ЛСД: тревожные ноты скрипки превращались в стоны, басы — в удары сердца.

Гости уже были внутри.

Девушки — словно из фетиш-каталога. Латексное бельё, костюмы горничных, зайчиков, наивных школьниц. Кто-то в обтягивающих комбинезонах до подбородка, кто-то — с вырезами до лобковой кости. Ленты, шлейки, маски животных. Их тела блестели, как будто покрыты лаком. Бёдра ходили, как пьяные. Некоторые — с поводками. Некоторые — с плётками. Все — под контролем. Даже те, кто улыбался.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мужчины — в дорогих костюмах, в масках животных: лисы, волки, тигры. Кто-то — с голым торсом, в ошейниках. Кто-то — в кожаных жилетках, в латексных брюках. Они не разговаривали. Только смотрели. Плотно. Оценивающе.

Вика вошла в этот мир, как будто в другое измерение.

И в этот момент

появился он.

Он будто вынырнул из дыма. Не вошёл —

появился

.

Мужчина около 180 см, худощавый, но не хрупкий — в нём было внутреннее напряжение, как в проволоке под током. Тело лёгкое, почти гибкое, но с намёком на пресс, как у гимнаста. Кожа — светлая, с лёгким румянцем, словно он только что кого-то унизил — и получил от этого удовольствие.

Волосы тёмно-каштановые, вечно взъерошенные, будто он с кем-то боролся, но не расстроился. Глаза — зелёные, слишком живые. Настолько, что становилось не по себе. Они не смотрели — они прыгали. С плеча на грудь. С губ на глаза. С ног на каблук. Ни секунды покоя.

Зубы — белые, немного неровные. Но он улыбался — широко, во весь рот, как человек, которому позволено всё.

На запястье — браслет с черепами. На пальцах — перчатки без пальцев.

Костюм — яркий, синий, блестящий, как мокрая чешуя мифической рыбы. Принт — чёрный зигзаг, напоминающий тигриный. Рубашка — чёрная, расстёгнута чуть ниже нормы.

Он шёл, как будто каждый шаг — выступление. И вот он начал:

— Дамы, господа, подчинённые и наблюдающие! Добро пожаловать в «Грязный цирк»! Где правда прячется под латексом, а границы — лишь пунктир, который мы сотрём вместе!

Голос — актёрский, грудной. С интонацией, выверенной как у театрального преподавателя. То громко, то шёпотом. То весело, то вдруг — ледяным, хриплым.

Он сделал паузу, осмотрел всех, и глаза зацепились за Вику.

Он подошёл.

Не быстро. Слегка подпрыгивая, будто танцуя в ритм какой-то своей, внутренней музыке. Остановился прямо перед ней и, не дожидаясь разрешения, обвёл рукой её тело, не касаясь.

— Прелестно. Линии, как у скрипки Страдивари. Ты — новенькая, не так ли?

Вика ничего не ответила.

— Молчание — золото, — кивнул он. — Особенно в таких декорациях. Запомни, дорогая: здесь все — фигуры. А я — дирижёр.

И если ты будешь играть правильно — мы не разорвём твою ноту.

Он сделал поклон.

Такой глубокий, театральный, что от него повеяло старой оперой и новым безумием.

А потом — исчез в дыму.

И сцена началась.

Часть 3. «Представление без масок»

Зал заполнился почти беззвучно. Никто не объявлял начало — всё просто

началось

, как будто кто-то щёлкнул выключателем внутри сознания каждого, и тела сами потянулись к сцене.

Вика стояла у края, в полумраке. Но даже отсюда всё было видно слишком чётко.

Три девушки вышли под прожектор.

Каждая — в чёрном латексе. Ошейники — хромированные, с тонкими кольцами. Ни каблуков, ни украшений. Только тела, сжимающиеся в нервном напряжении. Они двигались синхронно, как марионетки, которых тянули за одну и ту же нить. Встали на колени.

Пауза.

Свет сфокусировался.

Они начали раздеваться — не полностью, только там, где нужно было быть «доступной».

Одна медленно спустила лоснящиеся трусики с бёдер. Ткань прилипла к влажной коже, с трудом отрываясь. Она отложила их в сторону — аккуратно, как дорогую вещь, которую тебе дали «в аренду». Между её ног уже блестело.

Вторая наклонилась и расстегнула ремень, открывая доступ к латексному отверстию на ягодицах. Движения — выученные, точные, будто на репетиции. Она вынула длинный фаллоимитатор с изогнутым основанием, плюнула на него, и, раздвинув себя пальцами, медленно погрузила в зад.

Третья нажала кнопку на платформе. Машина — поршневая, чёрная, блестящая — начала двигаться. Её тело откликнулось, будто привычно. Вибрации прошли от таза к плечам. Она села на стержень, расставив ноги, и начала двигаться в такт машине, впуская в себя холодное, безличное железо.

Гости затаили дыхание.

Никто не разговаривал.

Даже Вика.

Девушки стонали — но будто приглушённо. Не естественно, а...

по сценарию

. Ни одной искренней эмоции. Ни подлинного возбуждения. Только точные акценты: изгиб шеи, полувздох, взгляд в пол.

В какой-то момент свет поменялся.

Сцена погрузилась в полутьму.

Из боковой двери вышли

трое мужчин

.

Высокие. Мощные. Без масок. В чёрных рубашках, полурасстёгнутых. Одеты не как участники — как исполнители.

Они подошли к девушкам медленно.

Без слов.

Один встал перед той, что сидела на фаллоимитаторе. Второй — перед девушкой на машине. Третий — перед первой, с вибратором.

Они расстегнули ремни. Достали члены.

Молча.

И девушки — подчинились.

Они начали сосать. Без команд, без намёков. Сразу. Плавно.

И Вика поняла:

ни одна из них не смотрела в глаза

. Только вниз.

Ритм был выучен. Углы — точные.

Слюна стекала по подбородку. Кто-то давился, но не отходил. Кто-то плотно обхватывал губами, как будто от этого зависело что-то большее, чем вечер.

Мужчины не касались их голов. Они не насиловали.

Но было ощущение —

что насилие здесь уже случилось. Просто раньше.

Один из них закрыл глаза, застонал и судорожно кончил — в рот. Девушка не отпрянула. Проглотила. Даже не поморщилась.

Второй вытащил член и провёл по волосам, вытирая остатки спермы о светлые пряди. Третий... просто отступил, убрался молча.

И всё это — под музыку.

Под свет.

Под дыхание зала.

Вика стояла. Внутри всё сжалось.

Но не от ревности.

Не от возбуждения.

От

страха

.

Что, если никто из них не хочет быть здесь?

Что, если роль — это не маска, а клей?

Что, если сейчас она — у стены…

А завтра — на коленях?

Часть 4. После поклона — без сценария

Вика и Марк

Свет в зале начал тускнеть, словно устал быть свидетелем. Пространство, ещё минуту назад вибрирующее от напряжения, погрузилось в тягучую тишину. Люди сидели, стояли, дышали — но всё это ощущалось не как жизнь, а как ожидание команды. Команды, которой никто не даст. Потому что здесь власть принадлежала не словам. А взглядам, жестам, тени.

И тогда на сцену вышла

Бэлла

.

Её силуэт, скользящий сквозь дым, казался выточенным из камня. Ни спешки, ни пафоса. Только шаги на шпильках, ровные, как метроном. Ошейники на девушках звякнули, когда она дотронулась до них. Они не дрогнули. Только поднялись. Не как рабы. Как актёры, давно выучившие, когда умирать. Она повела их с собой, не сказав ни слова. Три тела, три пустых взгляда, три ленты подчинения. И всё это — в руках женщины, которая считала красоту важнее человечности.

Когда дверь за ними закрылась, появилась

тишина другого типа

— та, что готовит сцену к развязке. Именно тогда на передний план вышел

Максим

. Уже не клоун. Не циркач. А что-то ближе к режиссёру. Только не с камерой, а с кнутом в воображении. Он остановился в центре сцены и заговорил почти шёпотом — но так, что каждый мужчина в зале услышал.

— Комнаты открыты. Женщины — ваши. Можете взять своих. Можете взять наших. Здесь никто не просит разрешения. Только — глубже.

И ушёл. Как будто не говорил. Как будто разрешил не себе — вам.

Вика осталась стоять у стены. Сердце било ровно, но внутри всё пульсировало. Казалось, пол под ней сделан не из мрамора, а из плоти, ждущей, чтобы ты оступилась. Она уже не пыталась анализировать происходящее — она

чувствовала

. И именно тогда рядом с ней появился он.

Марк.

Без слова. Без звука. Просто присутствие. Густое, плотное. Его взгляд был почти невыносим. Он не смотрел в глаза. Он

погружался

. Как хирург — в рану, как следователь — в дело. Она не отвела взгляда. Но ощутила — он уже внутри, без касаний.

— Пойдём, — сказал он, глядя ей в лоб, будто проверяя решимость.

Она не ответила. Только шагнула вслед.

Комната была просторной. Тихой. Освещённой мягкими бра. Мебель — минималистичная. Кровать — широкая, с матовым серым покрывалом, в котором хотелось утонуть лицом. На стенах — ткань, гасившая звук. И зеркало. Прямо напротив постели. Там, где рефлексия — не спасение, а наблюдение.

Он подошёл к ней медленно, не касаясь. Встал вплотную, как будто чувствовал её пульс через воздух. Его пальцы коснулись её щеки. Ласково. Плавно. Но в этом прикосновении не было нежности. Была

проверка

. А через секунду — поцелуй.

Он был не резким, не хищным. Но плотным, глубоко языковым, цепким, как голод. Его руки скользнули вниз, к её талии. Он чувствовал латекс, глянцевую кожу, и ждал. Потом — начал стягивать платье. Медленно. С уважением. Как будто каждое движение — часть ритуала.

Когда грудь Вики освободилась, он на секунду замер. Только смотрел. На соски, уже стоящие, как гвозди. Он провёл пальцем по линии под грудью, затем обхватил ладонью и впился губами. Сначала один сосок — осторожно. Потом — второй. Глубже. С прикусыванием. С втягиванием. Он ласкал их, будто знал: этим можно сломать.

Она уже тяжело дышала. Руки легли на его плечи, потом в волосы. Когда он опустился на колени и поцеловал внутреннюю сторону её бедра, она выгнулась от напряжения. Его язык прошёл по складке. Он раздвинул её пальцами, как лепестки. И начал — медленно, кругами. Язык то ласкал клитор, то слегка поддевал губы, то скользил внутрь. Он знал, как доводить женщину до грани. И делал это с методичностью, которая казалась садизмом. Только сладким.

Вика кончила тихо. Резко. С содроганием бёдер и потерей дыхания. Он не остановился. Он продолжил, пока она не вскрикнула второй раз. Тогда он поднялся, стянул брюки. Его член был огромным, пульсирующим, блестящим от предвкушения.

Она опустилась на колени сама. Взяла его в рот. Медленно. С силой. Плавно проглатывала сантиметр за сантиметром. Он держал её волосы, но не направлял. Только наблюдал. Когда она ускорилась — начал стонать. Глухо. Тяжело. Но не сдерживался. Он смотрел на неё сверху, и в этом взгляде было всё: похоть, власть, и... уважение.

Он остановил её. Поднял. Повернул к зеркалу.

И

вошёл сзади

.

Сразу. Без паузы. До конца.

Она вскрикнула. Не от боли — от шока. Он трахал её в зеркало. Он смотрел, как грудь её подпрыгивает от каждого толчка. Как рот приоткрыт. Как руки сжаты в кулаки. Он держал её за талию. Потом — за волосы. Потом — за горло. Но не сдавливал. Просто чувствовал пульс.

Он вынул. Положил её на кровать. Распластал. Раздвинул ноги. И снова вошёл.

Сверху. В глаза. В неё. Он двигался медленно, с нарастающей силой. Его тело било в её бедра, грудь прижималась к её соскам. Он шептал что-то. Или дышал. Она не разбирала. Только ощущала.

Она закричала, когда он ускорился. Это было не просто удовольствие. Это была отдача. Он трахал её так, будто хотел переписать её. Как будто хотел оставить в её теле слово, которое никто не сможет стереть.

Когда он кончил — это было бурно. Он замер внутри, вжал её в себя. Держал, как трофей. Как тайну. Потом упал рядом. Без слов. И долго смотрел в потолок.

— В следующий раз, — сказал он, не поворачивая головы, — ты будешь не просто моей. Ты будешь собой. Наконец.

Часть 5. Молчание с подслоем

Они лежали молча. Ноги спутались где-то у края кровати, но руки — отдельно. Ни намёка на объятие, на ласку, на продолжение. Вика чувствовала его рядом, тепло тела, едва заметный запах дорогого парфюма и кожи, но ощущение было, будто между ними стекло. Тонкое, невидимое, но сдерживающее. Она лежала на спине, глядя в потолок, будто он мог дать ответы. Он лежал на боку, повернувшись к ней, но без давления. В этом молчании было всё — и близость, и дистанция. Будто секс случился не между двумя, а между тенью и телом.

— Ты всегда такой? — спросила она вдруг. Голос прозвучал глухо, почти шёпотом. — Спокойный. Контролирующий. Как будто знаешь всё наперёд.

— Нет, — ответил он, не двигаясь. — Только с теми, кто этого достоин.

— А остальные?

— Остальных не запоминаю.

Она повернула голову, уставившись в его лицо. Глаза — полные темноты и тишины, без намёка на усталость. Лицо спокойное. Слишком. Он не казался ни возбуждённым, ни уставшим, ни довольным. Он казался...

наблюдающим

.

— Ты странный, — сказала она. — Не в плохом смысле. Просто другой. Я не могу тебя считать.

Он усмехнулся одними губами.

— А ты пытаешься?

— А ты думал, я просто раздвигаю ноги?

Он кивнул. Без насмешки. Как факт.

— Да, — сказал он. — Но приятно видеть, что ты ещё и думаешь.

Вика уселась на кровати, подтянула простыню к груди, обняла колени. Волосы немного сбились, одна прядь падала на лицо, но она не трогала её. Просто смотрела на него. Долго.

— Ты ведь знал, кто я, до встречи, — произнесла она. — Не выбирал случайно. Я не из тех, кого берут по каталогу.

Он медленно сел, откинувшись спиной на изголовье. Движения — выверенные, точные. Ни суеты, ни попытки оправдаться.

— Да, — просто сказал он.

— Сколько времени?

— Достаточно.

— Чтобы понять, кто я?

Он взглянул на неё и ответил:

— Чтобы почувствовать, где ты ещё настоящая.

Она отвела взгляд. Это было слишком точно. Слишком глубоко. Она встала, накинула халат, завязала пояс, как будто хотела удержать всё в себе. Его взгляд скользнул по её телу, но без возбуждения. Внимательно. Будто запоминал.

— Мне не нравится, когда мной интересуются молча, — сказала она. — Я привыкла быть в курсе. Быть на шаг впереди. Контролировать. А с тобой… ощущение, что я давно в фильме, где даже не знаю, кто режиссёр.

— Может, это и есть твоя настоящая роль? — спросил он.

— Какая?

— Быть той, кто не знает. Кто позволяет себе идти вслепую. Это, между прочим, редкое удовольствие.

Она усмехнулась, резко, нервно.

— Ты говоришь, как человек, у которого нет прошлого.

Он выдержал паузу.

— Потому что прошлое — это то, что мешает дышать. А я предпочитаю вдыхать настоящее.

— Красиво сказал. Почти как из книги.

— Потому что я читаю.

— А ты всегда всё превращаешь в игру?

— Нет. Только тех, кто сам пришёл в неё.

Вика подошла ближе. Встала у кровати, глядя на него сверху.

— Значит, ты думаешь, что я пришла в игру?

— А разве нет?

Она долго молчала. Потом склонилась вперёд. Медленно, почти касаясь его губ своими.

— Я не играю. Я существую. И если ты попытаешься сломать это — ты проиграешь. Потому что я знаю, как быть ничьей.

Он не двинулся. Не ответил. Только смотрел.

— А ты? — спросила она. — Ты чей?

Он улыбнулся. Спокойно. Не загадочно. Просто... по-человечески.

— Сейчас — ничей. А дальше — кто знает.

Она не стала спрашивать больше. Потому что знала:

он всё равно не скажет

. И, может, это даже лучше.

Вика шагнула к двери, на секунду замерла, не оборачиваясь.

— Мне нравится, когда ты молчишь, — сказала она. — Но в следующий раз... лучше скажи хоть что-то. Чтобы я знала, что ты ещё человек.

Он ничего не ответил.

Только лёг обратно и закрыл глаза.

Часть 6. После вкуса

Вика и Алиса

Воздух в парке был прохладным, но чистым. Освежающим. Освобождающим. Вика вдыхала его, будто надеялась вытянуть из себя остатки вечеринки — запах латекса, слипшиеся взгляды, прикосновения, даже звук дыхания Марка. Всё это ещё жило в теле, пульсировало под кожей. А может, просто не отпускало.

Рядом шла Алина — в кожаной куртке, с распущенными кудрями, без макияжа. Свободная, яркая, немного ленивая, но всегда — настоящая. Она держала в руках кофе в картонном стаканчике, потягивая глотками, как в кино. Они шли медленно, вдоль деревьев, укрытых вечерней дымкой. Было тихо. Даже фонари светили рассеянно, будто не хотели мешать.

— Сегодняшний клиент был просто отбитый, — первой заговорила Алина, встряхивая головой. — Сначала казался вежливым. Цветы, вино, ванна, знаешь это всё. Я уже подумала: ну наконец-то вечер без ролевых игр. А потом… как только вошёл в меня, начал шептать: «Скажи, что ты меня любишь. Скажи, что я бог. Скажи это, сучка. Скажи!» — она рассмеялась. — Причём без злобы, как будто реально верит, что я должна его боготворить.

Вика усмехнулась. Чуть. Не из веселья — из узнавания.

— И что ты делала?

— Говорила, конечно, — Алина пожала плечами. — Улыбалась, смотрела в глаза, шептала: «Ты мой свет, ты мой бог, ты мой мир». Главное — вовремя повторить. Он кончил быстро, обнял, чуть не расплакался. А потом стал спрашивать, можно ли мне позвонить, когда будет плохо.

— Хочет любви?

— Ага. Через вагину.

Они обе засмеялись. Не громко. Усталый, выжатый смех двух женщин, которые слишком много знают о чужих слабостях.

— А у тебя как? — спросила Алина, посмотрев на Вику. — Ты же на вечеринке была. Опять маски, псы, цепи?

Вика замолчала на пару шагов. Потом сказала:

— Были. Только в этот раз… всё было как будто слишком красиво. Слишком отрепетировано. Как будто они репетировали боль, пока она не стала театром. Девушки — как куклы. Ни одной искры. Даже когда трахались.

Алина нахмурилась, выдохнула в воздух.

— Знаешь, мне страшнее не когда девушка кричит. А когда молчит, как будто заранее смирилась. Или как будто больше не чувствует.

— Именно. А потом — сцена. Три тела. Ошейники. Вибраторы. Камеры нет, но ощущение — что кто-то всё снимает. И потом… — Вика запнулась. — Потом с ними сделали то, что вроде бы по согласию. Но ощущение было, что там не осталось выбора. Только выученная роль.

Алина остановилась. Посмотрела прямо в глаза.

— Ты ведь чувствуешь, что мы к этому идём?

— К чему?

— К моменту, когда даже нас начнут переписывать. Переоформлять. Отглаживать. Делать гладкими, удобными, молчаливыми. Как тех.

— А может, уже?

Они замолчали. Ветер шевелил листья. Где-то вдали проехала машина, не нарушая тишины. Вика вздохнула.

— У меня был секс. С Марком.

— С ним? — Алина приподняла бровь. — Ну и?

— Он не касался — он

входил

. Словно изнутри знает, где у меня слабость. Словно выбирает, что тронуть. Без пощады. Без фальши. Я кончила. И не только телом.

— Ты влюбилась?

— Нет. Я боюсь.

— Боюсь — значит глубже, — сказала Алина. — Значит, ты уже вышла из игры. Осталось только признать.

Они снова пошли. Вика не чувствовала ног. А может, просто шла по инерции. Парк был пуст. Мир — тих. Но внутри всё шумело.

Она не знала, чем закончится эта история.

Но знала точно: с этого вечера —

она уже другая

.

Глава 4 «Без правил и боли»

Часть 1 — Новая кровь

Яна, охранница

Прошла неделя с предыдущей встречи. Вика всё ещё чувствовала отголоски той странной ночи: слишком много напряжения, слишком мало объяснений. Это была уже

третья вечеринка

— середина контракта. Всё, что казалось увлекательной игрой, начинало обрастать нюансами, которые пугали своей реальностью. И с каждым днём становилось всё очевиднее: за масками гостей скрывается куда больше, чем обещали в самом начале.

Машина остановилась у строго здания, которое не походило на предыдущие особняки. Никакого намёка на роскошь или соблазн. Белый фасад, ровные линии, прямоугольные окна. Вика вышла первой. Воздух был сухим, будто специально вычищенным от эмоций. Она почувствовала, как её тело вновь собирается в напряжённый сгусток — привычка, выработанная здесь слишком быстро.

Внутри было ещё холоднее — в эмоциональном смысле. Гладкие стены, ровный свет, гулкая тишина. Женщина на ресепшене протянула планшет. Вика даже не стала вчитываться. Галочка. Отметка. Телефон — в ящик. Всё отлажено, всё строго. Как будто их принимали не на вечеринку, а в экспериментальный лагерь послушания.

Марк шёл молча. В этот раз — ещё более отчуждённый, чем раньше. Ни взгляда, ни прикосновения. Только сдержанный кивок, когда её взгляд попытался зацепиться за его. Он словно исчезал внутренне, оставляя только оболочку партнёра.

В коридоре стояла высокая женщина в чёрной тактической форме. Светло-русые волосы были зачёсаны назад, лицо — резкое, с тяжёлым, пронизывающим взглядом. Она не говорила, не двигалась. Только следила. Вика почувствовала, как в теле сжалась пружина — этот взгляд не был праздным. Он сканировал, прикидывал, запоминал.

— Кто она? — шепнула Вика, не отводя взгляда.

— Охрана. Не приставай, — сухо ответил Марк. — Её зовут Яна. Она не с нами, она с

ними

.

Зал напоминал ангар. Вместо бархата и свечей — металлические кресла по периметру, тишина и запах металла. Всё вокруг будто подчёркивало: комфорт здесь не предусмотрен. Лишь контроль. И подчинение.

Среди гостей было много новых лиц. Но внимание Вики зацепилось за одну женщину. Она сидела у стены, в светлом платье и белых колготках. Волосы — светло-русые, заплетены в косу. Внешность — чистая, почти воздушная, но без показной наивности. Просто — очень открытая. Глаза — карие, большие, живые. Она держалась скромно: руки на коленях, плечи слегка опущены, взгляд — в пол. Но было в ней что-то притягательное. Настоящее.

Когда Вика подошла ближе, она вдруг подняла голову и тихо заговорила:

— Привет. Можно с тобой немного посидеть?

— Конечно, — Вика присела рядом.

— Я Рената. Я немного теряюсь здесь, если честно. Кажется, ты уже всё знаешь.

— Я знаю ровно столько, чтобы продолжать задавать вопросы, — мягко усмехнулась Вика.

Рената улыбнулась в ответ — чуть неловко, но искренне. В ней чувствовалась не слабость, а доброжелательность. Она не выглядела напуганной, но напряжение пряталось в мимике: губы подрагивали, дыхание было поверхностным. Словно она пыталась удержать внутри себя спокойствие, которое постоянно норовило сбежать.

— А что будет сегодня? — тихо спросила она.

— Не знаю, — честно ответила Вика. — Здесь никогда ничего не повторяется. И никто ничего не объясняет заранее.

На несколько секунд между ними воцарилась тишина. Но она не была неловкой. Напротив — почти дружелюбной. Вика вдруг почувствовала странную потребность защитить эту девушку. Не потому что та была слабой, а потому что слишком честной для этого места.

Марк появился рядом внезапно. Он не посмотрел на Ренату, только бросил взгляд на Вику.

— Скоро начнётся. Ты готова?

Вика встала.

— Ты скажешь мне, что будет?

— Сегодня всё будет иначе. Постарайся не вмешиваться, — сказал он тихо, почти шёпотом.

И исчез.

Эти слова остались висеть в воздухе, как капля, готовая сорваться. Рената тоже поднялась. Она посмотрела на Вику, будто ища поддержки, но ничего не сказала. Только вновь опустила глаза.

Вика знала одно: это место ломает не тех, кто боится. А тех, кто надеется.

Часть 2 — Репетиция боли

Рената

Всех пригласили в центральный зал. Формулировка была вежливой — «пригласили» — но тон оставлял за собой приказ. Люди поднялись молча. Всё было синхронно, будто они репетировали заранее.

Зал был похож на амфитеатр, но с холодным, равнодушным дизайном. Серый пол, металлические кресла, пустое пространство посередине. Свет не создавал уюта. Он был техническим. Промышленным. Каждый шаг отдавался эхом.

В центр вышел мужчина. Водолазка, очки, папка в руках. Он представился куратором. Его голос был ровным, безэмоциональным — словно он читал лекцию по прикладной биологии.

— Сегодняшний формат — демонстрация послушания. Через ролевое подчинение, физические сигналы и правильную мотивацию. Принцип — доверие вместо страха. Контроль без насилия. Но с ясной границей.

Из-за кулисы вышли три девушки. Каждая — в своём образе. Одна в белой рубашке, вторая — в чёрном белье, третья — в пиджаке без нижнего белья. Все двигались как будто по инструкции. Медленно, чётко, без тени эмоции.

Куратор давал команды. Просил лечь, повернуться, ползти. Один раз заставил девушку произнести вслух:

— Я доверяю тебе.

— Громче.

—

Я доверяю тебе.

Её голос звучал, как пустота. Не было ни веры, ни смысла. Просто звук.

Вика сидела рядом с Марком. Она не смотрела на шоу — смотрела на людей. Никто не улыбался. Никто не ерзал. Это был театр выученной покорности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И вдруг — сбой.

— Лина, выйди, — сказал куратор.

Из круга поднялась Рената.

Вика не успела ничего сказать. Она пошла в центр. Медленно. Руки прижаты к животу. Она остановилась и посмотрела на куратора.

Тот молчал. Потом, ровно:

— Это не ты. Вернись.

Рената не поняла.

— Я сказал: назад. И — извинись. Перед всеми. На коленях.

Она замерла. Затем медленно опустилась на пол. Колени коснулись холодного бетона. Губы дрожали, но она ничего не говорила. Куратор шагнул ближе.

— Поцелуй туфли тех, кого ты перебила. Покажи, что знаешь своё место.

Вика напряглась. Всё внутри поднялось. Но рядом сидел Марк. Его рука легла на её бедро. Он не смотрел — просто сжал, крепко, будто говоря:

не сейчас

.

Рената доползла до первой девушки. Та стояла неподвижно. Рената наклонилась. Поцеловала край лакированной туфли. Потом ко второй. К третьей. Каждый раз — молча, быстро. Плечи её дрожали. Но она держалась. Не плакала.

Когда закончила, встала. Осталась стоять. Сгорбленная. Куратор склонил голову.

— Теперь ты поняла?

Она кивнула. И ушла на место.

Вика смотрела на неё, как на человека, которому только что выжгли часть души. И никто не встал. Никто не сказал:

«Довольно»

.

Яна стояла у стены. Всё так же молча. Но взгляд её стал чуть глубже.

Куратор завершил занятие:

— Дисциплина — это не страх боли. Это готовность к унижению. Без истерик.

Ни аплодисментов. Ни слов. Только пустой зал и внутренняя тишина, которая кричала громче, чем любое насилие.

Часть 3 — Комната страха

Рената

После «тренинга» воздух изменился. Словно кто-то убрал кислород, оставив только плотность. Разговоры стихли. Смех исчез. Всё вокруг стало двигаться по непонятной схеме, которую Вика ощущала не умом — кожей. Она не знала, что должно произойти, но чувствовала: её зовут. Куда-то… вглубь.

К ней подошла девушка в белом халате. Без слов. Один кивок — и Вика пошла за ней, будто уже приняла приглашение.

Коридоры были пустыми, освещёнными тонкими лампами под потолком. Холодный металл стен, шаги, глухо отдающиеся в полумраке — всё здесь казалось не частью дома, а частью программы. Как будто она входила в пространство, созданное не для удовольствия, а для переустановки.

Они остановились у тяжёлой двери. Матовая поверхность, немного приоткрыта. За ней — полумрак. На полу — бордовый ковёр, мягкий, как память. Стены — металл и зеркала. Между ними — панели, исписанные узорами, словно следами старой игры. С потолка — цепи. Но они не двигались. Просто были. Символ.

Свет падал точечно — строго вниз, вырезая фигуры из тени, как скульптуры. Остальное — мрак, вязкий, почти осязаемый.

По центру стояли девушки. Пятеро. Все — разные. Кто-то в латексе. Кто-то — почти обнажена. Кто-то — просто в воротнике и чулках. Они не разговаривали. Только смотрели. Или стояли с опущенными головами.

Среди них — Рената.

На ней — топ, короткая юбка. Босые колени. Плечи обнажены. Вся её поза — не сопротивление, но и не согласие. Она словно застряла между двумя решениями. Взгляд — прямой, но в нём росла тревога. Она дрожала. Едва заметно, но Вика видела.

— Это комната без правил, — шепнул голос рядом.

Марк. Он появился, как тень. Слишком тихо. Слишком вовремя.

— Здесь не играют для публики. Здесь играют друг с другом.

— Игру ли ты это называешь? — спросила Вика, не узнавая свой голос.

— Это то, что осталось, когда маски сняты, — ответил он. — Здесь нет текста. Только импровизация.

У стены стояли охранники. Яна — прямая, с руками за спиной. Руслан — в другой стороне. Молчаливый, массивный, как тень молота. Вика инстинктивно отвела взгляд.

Центр зала озарился вспышкой света. Из темноты вышел мужчина. Маска. Перчатки. Чёрные брюки. Жетон на шее. Он не представился. Просто подошёл к одной из девушек и щёлкнул пальцами.

Она опустилась на колени. Без команды. Без страха. Это было не унижение — ритуал. Он провёл пальцами по её щеке. Слегка дотронулся до груди. Повернул голову в сторону — и она последовала движению. Каждый жест — словно хореография без слов.

Потом — к Ренате. Она шагнула вперёд сама. Но Вика заметила лёгкий жест в тени — и поняла: её направили. Незаметно. Но точно.

Рената остановилась в центре круга. Мужчина обошёл её кругом, будто изучая. Потом положил ладонь на затылок и наклонил вперёд. Она опустилась на колени, коснувшись ковра лбом.

Марк стоял рядом. Его голос — тише дыхания:

— Это не боль. Это — код. Здесь перепрошивают.

— А если она не готова?

— Она — уже внутри. Как и ты.

Вика села. В кресле. Руки — на подлокотниках. Сердце билось громче света. Перед глазами — не насилие. Что-то другое. Часть системы, которую она ещё не понимала.

Мужчина прикоснулся к ремню — но не поднял. Не было ударов. Только демонстрация. Власть в движении, в позе, в молчании. Рената осталась на коленях. Не протестуя. Не подчиняясь. Просто — присутствуя.

В глазах — туман. Не от слёз. От того, что происходило внутри.

Он подошёл ближе. Раздвинул ей ноги — но не тронул. Лишь смотрел. Словно проверяя границы. Или ломая их взглядом.

— Всё добровольно, — повторил Марк. — Просто не всегда осознанно.

Ренату увели. Тихо. Мягко. Без слов. Она обернулась. Совсем немного. И Вика увидела этот взгляд: не упрёк, не мольба. Только вопрос:

«Вы видели?»

Но ответа не было. Только рука Марка, легко коснувшаяся её колена:

— Здесь выживают только те, кто не чувствует.

Тишина снова разлилась по комнате. Свет дрожал. Ковер будто сжимался в сердце. А Вика поняла: дальше — только глубже. А выхода назад уже не будет.

Часть 4 — Перелом

Руслан

Марк исчез ближе к полуночи. Это случилось незаметно, почти буднично. Сначала он сказал, что отойдёт «на пару минут». Потом — не вернулся. Вика ждала в коридоре, потом в зале. Проходили лица. Мелькали знакомые и новые силуэты. Но Марка не было.

Она спрашивала — у персонала, у других мужчин. В ответ — либо молчание, либо вежливые пожатия плечами. Одна из девушек в униформе прошептала:

— Он часто уходит. Не волнуйтесь. Он умеет приходить вовремя.

Эта фраза не успокоила. Она только усилила тревогу. Марк никогда не исчезал вот так. Даже когда был холоден, отстранён — он держал дистанцию, но

присутствовал

. Сейчас же — словно испарился.

Когда к ней подошёл Аркадий, Вика вздрогнула. Он был в идеальной форме — тёмно-синий костюм, галстук цвета сливы, часы блестели в мягком свете зала. Он наклонился, будто старый знакомый:

— У нас есть идея. Эксперимент. Только ты. Добровольно, конечно. Но я бы очень хотел, чтобы ты согласилась. Это ценный опыт.

— Я не хочу, — сказала Вика спокойно. — Сегодня я просто наблюдатель.

Он улыбнулся. Но в улыбке была не теплота — давление.

— Иногда лучше быть участником. Иначе ты никогда не узнаешь, на что способна.

Он кивнул кому-то за спиной. Двое мужчин — те же безликие ассистенты — подошли почти неслышно.

— Я сказала — нет.

— Ты же здесь, — сказал Аркадий. — Значит, уже согласилась.

Руки были мягкими, но твёрдыми. Она попыталась вырваться — это выглядело как неуверенный жест плечом, но внутри всё кричало. Её повели через длинный коридор, мимо закрытых дверей, пока не дошли до одной — глухой, чёрной, без опознавательных знаков. Дверь открылась сама, как будто ждала.

Комната была пуста. Только зеркало на стене, камера в углу, резкий свет с потолка. И

Руслан

.

Он стоял у стены. Спокойный. Огромный. Плечи, как у бойца. Руки — будто выточены. Лицо — каменное. Глаза — чёрные, с тенью зверя внутри. Он не двигался. Только смотрел.

Вика остановилась у порога.

— Зачем вы меня сюда привели?

— Просто поговорим, — ответил один из мужчин. — Здесь все безопасно. Только без истерик.

Они вышли. Дверь закрылась. Осталась

она, Яна у двери

— и Руслан.

Он молчал. Но его присутствие было невыносимо. Давящее. Как будто пространство сдвинулось. Вика отошла к стене. Слова не приходили. Только дыхание — резкое, сбивчивое.

Руслан сделал шаг. Один. Медленный. Она вздрогнула.

— Не подходи. Не надо.

Он не приблизился. Но и не отвернулся. Он просто

был

.

Вика повернулась к двери.

— Выпустите. Сейчас же. Это не часть контракта. Это не оговорено.

Яна стояла с тем же лицом. Суровое спокойствие. Её глаза были почти пустыми.

— Яна, ты слышишь? Это не игра. Выпусти меня.

— Это часть.

— Чего?!

— Ты увидишь.

Снова шаг Руслана. Он не угрожал. Но каждый его жест ломал. Его молчание было сильнее любого крика. Он не собирался её трогать — и именно это ломало пуще всего. Он просто стоял — как приговор.

— Я сказала: ВЫПУСТИ МЕНЯ! — закричала Вика.

Ответа не было. Только взгляд. И стены. И Руслан — медленно сжав кулаки. Просто чтобы она видела.

Дыхание сорвалось. Мир пошатнулся. Вспышка. Не света — сознания. Голова закружилась. Вика сделала шаг назад — и упала на колени.

Последнее, что она увидела — это Яна. Её лицо. Никакого выражения. И цепь у стены — холодная, как всё вокруг.

Тьма пришла, как освобождение.

Часть 5 — Сознание и страх

Вика и Сабина

Сознание возвращалось тяжело, как будто пробивалось сквозь мокрую ткань. Свет был рассеянным, тёплым, неестественно ласковым. Вика сначала подумала, что спит. Потом поняла — это не сон. Это

после

.

Тело отзывалось болью. Мышцы будто натянулись на штырях, шея ныла, спина саднила при каждом вдохе. Она попыталась встать — но не сразу получилось. На ней был белый халат. Чистый. Мягкий. Под ним — ничего. Она была вымыта. Аккуратно. Как кукла, приготовленная к следующей сцене.

Комната напоминала гостиничный люкс: пастельные тона, тяжёлые шторы, кресло у окна, столик с фруктами и бокалом воды. Всё было слишком правильным. Слишком чистым, чтобы казаться настоящим.

В углу — Сабина. Она сидела на подоконнике, курила электронную сигарету и смотрела в окно, как будто ожидала кого-то. Когда заметила, что Вика проснулась, повернулась медленно, почти лениво.

— Доброе утро, — сказала она с оттенком иронии. — Ты спала долго.

— Где я? — голос Вики был хриплым.

— Всё хорошо. Ты в безопасности.

— Что было в той комнате?

Сабина затянулась и выдохнула дым.

— Тебя просто перегрузило. Бывает. Это место не для всех. Особенно без подготовки.

— Ты не ответила. Что

было

?

— Ничего. Всё под контролем. Ты в порядке. Это главное.

Вика села. Каждое движение отзывалось тупой болью в спине и шее. Она чувствовала, что её не трогали — не физически. Но само присутствие

того

— Руслана — не отпускало. Его взгляд, его шаги, его безмолвие остались под кожей.

— Где Марк? — спросила она.

Сабина пожала плечами.

— Не видела. Наверное, занят. Он часто уходит, когда чувствует, что кому-то тяжело. Чтобы не мешать прожить.

Эта фраза прозвучала как издёвка. Вика не ответила. Встала, подошла к зеркалу. Взгляд — уставший, но целый. Синяков нет. Следов нет. Но внутри — трещина.

— Где Рената? — спросила она, резко.

— Кто?

— Девушка. Светлые волосы, коса. Мы говорили. Она вчера… была. Я её видела. На ковре. Её били. Она плакала.

Сабина встала. Поставила сигарету на край подоконника. Подошла ближе.

— Здесь много девушек. Не всех зовут по имени. А ещё некоторых зовут

один раз

.

Вика хотела что-то сказать, но в дверь постучали. Вошёл

Максим

— в своём привычном стиле: чёрная водолазка, папка в руке, аккуратная ухмылка на лице.

— Уже на ногах. Отлично. Ты сильнее, чем кажешься.

— Где она? — перебила его Вика. — Где Рената?

Он закрыл за собой дверь. Подошёл ближе. Говорил спокойно, почти по-отечески.

— Здесь ничего не происходит без разрешения. Если её нет — значит, так надо.

— Её

купили

?! — голос Вики стал выше. — Её продали? Она что, вещь?

Максим выдохнул, как будто разговаривает с капризным ребёнком.

— Здесь нет покупок. Только соглашения. И иногда — исчезновения. И поверь, никто не исчезает без причины.

Она сделала шаг к нему. Хотела ударить. Или закричать. Но он только посмотрел — так, как смотрит хирург на пациента под наркозом.

— Где Марк? — спросила она снова, почти сорвавшись.

— Не знаю, — ответил Максим. — Но он вернётся. Если сочтёт нужным.

Он вышел, не дожидаясь ответа. Дверь за ним захлопнулась с глухим щелчком.

Вика осталась в тишине. Сабина снова уселась на подоконник. Курила. Молчала.

А внутри Вики что-то сжималось. Не от боли. От невозможности понять, где заканчивается игра — и начинается настоящее.

Часть 6 — Без выхода

Галина Петровна и Вика

Утро не начиналось. Оно просто

наступило

. Без цвета, без запаха. Небо было мутным, серым, как простыня, натянутая над городом. Машина ехала медленно, почти крадучись, будто понимала: пассажирке некуда торопиться, но и оставаться в прежнем нельзя.

Вика сидела, завернувшись в пальто, которое выдали ей в особняке. Оно пахло чем-то чужим — не духами, не телом, а как будто стерильностью. Запах, который остаётся после санобработки. Машина двигалась молча, шофёр даже не включил радио. Ни одного взгляда в зеркало. Ни одного «всё в порядке, мадам?». Слишком хорошо обучен. Или слишком хорошо знает, что говорить нельзя.

Каждая минута в пути была как щелчок — громкий, отчётливый, будто в голове. Вика всё вспоминала. Руки Руслана, висящие вдоль тела, словно гири. Его взгляд, не выражающий ничего — и именно этим страшный. Яну, стоящую у двери, будто она — не охрана, а мраморная скульптура. Тот момент, когда внутри всё сжалось, затрепетало, и потом просто — отключилось. Как будто душу кто-то обесточил.

Она не знала, сколько прошло времени после того, как очнулась в спальне. День? Полдня? Неважно. Но внутри оставалась одна мысль, как гвоздь, вбитый в мозг:

нужно вырваться

. Сейчас. Пока ещё не поздно. Пока она ещё не совсем перестала быть собой.

Агентство встретило её как обычно. Чисто. Дисциплинировано. Девушка на ресепшене улыбнулась:

— Доброе утро, Вика. Вас ждут.

Как будто она — обычная клиентка. Как будто вчера не было металла, криков, холода, крови под кожей.

Кабинет Галины Петровны был прежним. Мягкий свет. Белые стены. Минимализм в интерьере, но всё дорогое. Ни одной лишней вещи. Только фиалки на подоконнике и папка с бумагами на стеклянном столе. И сама Галина — как всегда, безупречная. Костюм в кремовых тонах, волосы собраны в узел, губы подкрашены приглушённым бордо. Она сидела, как будто уже полчаса ждала Вику. И даже не притворялась взволнованной.

— Вика. Присаживайся. Всё хорошо? Хочешь воды? Или мятный чай? Он расслабляет.

— Я не за чаем, — Вика села, не дожидаясь разрешения. Голос — чуть хриплый, но собранный. — Я пришла закончить.

Галина подняла брови, будто ей только что сообщили о поломке принтера.

— Закончить?.. Я не совсем понимаю.

— Я не могу продолжать. Я не хочу. Этого — слишком много. И это не то, что вы мне обещали.

Пауза. Только жужжание вентиляции и лёгкий скрип ручки, которой Галина чуть шевелила в пальцах. Потом — мягкий вздох. Улыбка.

— Виктория, ты немного… перенапряглась. Это бывает. Можем взять паузу. На неделю. На две. Всё гибко.

— Нет, — жёстко ответила Вика. — Не пауза. Не передышка. Я ухожу. Полностью. Немедленно.

Секунду Галина ничего не сказала. Потом положила ручку на стол, села прямо, сцепила пальцы.

— Вика, это не тренинг в бизнес-школе. Здесь нельзя просто… выйти. Мы не подписывали формальный договор о стажировке. Это контракт. С обязательствами. Финансовыми. И — человеческими.

— Я верну всё. Деньги, подарки, украшения, даже эту чёртову одежду. Всё. Мне ничего не нужно. Только отпустите.

Галина чуть склонила голову.

— Ты правда думаешь, что дело в вещах?

— А в чём тогда? В крови? В унижении? В страхе, который я теперь ношу под кожей?! — голос Вики сорвался. — Там ломают людей, Галина. Там делают из них...

товар

!

— Нет, — голос Галины был стальным. — Там делают из них

инструмент

. И лишь от тебя зависит — станешь ли ты орудием или жертвой.

— Рената исчезла, — выдохнула Вика. — Никто не говорит. Все делают вид, что её не было. Где она?

— Это не твоё дело.

— Она не была готова! Она — не актриса, не игрок, не товар! Она просто… искала контакт, тепло. А вы её…

отдали кому-то?!

Галина встала. Медленно подошла к окну. Несколько секунд молчала. Потом — без оглядки:

— Здесь не держат тех, кто хочет уйти. Но уход… стоит дороже, чем ты думаешь. Ты не просто вошла в игру. Ты уже сыграла три партии. Тебя

увидели

. Тебя

запомнили

. И ты уже стоишь не на старте, а в середине. Ты — фигура. Если ты уйдёшь сейчас, ты станешь ненужной. А ненужных...

переписывают

.

Вика вскочила.

— Это угроза?

— Это — предупреждение. Я тебя не пугаю, я тебя оберегаю. Ты не знаешь, кто стоит за этим. Не знаешь, чьё имя у тебя в телефоне под видом "доставки воды". Не знаешь, кто подвозил тебя ночью. И кто

смотрел

на тебя, когда ты думала, что одна.

— Я не рабыня.

— Нет. Ты актриса. И у тебя главная роль. Если доживёшь до финала.

Вика чувствовала, как внутри всё дрожит. Не от страха — от бессилия. Как будто ты кричишь под водой, а снаружи — только пустота.

— Тогда я буду играть по своим правилам, — прошептала она.

— Удачи, — спокойно сказала Галина. — Следующее приглашение придёт завтра. И совет: открой его. Даже если не хочешь. Это — лучшее, что ты сможешь сделать

для себя

.

Вика вышла из кабинета с лицом, которое она не узнавала. Она не плакала. Не дрожала. Но чувствовала: её больше никто не спрашивает. И

всё, что будет дальше

— не про выбор.

Это уже — выживание.

Глава 5: Смена ролей

Часть 1 — Без объяснений

Он пришёл вечером. Без звонка. Без предупреждения. Просто появился на пороге, как будто имел на это право. Как будто ничего не произошло.

Чёрная куртка, прямой взгляд, ни капли смущения.

Вика открыла дверь и не отступила.

— Ты чего приперся?

Он не ответил. Просто вошёл. Закрыл за собой дверь, обошёл её, сел в кресло — так, будто это не её квартира, а его территория. Снял куртку. Молча.

— Ты даже не собираешься объяснить?! — её голос сорвался. — После всего, что там было?!

Он посмотрел на неё спокойно.

— Я клиент. Не муж. Не парень. Я никому ничего не должен. Особенно тебе.

Она замолчала, но только на секунду.

— Тогда какого хрена ты пришёл? Устроить контрольное доминирование? Или просто проверить, не сломалась ли я до конца?

Он поднялся. Медленно. В два шага оказался рядом.

— Я пришёл, потому что могу. Потому что ты не вычеркнешь меня из себя, как бы ни старалась.

Она хотела отойти, но его рука легла ей на лицо. Не ласково — по-хозяйски. Большой палец — на губах. Давление — минимальное. Власть — абсолютная.

— Ты хочешь орать? Ори. Хочешь бить? Бей. Но ты всё равно будешь кончать от одного моего взгляда.

— Пошёл ты...

Он наклонился, губы — у самой щеки.

— Ты говоришь это мне с дрожащими коленями и влажными трусиками?

Она попыталась отвернуться — он не дал. Прижал к стене. Одним движением распахнул халат. Под ним — ничего. Он уже знал.

— Я был там. Я всё видел. Я видел, как ты держалась. Видел, как тебя хотели сломать. Не сломали- я бы не дал тебя в обиду.

Он опустился на колени — резко, уверенно, без намёка на разрешение. Раздвинул её ноги и уткнулся лицом в её пах. Его язык вошёл резко, глубоко, будто хотел

вынуть из неё остатки страха

.

Она схватилась за его плечи. Дышать стало нечем. Он не был нежным. Он работал — яростно, сосредоточенно. Лизал, сосал, теребил её клитор, пока она не застонала — громко, хрипло, без слов.

Он держал её за бёдра, прижимал сильнее. Она пыталась отступить — он не дал. Сжимал живот, поднимал её чуть вверх, как будто вбивал в стену языком.

Оргазм пришёл, как судорога. Вика зашлась, выгнулась, закричала. Он не отпускал. Дожимал. Медленно, методично.

Когда он встал, его губы блестели. Он провёл ими по её губам, передал вкус.

— Теперь можешь снова делать вид, что злишься.

Она не сказала ничего. Только смотрела. В глазах — ни покорности, ни мира. Только

жажда

.

Часть 2 — Первое смешение

Коттедж стоял в тишине, но внутри шумело. Воздух был наполнен телом — не запахами, а

ощущением

. Как будто стены дышали вместе с гостями. Здесь никто не говорил «добро пожаловать». Здесь смотрели. Принимали. И ждали, когда ты сам сдашься.

Вика вошла в холл. Первое, что бросилось в глаза — обнажённые люди. Они были везде. Не как поза, не как провокация, а как форма жизни. Кожа, блеск, звуки. Плоть переставала быть личной — она стала декорацией.

У стойки стояла девушка в белье, с планшетом и коробкой. Она протянула кольца.

— Цвет доступа. Красный — для всех. Зелёный — только со своим. Жёлтый — наблюдение с возможностью выбора.

Марк взял жёлтые.

— Чтобы у тебя было «можно». Не «нужно».

Одежду сняли тут же. Без раздевалок. Просто сложили в чёрную коробку, как память о внешнем мире. Вика осталась в одном чёрном кружеве. Холод от пола ударил в ступни. Соски встали. Её тело мгновенно стало чьей-то фантазией.

Внутри всё было...

мокрым

. Не в прямом смысле. В воздухе стояла влага секса. Звуки касаний, тел, дыхания, ударов. На первом этаже уже шло действие:

На диване у камина женщина с «красным» кольцом стояла раком, грудь болталась между подушками. Мужчина трахал её грубо, с оттяжкой. Его ладони оставляли красные следы на её заднице. Она молчала. Только стонала приглушённо. Её волосы были намотаны на его кулак, как повод.

Рядом, у лестницы, другая пара. Женщина на четвереньках сосала сразу двум мужчинам — они сменялись, не торопясь. Один держал её за шею, другой снимал процесс на телефон. Она не возражала. Её лицо всё в слюне. Под ней лужа. Кто-то зашёл и наступил прямо в неё — не извинился.

На барной стойке девушка лежала на спине Мужчина стоял между её ног, бился в неё так, что она съезжала по поверхности. Её руки держал другой— её колени раздвинуты, как трофеи.

С правой стороны, прямо на полу, на меховом ковре, парень в маске трахал девушку с красным кольцом в позе наездницы. Она сидела на нём. Он шептал что-то, а она только кивала. Рядом на коленях стояла ещё одна — ждала своей очереди, облизывая пальцы и смотря снизу вверх.

Вика шла между этим, как через обряд. На ней было кольцо — как и у всех. И этого хватало, чтобы на неё смотрели как на открытую дверь.

К ним подошёл мужчина — крепкий, с гладкой грудью и короткой стрижкой.

— Пара минут. Без давления. Она мне — ты ей.

Марк кивнул.

— Только рот. И только если она не скажет «нет».

Вика знала: это не просьба. Это шаг. Проверка.

Мужчина подошёл ближе. Расстегнул ремень. Его член был большой, тяжёлый, с прожилками. Вика опустилась на колени. Напряжение било в виски. Внутри всё сжалось. Но она взяла его в рот. Медленно. Осторожно. Затем глубже.

Он застонал. Положил руку ей на затылок. Не давил. Пока. Она сосала. Язык работал по стволу. Губы сжимались. Слюна капала на пол. Он пошевелил бёдрами, трахнул её в рот один раз — глубоко. Она закашлялась. Он убрал руку. Дал ей отдышаться.

Рядом Марк трахал другую. Но не жёстко. Он ласкал ей грудь, прикусывал мочку, а сам смотрел на Вику. Прямо. Жёстко. Без улыбки. Как будто он трахал ту —

для Вики

.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вика почувствовала, как между ног стало влажно. Унижение? Нет. Власть. Странная, извращённая, но — её. Она сделала пару быстрых движений языком, отстранилась. Облизала губы. Встала. Мужчина отошёл. Не поблагодарил. И это возбудило её сильнее всего.

По пути обратно она заметила ещё одну сцену:

Девушка с красным кольцом стояла лицом к стене. Мужчина поставил её на носки, засунул два пальца между её ягодиц. Другой — трахал её в рот. Она не сопротивлялась. Только текла. На полу — уже пятно.

— Кто они? — шепнула Вика.

— Те, кто всё отдали, — ответил Марк. — И те, кому уже нечего терять.

Но чувство уже появилось. Липкое. Густое. Не возбуждение — тревога. То самое, которое приходит

после

оргазма. Когда остаётся только вопрос:

«Я ещё играю — или меня уже играют?»

Часть 3 — За закрытой дверью

Всё началось случайно. Или нет. В таких местах случайностей не бывает.

Вика искала тишины. Шум, плоть, перегретый воздух и руки, слишком жадные для танца, начали давить на неё, как стены без окон. С каждым часом ей казалось, что этот дом дышит не людьми — похотью.

Она поднялась на второй этаж. Просто чтобы побыть одна.

Коридор был тёмный. Свет — приглушённый, красный. Почти театральный. Вика уже собиралась вернуться назад, как вдруг одна из дверей чуть приоткрылась. Тишина изнутри была странной. Не пустой — наполненной чем-то тяжёлым, как воздух перед грозой.

И всё же она сделала шаг.

Комната была суровой. Кирпичные стены, бетонный пол, потолок низкий. Никакого уюта, только свет от лампы, направленный прямо вниз — как софит в театре.

В центре — трое. Девушки. Почти обнажённые. Каждая — в своей позиции. Никаких масок, но и не спектакль. Это было... что-то другое.

Одна — стояла у стены, руки сцеплены за спиной, тело слегка дрожит, но лицо — спокойное. Словно приняла правила. На спине — лёгкие красные полосы, будто от прикосновений, не боли. Но всё равно — интимность этой сцены чувствовалась даже сквозь одежду.

Вторая — сидела, опустив голову. На её груди — украшения, соединённые тонкой цепочкой, а между ног — табурет с креплением. Она не стонала, не плакала. Только что-то шептала — то ли себе, то ли кому-то невидимому. Голос её был удивительно умиротворённым.

Третья — на четвереньках. На шее — кольцо, скорее украшение, чем ошейник. Она смотрела вверх, на мужчину перед ней. Он касался её волос, водил пальцем по щеке. Его голос был мягкий, но требовательный:

— Только дыхание. Только здесь и сейчас.

Она кивала. Без слов. Как будто эти прикосновения были не насилием, а ритуалом — избавлением от чего-то лишнего. Слёзы на её лице были не от боли. Больше — от освобождения.

Вика не могла отвести взгляд. Сцена была слишком реальной. Не фантазией. Не шоу. Но и не пыткой. Как будто кто-то просто скинул маски — и остался в самой правде.

Сзади послышался тихий шаг. Яна, охранница, стояла в проёме.

— Не для твоих глаз. Ещё рано, — сказала она спокойно.

— Они… — Вика едва смогла выговорить. — Они делают это по-настоящему?

— Это не игра, — ответила Яна. — Но и не наказание. Это выбор.

— Похоже на зависимость.

— Или на свободу. Тут всё зависит от того, кем ты хочешь быть. Тебя ещё не заставили. Но уже позвали.

Из другой двери в комнату вошла ещё одна девушка. Тихо. Медленно. Она не сопротивлялась, не боялась. Только остановилась на коврике, чуть опустив голову. За ней — Руслан. Он ничего не сказал, просто помог ей лечь, расставив руки в стороны. Она вздохнула. Глубоко. Будто вернулась туда, где ей спокойно.

Вика шагнула назад.

Потом — вперёд.

Снова назад.

И — убежала.

Дверь захлопнулась за её спиной. В коридоре всё было, как раньше. Музыка. Смех. Запахи и тела. Но для неё — всё изменилось. Навсегда.

Часть 4 — Потерянные тени

После той комнаты всё изменилось. Пространство будто стало расплывчатым. Свет — искусственным. Люди — как маски. Вика шла по коридору и впервые чувствовала, что не хочет быть замеченной. Ни телом, ни взглядом. Она была слишком… живая. А здесь это было опасно.

Музыка продолжала литься внизу. Чей-то смех. Чей-то крик удовольствия. На лестнице — мужчина кончал в рот девушке, у которой ноги были связаны ремнями. Она улыбалась. Улыбалась,

чёрт побери

, с лицом, перепачканным спермой, как будто ей подарили новый автомобиль.

Вика спустилась на первый этаж. Всё двигалось. Всё трахалось. На диване — три тела. Один мужчина лежал, другая — верхом на нём, третья — сзади, ласкала мужчину. На полу — ещё одна пара. Женщина стояла в позе «мостик», а мужчина вбивался в неё с такой силой, что казалось, вот-вот сломает.

Но Вика не могла смотреть. У неё внутри всё гудело. Как сжатый аккумулятор, готовый взорваться.

Она прошла по коридору и наугад открыла одну из дверей. Хотела — спрятаться. Или просто отдохнуть. Или провалиться в другое пространство.

И увидела

её

.

На полу, у стены, в свете настольной лампы сидела девушка. На ней — белая сорочка. Длинные рукава, сбившиеся на локтях. Волосы светло-русые, спутанные. Лицо — уткнуто в колени. Но Вика сразу

почувствовала

: это

она

. Рената.

— Рената?.. — прошептала она. — Это ты?..

Ответа не было.

Вика подошла ближе. Присела. Девушка не реагировала. Глаза — открыты, но мутные. Зрачки расширены. Кожа бледная, почти синеватая. Губы чуть приоткрыты. Она

дышала

, но как будто её здесь не было.

— Эй… слышишь меня?..

Рядом с девушкой появился мужчина. Высокий. В майке. Лицо — резкое, с короткими тату вдоль шеи. Он посмотрел на Вику, нахмурился, как будто она — просто шум.

— Ты кто? — спросил он.

— Это моя подруга. Я… мне нужно её увезти. Она не в порядке.

Он засмеялся. Глухо, будто внутри.

— Она не твоя. И вообще — не

чья-то

. Она моя. На ночь. Мне её

дали

. Поняла?

— Кто дал?

— Ты лучше иди отсюда. Пока вежливо.

Вика отступила. Сердце билось как в гробу. Девушка всё ещё сидела на полу, не двигаясь. Только губы еле слышно шептали что-то. Слов не разобрать. Как молитву или сбой в программе.

Она закрыла дверь. Пошла по коридору. Почти бегом.

Спустилась вниз, почти в панике. Схватила первую попавшуюся официантку — в белом фартуке и чулках.

— Там… девушка… в комнате 214. Она как будто под чем-то. Помогите ей!

Официантка посмотрела на неё так, будто Вика попросила налить чай.

— Все под чем-то, милая. Расслабься. Или прими что-нибудь. Здесь так проще.

— Это Рената. Вы её знаете?

— Никого по именам не запоминаем.

И ушла. Как будто ничего не случилось.

У выхода она столкнулась с Яной. Как всегда — в чёрном, с прямой спиной и отсутствием лица.

— Это Рената, да? — выпалила Вика. — Скажи честно. Ты же знаешь. Она жива? Она в порядке?

Яна посмотрела мимо неё.

— Здесь все в порядке. Кто жив — тот в игре. Кто не жив — уже вне правил.

— ЧТО с ней сделали?!

— Это не тебе решать. И не тебе спасать. Ты пока — гостья. Пока.

Вика отошла. Резко. Сломанно. Нашла комнату, пустую, без людей. Закрылась изнутри. Присела в угол. Трясло.

Она была одна. Впервые. Без Марка. Без света. Только с тенью под кожей. И с пониманием, что быть в этом доме — это не участвовать в играх. Это

находиться внутри системы

, где

вчера ты смотришь, как кого-то ломают, а завтра уже сидишь с кляпом во рту

.

Часть 5 — Смена ролей

Власть делает видимым то, что ты скрываешь в себе до последнего.

Вика не сразу поняла, где оказалась. Зал был полутемным, с низкими диванами, приглушённым светом и сценой, слегка приподнятой над уровнем пола. В центре — кресло, у сцены — круг из зрителей. Кто-то пил вино, кто-то сидел с открытыми ногами, кто-то просто ждал. Атмосфера — как перед спектаклем, но она чувствовала: это будет личное.

— Следующий участник — Марк, — раздался голос ведущего. — Желание: полный контроль. Две исполнительницы. Максимум подчинения.

Вика вздрогнула. Она не знала, что он подал заявку. Он не говорил. Даже не намекнул. Просто встал и пошёл.

На сцену вывели двух женщин. Каждая — в чулках и прозрачной блузке. Без трусов. Разные, но похожие в одном — в глазах не было ни страха, ни желания. Только ожидание команды. Они стояли, опустив головы.

Марк вышел на сцену уверенно. Весь в чёрном. Спокойный, как зверь, которому дали законный кусок мяса.

Он жестом указал первой — встать на колени. Та подчинилась. Он расстегнул штаны и без лишних слов ввёл в её рот. Медленно, но глубоко. Второй он показал — лечь. На спину, раздвинуть ноги. Она подчинилась также молча.

Он трахал обеих. По очереди. Одну — в рот. Другую — в мокрое лоно. С прямой спиной. Без эмоций. Как будто

выполнял техничную работу

, выверенную и точную. Его бёдра двигались с силой, контролем. Он держал одну за волосы, вторую — за горло. Менял их местами. Командовал:

— Быстрее. Глубже. Не замирай. Соси. Не смотри на меня.

И они

подчинялись

. Молча. Без намёков на ласку между собой. Каждая — только для него. Отдельно.

Вика смотрела. Сердце било в ушах. Она чувствовала, как

внутри всё сжимается

, но не от отвращения. Нет. От возбуждения и злости. Потому что он

не спрашивал

. Он просто взял и сделал. Там, где раньше был только с ней.

Потом схватил обеих, положил на колени, и кончил — одной на грудь, другой — на лицо.

Аплодисменты. Шёпоты. Кто-то хрипло выдохнул:

— Чистая мощь. Вот это мужчина.

Марк не поклонился. Просто застегнул штаны и ушёл за кулисы. Даже не оглянувшись.

А Вика…

Она

встала и пошла

. Почти бегом. В ванную. Села на край раковины. Расставила ноги. И трогала себя — злая, голодная, преданная.

— Тварь… сука… мой… только мой…

Оргазм был яростный. Громкий. Но не приносил облегчения.

Она смотрела в зеркало.

— Он не принадлежит мне. Он вообще

не принадлежит никому

. Он — власть. Я только

думала

, что его контролирую.

Часть 6 — После

Ночь была тёмной, как внутри глазницы.

Машина везла Вику в город — молча, без музыки, без вопросов. Водитель не смотрел в зеркало. Даже не спросил, удобно ли ей. И правильно. Потому что

не было ничего удобного

в этой поездке.

Она сидела, обняв себя за плечи. Дыхание — рваное. Мышцы — напряжены. Бельё — влажное. Не от пота. Не от страха. А от того, что

всё внутри гудело

, как взведённая пружина.

Марк не вышел проводить. Не написал. Не позвонил.

Он просто исчез, будто ничего не было. Будто та сцена — не сломала её. Не прожгла изнутри.

Когда она вошла в квартиру, пальцы дрожали. Ключ не сразу вошёл в замочную скважину. Куртка упала прямо в коридоре. Она прошла на кухню, налила себе бокал вина. Сделала глоток. Второй. Потом развернулась и пошла в спальню — босиком, как на автопилоте.

Шаг. Второй.

Остановилась у зеркала. Оглядела себя. Макияж размазан, волосы в беспорядке, грудь выпирает из корсета.

— Шлюха, — прошептала она. — Твоя? Нет. Его? Тоже нет. Ни чья.

Она открыла ящик тумбочки. Достала вибратор — гладкий, тяжёлый, холодный.

— Ну давай. Хочешь шоу — получи.

Она легла на кровать, раздвинула ноги и

вставила его внутрь резко

, без нежности.

Засвистело дыхание. Пошли слёзы. Но она не остановилась.

Пальцы — цепкие, движения — резкие. Она терла клитор, почти до боли. В голове — сцена. Марк. Его руки. Его голос, которого не было. Его спина, уходящая от неё.

— Мразь… Ты даже не обернулся… — Она всхлипывала, трахая себя всё глубже. — Почему не я? Почему не со мной? Почему ты такой, блядь… вкусный… и не мой…

Оргазм был как истерика. Взрывной. Судорожный. Без контроля. Она выгнулась, закусила губу, чуть не вскрикнула.

А потом —

тишина

.

Она лежала в темноте. Одна. В пустой квартире, с вибратором между ног. На губах — кровь. На щеках — солёные потёки.

И впервые поняла:

Он умеет брать, не оставляя после себя ничего. Даже надежды.

Глава 6: Пропавший

Часть 1 — Разговор с Галиной

Телефон загудел среди тишины, нарушая ту зыбкую пустоту, в которую Вика погрузилась после последней вечеринки. Экран светился ровно и холодно — входящий звонок от «ГП». Это имя она сохранила давно, даже не удосужившись замаскировать под вымышленное. Потому что знала: такие люди не прячутся. Они звонят, когда хотят. И когда лучше бы не звонили.

— Да? — голос её звучал собранно, ровно. Как всегда.

— Вика, поднимись. Нужно обсудить кое-что срочно, — сухо сказала Галина Петровна и отключилась, не дожидаясь ответа.

В офисе агентства было также чисто, стерильно, холодно. Тишина, приглушённый свет, секретарша с отрешённым выражением лица, как будто её вообще не касалось происходящее в этих стенах. Лифт поднял её на нужный этаж за считаные секунды, но Вике показалось — она ехала целую вечность.

Дверь в кабинет была приоткрыта. Это всегда означало: тебя ждали. Не приглашали. А ждали. Как товар, который должен прибыть вовремя, если хочет быть востребованным.

Галина сидела за столом, как всегда — идеально собрана. Строгая блузка, жемчуг, волосы уложены безупречно. Ни одной эмоции на лице. Только документы. И, конечно, тот самый планшет, на котором хранились чужие жизни в виде таблиц и расписаний.

— Проходи, садись, — бросила она, не поднимая глаз. — Это займёт немного времени.

Вика опустилась в кресло. Пальцы сцепила на коленях. Спина ровная, подбородок чуть приподнят — выработанная привычка быть «в форме» даже тогда, когда хочется развернуться и выбежать.

— Контракт досрочно завершён, — ровно произнесла Галина. — Пятая встреча отменяется. Клиент отказался. Причины не указаны.

Тишина опустилась мгновенно. Как плёнка на воду. Вика не сразу поняла смысл сказанного. А когда поняла — внутри что-то рухнуло. Быстро. Беззвучно.

— Что значит «отказался»?

— Значит, встреча не состоится, — Галина наконец подняла глаза. В них — всё то же холодное спокойствие. — Всё оплачено. Деньги переведены. Со стороны агентства обязательства выполнены. Жалоб нет. Просто — отказ.

— Так не бывает, — тихо сказала Вика. — Он... он не из тех, кто просто исчезает. Он... — она замолчала.

— Он — клиент, — перебила Галина. — А ты — исполнительница. У вас был контракт. Теперь он завершён. Всё.

Вика медленно выдохнула. В груди нарастало что-то вязкое, тревожное. Не обида. Даже не злость. Что-то похожее на страх, которому ещё не дали форму.

— Я могу с ним связаться? — спросила она, и сама удивилась, как тихо это прозвучало.

— Телефон недоступен, — почти с сожалением кивнула Галина. — Мы тоже не получили обратной связи. Иногда люди исчезают. Особенно такие, как он.

— Что это значит? — Вика приподнялась в кресле. — Вы знаете, кто он на самом деле?

Галина чуть усмехнулась, но в этой усмешке не было ничего живого.

— Я не обязана знать. И ты — тоже. Мы не копаем в биографии. Мы обслуживаем.

Пауза была долгой. Неприятной. Как будто воздух между ними стал плотнее.

— Если ты не хочешь продолжать работу — это тоже обсуждаемо. Но учти: такие контракты не повторяются. Ни по условиям. Ни по участникам.

— Я не об этом, — прошептала Вика. — Я о нём.

Галина встала. Прямо, жёстко. Подошла к окну и посмотрела вниз, будто там — объяснение.

— Иногда люди исчезают, Вика. И если ты умная — не будешь искать. Особенно если это касается таких, как Марк.

Имя, произнесённое вслух, ударило по ней сильнее, чем могла ожидать. Как приговор.

— Ты говоришь так, будто знаешь, что с ним случилось.

— Я ничего не знаю. А тебе — советую не искать его

Вика встала. Не попрощалась. Не поблагодарила. Просто вышла. Но внутри уже знала:

просто выйти

у неё не получится.

Часть 2 — Растерянность

Вика ехала в такси, уставившись в окно, но не видя ничего. Город за стеклом расплывался огнями, машинами, силуэтами людей. Они жили своей жизнью — спешили, обнимались, ссорились, курили на холоде. А внутри неё — всё стояло. Как будто сломались часы, компас и даже внутренний ритм дыхания.

Она вбивала номер Марка снова и снова. Гудки не шли. Ни «абонент недоступен», ни коротких гудков — просто мгновенное отключение. Как будто его не существовало. Как будто его и не было.

— Можете сделать потеплее? — тихо попросила она водителя.

Тот молча кивнул, не оборачиваясь. Из печки пошёл тёплый воздух, но он не согревал. Она чувствовала холод изнутри. Холод, который начинался где-то между рёбрами и распространялся медленно, как ртуть.

Вика вспомнила, как он смотрел. Без эмоций, но точно. Как держал руку на её шее, не сжимая. Как шептал, когда был внутри. Не грязно, не вульгарно. По-другому. Глубоко. Как будто он видел её насквозь, и это не пугало — это включало.

Она вспомнила последнюю встречу. Он не флиртовал. Не вёл себя как клиент. Он был... другой. И именно это — ломало.

Сердце ныло. Не потому что ушёл. Потому что исчез. Без прощания. Без следа. Без логики. И хуже всего — без финала. Как будто книгу вырвали из рук, когда ты был на самой важной главе.

Дома она не стала снимать пальто. Прошла вглубь квартиры, сбросила сумку на пол и просто села на кухонный стул. Ноги дрожали. В висках стучало.

Марк.

Он не мог просто уйти. Он не такой. Его не интересовали деньги — это чувствовалось. Он не был очередным извращенцем. Он был... вовлечён. Тоже. По-своему. Может быть, даже больше, чем она.

Рука машинально потянулась к телефону. Она открыла архив сообщений. Там всё ещё были его короткие фразы. Только факты. Только суть. Но между строк — что-то было. Всегда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты боишься?

— Я — здесь.

— Не думай. Просто дыши.

Она перечитывала это, как молитву. Пальцы дрожали. Брови сведены. Она не плакала. Слёзы застряли где-то в горле, не решаясь упасть.

Она набрала его снова.

Тот же результат.

Его нет.

Может быть, он просто играет? Проверяет её? Тестирует границы?

Нет. Это не в его стиле. Он был точен. Если сказал — будет, значит будет. А если исчез… значит, его убрали. Или прятали. Или...

— Чёрт, — прошептала Вика и сжала кулаки.

Вика приехала домой. Она поднялась, прошла в ванную, умылась ледяной водой. В зеркало смотрела чужая женщина. Та, у которой сломался контроль. Та, которая не должна была чувствовать.

— Ты же знала, на что шла, — сказала она себе вслух.

Но никто не предупреждал, что будет больно не телом. А внутри. Так, что ни одна поза, ни один акт, ни один удар не сравнятся.

Вика вышла на балкон, закурила — в третий раз за полгода. Руки дрожали. Дым щипал глаза. Где-то внизу смеялись подростки, музыка из машины долетала глухими басами. А ей хотелось только одного — понять, где он.

И почему именно

он

стал тем, кого нельзя забыть.

Часть 3 — Параллельная боль

На следующее утро Вика проснулась рано. Не от будильника, не от солнца — от чувства, что внутри что-то горит. Незаметно, без дыма, но неостановимо. Как будто внутри неё поселилось беспокойство, которое не просит внимания — оно

приказало

быть замеченным.

Всё утро она ходила по квартире без цели. Сделала кофе — вылила. Включила новости — не слышала ни слова. Попробовала открыть почту — закрыла через минуту. И снова — телефон. Но номер Марка оставался мёртвым.

И именно тогда, на фоне этой тревоги, как вспышка пробежал образ —

Рената

.

Та девочка. Светлая. Тихая. Немного растерянная, но по-настоящему

живая

. Та, что прятала глаза, но всё же нашла в себе силы подойти, поговорить. Тепло от её взгляда осталось под кожей, как детская игрушка, забытая в кармане взрослого пальто.

Вика помнила, как видела её в первый раз в той самой комнате — в роли, в унижении, на коленях. Тогда она смотрела на неё снизу вверх, и во взгляде был немой вопрос:

«Ты ведь видишь?».

Видела. Но промолчала.

Теперь, после исчезновения Марка, всё встало на новые места.

Он

знал. Знал о ней. Знал, что происходит за фасадом вечеринок. Знал слишком много — и исчез.

Она

— была частью той правды, которую старались скрыть. Живая правда, слишком чистая, чтобы остаться среди этого роскошного мрака.

Вика села на пол прямо в коридоре. Прислонилась спиной к стене. Закрыла глаза.

Пульс бился в висках.

— Рената… — прошептала она, как будто могла её позвать. — Прости.

Перед внутренним взглядом снова всплыло её лицо: наивное, с розовыми щеками, с глазами, в которых искра пыталась бороться с системой. Теперь этих глаз нет. Или они есть — но уже погасли. Как у тех, кто больше не задаёт вопросов.

И всё внутри Вики начало сжиматься. Впервые за долгое время она поняла, что всё —

не игра

. Это не просто ролевой клуб. Не театр. Не пошлые капризы богатых. Это система. Машина, перерабатывающая девушек в

молчание

.

И теперь исчез не только Марк. Пропала и Рената.

А значит —

следующей может быть она

.

Часть 4 — Точка отчаяния

Вика больше не могла просто ждать.

После обеда она собрала волосы в хвост, накинула чёрное пальто, захлопнула дверь квартиры — и пошла. Куда? Не знала. Просто двигалась. Потому что если остаться на месте — сгорит изнутри.

Сначала — агентство. Секретарша, как всегда, вежлива, безэмоциональна. На лице — ровно то выражение, с которым подают кофе в дорогих бутиках. Ни волнения, ни сочувствия.

— Галина Петровна занята, — сказала она. — Записей сегодня нет. Свяжитесь через мессенджер.

— Мне нужно только один вопрос. Мне нужны дополнительные контакты Марка, моего клиента.

— Нам не разрешено обсуждать персоналии.

— Он исчез! — Вика сдерживалась, но голос всё равно дрогнул.

Ответа не последовало. Только взгляд, в котором появилось нечто новое. Предупреждение. Как будто молчаливая система впервые чуть приподняла занавес — и показала клык.

Она вышла. Сердце стучало, как пуля о бетон. Ладони были влажными. В горле — будто комок проволоки.

Следующий пункт — Алина.

Та встретила её в спортивных штанах и растянутой майке, с кружкой кофе и уставшими глазами. За плечами — вечеринка, ночь, два клиента, три оргазма и абсолютная пустота в голосе.

— Пропал? — спросила она, как только Вика переступила порог.

— Да, — Вика не стала увиливать. — И не просто пропал. Исчез. Телефон не отвечает. Агентство разводит руками.

Алина вздохнула. Поставила кружку на подоконник, села на диван, закинув одну ногу на другую.

— Знаешь, как бывает, Викусь? Иногда мы с тобой просто витрины. Нарядные, удобные, с красивыми словами. А сзади — склад. Там тела. Там страх. Там те, кто больше не может выглядеть.

— Он не был как все, — прошептала Вика. — Он... не покупал. Он изучал. Он не прикасался, когда мог. И касался — только когда это нужно было мне. Это не просто исчезновение. Это... что-то случилось.

Алина помолчала. Потом наклонилась вперёд, серьёзно:

— Если ты начнёшь рыть — это уже не будет игрой. Там не только мужчины. Там не только агентство. Там... глубже. И никто не простит тебе любопытство.

— Мне плевать, — ответила Вика. — Я просто не могу сидеть и думать, что его больше нет. Или что его держат. Или что он пытался что-то остановить — и не смог.

— Ты серьёзно?

— Да. И если ты знаешь хоть кого-то, кто может помочь — скажи.

Алина долго смотрела. Потом медленно кивнула.

— Есть один. Журналист. Зовут Денис. Когда-то был моим клиентом. Потом начал раскапывать что-то про элитные бордели, про девушек, которых никто не видел после «карьеры». Я с ним давно не общаюсь, но могу ему дать твой номер

— Сделай это.

— Только учти. Он не верит просто так. Он будет копать глубже, чем ты хочешь.

— Отлично. Я тоже хочу.

Часть 5 — Неизвестный номер

Вечером Вика лежала в постели, одетая, как в поездку: джинсы, водолазка, даже пальто не сняла. Окно приоткрыто — в комнату струился холодный воздух, который хоть как-то помогал не сойти с ума.

Она держала в руках телефон, как будто он мог ожить. Как будто его экран — это пульс, и если он снова останется тишиной, значит, сердце остановилось.

Никаких новостей от Алины. Никаких звонков из агентства. Ни одного ответа.

Она пролистала чат с Марком. Опять. Пальцы касались экрана, будто кожи. Там — ни одной фотографии. Ни одного стикера. Только слова. И между ними — то, чего не скажешь.

Пальцы дрожали. Она закрыла глаза, положила телефон рядом и резко выдохнула. Хотела закричать — не смогла. Хотела разбить что-то — не захотела. Хотела забыть — не умела.

И тут —

вибрация

.

Телефон загорелся.

Незнакомый номер.

Сообщение.

«Мы оба знаем, что там происходит.

Мне нужны ваши глаза. Вам — мои факты.

Встретимся. Это важно.

Насчёт Марка. И девушек.»

Только текст. Без подписи. Без ссылки. Без эмоций. И внизу — координаты. Место. Время. Завтра. 15:00. Центральная библиотека, третий этаж, дальний стол.

Вика замерла. Несколько секунд — ни одного движения. Потом раз — и сердце ударило.

Слишком конкретно. Слишком точно. Слишком... вовремя.

Она перечитала сообщение трижды.

«Нам нужны друг другу».

Это был

ключ

. Кто-то знал. Кто-то видел. Кто-то готов был говорить.

Она вскочила, прошлась по комнате, как по сцене. Слишком быстро. Слишком резко. Сердце прыгало, будто хотело вырваться наружу.

Это был не страх. Это была

готовность

.

Впервые за последние дни — что-то сдвинулось. И не в сторону исчезновения. А в сторону правды.

Она открыла шкаф. Достала маленькую кожаную сумку. Вложила в неё: паспорт, блокнот, диктофон, наличку. Потому что уже знала: если завтра — ловушка, выхода может не быть.

Но всё равно — пойдёт.

Потому что если не она — то кто?

Часть 6 — Без сна

Ночь прошла без сна.

Вика лежала в темноте, глядя в потолок, где от света уличного фонаря дрожала бледная тень. Иногда закрывала глаза, но не для отдыха — чтобы внутри стало хоть чуть-чуть тише. Не стало.

Мысли крутились кольцом. Образы — как обрывки чужого сна. Марк. Рената. Алина. Маски. Двери. Крики. И всегда — один и тот же вопрос:

что дальше?

Телефон лежал на прикроватной тумбочке, экран погас. Она не брала его в руки. Боится. И ждёт. Одновременно.

Под утро задремала. Совсем чуть-чуть.

И тут ей

приснилась Рената

. Не в образе на вечеринке — не кукла, не подчинённая. А настоящая. В белом халате, босиком, с растрёпанными волосами. Она сидела у стены, сжав колени. Лицо уткнуто, но Вика знала — это она.

— Почему ты не спасла меня? — не поднимая головы, сказала Рената.

Голос её был тонкий. Не упрёк. Просто — констатация.

— Я… не знала, — прошептала Вика.

— Ты видела.

— Я боялась.

— А теперь?

Вика хотела ответить. Сказать, что будет по-другому. Что она ищет. Что она поняла. Что она не уйдёт, пока не вытащит правду наружу. Но губы не слушались.

И тогда Рената подняла лицо. Глаза были огромные. Спокойные. И страшно взрослые.

— Не тормози, — сказала она. — Ты уже внутри.

Вика резко проснулась. В горле пересохло. Лоб — влажный. Сердце — грохочет, будто её только что вытащили из воды.

За окном было серо. Утро. День встречи.

Она медленно встала. Подошла к зеркалу. Усталая, бледная, но в глазах — уже не просто тревога. Взгляд стал твёрже. Тише. Опаснее.

Она надела серую водолазку, пальто, убрала волосы в хвост. Минимум макияжа. Минимум всего. Только внимание.

Сегодня она узнает, кто пишет. Сегодня — первый шаг внутрь. Без спектакля. Без света. Без подыгрывания.

Вика вышла, не заперев дверь. Если не вернётся — всё равно не важно.

Глава 7: Маски прочь

Часть 1 — Первый шаг

Центральная библиотека встретила Вику запахом бумаги и тишиной, которая давила на уши, словно пытаясь оградить её от внешнего мира. Она прошла мимо стеллажей с аккуратными рядами книг, ощущая, как напряжение внутри неё смешивается с непонятным, болезненным волнением. Всё, что было вчера, сегодня казалось далёким и почти нереальным.

Вика поднялась на третий этаж и направилась к дальнему столу. Он стоял отдельно, скрытый за полками, словно специально предназначенный для таких встреч. Она опустилась на стул, руки слегка дрожали, но лицо сохраняло внешнее спокойствие. Часы на экране телефона показали 14:57.

Три минуты до встречи.

— Виктория? — Голос прозвучал тихо, почти шёпотом, заставив её вздрогнуть.

Вика подняла взгляд. Перед ней стоял мужчина лет тридцати, в свободной рубашке и светлых брюках, с едва заметной небритостью. Зелёные глаза, живые и наблюдательные, внимательно изучали её лицо. В руках он держал диктофон и блокнот.

— Да, это я, — тихо ответила она, кивая.

Мужчина сел напротив, положил диктофон на стол, но не включил его.

— Денис, — представился он коротко, словно проверял её реакцию.

— Я так и подумала, — сдержанно произнесла Вика.

Несколько секунд оба молчали. Денис смотрел прямо на неё, будто проверяя её готовность говорить правду.

— То сообщение было от вас, — начала она осторожно. — Вы писали про Марка и девушек. Вы знаете, где он?

Денис кивнул, скрестив руки на груди.

— Я не знаю точно, где он сейчас. Но знаю, что случилось. И знаю, почему он исчез.

Вика почувствовала, как внутри что-то оборвалось, а голос стал почти шёпотом:

— Что с ним?

— Его раскрыли. Он копал слишком глубоко, слишком быстро. Эти вечеринки — ширма, и вы это уже понимаете. Это не просто игры богатых. Это... рынок. Девушек ломают и продают, а те, кто не выдерживают, исчезают навсегда.

— Он говорил, чтобы я не вмешивалась. Я не послушала. Я должна была...

— Это не ваша вина, — прервал её Денис. — Марк сам рискнул, потому что знал, на что идёт. Но он оставил следы. Документы, записи, даже имена. Он почти дошёл до конца, и теперь они пытаются стереть все концы.

— Что с ним сейчас?

Денис помолчал, посмотрел в сторону, затем снова прямо в глаза:

— Либо его уже нет, либо скоро не будет. Но пока есть шанс найти его. А ещё есть девушки, которых нужно спасать прямо сейчас.

Вика сжала пальцы на краю стола, глубоко вдохнув, чтобы голос не дрожал:

— Что вы хотите от меня?

— Мне нужны ваши глаза, — сказал Денис твёрдо. — Вы были внутри. Вы видели, что происходит. А я дам вам факты, которые помогут нам обоим. Если готовы рисковать дальше — это наш единственный шанс.

Она молчала недолго. Всего несколько ударов сердца, пока не поняла, что решение уже принято.

— Я готова.

Часть 2 — Эмма

На следующий день Денис ждал её у входа в небольшое кафе на окраине города — место, где никогда не собирались люди из агентства, и куда, кажется, не доходили даже тени роскошных особняков.

Когда Вика вошла, её глаза быстро адаптировались к приглушённому свету. Денис поднял руку, привлекая внимание, и кивнул в сторону дальнего столика. Рядом с ним сидела женщина, которую Вика мгновенно узнала — Эмма.

Она выглядела совсем иначе, чем в особняке. Без яркого макияжа, без униформы, в обычных джинсах и свободном свитере. Но глаза были те же — пустые, усталые и невероятно грустные.

Вика села напротив них.

— Как ты смогла выйти? — спросила она сразу, не выдержав.

Эмма улыбнулась едва заметно, с горечью, будто отвечая на незаданный вопрос:

— Я не ушла. Меня отпустили.

— Отпустили? — Вика взглянула на Дениса, но тот лишь кивнул, давая понять, что нужно слушать.

Эмма медленно провела рукой по краю кружки с чаем, будто пытаясь найти нужные слова:

— Старшая рабыня — не просто громкое звание. Это значит, что тебе доверяют достаточно, чтобы ты могла контролировать других. Я уже давно была в системе. Долго. Слишком долго. И я всегда была надёжной. Я никогда не спрашивала, не сопротивлялась. Я была молчанием, которое нравилось хозяевам.

Денис вмешался:

— Эмма уже давно помогает мне собирать информацию.

Вика смотрела на них обоих, понимая, что её мир становится всё шире, глубже и опаснее.

— Что теперь? — спросила она наконец.

Эмма снова взглянула ей в глаза:

— Теперь я расскажу тебе всё, что знаю. Чтобы ты понимала, что на самом деле происходит за этими красивыми фасадами. И чтобы ты была готова к тому, что встретишь, если пойдёшь дальше.

Она отставила кружку и наклонилась ближе, почти шёпотом добавляя:

— Потому что дальше будет только хуже. Но и обратно дороги уже нет.

Часть 3 — Правда об особняках

Эмма говорила тихо и медленно, каждое слово звучало словно тяжёлый камень, брошенный в воду, и круги от этих слов расходились болезненно, не давая дышать свободно. Вика сидела напротив, чувствуя, как леденеют пальцы, сжимающие кружку с чаем.

— Вначале кажется, что тебе повезло, — начала Эмма. — Ты красивая, образованная, тебя ценят и платят больше, чем остальным. Вечеринки, красивые платья, дорогие подарки, комплименты, ты уверена, что контролируешь ситуацию. Но постепенно всё меняется, очень плавно, так, что не замечаешь, пока не оказывается поздно.

— Что значит поздно? — тихо уточнила Вика.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Поздно — это когда твоё имя стирают, и ты становишься номером. Меня называли «старшей рабыней», — она усмехнулась горько, — звучит почти почётно. Но по факту это означает, что ты уже полностью сломлена, настолько, что тебе доверяют контролировать других таких же, как ты. Ты уже не сопротивляешься, не говоришь «нет». Ты больше не пытаешься убежать. Просто потому, что знаешь: бежать некуда.

Вика внимательно слушала, каждое слово отзывалось глухой болью где-то внутри. Денис, сидевший рядом, молча записывал всё, не вмешиваясь.

Эмма продолжила после короткой паузы:

— Я видела, как их ломают. Молодых, совсем юных девушек. Некоторые ещё даже университет не окончили. Они обычно из небольших городов, многие мечтали стать моделями или актрисами, им обещали контракты, съёмки, карьеру за границей. Подписывали договоры, ехали на кастинги, а оказывались в этих особняках. Сначала тоже думали, что просто неудача, ошибка, и всё решится, нужно только немного подождать, потерпеть. Но когда приходило понимание, они уже не могли вырваться.

Вика едва дышала, пытаясь представить, как это происходило с ними — молодыми, мечтавшими о другой жизни.

— Сначала начинается психологическая обработка, — продолжала Эмма. — Постоянно говорят, что ты ничто, что у тебя никого не осталось, что теперь это твой единственный шанс. Заставляют повторять фразы о подчинении, заставляют благодарить за унижения, учат видеть наказание как единственный способ стать лучше. Это похоже на гипноз, только хуже — ты сама начинаешь верить в то, что тебе внушают.

Эмма замолчала, взглянув в чашку. Её голос дрогнул впервые за весь рассказ:

— Потом начинается физическое насилие. Сначала тебя просто бьют, но не на публике, не на сцене. Это не та боль, которую видят клиенты на вечеринках. Там всё для показухи, а настоящая боль начинается в закрытых комнатах, где нет камер. Бьют до тех пор, пока ты не перестаёшь плакать и не принимаешь это молча. Если ты продолжаешь сопротивляться, приводят Руслана. Ты видела его?

Вика кивнула, с трудом сглотнув. Образ огромного молчаливого мужчины возник перед глазами, вызывая дрожь.

— Вот он — это и есть последняя стадия. Он не задаёт вопросов, он просто ломает. У него нет чувств. Он может связать тебя, держать в кандалах несколько дней подряд. Он знает, как причинять боль так, чтобы ты не умерла, но хотела бы умереть. После него девушки уже не сопротивляются. Они просто не могут.

— Ты это видела сама? — тихо спросил Денис, его рука замерла с ручкой над блокнотом.

— Я видела не только это. Я видела, как девушку оставили на цепи на несколько суток в тёмной комнате, без воды и еды, пока она не перестала говорить. Я видела, как другую избивали так долго, что она даже не могла встать сама, и всё равно её заставляли обслуживать клиентов. Я видела, как одну из самых непокорных увезли в закрытый особняк и вернули уже другой — сломанной настолько, что она не могла смотреть никому в глаза. Они все проходят через это. Кто не выдерживает — исчезает навсегда.

Вика почувствовала, как сердце бьётся где-то в горле. Вопрос вырвался сам собой:

— Откуда они берут этих девушек? Кто их находит?

Эмма посмотрела прямо на неё, медленно покачав головой:

— Агентство работает через множество каналов. Модельные агентства, школы танцев, театральные студии, конкурсы красоты. Часто это происходит через знакомых или через соцсети. Предлагают контракт, хорошие деньги, карьеру, переезд за границу. Всё звучит красиво и безопасно. Документы официальные, подписаны как нужно. Но как только девушка соглашается и переезжает в город, её изолируют от всех и начинают обрабатывать. Родственникам говорят, что у неё контракт за границей, что она не хочет общаться, что занята и не может выйти на связь. Когда родственники начинают искать — следов уже нет. Номера, аккаунты — всё закрыто или ведётся агентством. Если кто-то проявляет настойчивость, ему быстро объясняют, что лучше молчать, если хочет, чтобы дочь осталась жива.

Эмма снова сделала паузу, явно собираясь с силами, чтобы закончить рассказ:

— Я видела девушек из небольших городов, из деревень, которые мечтали о другой жизни. И я видела тех, кто сам хотел попасть туда — ради денег, славы, красивых вещей. В конце концов, это не имеет значения, откуда ты пришла. Через пару месяцев ты уже просто тело, которое можно продать, использовать, сломать и выбросить.

Она замолчала окончательно, глядя куда-то сквозь Вику, будто за ней было что-то важное, видимое только ей.

Денис осторожно положил ручку на стол, закрывая блокнот:

— Это всё будет частью моего расследования. Теперь тебе нельзя возвращаться туда. Тебя убьют.

Эмма слабо улыбнулась:

— Я уже мертва. С того дня, как впервые перестала сопротивляться, меня уже нет. И я знаю, что если меня найдут — меня не оставят живой. Но пусть хоть кто-то узнает правду, пока я ещё могу её рассказать.

Вика сидела молча, чувствуя, как слова Эммы стягиваются вокруг неё, словно петля, затягивающаяся всё туже. Теперь она знала масштаб. Теперь она понимала, что всё, что казалось игрой и ролью, на самом деле было частью огромной и жестокой системы, у которой не было ни милосердия, ни выхода. И самое страшное — эта правда уже была частью её самой.

Часть 4 — След Ренаты

Когда разговор снова зашёл о Ренате, в голосе Эммы появилась настоящая боль. Та, которую невозможно притворить. Она на мгновение опустила глаза, словно боялась снова пережить то, что давно похоронила внутри.

— Рената… — выдохнула она. — Она была слишком чистой. Слишком правильной для этого мира. Её сломали почти сразу.

Вика напряглась. Слишком много раз эта девочка появлялась в её памяти — с растрёпанной косой, в белом халате, с взглядом, пронзающим до самой сути. И слишком часто — в виде призрака, стучащего изнутри.

— Ты знала её? — спросила она.

— Да. Мы жили рядом. Спали в соседних комнатах. Я видела, как её привезли — с одним чемоданом, в стареньком пальто. Она была уверена, что едет на театральные пробы. Хотела играть на сцене, мечтала о настоящем искусстве. У неё был голос — такой, что мурашки по коже. Она пела «Аве Мария» перед сном, шепотом, думая, что никто не слышит.

Эмма замолчала, пальцы её непроизвольно сжались в кулак.

— Её привели по классической схеме. «Кастинг», продюсеры, агентские договоры, обещания контракта в Европе. Подписала всё, не читая — ей даже сделали селфи в аэропорту, якобы для визы. Через два дня она уже была в особняке. Сначала — одежда белая, только белая. В комнате — зеркало с камерой, и голос, который диктовал, как двигаться, как улыбаться, как дышать. Потом — первые приёмы. Потом — Руслан.

Имя прозвучало как приговор.

— И?

— И всё. Она перестала говорить. Смотрела в пол. Только пела иногда. А потом исчезла. Я узнала от водителя, что её перевели в «Терру». Это особняк, где держат "готовых". Кто полностью подчинился — или кого уже сломали до конца. Там камеры даже в душевых. Там не ставят роли — там продают тела. Без лишнего театра.

Вика молчала. Что-то внутри неё ломалось вместе с каждым словом.

Эмма вдруг посмотрела на неё внимательно, будто решаясь.

— Ты же из агентства Галины?

Вика напряглась. Медленно кивнула:

— Да. А что?

Эмма прищурилась:

— Тогда ты должна знать. Иногда именно она поставляет девушек. Не напрямую. Через "предложения", "варианты для продвинутых клиентов". Думаю, она не на самой вершине. Но в схеме. Иначе бы её агентство давно сожрали. Это система: либо ты кормишь монстра — либо становишься кормом сама.

— Что?.. — Вика выдохнула, будто её ударили. — Ты... уверена?

— Уверена. Я слышала, как её имя называли на собрании в особняке. «Галина Петровна — надёжный источник». Точно помню эти слова.

Внутри Вики всё похолодело. Она вспомнила строгий голос Галины, её холодную рассудительность, умение выживать в любой среде. И то, как та настаивала: «Только не задавай вопросов. Просто играй по правилам».

Денис отложил ручку, пристально глядя на Вику.

— Мы проверим. Но если это подтвердится...

— Я сама с ней поговорю, — отрезала Вика. Голос у неё стал резким, холодным. — Но не сейчас.

Эмма только кивнула. Без сочувствия, но с пониманием. Они все были втянуты в этот ад. Только одни — по незнанию. А другие — по выбору.

Часть 5 — Решение действовать

Молчание в кафе было липким. Всё вокруг будто замерло: музыка затихла, посетители превратились в размытые фигуры, воздух стал вязким. Вика сидела, не двигаясь, но внутри у неё уже всё горело. Мысли метались, собирались в одну чёткую линию, в которую укладывались страх, злость, и то, что она пыталась сдерживать всё это время — жажда действия.

— Я пойду туда, — сказала она наконец. Ровно. Без пафоса. Как факт.

Денис резко поднял голову, будто ждал этого, но всё равно не мог поверить, что она решилась. Эмма не удивилась. Только чуть прищурилась, как будто увидела в Вике нечто знакомое — то, что раньше было только в ней самой.

— Ты уверена? — спросил Денис. — Это не вечеринки. Это их нутро. Там всё по-настоящему. Там не действуют по сценарию. Там ломают. И если ты ошибёшься хоть в одном движении — ты уже не выйдешь.

— Поэтому я и не должна ошибаться, — Вика поднялась из-за стола, будто сбрасывая с себя остатки прежнего состояния. — Я изменилась. Но теперь я изменюсь полностью.

Она подошла к витрине, где отражалась в стекле, и начала говорить — спокойно, отстранённо, как будто читала инструкцию:

— Волосы перекрашу. Подрежу под чёткую форму. Наращенные ресницы — уберу, сделаю акцент на стрелки. Контур губ — новый, чуть шире. Линзы — зелёные или светло-карие, чтобы глаза изменили выражение. Кожу — подзагорю. Голос опущу, тембр — ниже. Духи — другие, с табаком или мускусом. Повадки — агрессивнее. Движения — раскованные, дерзкие. Смех — громче. Я стану той, кого они ищут. Той, кто сама просится в клетку.

— А прошлое? Документы, следы, биография? — спросил Денис, вглядываясь в неё.

— Подделаешь? — повернулась она к нему. Глаза её были холодными, ясными, как у человека, который всё для себя решил.

Он замер на долю секунды, потом вздохнул:

— Я — нет. Не потяну такую легенду. Но есть один человек. Хакер. Тимур. Молодой, но очень умный. Помешан на защите, шифровании, подделках. Он сможет создать тебе биографию с нуля. Настоящую. С цифровыми следами, фальшивыми диалогами, историей аккаунтов, вызовами, теневыми чатами. Он умеет воссоздать не просто образ, а цифровую тень. Система сама «поверит», что ты существуешь давно.

— Он в теме? — спросила Вика, напрягшись.

— Нет. Я не скажу, зачем. Он будет думать, что это фиктивный проект для клиента. Типа альтер-эго для ролевых сетей. Такие вещи сейчас модны. Он не задаёт вопросов, особенно если платят и если это вызов. А тут — будет вызов.

— Хорошо, — кивнула Вика. — Мы создадим женщину, которую они захотят. И я стану ею.

— Тебе придётся быть ею не только снаружи, — вмешалась Эмма. — Придётся думать, как она. Говорить, как она. Любить унижение. Стать куклой. И ни разу не выдать себя. Потому что если они хоть на секунду почувствуют, что ты чужая — тебя уничтожат. Не на виду. Не быстро. Так, чтобы никто не заметил. Они умеют это.

— Я справлюсь, — твёрдо произнесла Вика. — Я актриса. Я — инструмент. И если кто-то считает, что может использовать других — я позволю им использовать

меня

. Только по своим правилам.

Она снова села. Голос был спокойным. Почти усталым. Но внутри — что-то вибрировало, как струна, натянутая до предела.

— Если Рената ещё жива — я найду её. Если Марк оставил хоть намёк — я найду и его. Если нет… я найду тех, кто виноват. И оставлю им метку.

Денис медленно кивнул:

— Завтра я встречусь с Тимуром. Начнём строить тебя заново.

Эмма чуть улыбнулась — с уважением, но и с тревогой:

— Ты вступаешь туда, откуда я всю жизнь пыталась сбежать. Не делай это ради мести. Только ради смысла. Только если готова умереть.

Вика взглянула на неё спокойно:

— Я не собираюсь умирать. Я собираюсь быть последней, кого они когда-либо впустят внутрь.

И в этот момент всё стало по-настоящему. Уже не игра. Уже не план. Это был путь. Опасный, грязный, реальный. Но он начинался прямо здесь — за столиком в тихом кафе, где одна женщина решила стать оружием.

Часть 6 — Последний совет

Эмма ушла без слов. Просто поднялась, накинула серую куртку, оставила недопитый чай и вышла. Ни прощаний, ни благодарности. Только лёгкий взгляд — будто признание. Признание женщине, которая теперь шла туда, откуда она сама когда-то бежала.

Вика проводила её взглядом и долго ещё смотрела в сторону двери, где та исчезла. Внутри было пусто — будто с уходом Эммы исчезла последняя иллюзия. Иллюзия, что можно пройти по краю и остаться чистой.

Денис молчал. Он просто сидел напротив, сжав пальцы в замок, уставившись в чашку, в пространство, в никуда. Его лицо больше не было маской журналиста-ирониста. Сейчас он был просто человеком, которому страшно.

— Её могли отследить, — наконец сказал он. — Она рискнула, придя сюда. Очень сильно рискнула.

— Мы все теперь рискуем, — спокойно ответила Вика.

Пауза. Длинная, липкая, будто время решало: дать ещё шанс — или уже бесполезно.

И вдруг — вопрос:

— Можно я спрошу?

Она кивнула.

— Зачем тебе всё это? На самом деле. Без пафоса. Без драм. Просто… зачем? Марк — клиент. Ренату ты видела пару раз. Ты им никто. И они тебе — тоже. Ты могла бы просто выйти из игры. Уйти. Стереть всё, как будто не было. Так делают почти все.

Вика не сразу ответила. Только глубоко вдохнула, будто собиралась нырнуть в очень холодную воду. Потом поднялась из-за стола и медленно подошла к окну. Смотрела в серое небо, будто пыталась отыскать там ответ — или хотя бы тень себя прежней.

— Ты прав, — наконец сказала она. — Я могла уйти. Могла забыть. Могла даже пожалеть их и остаться живой. И ничто бы не изменилось. Вообще ничто.

Она повернулась. В голосе не было злости. Только тишина. Очень усталая тишина.

— Только я сама — изменилась. Не вчера. Не из-за Марка. Не из-за Ренаты. А гораздо раньше. Просто тогда я не хотела это признавать.

Она подошла ближе, села обратно, положила ладони на стол.

— Мне надоело быть красивой функцией. Надоело быть упаковкой, картинкой, куклой. Мне надоело, что моя ценность — в умении выглядеть и молчать. Слушать. Соглашаться. Соглашаться даже тогда, когда внутри всё кричит. Я столько лет ходила по чужим комнатам, сидела за чужими столами, ложилась в чужие кровати — и никогда не чувствовала, что принадлежу себе.

Её голос стал тише, но отчётливей:

— Я устала продавать прикосновения, которые не чувствую. Улыбки, за которыми пустота. Секс, в котором нет ни желания, ни смысла. Быть в списке «лучших», но знать, что ты для них — просто обёртка. Съедобная, дорогая, но одноразовая.

Она посмотрела прямо в глаза Денису:

— А сейчас... Впервые за долгое время я чувствую, что могу сделать хоть что-то по-настоящему важное. Не из-за денег. Не потому что надо. А потому что больше так нельзя. Потому что если я не пойду туда, не нырну в этот ад — то просто окончательно превращусь в то, чем они меня всё это время и хотели видеть: в пустую оболочку с дорогим телом. А я — больше не хочу быть этой оболочкой.

Наступила тишина.

Плотная. Глубокая. Не требующая комментариев.

Денис медленно кивнул. И, как ни странно, улыбнулся. Почти тепло.

— Тогда иди. Только смотри по сторонам. Всё, что будет дальше, уже не про игру. Это — настоящая война. Тихая, без шума, но с жертвами.

— Я знаю, — кивнула Вика. — И я больше не боюсь.

Она поднялась. Накинула пальто, поправила волосы — жестами человека, у которого уже нет запасного выхода. Только вперёд.

— Через неделю — я должна быть готова. У тебя — Тимур. У меня — роль. Собираем заново.

— Мы не успеем сделать идеально.

— Нам не нужно идеально. Нам нужно — правдоподобно.

У двери она обернулась.

— Это уже не про Ренату. Не про Марка. Это — про меня. Я не хочу больше молчать. Не хочу быть той, кто смотрит и отводит глаза. Я хочу, чтобы однажды — пусть даже только однажды — кто-то выжил благодаря тому, что я не отвернулась.

И она ушла.

А Денис остался сидеть в одиночестве. Перед ним — пустая чашка. И открытый блокнот. Он долго не писал. А потом, будто не в силах удержаться, вывел на первой строке:

«Вика. Чужая среди теней. Та, кто наконец проснулась».

Глава 8: Переход

Часть 1 — Уход без драмы

Утро было обычным. Таким, каким оно не должно быть в день, когда ты окончательно отрезаешь прошлое. Солнце светило лениво, асфальт поблёскивал после недавнего дождя, воздух был свежим, почти весенним. Всё вокруг будто нарочно притворялось: «Ничего не происходит. Просто ещё один день». Только внутри Вики не было больше обычных дней.

Она шла в агентство, как на похороны — без цветов, без слёз, но с чётким знанием: это конец. Конец той, которой она была. Той, которую с лёгкой руки звали «элитной». Той, которая умела красиво улыбаться и молчать, когда её внутренний голос кричал. Каждый шаг отдавался в теле тяжестью, но лицо было спокойным, отточенным. Профессиональное равнодушие — навык, от которого теперь хотелось блевать, но который ещё раз выручил.

На входе всё было как всегда: охранник зевнул, не глядя, кивнул ей. Вика прошла мимо — ровно, уверенно. Каблуки стучали по полу с тем самым звуком, который всегда выдавал в ней «профи». Она больше не чувствовала себя такой. Но игра ещё продолжалась. Последний акт.

Галина Петровна была в кабинете, как обычно. Чашка кофе, ноутбук, сигареты без фильтра. Без выражения подняла взгляд, когда Вика вошла.

— Ты как раз вовремя. У нас новая встреча в пятницу, клиент хороший, — начала она сразу, не давая дыхания.

— Я не смогу, — спокойно перебила Вика.

Пауза. Галина приподняла бровь.

— Почему?

— Мама. Приболела. Нужно уехать на месяц. Может, чуть больше. Всё зависит от состояния.

Слова звучали уверенно. Проверенные заранее. Не перегруженные эмоциями. Галина прищурилась, затянулась сигаретой, оглядела её внимательно — с головы до ног. Долго. Слишком долго.

— Хочешь отпуск? — уточнила она наконец. — Или… уходишь?

— Нет. Просто нужно время. Правда.

— Угу.

Вика держалась. Не дрожала, не избегала взгляда. Это было важно: не дать даже тени подозрения. Хотя что-то в тоне Галины подсказывало — та не поверила. Или просто не хотела верить. Или знала больше, чем казалась.

— Хорошо, — сказала наконец Галина. — Только если решишь вернуться — вернись быстро. Ты у нас ходовая. Без тебя спрос проседает.

— Я знаю, — кивнула Вика.

Она встала, повернулась к двери. На мгновение остановилась. Хотела что-то сказать — может, «спасибо», может, «прощай». Но передумала. Она больше не должна была ничего этой женщине.

Когда дверь за её спиной захлопнулась, Вика не обернулась. Не ускорила шаг, не вдохнула резко. Только вышла — как будто бы просто закончился очередной день. Внутри же что-то оборвалось. Впервые — без сожалений. Без страха. Только ровная, тяжёлая пустота. Освобождающая.

На выходе она задержалась на мгновение, глядя на вывеску. Агентство. Те же буквы. Те же окна. Те же зеркала внутри. Но теперь это место было для неё мёртвым. Закрытым. В прошлой жизни.

Она пошла дальше. Не оглядываясь. Не потому что боялась. А потому что назад уже было некуда.

Часть 2 — Новая база

Квартиру Вика нашла за вечер. Ни просмотра, ни торга. Просто перевела залог, получила код от домофона и забрала ключи в круглосуточной точке выдачи. Однушка на четвёртом этаже — не центр, не край, но в стороне от всего, что хоть как-то связывало её с прежней жизнью. Дом без консьержа, с минимумом камер, вход глухой, без вывесок и соседского любопытства.

Она ехала туда ночью, в такси, с рюкзаком и небольшим чемоданом — только самое необходимое: пару комплектов одежды, техника, документы, наличка. Всё остальное осталось в той жизни, откуда она ушла утром. Спать легла сразу, даже не распаковавшись. Не потому что устала. Потому что завтра начинался отсчёт.

7 дней. Неделя, чтобы стать другим человеком.

Утром Вика прошлась по району. Быстро, методично. Нашла ближайшие точки — аптека, продуктовый, салон связи. Проложила новые маршруты — пешком, без такси, без телефонов с геолокацией. Отменила все подписки, отключила банковские уведомления, пересела на наличные. Старая симка — в мусор. Новый номер — без имени, без истории, без контактов. Ни одного следа.

Соцсети — в архив. Телеграм — очищен. Чаты с клиентами — удалены, фото — удалены, «раскладки» по заказам — удалены. Старое имя больше не существовало. Даже в цифровом пространстве. Она не просто уезжала — она испарялась.

Вика действовала быстро, сдержанно, без суеты. Внутри была жёсткая тревога, но снаружи — сталь. Как перед спектаклем, только на этот раз — роль без сценария.

Днём сходила в магазины, купила базовую одежду — спортивные брюки, чёрную толстовку, бейсболку, очки с жёлтым стеклом. Никакой «Вики» в этой девушке больше не было. На третий светофор её уже перестали узнавать. И это давало облегчение.

Когда вернулась, первым делом — заклеила камеру на ноутбуке. Потом — на телефоне. Потом — занавески, чёткая схема движения по комнате. Меньше силуэтов. Меньше лишнего.

Сообщения с работы начали приходить к вечеру. Первое — от ассистентки: «Ты точно вернёшься?» Потом — короткое от Галины: «Будь на связи». Ответов не последовало. И уже не будет.

Вика сидела на полу, возле окна. Сигарета в пальцах догорала, но она её не курила. Просто держала. Руки дрожали от перенапряжения, но она продолжала планировать. Голова работала, как раскалённый механизм. Расписание, этапы, одежда, голос, походка, легенда. Завтра уже начнётся преображение. А послезавтра — финальные настройки. И никакой подстраховки. Она будет одна.

Новая квартира не была домом. Это была база. Стартовая точка. Место, где Вика сбрасывала кожу и шила новую. И времени на швы — почти не осталось.

Часть 3 — Внешняя линька

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вика вошла в салон под чужим именем. Записалась с фейкового аккаунта в Instagram, предварительно пролайкав пару постов, чтобы не вызывать подозрений. Место выбрала в спальном районе, подальше от центров, где она могла бы столкнуться с кем-то из «прошлой жизни». Здесь работали быстро, за кэш, не задавая вопросов. И это было именно то, что нужно.

Парикмахер — женщина с короткой чёлкой и кольцом в носу — окинула Вику взглядом, привычным к диким запросам.

— Кардинально? — спросила.

— Почти ноль от прежнего, — кивнула Вика. — Стрижка. Цвет. Без компромиссов.

— Поняла, — кивнула та и щёлкнула резинкой перчаток.

Сначала — волосы. Вика смотрела, как её светлые локоны падают на кафель, и чувствовала, будто с каждым срезанным прядком обрываются нити, связывающие её с той, что улыбалась клиентам, терпела прикосновения и заучивала роли. Стрижка вышла резкой, графичной — чуть выше плеч, с чёткой формой и текстурой. Затем — окрашивание. Глубокий тёмный, почти вороной, с холодным отливом. Без мягкости. Без намёков на романтику.

Пока краска впитывалась в волосы, другая мастер уже занималась лицом. Нарощенные ресницы — удалены. Маникюр — перепилен до коротких, ухоженных ногтей. Без блёсток, без нюда, только чистый, телесный глянец. Потом — коррекция губ. Минимальное увеличение, но с чёткой геометрией. Контур стал выразительнее, жёстче. Губы больше не казались мягкими и «обслуживающими». Теперь — оружие. Акцент. Ударная точка.

Следом — автозагар. Лёгкий, золотистый, с матовой текстурой. Бледность ушла. Кожа стала живее, резче, как будто вернулась из отпуска с богатым любовником. В реальности — она возвращалась с войны.

Последний штрих — линзы. Вика долго смотрела на себя с разными вариантами: холодный серо-зелёный, мутный янтарный, почти болотный. В итоге выбрала светло-карие с лёгкой дымкой. Они кардинально меняли выражение. Раньше её взгляд был открытым, читаемым, с оттенком глубины. Теперь — настороженный, отстранённый, как у тех, кто видел достаточно, чтобы больше не верить.

Когда всё закончилось, она осталась в кресле. Несколько секунд просто смотрела на себя в зеркало. А потом — не узнала.

Перед ней сидела женщина. Не девочка, не «милая Вика», не та, с кем флиртуют официанты и орут мужчины в тачках. Это была та, с кем не спорят. Кому платят. От кого ждут подчинения — или драки.

Лицо казалось другим. Не только из-за макияжа или линз. Что-то изменилось глубже — в выражении, в дыхании, в самой структуре взгляда. Эта женщина не улыбалась без причины. Не кивала, когда с ней не говорили. И не говорила, если не хотела.

Вика встала. Рассчиталась. Вышла на улицу. Ветер тронул новые пряди, и она поймала себя на мысли: ощущение, будто надела чужую кожу. Но эта кожа подходила ей. Определённо лучше прежней.

Прохожие стали смотреть иначе. Не заинтересованно, не вожделенно — а настороженно. Она больше не читалась. Больше не «моделька», не «подруга чьего-то друга». Теперь — загадка. Возможно, угроза. Возможно, цель.

Вика остановилась у витрины супермаркета и ещё раз взглянула на своё отражение. Усмехнулась краешком губ.

— Тебе понравится, сука, — прошептала. — Ты просилась в клетку. Считай, вошла.

Часть 4 — Повадки и голос

Следующие двое суток Вика почти не спала. Сон стал роскошью, на которую она больше не имела права. В её новом расписании не было отдыха — только режим: смотреть, копировать, встраивать. Оттачивать каждое движение, каждую интонацию, как хирург оттачивает разрез скальпелем — холодно, точно, без сомнений.

Она включила ноутбук и сразу зашла на платные страницы — те, что раньше вызывали у неё скуку или лёгкое презрение. Теперь — стали учебниками. OnlyFans, закрытые сессии, архивные стримы девушек, которые продавали не тело, а образ. И делали это так умело, что зритель не сразу понимал — когда началась игра. Игра, где женщина будто бы принадлежала тебе, но ты всё равно ощущал себя слабее.

Вика смотрела без эмоций. Холодно, внимательно. Она выписывала жесты: как те поправляют волосы — медленно, будто не замечая камеры. Как отводят взгляд и тут же возвращают — в глаза, прямым и уверенным. Как едят: с наслаждением, с небольшими паузами, будто каждый кусок — часть сценария. Как смеются — грудным, вибрирующим голосом, словно дразнят через экран.

Особенно она изучала одну — девушка с чёрной короткой стрижкой, в кожаной маске и воротнике на цепочке. Та говорила тихо, но каждый звук бил в голову. Она приказывала, но без крика. Просто говорила: «Теперь ты медленно разденешься». И зритель подчинялся. Даже сквозь экран.

Вика повторяла эти фразы перед зеркалом. Раз за разом. Сначала криво. Потом точнее. Потом — так, что мурашки ползли по собственной спине.

— Ты будешь делать, как я скажу.

— Не смотри мне в глаза, пока не разрешу.

— Здесь решаю я. Всегда.

Голос стал ниже, плотнее. Она опускала тембр, убирала мягкие окончания, меняла ритм речи. Вставляла паузы. Заставляла себя говорить медленно — с контролем. Как будто каждое слово — власть. А не просьба.

Походку она тренировала в коридоре. В туфлях на платформе, в ботфортах, в сапогах на толстом каблуке. Бедро — вперёд, плечи — назад, взгляд — поверх голов. Ни одной торопливости. Ни капли суеты. Только хищная поступь. Медленная, но точная. Та, от которой у мужчин начинается потливость в ладонях.

Осанку настраивала у стены. Лопатки — к ней. Подбородок — вперёд. Грудь — не выпячивать, но подчёркивать. Руки — вдоль тела, расслаблены, но в готовности. Лицо — без улыбки. С намёком. С вызовом. Как будто ты знаешь про собеседника больше, чем он сам.

Еда — это был целый акт. Она училась есть медленно, вглядываясь в вилку, облизывая губу, пробуя, как будто это не еда — а секрет. Даже простой чай пила иначе: медленно, глядя поверх чашки, будто каждая глотка — тайна, доступная только избранным.

Духи сменила на второй день — старый флакон выкинула в мусорное ведро, как отравленный артефакт. Новый запах был тяжёлый, с базовыми нотами кожи, табака, перца и дымки. В нём не было лёгкости. Только сигнал: «Со мной нельзя легко».

Гардероб менялся по ходу — примерка за примеркой. Кожаные топы, боди с вырезами, прозрачные платья, корсеты, плотные колготки с узором. Всё — подчёркивающее, но не дешёвое. Это не про пошлость. Это про силу. Про ту, что идёт в бой — но в латексе.

Под конец второго дня она стояла перед зеркалом в тёмном платье, облегающем фигуру, с глубоким декольте и высоким разрезом. Волосы — гладкие, приглаженные. Линзы придавали глазам оттенок яда. Губы — матовые, насыщенные. Тело — под контролем. Жесты — выверены.

Она не узнавала себя. И это было правильно.

Это уже не Вика.

Это была Она.

Та, кого они ждут.

Та, кто идёт к ним добровольно.

Та, кто, улыбаясь, вынесет их изнутри.

Часть 5 — На грани доверия

Алину она заметила случайно — у кофейни, где когда-то встречались после приёмов. Та стояла у витрины, листая что-то в телефоне, вся такая же — с румянцем, распущенными кудрями, в ярком пуховике, будто всё в мире по-прежнему было безопасно и нормально.

Вика стояла на другой стороне улицы, прячась в тени остановки. Несколько секунд она колебалась: звать? пройти мимо? исчезнуть? Но потом инстинкт взял верх.

Она пересекла дорогу быстро. Точно. Не приближаясь с фронта. Сбоку. Почти в спину. И уже через мгновение схватила Алину за рукав и резко потянула в сторону.

— Эй, ты чего… — начала та, но тут же замерла, когда её втянули в узкий проулок между домами, где пахло железом и мокрой штукатуркой.

— Тихо, — прошептала Вика, прижав палец к губам. — Просто смотри на меня.

Алина вырвала руку, отступила на шаг, глаза — полные ужаса и недоумения.

— Ты… это ты? — выдохнула она.

— Да.

— Чёрт… я тебя не узнала. Ты как из фильма. Ты… бл*, ты напугала меня!

Вика чуть улыбнулась — уголком губ, будто извиняясь, но без настоящей мягкости.

— Прости. И спасибо. Что не закричала.

— Ты что, за тобой кто-то следит? Что происходит? Почему ты выглядишь как доминатрикс под прикрытием?

Вика не ответила сразу. Только посмотрела — долго, пристально. Потом отступила на шаг, проверила улицу за спиной. Всё было чисто.

— Я не могу рассказать. Не всё. Но ты мне нужна. Одно — да. Обещай, что не скажешь Галине, что видела меня. Никому. Вообще никому.

Алина нахмурилась:

— Ты что, вляпалась во что-то? Это из-за Марка?

— Частично, — коротко.

— И ты в беге? Или наоборот, охотишься?

— Скорее второе, — произнесла Вика, глядя ей в глаза.

Алина выдохнула, прислонилась к стене, провела рукой по лицу:

— Чёрт, я не верю, что говорю это, но… ладно. Хорошо. Я никому. Даже Галине. Но, Вика… это опасно?

— Да.

— А ты?

— Я тоже.

Они замолчали. Вика впервые за эти дни позволила себе настоящую эмоцию — не боль, не страх, а короткий, пронзительный укол тепла. Алина всё ещё была рядом. Всё ещё верила. Всё ещё держала сторону — даже не зная карты.

— Если что-то пойдёт не так… — начала Вика.

— Не говори так.

— Если. Просто — если. У тебя будет один человек, который спросит. Скажи ему, что ты ничего не знаешь. Ни меня. Ни имени. Ни места.

Алина кивнула. Медленно, сдержанно. Уже без драмы.

— Хорошо.

Вика улыбнулась. Почти по-настоящему. Потом достала из кармана перчатку — и вложила в руку Алины сложенный вчетверо клочок бумаги.

— Сожги после прочтения.

Алина глянула вниз, не разворачивая. Просто сжала.

— Ты меня пугаешь.

— Это хорошо, — сказала Вика. — Значит, всё делаю правильно.

Она развернулась и пошла прочь, не оборачиваясь. Быстро, чётко, по теням. Алина осталась в переулке, держа бумагу и сжимая пальцы так, будто в них теперь пульсировала чья-то жизнь.

Часть 6 — Перед прыжком

В квартире было слишком тихо. Даже холодильник не гудел. Будто техника, стены, воздух — всё затаилось, понимая: начинается что-то, от чего уже не отмахнуться.

Вика сидела на полу, спиной к кровати, обняв колени. Перед ней — ноутбук, а рядом — раскрытая папка с распечатками. Легенда от Тимура пришла вечером. Досье на новую женщину. Каждое слово в нём — выверено. Цепочка событий, контактов, электронных следов. Настолько логично, что казалось — эта женщина действительно существовала.

Имя — Вероника Миронова. 27 лет. Независимая, фриланс-модель, любительница альтернативной эстетики, бондажа и фотосъёмок в закрытых локациях. Есть страница в даркнете, где выкладываются её «работы». Есть переписка с фейковым клиентом, очень состоятельным, якобы желающим предложить ей нечто большее, чем просто съёмки. Есть история аккаунтов, отзывы, даже адрес, где она «жила» в Питере полгода назад. А теперь — «переехала в Казахстан по приглашению частной арт-группы». Всё завуалировано, но читаемо.

— Я и есть эта женщина, — проговорила Вика вслух. Голос хрипел.

Она снова перечитала вводную. От корки до корки. Повторяла детали, как в школе перед экзаменом: любимый цвет — стальной. Аллергия на цитрусовые. Первая сессия — в 20 лет, в Париже. Псевдоним в сети — VikaVoid. Голос — низкий, без интонаций. Любимая цитата — «Оковы на запястьях освобождают разум». Клиент — "Маскаро", псевдоним. Стиль общения — сухой, избирательный, минимум смайлов. Всегда использует слово «запрет» вместо «табу».

Каждую мелочь приходилось не просто выучить — вживлять в память. В тело. В движения. Она училась вставать как Вероника. Есть как Вероника. Смотреть — отстранённо. Сексуально. Без привязки. Только под настроение. Как будто она не человек, а концепт. Девушка-иллюзия.

Сигарета в пепельнице догорала. Она забыла, что зажигала её.

Сумка уже была собрана. Всего один рюкзак: сменная одежда, флакон духов, пачка сигарет, документы, линзы, губная помада и фото. Одно. Старое. Где она ещё Вика. Её она брать не должна была, но спрятала в боковом кармане. Как якорь. Как последнюю человеческую нить.

На кухне мигал старый телефон. Таймер. Он отсчитывал часы до встречи. Завтра, 14:00. Координаты — частный подъезд. Без вывесок. Только код и дверь.

Она включила диктофон и положила его перед собой. Несколько секунд молчала. Потом заговорила. Низким голосом, не спеша.

— Привет. Это ты. Настоящая. На случай, если всё пойдёт не так. На случай, если ты забудешь, зачем ты туда пошла. Ты не кукла. Не товар. Ты — человек. Ты сильная. Ты видела боль. Ты прошла через страх. И если тебя захотят сломать — вспомни этот голос. Вспомни, что ты не обязана подчиняться. Ты пошла туда, потому что кто-то должен был. Потому что ты устала смотреть, как ломают других.

Она выключила запись. Не переслушала. Сразу спрятала в папку и положила в рюкзак.

Потом подошла к зеркалу. Глянула на себя. Новая женщина. Чужая. Но с её глазами. Та, что завтра пойдёт на встречу. Та, что должна быть идеальной.

И впервые за всё это время — ей стало по-настоящему страшно. Не за тело. Не за лицо. А за разум. За то, как быстро она стала чужой себе. Как легко оказалась готова исчезнуть.

Вика провела пальцами по стеклу и прошептала:

— Вероника Миронова. 27 лет. Не задаёт лишних вопросов. Не доверяет мужчинам. Любит контроль. Терпеть не может слабость. Работает на своё удовольствие. Не ищет спасения.

Тишина.

Только сердце стучало — глухо, в груди, как набат.

Завтра она войдёт в их игру.

Сегодня — она попрощалась с собой.

Глава 9: Вход без права на ошибку

Часть 1 — Вход

Координаты привели к зданию без вывесок. Высокий дом с закрытыми шторами на каждом окне, стальными дверями и входом через внутренний двор. Ни домофона, ни звонка. Только металлическая панель с одной надписью — «Ожидайте». Она стояла под камерой, не шевелясь. Ровно в 14:00 дверь щёлкнула.

Вика вошла. Тишина. Пол — глянцевый, стены — матовые, серые, без картин и вывесок. Внутри пахло чистотой, не медицинской — скорее, стерильной, как в комнате для хранения хрупких изделий. Она не увидела ни одного человека. Только дальняя стена с подсвеченной рамкой и небольшим экраном.

Экран загорелся, когда она приблизилась. Надпись:

Введите кодовую фразу.

Вика выдохнула, опуская голос.

— Молчание — мой выбор.

Экран мигнул. Голубая полоса света пробежала по её лицу.

Проверка взгляда. Не двигайтесь.

Затем — короткий звуковой сигнал.

Идентификация завершена.

Дверь сбоку раскрылась. Оттуда вышел человек в чёрной форме — ни имени, ни знаков отличия. Женщина. Волосы стянуты в узел, взгляд — нейтральный, без единой эмоции. Она посмотрела на Вику, как смотрят на багаж, доставленный вовремя. Не было ни удивления, ни интереса — даже на её внешний вид, созданный с такой точностью.

— Следуйте за мной.

Голос ровный, словно сгенерирован. Вика пошла следом, стараясь не скользить взглядом по деталям. Здесь, как она быстро поняла, всё — испытание. Даже тишина. Даже равнодушие.

И всё это — сработало.

Потому что Тимур, друг Дениса, был не просто хакером. Он вживил её в систему так глубоко, будто она всегда там была. Не просто создал легенду. Он провёл её сквозь электронную плоть этой организации: вписал в расписания, в архивы, в маршрутные листы и внутренние таблицы допуска. Там, где большинство ломались на проверке взгляда или кодовой фразе, она прошла, как будто это её вторая смена. Без сбоя. Без фальши.

Они шли по коридору без окон. Несколько поворотов, дверь, ещё дверь, лестница вниз. Пространство было нарочно безличным — всё выглядело так, чтобы ты не запоминал. Или не захотел.

Перед следующей дверью женщина остановилась.

— Поднимите волосы.

Вика молча подчинилась. Сканер провёл линию по её шее.

— Развернитесь.

Снова — скан. Плечи, запястья, бёдра. Всё фиксировалось, как товар на складе.

— Говорите номер.

— Один, шесть, девять.

— Подтверждено.

— Назовите страх.

— Потерять контроль.

— Допуск возможен.

Женщина отступила и нажала кнопку.

— Ваша регистрация началась. Следующий контакт — в течение часа. Ожидайте в изоляторе.

Вика сделала шаг к двери, но остановилась.

— Ваше имя?

Та не ответила. Только смотрела. Глаза — пустые. Затем развернулась и ушла тем же шагом, каким пришла.

Дверь открылась автоматически. Комната за ней была пустой, белой, с одним креслом и камерой в углу. Без часов. Без намёка на комфорт. Только она — и тишина.

Когда дверь за спиной захлопнулась, Вика поняла: здесь никто не будет интересоваться, кто ты. Ни до, ни после. Ты — объект. Ты — цифра.

Ты — часть процесса.

И она сделала первый вдох как Вероника Миронова.

Субъект 169.

Молчаливая.

Удобная.

Вход — завершён.

Часть 2 — Первичный допрос

Прошло сорок минут. Или час. В изоляторе не было ни часов, ни телефона, ни света от окна. Только нейтральный белый свет под потолком и камера в углу, моргающая красной точкой. Вика не двигалась. Сидела в кресле ровно, будто застывшая. Она знала: её уже проверяют.

Когда дверь открылась, звук был такой тихий, что казался мысленным. Вошёл мужчина в тёмно-сером — не костюм, не форма, но всё сидело идеально. Возраст — неопределимый. От пятидесяти до бесконечности. Гладко выбрит. Лицо — без черт. Вика подумала, что если бы его искали по фотороботу, никто бы не смог описать.

Он сел напротив. Стол между ними был стеклянным и абсолютно пустым. Он не представился.

— Вероника Миронова, — сказал он, будто проверяя, как звучит имя.

— Да, — спокойно ответила она.

— Откуда прибыли?

— Алматы. До этого — Петербург.

— Кто вас порекомендовал?

— Маскаро.

— Ваш текущий статус?

— Свободная. Не связана ни с кем. Готова к контракту с ограниченным сроком.

Мужчина кивнул. Достал из внутреннего кармана планшет. Что-то проверял. Не показывая экран, просто задавал очередные вопросы:

— Первое участие в частных сессиях?

— Париж. Двадцать лет.

— Аллергии?

— Цитрус.

— Псевдоним?

— VikaVoid.

— Цитата?

— Оковы на запястьях освобождают разум.

Он на секунду поднял глаза. Не с интересом — с оценкой. Как будто проверял, сработала ли в ней тревога. Но Вика держалась идеально. Говорила ровно, без интонаций, не выдавала ничего. Каждое слово из легенды — сидело в ней, как вбитый гвоздь.

— Что для вас «контроль»?

— Безопасность.

— Что для вас «страх»?

— Инструмент.

— Что для вас «подчинение»?

— Условие игры.

На этом он замолчал. Долгое молчание. Стекло между ними отражало свет. Было ощущение, что они не вдвоём — а трое. Кто-то наблюдает. Или запись идёт в реальном времени.

Наконец он положил планшет на стол.

— Последний вопрос.

— Да.

— Когда вы в последний раз чувствовали себя настоящей?

Тишина.

Вика не ожидала. Это не было в легенде. И не звучало, как проверка по базе.

Но она не дрогнула.

— Я никогда не чувствовала себя фальшивкой. Настоящая — это та, кто в данный момент. Сейчас — это я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он слегка кивнул. Первый раз за всё время.

— Ответ принят. Регистрация завершена. Дальнейшие инструкции вы получите от куратора. Поведение — на первом месте. Если что-то вызовет сомнение — вы покинете объект без объяснений. Возврата не будет.

Вика кивнула.

Мужчина встал, развернулся и ушёл. Дверь закрылась.

А в её голове стучало только одно:

Сработало.

Тимур — гений.

А она — уже внутри.

Часть 3 — Новая роль

Прошло не больше десяти минут с момента ухода допросчика, когда в стене справа открылась скрытая панель. Тихо, без звука. Как будто не дверь — а сдвинувшийся кусок воздуха. Оттуда вышла девушка — худая, светловолосая, в чёрном костюме без опознавательных знаков. На ней не было ни макияжа, ни украшений. Только гладкая кожа и идеальная осанка.

— Следуйте за мной, — сказала она, даже не посмотрев в глаза.

Вика встала и пошла. Теперь уже спокойно. На автомате. Голова была ясной — почти стерильной. Всё, что она чувствовала — сосредоточенность и в теле, и в голосе. Всё шло по плану.

Они прошли по узкому коридору, выложенному серой плиткой. Ни вывесок, ни окон. Только камеры под потолком и ощущение наблюдения, как будто стены сами дышали. С каждой секундой ощущение реальности становилось всё размытее. Это был не особняк. Это был механизм. Живой, безжалостный, проглатывающий тебя без остатка.

Наконец они остановились у двери с матовым стеклом. Над ней не было таблички, только небольшой символ — чёрный треугольник, перечёркнутый линией. Девушка приложила палец к сенсору, дверь открылась.

— Внутрь.

Комната внутри напоминала мини-студию: белая стена с подсветкой, табурет, зеркало и камера, встроенная в панель. На столике — кольцо. Не ювелирное. Гладкое, чёрное, будто резиновое. С небольшим золотым знаком на внутренней стороне.

— Переоденьтесь. Это — ваш основной визуальный образ.

На вешалке висел костюм: чёрное обтягивающее платье до колена с длинным рукавом, плотные чулки и туфли на каблуке. Без излишеств, но с акцентом на форму. Строго, вызывающе — и подчёркнуто практично. Униформа.

Вика переоделась молча. Движения были точными. Не колебалась. Знала: здесь всё фиксируется. Каждый лишний жест мог стать вопросом.

Когда она вышла из-за ширмы, девушка указала на табурет.

— Садитесь. Смотрите прямо в камеру. Говорите: «Я — Вероника. Я осознанно вхожу в роль. Молчание — мой выбор».

Вика села, выпрямилась, посмотрела точно в объектив.

— Я — Вероника. Я осознанно вхожу в роль. Молчание — мой выбор.

Щелчок камеры. Фото сделано.

Девушка подошла ближе и надела кольцо на средний палец её правой руки. Оно было тёплым, как будто его только что держали в ладонях.

— Не снимайте. Это ваша метка. Без неё — вы никто.

— Поняла, — тихо ответила Вика.

— Вас внесли в систему. Имя: Вероника. Цифровой ID: 169. Роль: наблюдаемая. Группа допуска — жёлтая. Ваша задача — адаптация. Проявите дисциплину, и доступ будет расширен. Нарушения — ведут к наказанию.

— Кто мой куратор?

— Вы узнаете. Пока вы — материал. И материал должен быть гибким.

Девушка шагнула к двери.

— Следующий блок — проверка. Готовьтесь. Вас будут видеть впервые.

— Кто?

— Те, кому не нужно имя.

Она ушла.

А Вика осталась в пустой комнате. В форме. С кольцом на пальце. С фото в системе.

С лицом, которое больше не принадлежало ей.

Вероника. ID 169.

Молчаливая.

Наблюдаемая.

Идеально встроенная.

Часть 4 — Первое испытание

Её провели по длинному коридору, в котором потолки будто сжимались. Свет был рассеянным, с лёгким голубоватым оттенком, как в старых психиатрических клиниках — ни тепла, ни комфорта, только стерильное ожидание чего-то неприятного.

У дверей стоял мужчина. Высокий, лысый, в чёрном. Ни слова, ни взгляда. Только махнул рукой — вперёд. Дверь открылась автоматически. За ней — комната размером с небольшой кабинет. Пустая, кроме ковра в центре и стены с зеркальным стеклом. Зеркало было большим — от пола до потолка. Вика сразу поняла:

наблюдают

.

Внутри не было ни кресла, ни стола. Только воздух. И ощущение — как перед кастингом. Только не на роль. А на то, чтобы тебя признали подходящим товаром.

Она вошла.

Сзади щёлкнул замок. Дверь осталась без ручки. Назад — нельзя.

Раздался голос. Мужской. Чёткий, спокойный, ровный. Голос, в котором не было ни злобы, ни похоти. Только контроль. Машинная уверенность.

— Субъект 169. Проведём первичную оценку. Следуйте командам. Действуйте без вопросов.

Вика стояла ровно, как статуя. Внутри всё напряглось — но тело не дрогнуло.

— Снимите обувь.

Она наклонилась. Медленно. Не вызывающе, но с достоинством. Туфли остались у порога.

— Пройдите к центру. Встаньте на ковёр.

Она шагнула вперёд. Один. Второй. Остановилась ровно по центру, как на сцене.

— Встаньте прямо. Расставьте ноги на ширину плеч. Руки вниз.

Вика подчинилась. Ни колебания, ни вопроса. Только точное исполнение. В голове звучало одно:

ты здесь не как жертва — ты здесь как актриса

. И это твоя сцена.

— Поднимите руки. За голову.

Сделала. Медленно, ровно. Вдох глубокий, выдох — долгий. Она будто отдавала не тело, а оболочку. И внутри оставалась холодной.

— Снимите верх. Без театра. Просто.

Она расстегнула молнию на спине. Платье сползло с плеч, упало вниз. Под ним — чёрное бельё. Чистое. Без кружева. Сдержанное. Она не дрожала. Дыхание ровное. Лицо — без мимики.

— Повернитесь.

Раз. Два. Плавно. Как в замедленном балете.

— Достаточно.

Тишина повисла. Густая, как в воде. Зеркало не отражало ничего, кроме её самой — полуобнажённой, с кольцом на пальце и кольцом в глазах. Она смотрела прямо в стекло. Не нахально. Не вызывающе. Просто — прямо.

Голос снова прозвучал. На этот раз — чуть тише:

— Субъект 169. Хорошо адаптирована. Внутреннее сопротивление — минимальное. Стрессоустойчива. Внешне — стабильна. Дальнейшее наблюдение — целесообразно.

Щелчок.

Дверь сзади открылась.

— Оденьтесь. Ожидайте куратора.

Голос исчез.

Вика медленно подняла платье и надела его обратно. Почти церемониально. Её пальцы дрожали — но не от страха. От ярости. От унижения. От того, насколько легко она это сделала. Насколько просто стало подчиняться — когда знаешь, зачем.

Она прошла это.

Она

вошла в систему

. Не как жертва.

Как вирус.

И где-то, за зеркалом, кто-то смотрел — и говорил:

— Интересная. Понаблюдаем.

Часть 5 — Сцена наблюдения

За зеркальной стеной, отделяющей комнату допроса от наблюдательной зоны, царила выверенная тишина. Воздух был прохладным, пах холодным табаком и кожей новых кресел. Пространство было тускло освещено, как будто свет тут не требовался вовсе — все, кто здесь находился, давно привыкли видеть в темноте.

У длинного стола сидели трое. Один — мужчина лет пятидесяти с резкими скулами и спокойным лицом. Второй — моложе, в очках, с тихим голосом и привычкой не смотреть прямо. Третья — женщина с планшетом, строгая, идеальная, будто собранная из линий и точек.

На экране перед ними — видеопоток. Вика. Она стояла у стены в стандартной форме, с кольцом на пальце, опущенными руками и абсолютно ровным выражением лица. Ни вопроса, ни эмоции. Только пустое ожидание.

— Тихая, — сказал первый. — Но не сломанная.

— Не новая, — добавил второй. — Движения уже обработаны. Паузы в ответах — в норме. Лицо стабильное. Мышцы расслаблены, как у опытных.

— Проверяли вдоль и поперёк, — добавила женщина. — Чистая.

Мужчина в очках поднял взгляд на зеркальное стекло.

— А если это подготовка? Не кастинг — а миссия?

Первый хмыкнул.

— Тогда у нас появился игрок.

— И что будете делать?

Он встал. Медленно подошёл к стеклу и посмотрел на неё в полный рост. Вика не двигалась. Не знала, что кто-то стоит так близко. Что её уже смотрят, оценивают. Как на аукционе. Как на живую ловушку.

— Оставим.

— Куратор?

— Пусть выберет её сам. Любой. Посмотрим, кто клюнет первым.

— И если она начнёт задавать вопросы?

— Значит, она пришла не играть. А если будет молчать — возможно, мы сможем использовать её.

Он отошёл от стекла, подхватил плащ с вешалки и уже на выходе добавил:

— Красивые куклы долго не живут в этой игре. Но иногда… одна из них умеет кусаться.

Дверь за ним закрылась. Осталась тишина, мягкое мигание монитора и запись:

ID 169 — наблюдение активировано. Доступ ограничен. Приоритет: средний. Под наблюдением.

Вика, в соседней комнате, на мгновение вздрогнула.

Инстинкт.

Она не знала почему, но почувствовала: за ней

уже пришли

.

Часть 6 — Первая ночь

Комната, куда её привели, была пугающе нейтральной. Белые стены без изъянов. Кровать — ровная, как будто на ней никто и никогда не спал. Одеяло сложено по линии. Подушки ровно по центру. Никаких личных деталей, запахов, даже намёка на тепло. Всё, что здесь было, словно кричало:

ты здесь не жить — ты здесь служить

.

Туфли она сняла молча. Поставила аккуратно у стены. Присела на край кровати, выровняв дыхание. Комната не имела ни одной тени. Свет из матового потолка давал ровную заливку, которая убивала глубину. Даже зеркало, вмонтированное в дверь шкафа, не отражало её как человека — только как силуэт в чёрной униформе.

Камера в углу не мигала. Но её присутствие ощущалось всем телом — как холодное прикосновение к затылку. Она не могла точно сказать, смотрят ли на неё сейчас. Но разум подсказывал: да. Здесь всё фиксируется. Даже пауза между вдохами.

Вика обошла комнату. Молча. Пальцами провела по кромке шкафа, по раме окна. Окно — зашторено металлической панелью. Снаружи — только отражение самой себя. Даже улицу не видно. Ни звука. Ни города. Ни мира. Она не знала, где находится. Ни района. Ни координат. Только — внутренняя клетка. Белая. Идеальная. Глухая.

Она вернулась на кровать, легла на спину, вытянулась. Не раздевалась. Даже кольцо не сняла. Просто лежала. Смотрела в потолок. Слушала, как стучит сердце. С каждым ударом — ровнее, тише, как будто тело осваивалось. Подстраивалось.

В голове не было мыслей. Не было паники. Только чувство пустоты. Той самой, которая приходит перед прыжком. Когда всё уже сделано. Когда обратной дороги нет.

Она знала: с этого момента всё настоящее — под замком. Её голос. Её привычки. Её имя. Даже страх теперь — не её. Он принадлежал роли.

Вероника Миронова. ID 169.

Это всё, что осталось.

Марк.

Рената.

Их образы плыли, как сны. Лица размытые, фразы обрывочные. Она не знала, где они. Живы ли. Но знала: они здесь. Где-то. И, возможно, тоже лежат в похожих комнатах. Смотрят в такой же потолок. И ждут. Или сдаются.

— Нет, — прошептала она. — Я не для этого пришла.

Это был её путь. Жестокий. Одинокий. Но выбранный сознательно.

Вика сжала пальцы. Кожа на кольце была холодной. Она вспомнила, как вчера ещё смеялась с Денисом. Как казалось, что у неё есть время. И выбор. И поддержка.

Теперь — ничего. Ни помощи. Ни связи. Ни права на ошибку.

Где-то щёлкнул реле. Свет плавно потух. Остался мягкий полумрак, как в операционной после завершённой процедуры.

Она повернулась на бок. Подтянула ноги к груди. Так, как спят дети. И солдаты перед атакой.

За стенами — тишина. За потолком — камеры.

В голове — только цель.

Завтра она проснётся не человеком.

Завтра она станет инструментом.

Тенью. Приманкой. Оружием.

А этой ночью

она прощалась с собой.

Глава 10: Первая ночь с клиентом

Часть 1 — Назначение

Она сидела на краю кровати, пытаясь сосредоточиться на дыхании. Один вдох. Один выдох. Ладони на бёдрах. Спина ровная. Глаза — в пол. Словно медитировала. На деле — замирала перед боем.

Дверь открылась без стука. Как всегда — бесшумно, холодно, уверенно. На пороге стояла та же женщина в чёрной униформе, которую Вика видела в день прибытия. Её лицо — как керамика. Без выражения.

— Ты выбрана, — сказала она. — Комната 12. Через 40 минут. Подготовка обязательна. Одежда — набор «чёрное». Инструкций не будет.

И ушла, оставив за собой только запах дешёвого дезинфектора и ощущение финального отсчёта.

Вика медленно поднялась. Ни паники. Ни вздоха. Только автоматизм. Она уже не жила в эмоциях — только в задаче.

Открыла шкаф. Внутри — ровно отсортированная одежда по цветам и темам. Сегодня — «чёрное». Она знала, что это значит: индивидуальная сессия. Не вечеринка. Не театр. Личный клиент. Полный доступ.

Пальцы скользнули по ткани, выбирая.

На кровать она выложила комплект, как ритуальные предметы перед посвящением:

— Чёрное кружевное бельё — тонкое, почти невесомое, с полупрозрачными вставками, подчёркивающими линии тела.

— Чулки с широким кружевным кантом — плотные, с вертикальным швом на задней стороне.

— Подвязки — тонкие, эластичные, с металлическими фиксаторами.

— Облегающее платье — чёрное, глянцевое, с открытой спиной и вырезом на груди. Ткань ложилась по телу, как вторая кожа.

— Каблуки — 12 см, лакированные. Без ремешков, чтобы не было звука застёжек при снятии.

— Украшение — только одно: тонкая цепочка на бедро, чуть ниже резинки чулка. Её почти не видно, но она там — как символ. Как намёк.

Она надела бельё медленно, с точностью хирурга. Сначала трусики — чёрные, почти невидимые. Потом бюстгальтер — тугой, подчёркивающий форму. Чулки — один за другим, с натянутым движением, будто натягивала роль на кожу. Затем подвязки — с треском защёлок, как выстрелы.

Перед зеркалом — платье. Натянула сверху вниз. Сначала грудь, затем бёдра. Последним — каблуки. Подошла ближе. Посмотрела на себя.

Образ был завершён. Идеально. Но в зеркале не было Вики. Была женщина, которой можно приказывать. Которую можно трогать. Которая

всё знает, но ничего не скажет

.

Глаза были спокойны. Но в глубине — напряжение. Как у хищника, притворившегося ланью.

Она нанесла макияж. Акцент на глаза — тёмные тени, тонкие стрелки. Губы — матовые, чуть припухшие. Без улыбки. Без намёков.

В последний момент — духи. Одно касание под ключицу. Тяжёлый аромат мускуса и табака. Он ложился как сеть. Как провокация.

Сев обратно на край кровати, она поставила локти на колени, сцепила пальцы и замерла.

В голове — не мысль. Только имя комнаты.

12.

Это уже не подготовка.

Это —

первый вход в мясорубку

.

В игру, где от неё хотят не слов. Только тела.

И если она сейчас дрогнет — её сотрут, не моргнув.

Если же выдержит — откроются двери, за которыми

ждут Марк и Рената.

— Ты выбрана, — повторила она вслух.

И встала.

Время пришло.

Часть 2 — Встреча

Коридор к комнате 12 был другим. Шире. Тише. На стенах — не было камер. Или они просто прятались лучше. Свет — не холодный, как обычно, а мягкий, янтарный, будто воздух подогрет, чтобы кожа чувствовала каждое прикосновение острее.

Вика шла медленно. Каблуки касались пола почти бесшумно. Чулки натирали внутреннюю сторону бёдер. Платье тянулось, как кожа. И с каждым шагом внутри нарастало странное, липкое ощущение:

тебя ждут не ради тебя. А ради твоего подчинения.

У двери — никого. Только табличка с цифрой

12

. Под ней — небольшая металлическая панель с сенсором. Она коснулась его кольцом. Дверь щёлкнула.

Внутри — тишина. Но другого типа. Тишина, в которой что-то

уже происходит

, только ты ещё не понял — что.

Комната была не как те, что она видела раньше. Просторная. Стены — бардовые, с текстурой ткани. Потолок тёмный. Свет — точечный, только вдоль пола и под мебелью. Всё вокруг — будто вырезано из сна. Из сна, в котором главная роль — у тела.

Посередине — кресло. Крупное, кожаное. В нём — мужчина. Он сидел спокойно, почти лениво. Ноги раскинуты. Руки — на подлокотниках. Чёрная маска скрывала лицо. Глаза — в тени. Видны только губы, чуть тронутые брезгливой полуулыбкой.

— Встань у двери. Закрой.

Она подчинилась. Молча. Повернулась спиной, нажала кнопку. Дверь щёлкнула — теперь они были вдвоём. Только она — и он. Клиент. Первый. Первый настоящий.

— Повернись.

Она развернулась. Медленно. Спокойно.

— Пройди к центру. Остановись. Руки вдоль тела.

Она сделала это. Словно не человек, а программа. Но внутри — сжималось. Противно. Густо. Возбуждение, тревога, ненависть, брезгливость — всё в одном.

Он встал.

Подошёл медленно. Обошёл её кругом. Остановился сзади. Руки не касались — но она чувствовала, как взгляд скользит по спине, шее, бёдрам.

— Говори. Сама пришла?

— Да, — ровно.

— Хочешь быть послушной?

— Да.

— Почему?

Она выдохнула. Глубже. Уловила паузу.

— Потому что только так я узнаю, что внутри.

— Что именно внутри?

— И они. И я.

Он хмыкнул. Обошёл её, встал перед ней.

Снял перчатку. Лёгкое касание — по щеке.

Она не дёрнулась.

— Хорошо, — сказал он. — Разденься.

Ни эмоции. Ни улыбки. Ни возбуждения в голосе.

Только требование. Как команда:

дышать. моргнуть. опуститься.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вика протянула руку к молнии на спине.

Тело сделало это без сопротивления.

Платье соскользнуло вниз.

Остались — чулки. Подвязки. Трусики.

Она стояла, как модель на витрине, с кольцом на пальце, с прямой спиной и пустыми глазами.

Он подошёл ближе.

— Хорошо. Не дёргайся. Сейчас проверим, насколько ты хочешь быть «своей».

Он взял её за подбородок. Пальцы тёплые. Крепкие. Без нежности. Без грубости — просто власть.

Он поднял её лицо. Посмотрел в глаза.

И Вика поняла:

это будет не просто секс. Это будет допрос телом.

И она — готова.

Потому что цель важнее, чем отвращение.

Ведь за этой дверью начинается не унижение.

А

вход в их мир

.

Часть 3 — Игры тела

Он обошёл её ещё раз. Медленно. Наслаждаясь тишиной, как художник перед холстом, прежде чем прикоснуться к первому мазку. Вика не двигалась. Сердце билось ровно, как она училась — не выдавать ни страха, ни возбуждения. Лицо — каменное. Тело — податливое.

Он остановился сбоку и заговорил тихо, как будто размышляя вслух:

— Ты молчаливая. Это хорошо. Болтовня — слабость. А покорность... — он коснулся ремешка её подвязки, — …начинается не в теле. В голове.

Он провёл пальцем по коже вдоль резинки чулка. Плавно. Медленно. Как будто проверял материал. Она не вздрогнула. Только перенесла вес чуть вперёд — на носки. Как бы в полупоклоне. Не подыгрывая — демонстрируя готовность.

— Опустись на колени.

Она подчинилась. Плавно, не спеша. Колени коснулись мягкого ковра. Спина ровная. Руки — на бёдрах, ладонями вверх. Поза подчинения — чистая, обученная. Он обошёл перед ней кругом, останавливаясь то справа, то слева. Ничего не говорил. Только смотрел. И Вика чувствовала, как он вдыхает её — запах, температуру, нервы.

Он встал перед ней.

— Сними мой ремень.

Она поднесла руки к пряжке. Осторожно. Ни спешки, ни смущения. Только точные движения пальцев. Раз. Щелчок. Два. Петля скользнула сквозь ткань. Он не остановил. Не помог. Смотрел сверху вниз, как надрессированный хищник, выжидая.

Ремень она положила рядом. Он остался стоять. Дал ей паузу. А потом:

— Глубокий вдох. Глубокий выдох.

Она подчинилась.

— Прикоснись к себе. Там. Медленно.

Она хотела бы моргнуть. Хотела бы хотя бы задержать дыхание. Но не позволила себе ни малейшего сбоя. Пальцы коснулись кожи — поверх трусиков. Потом чуть сильнее. Давление — минимальное, но уверенное. Она двигалась, как в трансе. Как в ритуале. Она не стонала. Не вздыхала. Только играла.

— Скажи, чего ты хочешь.

Она подняла глаза.

— Быть полезной.

Он опустился на корточки. Оказался с ней на одном уровне. Взял её за подбородок.

— А ты умеешь лгать, 169.

Он не злился. Ему это нравилось.

— Но здесь не лгут. Здесь дрессируют.

Он провёл пальцем вдоль её губ. Она не отстранилась. Наоборот — открыла рот, слегка. Не как вызов. Как приказ, уже полученный.

Он не поцеловал. Он вставил два пальца ей в рот, держа за подбородок. Медленно. До середины. Смотрел в глаза.

— Не кусай. Не играй. Просто дыши.

Вика держалась. Горло сжалось, но она не дёрнулась. Только дышала через нос. Пальцы — внутри. Власть — тотальная. Он как будто тестировал, сколько она выдержит, прежде чем сломается. И она выдерживала.

Он вынул пальцы.

— Ляг. На спину. Ноги — врозь.

Сделала. Медленно, как в медитации. Чулки натянулись. Подвязки зазвенели от резкого движения. Она легла, как кукла на витрине. Голова чуть повернута. Руки по швам. Тело открыто. Тело — не её. Тело — инструмент.

Он подошёл ближе. Скользнул рукой по внутренней стороне бедра. Ни нежности. Ни ярости. Только метод. Словно проверял, как натянута струна.

— Ты хочешь, чтобы я вошёл в тебя?

Пауза.

Внутри — вспышка отвращения.

Но голос Вики прозвучал спокойно:

— Я хочу, чтобы вы получили удовольствие.

Он рассмеялся. Низко. Почти беззвучно.

— Хороший ответ. Пока.

Он не вошёл. Он ушёл. Просто — развернулся, не оглядываясь. Как будто она была тренировочной куклой, а не женщина с душой и сердцем.

Дверь щёлкнула. Тишина снова стала плотной.

Вика осталась лежать. Не вставая. Сердце билось громко. Не от страха. От того, как далеко она уже зашла.

И всё это — только начало.

Часть 4 — Секс как сцена

Спустя время он вошел. Он не торопился. Каждое его движение было точным, выверенным — как у палача, не испытывающего ни ненависти, ни желания. Только власть. Только механизм.

— Ляг на спину. Ноги — к груди. Раздвинь. Шире.

Голос его стал низким, глухим, с хрипотцой. Не спрашивающий. Утверждающий.

Вика подчинилась. Подняла ноги, упёрлась пятками в край стола. Поза — откровенная до боли. Её бёдра дрожали от напряжения, мышцы живота ходили ходуном. Но лицо — без мимики. Ни ужаса. Ни смущения.

Он подошёл, плотно встал между её ног и без прелюдии вошёл. На этот раз — до упора. Резко. Глубоко. Как будто хотел не трахать —

вбить

себя в неё.

Удар. Ещё. И ещё.

Стук его тела об её — звонкий, тяжёлый, с глухим эхом от кожаного стола.

— Скажи, что ты шлюха.

— Я шлюха, — выдохнула она.

— Громче.

— Я шлюха! Я твоя грязная дырка. Бери, как хочешь.

Он взял её за горло. Не сдавливая — просто чтобы чувствовать пульс. Его член двигался в ней, как поршень. Он трахал её без ритма, нарочно сбиваясь, то медленно, с паузами, то резко, с гортанным рыком.

— Кому ты принадлежишь?

— Тебе, — хрипела она. — Мне нравится, когда меня используют.

Он вынул.

— Встань на колени. Быстро.

Она упала вниз, на четвереньки. Лицо — к полу. Жопа — вверх. Вся поза — вызов и подчинение одновременно.

Он вошёл сзади. Обхватил талию, сжал ягодицы. Толчки стали грязными, быстрыми, почти яростными. Он приговаривал:

— Шлюха… Ты создана для этого.

— Да. Я создана для этого, — повторяла она между ударами.

Слюна стекала по подбородку. Волосы выбились. Щёки горели. Но она не сбивалась. Потому что

это была не Вика. Это была её роль. Её миссия.

Он вышел из неё резким рывком.

Схватил за волосы. Натянул голову вверх.

— Рот. Открой.

Она подчинилась. Язык вытянут. Губы приоткрыты.

Он дрочил над ней. Не торопясь. Глядя ей в глаза.

И в какой-то момент — резко, с рыком, кончил. Прямо на её лицо. На губы. На щёки. На подбородок. Горячие, густые брызги спермы стекали вниз, падали на пол, капали на грудь.

Он отпустил волосы. Она осталась на коленях. Лицо — залито, липкое.

Он вытер ладонь о её щеку.

— Ты знаешь, что делать.

Она медленно склонилась вниз.

И начала

слизывать сперму с пола.

Медленно. Кончиком языка. Как кошка, лакомая, покорная, запрограммированная.

Не из желания. Не из страсти.

Из необходимости

быть внутри их мира

.

Он смотрел сверху. Молча. Только звук — как её язык скребёт гладкий пол.

Когда всё было вылизано — она замерла.

Он кивнул.

— Умеешь слушаться. Может, не сломаешься. Посмотрим.

Он ушёл. Даже не взглянув.

А она осталась. На коленях. В сперме.

Но с ровным пульсом.

И с мыслями не о нём.

А о том, как глубоко она уже проникла в их ад.

И как близко — к Марку.

Часть 5 — После

Комната опустела. Воздух стал вязким, как после пожара. Свет по-прежнему лился с пола, мягкий, тёплый — но теперь казался оскорбительно уютным. Как будто ничего не случилось. Как будто то, что только что происходило на этом столе, было иллюзией.

Вика стояла на коленях. Обнажённая. Покрытая следами чужого семени. Кожа липла. Чулки сползли. Волосы сбились в беспорядок. Во рту — солёный вкус, в ноздрях — запах пота, кожи, спермы и унижения.

Она не двигалась. Сначала — несколько минут. Просто дышала. Глубоко. Через нос. Как после заплыва в холодной воде. Дыхание выравнивалось. Сознание — медленно возвращалось в тело. Её пальцы дрожали. Но не от страха. От накопленного адреналина.

Ты выдержала.

Она поднялась. Медленно, с достоинством. Подошла к зеркальной панели — где, возможно, кто-то всё ещё смотрел. Остановилась перед ней. И прошептала еле слышно:

— Хочешь сломать? Сломайся сам.

Затем — в ванную. Вода в раковине пошла чуть теплее, чем хотелось. Она умылась. Не быстро. Каждое движение было как очищение — не тела, а лица. Не оставила ни капли. Ни намёка. Только чистую кожу. Только холод.

Сняла трусики — липкие, с пятном на промежности. Выбросила в мусор. Разделась до конца. Открыла душ. Зашла под ледяную воду. Струи били по груди, по животу, по лбу. Она мылась долго. Без мыла. Просто терла себя. Словно стирала не грязь — а чужие касания. Не позы — а взгляды.

Потом — полотенце. Сухое. Жёсткое.

Надела новое бельё из шкафа. Простой комплект. Без кружев. Без вызова. Накинула тонкий чёрный халат. Волосы оставила мокрыми. Лицо — без косметики.

Села на кровать.

И впервые за всё время — позволила себе закрыть глаза.

Но не для сна.

А чтобы вспомнить.

Голос. Шёпот. Манеры. Поза.

Он назвал её «пригодной».

Он сказал:

«Может, не сломаешься. Посмотрим.»

Это значило:

он не один

.

За ней наблюдают. Оценивают. Тестируют.

Она вспомнила его движения. Его руки. Шрам под лопаткой. Кривой мизинец.

Она запоминала всё. Не как жертва. А как охотник. Только пока в клетке.

Прошло пятнадцать минут.

Она открыла глаза. Встала. Подошла к стене. Коснулась пальцем маленькой металлической панели. Щелчок. Камера в углу моргнула.

Я вижу тебя, ублюдок.

Вика вернулась в кровать. Легла. Спиной к комнате. Лицом в подушку.

Мир стал тише.

Но внутри — только громче.

И с каждой такой ночью она становилась не сломанной.

А

ближе к цели.

Часть 6 — Точка невозврата

Ночь больше не казалась ночью. Ни одной тени, ни одного звука, ни капли уличного света. Здесь не было времени. Пространство замерло в идеально ровной геометрии белых стен, стерильных углов и плоской тишины, в которой даже её дыхание казалось посторонним.

Вика лежала на кровати с открытыми глазами. Пульс — ровный. Тело — вымыто, вычищено, высушено. На коже — ни капли чужого, но внутри — следы остались. Он вошёл в неё, использовал, закончил, как на теле игрушки. И исчез, как будто не было. Как будто она — не женщина, а поверхность. Платформа.

Плечи ныли. Между ног — пульсировало глухо, но это не была боль. Это было напоминание. Знак принадлежности. Маркер, что она прошла проверку. Что теперь она — внутри. Принята. Оценена. Отмечена.

Она встала. Медленно. Без слов. Прошла к зеркалу. В отражении — чужая. Та, которую она выстроила за семь дней. Каре. Острый взгляд. Пустая мимика. Ни одной морщины, ни одного вопроса. Только сдержанная сексуальность и контроль. Лицо, которое можно трахать, бить, хвалить, игнорировать — и оно всё примет. Всё проглотит. Всё переживёт.

Вика присмотрелась к своим глазам. И всё равно заметила трещину. Там, в самой глубине, блеснуло что-то живое. Тонкое. Остаточное. Может быть — ненависть. Может быть — голод. Но не боль. Боль она выключила. Навсегда.

— Ты прошла, — прошептала она себе, не отрываясь от отражения. — Сломались все до тебя. Но ты не треснула. Не отошла. Не взвизгнула.

Она вытерла лицо. Хоть и не было слёз. И не было пота. Просто жест. Человеческий. Чтобы напомнить себе, что она всё ещё чувствует. Хоть что-то.

Вернулась к кровати. Села. Закинула одну ногу на другую. Спина — прямая. Поза — будто на допросе. Внутри — новая формулировка:

ты не жертва. ты разведка. ты вирус в системе.

Рената сломалась. Потому что была мягкой. Потому что верила, что всё это — ошибка, случайность, временное. Но Вика знала: это не случайность. Это

стройная структура из насилия, власти и разврата

, построенная на девичьей крови. Здесь не «ошибаются». Здесь отбирают.

А Марк… Он знал. Он был одним из них. Но не до конца. Где-то между. И потому исчез. Или его заставили исчезнуть. Она не знала пока. Но знала одно — он видел её. Понимал. Слышал. И, возможно,

оставил для неё след

.

Она легла. Медленно. Подтянула колени. Не как шлюха. Как солдат. Укрылась только наполовину. Другую половину оставила — открытой. Уязвимой. Готовой. Не к боли — к следующему ходу.

Свет не выключала. Камеру не закрывала. Всё — под контролем. Всё — на виду.

И в этой стерильной клетке, в этой коме без времени, она прошептала не молитву. Не просьбу. А приказ себе:

— До конца. Пока я не найду их. Пока всё это не рухнет.

Это был не конец сцены.

Это было

начало войны

.

И она уже была в тылу врага.

ГЛАВА 11 — Программа

Часть 1 — Пробуждение и регламент

Сначала был звук.

Не голос, не сигнал, не что-то живое. Механическое, резкое, как будто кто-то хлопнул по железному листу в соседней комнате. Он не пробуждал — он вырывал. Рвал сон, кожу, остатки мысли. С ним не хотелось вставать — хотелось исчезнуть, стать частью стены, раствориться в простыне, чтобы не пришлось снова делать вид, что ты — человек.

Вика открыла глаза. Потолок — ровный, без трещин. Цвет — серо-белый, как в морге. Комната — квадратная, идеальная. Пустая. Ни часов. Ни зеркала. Ни личных вещей. Только кровать, ящик у стены и дверь с прорезью, через которую подавали воду. Или еду. Или записки. Всё — без объяснений.

Сигнал повторился. Громче. Как выстрел.

Тела в комнате начали двигаться. Словно по команде, без слов. Без попытки потянуться, зевнуть или выругаться. Просто — поднялись. Одновременно. Вика села медленно, чувствуя, как её мышцы болят, будто после долгой тренировки. Спина затекла. Шея хрустнула. Сон — будто и не начался. Она не помнила, как заснула. Может, и не спала вовсе.

Девушки одевались молча. Одни и те же серые платья, без силуэта. Волосы — в строгий пучок. Без украшений, без права на собственность даже на уровне прядей. Лица — умытые. Макияжа — нет. Украшений — нет. Ничего. Только оболочки. Вика одевалась медленно, чувствуя, как ткань платья прилипает к коже. Холодной. Чужой. Когда-то она гордилась собой. Фигурой. Движениями. Теперь — каждое её движение ощущалось, как работа официантки на чужом банкете: точно, сухо, незаметно.

Потом — душ. По очереди. По 4 минуты. С холодной водой. С камерами. С надзирательницей в тени. Мылись, не глядя друг на друга. Только плечи, руки, пах — всё должно быть чисто. Волосы — мыть, но не сушить. Вика стояла под струёй, пока не задрожала от холода. Губы стали синими. Но всё равно — мылась до конца, как велено. Механически. Как будто это не она. Как будто у неё украли имя, кожу, голос.

Выйдя, она увидела Эмму. Та стояла у стены, прямая, как швабра. На ней — форма, чуть отличающаяся от остальных. Ближе к чёрному, с поясом. Признак статуса. «Старшая». Волосы собраны идеально. Лицо — пустое. Но в глазах Вика уловила что-то. Мгновение. Полсекунды. Узнавание. Тонкое, как еле уловимая улыбка. Но взгляд сразу погас. Стал строгим.

— Колонна. Руки вдоль тела. Взгляд — в пол, — проговорила Эмма чётко, как метроном.

И они пошли. Коридор — серый, свет искусственный, с потолка. Шаги глухие. Вика считала: пятнадцать шагов — до первого поворота. Семь — до лестницы. Двадцать два — до трапезного зала. Её учили так раньше, в театре. Пространство — должно быть посчитано, чтобы чувствовать его.

Зал — словно столовая в интернате, но стерильная, как операционная. Подносы — одинаковые, чёрные. Каши — одинаковые, серо-бежевые. Вода — без вкуса. Даже запаха еды не было. Всё — на уровне инстинкта. Чтобы не чувствовать удовольствия. Чтобы просто работать. Чтобы быть машиной.

Садились — по команде. Все — одновременно. Стулья не скрипели. Девушки смотрели в точку на стене — тёмный кружок. Говорить запрещено. Есть — разрешено. Но без эмоций. Жевать — беззвучно. Вика чувствовала, как всё внутри сопротивляется. Раньше еда была удовольствием. Сейчас — ритуал. Доказательство, что ты можешь быть частью системы.

Эмма ходила вдоль, как офицер. Строго, молча, но видела всё. Она подошла ближе. Вика почувствовала взгляд. Не просто контроль. Узнавание. И снова — ничего не сказано. Только слова, как нож в сердце:

— Спина. Ниже. Ты не товар, пока не научишься быть упаковкой.

Она не ответила. Просто опустила плечи. Не потому что согласна. А потому что поняла: выживет та, кто будет играть. Игра — единственный язык, который она ещё знает. Вика снова на сцене. Только теперь — без костюма. Без света. Без аплодисментов. Только взгляд из-за камеры. Только холодная точка на стене. Только она — и её тень.

И всё же… Искра осталась. Внутри. Маленькая. Но живая.

Часть 2 — Телесная коррекция

После завтрака их повели в другой блок. Он не отличался от остальных: те же серые стены, те же зеркала без отражения. Но в воздухе чувствовался другой запах — тонкий, пудровый, как от дорогого крема и холодного света. Здесь пахло телами, но не от пота — от воска, пинцетов, духоты фенов и латекса в перчатках.

В середине зала стояла Бэлла. Как всегда — безупречная. Волосы уложены, губы перламутровые, взгляд — хирургически точный. На ней — винный кейп и перчатки до локтей. В руках — планшет, будто она пришла не оценивать людей, а проверять качество товара на складе.

— Красота — это не дар, — произнесла она плавно, почти ласково. — Это технология. Даже тело богини нужно переплавить, прежде чем оно станет продаваемым. Брак мы не принимаем.

Девушки встали в линию. Шаг между каждой — ровный. Позы — как у манекенов: грудь вперёд, подбородок вниз, руки вдоль бёдер. Вика ощущала, как под кожей поднимается тревога. Не из-за того, что сейчас будет. А из-за того,

кто

перед ней. Бэлла. Та самая. Вторая вечеринка. Латекс, сцена, бокал в руке — и взгляд, прожигающий сквозь маску.

Сердце сжалось.

«Узнает?» — это слово застыло в голове. Хотелось отвернуться, опустить голову, исчезнуть. Она не боялась боли. Но разоблачения — да. Если кто-то из кураторов поймёт, кто она, зачем здесь — всё закончится.

Бэлла подошла ближе. Секунда. Две. Вика затаила дыхание. Внутри — пустота, как перед провалом в шахту. Но Бэлла смотрела мимо. Словно видела не женщину, не память, не лицо — только форму, силуэт, несовершенство.

— Ты напряжена, — сказала она наконец. — Плечи, как у бойца. Челюсть — как у судьи. А ты — никто. Запомни это. Пока ты дышишь, мы будем тебя переписывать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вика не ответила. Не сморгнула. Но внутри — отпустило. Она не узнала. Ни намёка. Ни паузы. Ни взгляда. Только холодная, ровная, методичная оценка.

— Плохо, — продолжила Бэлла. — Пометка: проблема с пластикой. Недоверие к прикосновению. Психосоматика в районе диафрагмы. Не сломана. Пока.

Она повернулась к ассистентке.

— Мы это исправим. Но сейчас — она сырая. Как фарш среди тартаров.

Слова ударили точно. Но Вика осталась недвижима. Только голова — чуть склонена. Покорность. Псевдо-согласие. Игра, которую она знает.

Когда Бэлла ушла, Вика ощутила, как уходит напряжение с плеч. Злость — ещё осталась. Но паника — улетучилась. Она пока — в безопасности. Пока — внутри.

Затем началась практика. Походка. Повороты. Жесты. Улыбки. Репетиция сексуальности — по инструкции. Каждое движение вымерено, записано, проверено. Девушки шли по очереди — как на кастинге. Кто-то дрожал, кто-то переигрывал. Бэлла только фыркала. Она не кричала. Она говорила хуже — тихо, с насмешкой.

Когда вызвали Вику, она пошла сдержанно. Уверенно, но не вызывающе. Ни намёка на страсть. Только нужная механика. Ни капли души.

Бэлла посмотрела на неё и сказала:

— Умная. Слишком. Не спасёт. Здесь никто не играет. Ты не актриса. Здесь ты — инструмент. И пока ты помнишь, как чувствовать, ты не годишься ни на что.

Вика кивнула. Не согласием — соглашением на игру.

И поняла: этот мир — чужой. Больной. Но она внутри. И она выстоит.

Часть 3 — Тренировка подчинения

Следующий блок назывался просто —

репетиционный зал

. Но внутри он был больше похож на храм извращённой дисциплины. Просторный, с зеркальными стенами, мягким светом и абсолютно бесшумный. Даже шаги по ковру не издавали звука — как будто ты не шёл, а скользил сквозь ничто.

В центре стояла Сабина.

На ней — облегающий чёрный комбинезон, без изысков, но с пугающей точностью подчёркивающий её фигуру. Волосы собраны в идеальный узел. Лицо — вылеплено маской строгости. Она не командовала — внушала. Как будто её взгляд сам по себе был приказом.

— Запомните, — сказала она негромко, но каждое слово отдавало дрожью. — Улыбка — это не эмоция. Это команда. Позы — это язык. И если вы неправильно подали руку — это не ошибка. Это измена.

Вика стояла в третьем ряду. Плечи опущены, взгляд — на спину стоящей впереди. Внутри — снова холод. Но уже знакомый. Удобный. Как старая роль, которую ты носишь, как перчатку.

Сабина ходила вдоль. Пары шагов хватало, чтобы понять всё о человеке. Она говорила коротко:

— Ты — кошка. Ты — кукла. Ты — нож.

— Не думай. Повторяй.

— Притворяйся, пока не сломается настоящая ты.

Потом началась репетиция.

Первые позы — «у ног». Колени на ковре. Руки — на бёдрах, ладонями вверх. Плечи — опущены. Спина — ровная. Глаза — в пол. Затем «поза благодарности»: руки сложены на груди, голова наклонена, будто просишь пощады — и счастлива, что её дадут.

Вика делала всё точно. Не первая, но и не последняя. Безэмоционально. Ровно. Как будто эти движения не касались её тела. Как будто она была только оболочкой. И всё же, внутри — наблюдала. За тем, как дрожит новая девочка в углу. За тем, как Сабина нарочно встаёт рядом, чтобы проверить дыхание. За тем, как старшие шепчут, будто бы не слышно:

— Если не улыбаешься — как они узнают, что ты рада боли?

Следующий этап — работа с зеркалами. Девушки вставали перед отражением, и Сабина диктовала:

— Представь, что тебя ударили. Где боль? В глазах? В губах? Покажи.

— Представь, что ты молишь о сексе. Без слов. Только взглядом.

— Представь, что тебя трахают — и ты должна быть благодарна. Не потому что хочешь. А потому что обязана.

В зале было душно. Кто-то всхлипывал. Кто-то сбивался. Сабина останавливала процесс только ради одного: наказать за недостаток искренности.

— Ты просто копируешь. А нужно — проживать.

Когда очередь дошла до Вики, она стояла как статуя. Лицо — холодное. Глаза — чуть прищурены. Рот — мягко приоткрыт. Всё было правильно. На миллиметр. Но без души. Сабина замерла, посмотрела, кивнула.

— Идеально. Как труп в рекламе духов.

Это была похвала. В извращённой форме. Но Вика знала — она выиграла этот раунд. Ни одной ошибки. Ни капли настоящего. Только маска. Та, что не трескается.

В финале Сабина прошла мимо и бросила фразу, едва слышную:

— Ты ещё не сломалась. Но я уже слышу, как трещит.

Вика опустила голову. Улыбнулась. Не от боли. От злости.

Потому что они не понимают: она пришла не быть рабыней. А стать хищником в их стае.

Часть 4 — Наказание другой девушки

После репетиции никто не расходился. Сабина велела остаться в зале — молча, на коленях. Все понимали: будет показательное. Но кто — не знал никто. Ожидание растягивало пространство. Воздух в зале стал плотным, почти осязаемым. Его приходилось глотать, как тёплую пыль.

Сабина стояла у стены, сцепив руки за спиной. Лицо — гладкое, спокойное, но в этой тишине даже моргнуть казалось громким.

В комнату вошли двое кураторов. Между ними — Лия. Та самая, с которой Вика утром перекинулась взглядом. Тогда она показалась ей почти невесомой. Сейчас — сломанной. Халат был полурасстёгнут, едва держался на одном плече. Ноги подкашивались. Она шла, как идущая на эшафот. Один куратор держал её под руку. Второй — уже расстёгивал ремень на брюках.

— Вчера, — сказала Сабина, не повышая голоса, — Лия не встала по сигналу. Три секунды — это не ошибка. Это сомнение. А сомнение здесь — преступление.

Пауза. Никто не шелохнулся.

— В нашем мире ты либо слушаешь, либо исчезаешь. Поняла, Лия?

Та лишь кивнула. Губы дрожали. Глаза были распахнуты, будто у загнанного животного. Куратор аккуратно опустил её на колени.

— Руки за спину, — велел он. — Рот — открыть.

Лия подчинилась. Без звука. Вика чувствовала, как от напряжения у неё свело челюсть. Но смотреть нужно было. Эмма, проходя мимо, тихо шепнула:

— Всегда смотри. Это делает тебя неуязвимой.

Куратор подошёл ближе, ввёл член в ее рот резко, без прелюдий. Его ладонь легла ей на голову, зафиксировала. Движения были грубые, с напором. Лия захлебнулась, кашлянула, но не отстранилась. Её горло билось о плоть, сдавленно, влажно. Из уголков рта потекла слюна, тянулась к подбородку вязкими нитями.

— Говори, — приказала Сабина.

Лия попыталась выдавить:

— Я... виновата. Я недостойна. Я... благодарна...

Но слова терялись в ритме. Он не давал ей передышки. Второй куратор встал рядом, наблюдая, будто это тренировка, а не наказание. И только Сабина казалась отстранённой — как будто проверяла, как инструмент звучит после настройки.

Через минуту Лия застонала. Не от наслаждения. От боли в горле, от унижения. Но он продолжал. Её лицо покраснело, шея напряглась, пальцы судорожно сжались за спиной.

Финальный толчок был резким. Он втолкнулся глубже, удержал её и только тогда разрядился — в самое горло. Лия захрипела. А когда он отстранился, сперма вытекла у неё изо рта — густыми белыми каплями, растекаясь по подбородку и груди.

— Проглоти, — приказала Сабина.

И Лия, еле держась, послушно сделала это. Затем — всё так же на коленях — повторила:

— Я виновата. Я недостойна. Я благодарна.

Сабина подошла к ней, присела рядом, провела пальцами по её щеке и прошептала:

— Молодец. Теперь ты — пустая. А значит — готовая.

Кураторы ушли. Лия осталась лежать грудью к полу, тяжело дыша. Девушки — стояли. Никто не шелохнулся. Все молчали.

А Вика вдруг поняла: это не про секс. Не про возбуждение. Это про власть. Про контроль. Про то, как вырезают волю изнутри — по кусочкам.

И самое страшное — это называлось «репетицией».

Часть 5 — Случайный разговор

После «урока» девушек отпустили в спальные блоки — на короткий перерыв. Вика шла медленно, будто ноги не чувствовали пола. Не от боли — от усталости отвращения, плотной, как грязь под ногтями. Лия осталась в зале. Её не унесли — просто выключили свет, и она растворилась в темноте, как использованный реквизит.

Коридоры были пусты. Свет — тусклый, чуть мерцал. Идя по длинному проходу, Вика вдруг остановилась: из-за угла донеслись голоса. Тихие, но в этой тишине — особенно отчётливые. Мужские. Двое. Один голос — низкий, грубый. Второй — спокойный, уставший.

— Пока не трогай, — сказал один. — В подвал опять спустимся вечером. Пусть отдохнёт. Медленно идёт обработка.

Пауза.

— Его система другая. Больно — не работает. Нужно тоньше. Дольше.

Вика застыла. Даже дыхание затаила. Слова — ничего конкретного. Но в голосе… что-то ёкнуло. Интонация. Пауза между словами. Мелодия речи.

Слишком знакомо.

Она отступила на полшага, прильнула к стене. Не дышала. Внутри — как будто всё сжалось в точку. Не мысли — ощущение. В теле. В затылке. В груди.

Они ушли. Дверь закрылась где-то в глубине. Тишина вновь захлопнулась, как крышка.

Вика осталась стоять. Потом медленно выпрямилась и пошла дальше, но шаги — дрожали. В голове пульсировала только одна фраза:

«В подвал. Обработка. Его.»

Не «её». Не «девушку».

Его.

Она не знала, кого они обсуждали. Не видела лиц. Не слышала имён. Но тело… Тело знало. Сердце — знало. Это не была паранойя. Это была

память контакта

. Бессознательная.

Голос один из них напоминал… его. Или кого-то, кто знал его. И знал боль.

Она вошла в комнату, закрыла за собой дверь. Села на край кровати. Долго сидела. Глаза — в стену. Спина — ровная. Руки — на коленях. И только губы дрожали. Незаметно. Для всех — она всё ещё идеальна. Но внутри…

треснула ещё одна линия.

Часть 6 — Вечерняя сцена

К вечеру зал, куда их повели, напоминал музей. Или шоурум. Или склад вишневого мяса, выставленного для оценщика. Пространство — большое, вычищенное до блеска, с ровным освещением: световые панели в потолке, никаких теней, всё видно до миллиметра. Даже поры на коже. Даже сжатие зрачков при испуге.

Девушек выстроили в линию. По команде. Без слов. Без эмоций. На всех — одинаковые чёрные халаты, чуть приоткрытые на ключице. Волосы — гладко зачёсаны, губы покрыты прозрачным блеском. Все стояли в одинаковой позе: ноги на ширине плеч, руки за спиной, грудь вперёд. Спина прямая. Взгляд — строго в точку на стене. Ни влево, ни вправо.

Вика стояла третьей. Сердце било в груди глухо, как удар кулака по стенке. Дыхание — выровненное, внешне спокойное. Но внутри — всё сжималось. После услышанного в коридоре это помещение казалось ещё страшнее. Слишком правильное. Слишком чистое. Здесь не жили. Здесь — смотрели. Оценивали.

Двери открылись. Вошли кураторы. Двое мужчин — в тёмной одежде. Лица скрыты полумасками. Женщина — в белом, с планшетом. Они двигались молча. Каждый шаг — отмерен. Они не смотрели —

сканировали

. Вика чувствовала, как от их взглядов по спине идут мурашки. Как будто тебя раздевают, не касаясь. Не сексуально. Хирургически.

Первую девушку заставили повернуться. Вторую — поднять руки. Третьей — приподнять подбородок. Кто-то фыркнул. Кто-то — что-то записал. Комментарии были шепотом. На грани слышимости. Как будто обсуждали мебель.

Когда подошли к Вике, один из мужчин остановился. Высокий. В перчатках. Маска скрывала половину лица, но глаза — карие. Не Марк. Но взгляд был такой… деловой. Противно вежливый. Как у человека, который умеет оценивать мясо по степени прожарки.

Он ничего не сказал. Просто подошёл ближе. Пальцы коснулись её подбородка. Подняли чуть вверх. Потом — чуть дотронулись до губ. Осторожно. Как будто проверяли влажность.

Вика не вздрогнула. Не отвернулась. Смотрела прямо, сквозь него. Как учили. Он задержался на секунду дольше. Потом прошёл мимо.

— Пока ничего, — сказала женщина с планшетом. — Не сломалась. Но хорошо держит фасад.

Это была похвала. Из их мира.

Когда осмотр закончился, девушек оставили стоять. Никто не ушёл. Просто выключили один из источников света — теперь часть зала утонула в мягком полумраке. И в этой тишине, где никто не шелохнулся, Вика почувствовала, как внутри появляется новое состояние. Не страх. Не злость.

Фокус.

Она поняла: если Марк здесь — если его «обрабатывают» — значит, она должна остаться. Закрепиться. Быть безупречной. Пройти дальше. Сыграть лучше всех, чтобы дойти до него.

И это не просто выживание. Это — война. И она будет солдатом, актрисой, рабыней, куклой — кем угодно. Пока не дойдёт до сцены, где

порвёт кулису

.

Свет погас. Двери щёлкнули. Голос в динамике произнёс:

— Подготовка завершена. Завтра — проверка уровня послушания. Отсеивание слабых.

Вика стояла. В той же позе. Молчала.

Но внутри — уже горело. Не огнём. А

железом

.

Глава 12 — Наказание

Часть 1 — Решение

Утро пришло без предупреждения. Как и всегда. Без солнца, без звуков, без прикосновений. Только тусклый свет, загорающийся в углу комнаты, будто кто-то нажимал кнопку на панели управления. Не для тепла — для контроля. Свет не звал просыпаться. Он требовал подчинения.

Вика не спала. Она давно перестала позволять себе этот роскошь. Не из-за страха. Просто сны стали слишком похожи на правду, а правда — на сон, из которого не выйти. В голове копились обрывки слов, команд, фраз, сказанных другим девушкам. Её разум больше не отдыхал — он только собирал факты и выстраивал защиту.

Она села. Медленно, будто боялась, что тело треснет от движений. Плечи ныли. Ноги гудели. Каждая мышца напоминала, где и как она вчера была поставлена, повернута, согнута. Но боль уже не воспринималась как тревога — только как фон. Как постоянная настройка внутри. Сегодня было иначе. Не страшнее. Холоднее. Внутри что-то дрожало. Не страх. И не злость.

Сомнение.

«Что я делаю здесь?» — мелькнуло. Не впервые, но сегодня вопрос звучал глуше. Как если бы кто-то другой произнёс его в ней — более наивный, старый голос. Она вспомнила Лию. Маленькую, бледную, с огромными глазами. Как она дрожала, когда её ставили в центр, как шептала «я благодарна», глядя не в зал — в никуда. Как будто сознание пряталось где-то за стеной.

И потом — Рената. Белый халат, колени поджаты, взгляд — стеклянный. Ни крика, ни слёз. Только пустота. Как будто внутри уже ничего нет, как будто её вынули и оставили только форму. Она не сопротивлялась. Даже не подчинялась — просто была. Это пугало сильнее всего. Не боль. А равнодушие.

Вика стиснула зубы. Всё стало ясно. Она здесь не из-за Марка. Он — лишь побочный эффект. Вспышка чувства, привязанность, которой не должно было быть. Но

Рената

— это не вспышка. Это призыв. Это напоминание о том, что женщины здесь не просто теряют свободу. Они теряют

себя

. И если Вика уйдёт сейчас, если спасёт только свою кожу — она ничем не лучше тех, кто смотрит и молчит.

Она встала. Руки дрожали. Не от страха — от готовности. Решение внутри сформировалось. Чёткое, почти торжественное. Сегодня она «ошибётся». Нарочно. Неумело. Специально. Чтобы пройти через их «исправление». Чтобы стать «своей». Чтобы слиться с толпой, но остаться собой.

«Я отдам себя на показ, на удары, на ритуал. Но не потому что сломалась. А потому что это — мой выбор. Потому что я — не они. И если пройду, если выживу, если доберусь до сердца этой системы — я вытащу Ренату. Или хотя бы сделаю так, чтобы её не забыли.»

Часть 2 — Ошибка

Утренний сбор ничем не отличался от предыдущих. Всё по схеме. Сигнал, душ, пучки, одинаковые халаты. Вика двигалась медленно, вымеренно, стараясь вписаться в ритм остальных, но не слишком идеально. Как будто слегка устала. Как будто внутри начала сдаваться. Это было частью игры — дать им почувствовать, что ты не идеальна, но и не опасна. Середина — вот где выживают.

Их снова вывели в зал с зеркальными стенами. Освещение было мягким, ровным. Свет исходил от потолка, будто без источника — просто существовал. Сабина уже стояла на месте. Бэлла появилась позже. Они не улыбались, не разговаривали. Рабочий день, как в офисе — только вместо документов здесь позы, поклоны и приказы.

— Первая группа — на позиции, — прозвучал голос Сабины.

Девушки выстроились. По одной выходили вперёд, повторяли стандартные действия: поклоны, подчинённые жесты, статичные демонстрации. Вика была в третьей группе. У неё было время. В голове — спокойствие, как перед сценой. Она знала, что делать.

Когда её вызвали, она вышла. Не спеша. С чуть заметным колебанием в шаге. Встала не в точности по метке — на пару сантиметров левее. Это не считалось нарушением, но для внимательных кураторов — уже тревожный звоночек. Взгляд — не в пол, а скользнул на Бэллу. На долю секунды. Не дерзко. Просто… слишком осмысленно.

— Поза номер два, — прозвучала команда.

Вика опустилась на колени. Но не до конца. Не позволила бедрам коснуться пяток сразу — как будто сделала это неуклюже, чуть неуверенно. А когда Сабина подошла ближе и провела пальцем по подбородку — она замерла. Не от страха. От отвращения. И это было видно. Незначительно, на уровне микрожестов, но достаточно, чтобы считывалось. Она не отвела взгляд, не дёрнулась. Но губы — дрогнули.

Бэлла склонилась к Сабине, прошептала что-то. Сабина кивнула. Отступила назад. Женщина с планшетом подошла ближе, сверила строки с чем-то в своей таблице. Молча посмотрела на Вику.

— Слишком осмысленный взгляд.

— Пауза перед движением.

— Микронапряжение в челюсти.

— Гордыня не отработана.

Словно рентген. Они не просто смотрели — сканировали.

— Исправление, — проговорила женщина. — Вне очереди. Без отсрочки. Сегодня.

Вика не изменилась в лице. Ни дрожи, ни испуга. Только лёгкое опускание головы. Согласие. Подчинение. Внутри же пульс участился — не от страха, а от того, что план сработал. Они повелись. Приняли её жесты за брак. А значит — впустят в следующую комнату.

Она встала. Её увели. Не как преступницу. Как деталь, которую отправляют на переобработку. Девушки рядом не смотрели ей вслед — так было принято. Не смотреть на наказанных. Не запоминать. Молчи — и выживешь.

А Вика шла ровно. Не торопясь. С чуть опущенными плечами. И только внутри звучала тихая мысль:

«Теперь вы меня примете. И когда я окажусь ближе — я начну резать вас изнутри.»

Часть 3 — Исправление

Комната была голая, как открытая ладонь. Ни одного мягкого пятна. Только бетон, жёсткий верхний свет и манекен посреди пола — без лица, без души. На нём был надет кожаный костюм, с прорезью в паху, откуда торчал чёрный, венозный фаллос — нелепо реалистичный, с бугристой головкой, капелькой смазки на конце и плотно натянутыми яйцами внизу. Рядом — металлический стул с кожаной петлёй, как в кабинете допроса. Воздух пах пластиком, спермой и чем-то ещё… животным. Как в грязной студии, где снимают не порно, а пытки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Трое наблюдали за ней. Мужчина-куратор, женщина с планшетом и кто-то в глубокой тени. Голос женщины был ровным, механическим — без намёка на сочувствие:

— Раздеться.

— На колени.

— Взгляд — на манекен. Готовность — полная.

Вика сняла халат. По одной детали — сначала плечо, потом грудь, потом всё остальное. Без эротики. Без флирта. Только покорность. Подошла к манекену, встала на колени, ощутила холод пола под коленками. Слюна уже набиралась во рту, как у дрессированной сучки, которую учили не отвращению — а рефлексам. Она обняла фаллос губами, облизнула головку, сделала глубокий вдох и начала сосать. Ровно, технично. Без стонов. Без страсти. Только ритм: вперёд — до глотки, назад — со всхлипом. Слюна текла по подбородку. Он шлёпался об губы с мясистым чмоком. Она чуть перекручивала головой, чтобы звук был гуще, порнушнее.

— Достаточно. Поза у ног, — приказал куратор.

Она развернулась. Опустила лоб к полу. Раздвинула колени. Подняла попу. Ягодицы — ровно в уровне лица наблюдателей. Щель — обнажена полностью. Влажная, чуть подрагивающая. Анус — сжатый, как бутон, но видно: её уже брали. И не раз. По сигналу куратор подошёл, расстегнул ремень, и она увидела в тени его член — толстый, мокрый, с веной по всей длине.

— Без подготовки, — приказал кто-то из тени. — Посмотрим, как научили.

Он вошёл в неё резко. В попку. Без капли вазелина. Только та слюна, что осталась от фаллоса. Боль была резкая, рвущая, но она не застонала. Только широко выдохнула и вцепилась пальцами в пол. Он начал долбить её — как животное, как кобель сучку, с рыками, шлепками и громкими ударами яиц о её задницу. С каждой секундой — глубже, плотнее. Он трахал её так, будто хотел вывернуть изнутри. Она слышала, как мокро хлюпает. Как воздух свистит в щелях. Как сперма с прошлого раза капает на пол с её влагалища.

— Громче, — приказали. — Пусть камера пишет всё.

Она застонала. Громко. Грязно. Так, как требуют заказчики самых дешёвых студий.

— Мне нравится… как вы рвёте мою жопу… как дырку… без имени…

Он кончил — мощно, с рыком, спуская всё внутрь. Так глубоко, что она почувствовала, как сперма растекается внутри. Он вышел — и не вытерся. Просто плюнул ей на спину и вернулся на своё место.

— Стул. Мастурбация. Пять счётов. Имитация — без сбоев.

Она пошла как на автомате. Села на жёсткий металл. Ноги раздвинула. Капли спермы уже ползли по внутренним сторонам бёдер. Рука — между ног. Пальцы скользнули по клитору. Он был уже не чувствителен. Отработанный. Но она знала, как двигаться, как дышать. Она издавала стоны — отрепетированные. В глазах — влажность, во рту — пена. Голова откинута, рот приоткрыт.

— Один…

— Два…

— Три… — пальцы стали быстрее, движения — резче.

— Четыре… — она застонала пронзительно, выгнулась.

— Пять… — и закричала. Громко. С визгом. Будто кончила от изнасилования и благодарна за это.

Молчание. Камера остановилась. Бумаги — сданы.

— Вернуть в блок. Под стену. Пусть подтекает.

Она встала. Её ноги тряслись. Сперма стекала. Грудь вздымалась. Но лицо — спокойное. Как у куклы, которая ждёт следующей сцены.

«Вы думаете, я сдалась? Нет. Я просто сыграла. И сделала вид, что мне нравится. А вам это понравилось. Вот и дрессированный вы, а не я.»

Часть 4 — После

Коридор был пуст. Ни шагов, ни голосов. Только ровный гул вентиляции и глухие звуки откуда-то снизу — будто где-то глубоко под полом гремели цепи. Вику поставили у стены, как и велено. Без слов. Без приказа. Просто подвели, указали жестом — и ушли. За спиной захлопнулась дверь. Всё.

Она стояла. Нагота больше не волновала. Тело казалось уже не её. Ни одно движение не ощущалось по-настоящему. Только память о том, как мышцы работали на камеру, на взгляд, на чужую похоть. Кожа горела. То от удара, то от пота. Но боль была где-то вдалеке — словно принадлежала кому-то другому.

Руки свисали вдоль тела. Голова склонена. Лоб уткнулся в холодную стену. Камень приятно отдавал сыростью, будто забирал лишнее тепло. Она даже не закрывала глаза. Смотрела в стену. Слишком близко, чтобы видеть, достаточно близко, чтобы потеряться.

Мысли не приходили сразу. Их не было. Только ощущение пустоты, как после долгого крика, от которого голос не сорвался, но душа охрипла. Сцена закончилась, занавес опущен. А актриса осталась стоять. Голая. Настоящая. Без света. Без грима.

Она не плакала. Не могла. Даже если бы хотела. Всё внутри будто застыло в прозрачном воске. Никаких эмоций. Только память о том, что ещё утром она выбирала это. Осознанно. Добровольно. Чтобы стать своей. Чтобы пройти. Чтобы не быть зрителем в этом аду.

Но сейчас, здесь, у этой стены, ей вдруг стало…

невыносимо жалко себя

. Не как жертву. Не как участницу. А как женщину. Девушку. Человека. Человека, который когда-то носил красивое бельё, выбирал духи, улыбался в зеркало. Сейчас у неё не было ни зеркала, ни имени. Только роль. Только миссия.

Она закрыла глаза. В темноте всплыло лицо. Сначала — Лии. Затем — Ренаты. Потухший взгляд. Сломанная осанка. Руки, обхватившие колени. Те, кто сломались

по-настоящему

. Не на камеру. Не в наказании. А внутри. Без следов.

«Я не хочу быть ими.

Но я тоже уже не я.

Кто я сейчас? И где проходит грань между ролью и телом?»

Слеза скатилась по щеке. Первая. Одинокая. Горячая. Больше не было.

Она осталась стоять. Словно наказанная. Но не в позе. А в сути. И всё, что держало её на ногах — не гордость. Не злость.

Тихий остаток смысла.

Часть 5 — Фраза

Она всё ещё стояла у стены, когда послышались шаги. Не быстрые, не тяжёлые — ровные. Уверенные. По этому звуку Вика уже могла определять, кто идёт: кураторы всегда ступали точно, без пауз. Но сейчас была небольшая разница — лёгкое притормаживание перед поворотом, как будто кто-то не спешил. Или выбирал момент.

Группа прошла мимо неё. Трое. Двое в стандартной чёрной форме, один — выше остальных. Лицо скрывала маска, полностью закрывающая верхнюю часть лица. Только губы были видны — ровные, бледные, с лёгкой тенью усталости. Он шёл последним. И когда оказался рядом с ней — остановился.

Вика не повернула голову. Не имела права. Только глаза — чуть в сторону. Не смело. Осторожно. Так, чтобы не нарушить невидимого протокола. Он смотрел прямо на неё. Долго. В его взгляде не было возбуждения, жалости или желания. Скорее… оценка. Как будто он видел

не тело

, а

что-то знакомое

в осанке. В неподвижности. В том, как она стояла, почти не дыша.

И вдруг — тихо, почти шёпотом, с легкой иронией:

— Интересно. Прям как

она

была. До того, как

он

начал всё это портить.

Он не ждал ответа. Не стал объяснять. Просто задержался на полсекунды, а потом пошёл дальше, догоняя остальных. Дверь за ними закрылась.

Вика осталась на месте. Внутри не было паники. Было

эхо

. Отголосок чего-то чужого и важного. Кто — «она»? Кто — «он»? И что значит

портить

? Кто здесь способен

вмешаться в систему

?

И главное — почему голос прозвучал не с презрением, а с… тоской?

Часть 6 — Сдвиг

Они не вернулись за ней сразу. Прошло, возможно, десять минут. Возможно, час. Внутри времени больше не существовало — только пульсация под кожей, боль в коленях, тяжесть в плечах. Вика стояла у стены, голая, липкая от пота, в пыльном следе прожитой сцены. Но впервые за всё это время

ей не было стыдно

. Ни за позу. Ни за тело. Ни за то, что она позволила с собой сделать.

Потому что сейчас это

было осознанно

.

Она знала, на что идёт. Знала, ради чего.

Раньше ей казалось, что сила — в холоде, в дистанции. Что выживут те, кто умеет отключаться. Стать стеклом. Маской. Манекеном. Но теперь она понимала:

всё наоборот

. Именно

чувствующие

доходят до конца. Те, у кого внутри остаётся хоть что-то живое, что не продали и не вытравили.

Она вспомнила Ренату. Не сцену. Не слова. А то, как та сидела, обняв колени, и просто дышала. Тихо, как будто боялась нарушить чужой сон. Или как будто каждое движение могло разрушить последнее, что осталось в ней настоящего. У Ренаты не было сил бороться. Не было воли. Только остаток тепла. И Вика теперь чувствовала его внутри себя — как долг. Как боль. Как огонь.

«Я сделала это. Они увидели мою покорность.

А я — увидела, на что способна.

И теперь мне нечего терять. Только идти. Только глубже.

Чтобы добраться до самой сердцевины этой дрянной машины.»

Она опустилась на пол. Не от слабости. От расчёта. Колени горели. Пальцы дрожали. Дыхание стало тихим. Но в голове был кристалл. Прозрачный. Чёткий.

«Меня уже нельзя унизить.

Потому что я перестала ждать справедливости.

А это — свобода.

Тихая. Грязная. Но моя.»

Когда за ней пришли — она встала сама. Без слов. Приняла халат из рук куратора, накинула, не глядя. Вернулась в блок — как будто ничего не произошло. Девушки не смотрели. Никто не спрашивал. В их мире молчание было формой уважения.

Вика легла на кровать. Закрыла глаза. И впервые за долгое время — позволила себе

не думать

. Просто быть. Просто лежать. И знать: она прошла этот день. Не сломалась. Не исчезла.

Наоборот —

стала ближе к себе

.

Глава 13 — Погребённый

Часть 1 — Поручение

Утро не предвещало ничего особенного. Та же тишина. Те же команды. Те же лица с пустыми глазами, натянутыми улыбками и механическими поклонами. Вика стояла в строю, стараясь не думать. Не анализировать. Просто быть. Просто повторять.

Когда общий инструктаж закончился и девушки начали расходиться, Эмма подошла к ней сбоку, будто случайно. Прикосновение к локтю — еле ощутимое, но достаточно конкретное. Вика обернулась. Эмма смотрела спокойно, без тени эмоций. Голос её прозвучал почти вежливо:

— Есть работа. Внизу. Хранилище, инвентарь, душевые. Много пыли. Никто не убирал давно.

«Внизу». Это слово выдернуло Вику из равновесия. Здесь никто не говорил «вниз». Это направление в их лексиконе не использовалось. Не существовало. Как будто нижние уровни были мифом. Местом, куда не спускаются. Или откуда не возвращаются.

Вика не подала виду. Только коротко кивнула. Она знала: любое проявление реакции — риск. Особенно сейчас, особенно рядом с Эммой. Та уже поставила у ног корзину: ведро, тряпки, флакон с жидкостью, резиновые перчатки, простая щётка. Всё выглядело буднично. Обычное поручение. Обычная необходимость.

Но что-то в голосе Эммы выдало её. Слишком мягко. Слишком лично.

Она наклонилась ближе. Губы едва двигались. Но Вика услышала каждое слово отчётливо, будто голос звучал прямо у неё в голове:

— Он там. Внизу. Но… ты ничего не слышишь. Ни сегодня, ни потом. Поняла?

Мир замер.

Вика стояла неподвижно. Только дыхание стало чуть медленнее. Глаза не поднялись. Ни одного резкого движения. Только почти незаметный кивок. Внутри же — как будто провалилась внутрь себя.

Он

. Не имя. Но оно не требовалось. Это слово было достаточно веским. Единственным.

Марк.

Живой. Здесь. Под ними. И Эмма знает.

Эмма выпрямилась и уже другим, громким голосом, добавила:

— Не задерживайся. Просто вымой пол и возвращайся. Там камер нет, но звук всё равно может писать. Будь тише, чем тишина.

Сказала — и ушла. Впереди, спокойно, без спешки. Как будто между ними ничего не произошло. Как будто это просто — задание на день.

А Вика осталась. Держала корзину крепко, обеими руками, будто та могла защитить или хотя бы заземлить. В голове гудело. Мысли начали сбиваться. Сердце — не билось, а давило изнутри. Не от страха. От того, что она

не готова

. Ещё вчера она верила, что просто дойдет до центра. Что всё будет позже. А теперь… позже —

уже здесь

. Прямо под ногами.

Её затошнило. Легко, почти мимолётно. Но этот спазм в животе был первым настоящим телесным проявлением

настоящей паники

. Не роли. Не стратегии. А живого страха.

Она пошла.

Корзина тянула руку. Ноги шли сами. Внутри было только одно:

он там

. И если она услышит его — всё изменится.

Часть 2 — Спуск

Коридор начинался за неприметной дверью в конце блока «Служебные». Туда обычно никто не заходил. Не было причин. Он не числился в расписаниях, не появлялся в планах смен. Просто существовал — как тень, как старая лестница в доме, где все пользуются лифтом.

Куратор, назначенный для сопровождения, был из новых. Лицо — чистое, без шрамов и усталости. Но в глазах — уже пустота. Такой человек не задаёт вопросов. Не смотрит в глаза. Не думает, почему кого-то ведут вниз. Он просто исполняет.

— Не отставай, — сказал он глухо.

Они шли. Свет становился всё тусклее, потолок — ниже. Воздух был другим: плотным, вязким, чуть сырым. Он пах металлом и пылью. Здесь редко дышали. Ещё реже — говорили. Словно само пространство знало: лишние звуки могут что-то разбудить.

Слева — закрытые двери. Некоторые простые, металлические. Другие — с кодовыми панелями. Кнопки слегка светились. На одной — полоска крови, засохшей. Почти незаметной. Но Вика увидела.

Справа — ниша с техническим щитом, старая душевая, ржавые краны, облупленные плитки. Дальше — дверь с жёлтым символом биологической опасности. Потом — ещё одна, чёрная, глухая, как могильная плита. Без ручки. Только панель, без знаков.

Вика шла молча. Не отставала. Но внутри каждое её движение давалось усилием. С каждым шагом сердце било сильнее, но не пульсом —

вибрацией

. Как будто её тянуло к какому-то полю. Как будто кто-то — звал.

Куратор остановился у одной из обычных дверей. Открыл. Без звука.

— Вот здесь. Начни с пола. Потом полки. Не трогай закрытую секцию в конце.

Он поставил корзину и ушёл. Просто ушёл. Не обернулся.

Вика осталась одна.

Комната была пустой. Только серые стеллажи с коробками, тряпьём, пыльными флаконами. Свет — лампа под потолком, чуть мигающая. Тихо. Но не спокойно. Воздух здесь — не просто застоявшийся. Он был…

наблюдающий

. Как будто стены сами знали, что она не должна быть здесь.

Вика опустилась на колени. Начала мыть пол — механически. Чтобы не было видно, как дрожат руки. Чтобы хоть как-то занять дыхание. Чтобы не сорваться в тишину.

Где-то рядом —

должно быть

. Она это знала. Не из слов. Из тела. Как будто её собственная кожа тянулась за углом. Как будто что-то — уже начиналось.

Часть 3 — Звук

Она мыла пол, медленно, квадрат за квадратом, будто действительно старалась. Но каждая мышца в теле была напряжена, как канат перед разрывом. Внимание — не в тряпке, не в движениях. Оно всё ушло

в слух

. В тишину. В ожидание.

Прошло, может, пять минут. Может, двадцать. И вдруг — звук. Едва различимый. Сначала просто шорох. Или гул. Как будто кто-то дёрнул железо за стеной. Потом —

кашель

. Глухой. Вязкий. Такой, что глотка садится от одной попытки. Мужской.

Вика замерла. Вода капала с тряпки на пол. Звук падения был громче, чем всё, что происходило вокруг.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Потом —

стон

. Рваный. Без слов. Почти как выдох сквозь боль.

Она подняла голову. Медленно. Не потому что хотела. Потому что тело само тянулось — к двери в конце. Та самая, о которой куратор сказал «не трогать». Без табличек. С цифровой панелью. Холодный металл. И за ним —

человек

.

И вдруг — голос. Срывающийся, хриплый, выцарапанный из глубины лёгких:

— Я… ничего не скажу…

Пауза.

— Слышите? Ничего…

Он был тёплый. Даже в боли. Даже в стоне. Вика узнала его с первой секунды. Не разумом — телом. Как узнают запах дома, когда вернулся спустя годы. Как вспоминают прикосновение, которое пытались забыть. Это был он.

Марк. Живой. Изломанный. Но живой.

Тишина ударила сильнее, чем слова. Вика не могла дышать. Сердце застучало где-то в шее. Всё тело — как в огне. Как будто её только что опустили в кипяток. Губы дрожали. Пальцы мёрзли. Она не могла пошевелиться. Только смотрела на дверь. И слушала. Но больше — ничего не было.

Один звук. Один голос.

И этого хватило, чтобы её внутренний мир

сломался в новой точке

.

Часть 4 — Реакция

Она не помнила, сколько времени смотрела на дверь. Пять секунд? Десять? Целую вечность? Мозг застыл, как после удара током. Только тело — реагировало. Сердце билось быстро и глухо, как барабан в пустом зале. Горло сжалось. В груди — щемящая тупая боль, как будто внутри кто-то дернул слишком резко.

Но взгляд она отвела. Медленно. С усилием. Как будто вырвала его у себя из глаз. Она повернулась к ведру, взяла тряпку. Руки дрожали. Так, что пальцы не слушались. Она сделала вид, что выжимает ткань. Затем снова опустилась на колени. Моет.

Моет.

Как будто ничего не слышала.

Здесь могли быть микрофоны. Скрытые камеры. Кто-то мог смотреть. Кто-то всегда смотрит. Любая пауза. Любое движение не по графику — сигнал. Она знала. И потому двигалась, как тень. Без заминок. Без суеты.

Внутри — ревело. Хотелось броситься к двери. Вцепиться в ручку, заколотить в металл кулаками. Кричать: «Это я! Я здесь! Держись, я приду!» Но нельзя. Она — всего лишь уборщица. Девушка с ведром. Чужое тело, чужая роль.

Тряпка скользила по полу, как по стеклу. Пена почти не пенится. Пахнет дешёвым дезинфектором. Всё привычно. Слишком. И от этого — тошно. Она дышала ртом. Мелко, рвано. Чтобы не захлебнуться паникой. Чтобы удержать лицо. Маску. Жизнь.

Голос в голове повторял, как мантру:

«Ты не слышала.

Ты не знаешь.

Ты просто моешь.

Придёт время — и ты вернёшься. Но не сейчас.

Не сейчас.

Не сейчас.»

Когда шум из-за двери стих, стало ещё страшнее. Пустота напоминала о себе громче, чем боль. Как будто его… снова отключили. Или унесли. Или

убили

. Мысли шипели, как змея под кожей. Но она не смела даже шевельнуть шеей в сторону двери.

Она вытерла последний угол. Встала. Отнесла тряпку к ведру. Взяла корзину.

И, не оборачиваясь, вышла из комнаты.

Часть 5 — Возвращение

Коридор наверх казался бесконечным. Каждый шаг отдавался в груди глухим гулом, как будто по лестнице шло не тело, а тяжёлая пустота. Свет стал ярче. Воздух — суше. Всё должно было ощущаться как возвращение. Но Вика чувствовала только одно:

она уносит с собой голос

. И этот голос — тяжелей всего, что она когда-либо несла.

Корзина в руках — стала в два раза тяжелее. Пластик впивался в пальцы, но она не выпускала. Тряпка внутри пахла хлоркой и страхом. Вика шла медленно, не из-за усталости — чтобы не выдать дрожь в ногах. Каждое движение — как игра на грани: ещё чуть-чуть — и покачнётся. Ещё чуть — и закричит.

На верхнем этаже её встретила Эмма. Стояла у стены, как будто просто проходила мимо. Ни одного вопроса. Ни взгляда. Только лёгкий, почти невидимый кивок. Как будто говорила: «Ты видела. Я знаю, что ты видела.»

И в этом кивке было всё. Согласие. Угроза. Уважение. Предупреждение.

Вика попыталась ответить таким же. Губы дрогнули, но ничего не вышло. Слишком много треснуло внутри. Она прошла мимо, опустив глаза. Дошла до своей комнаты. Закрыла за собой дверь.

И только тогда —

руки разжались

. Корзина упала на пол с глухим стуком. Она не сняла халат. Не присела на кровать. Просто сползла по стене и осталась сидеть на полу, обхватив колени.

Внутри всё ломалось. Не кричало. Не рвалось. Просто —

рушилось

. Как будто часть её личности отслоилась и ушла вниз. К нему. К Марку. Потому что он был здесь. Он говорил. Он

ещё держался

. А она ничего не сделала.

«Я его слышала.

И сделала вид, что нет.

Потому что иначе — нас бы не было обоих.»

Она уткнулась лицом в колени. Глаза горели. Но слёз не было. Ещё нет. Паника была глубже —

в костях

.

Часть 6 — Паника

Она не плакала. Просто сидела на полу, обняв колени. Халат распахнулся, прилип к коже, но Вика не замечала. Её дыхание было коротким, будто воздух в комнате разрежен. Как будто что-то тяжелое навалилось сверху — не физически, а изнутри. Как будто сердце больше не пульсировало, а давило изнутри костью.

Она не кричала. Но всё внутри

кричало

. Каждый нерв, каждая клетка. Паника подкралась не снаружи — из глубины. Не резко. Тихо. Как яд, который не сразу чувствуешь на языке. Сначала — жар в груди. Потом — дрожь в пальцах. Потом — невозможность вдохнуть.

Он жив.

Он говорил.

Его пытали.

Он там. Прямо подо мной.

Я слышала. И ничего не сделала.

Мысли пошли по кругу. Быстро. Без остановки. Каждая — будто удар током. Она пыталась дышать. Вдох — короткий. Выдох — с хрипом. Ладони стали холодными. Кончики пальцев — как будто онемели. Грудь сжималась, будто внутри был камень. Паника не орала. Она

давила

.

Она попыталась встать — не смогла. Ноги не слушались. Слишком много внутри. Слишком мало снаружи. Она снова села, обхватила себя крепче, как будто могла удержать остатки.

Это было не просто потрясение. Это был

разлом

. Момент, когда маска не просто трескается — а падает. Всё, что она строила: хладнокровие, план, расстояние — оказалось ничем, когда из-за стены звучит

его голос

, и ты ничего не можешь сделать.

И всё же — она выжила. Выдержала. Не сорвалась там. Сорвалась здесь. И это было важно. Потому что теперь у неё было

не просто знание

. А причина. Цель. Боль.

«Теперь я не просто актриса.

Не участница.

Я свидетель.

А значит — я опасна.

И если я останусь здесь, ничего не делая…

Я стану соучастницей.»

Пальцы крепко сжались в кулаки. Паника начала отступать. Не потому что стало легче. А потому что в голове возникла новая мысль —

отравленная, но живая

:

«Я приду за ним.

Только сначала — они подумают, что я сломалась.

А потом — поймут, что это было началом. Их концом. Моим рождением.»

Глава 14 — Комната 0

Часть 1 — Направление

День начался обыденно. Почти скучно. Сигнал включился в семь ноль-ноль, как всегда. Свет — ровный, жёлтоватый. Девушки поднялись синхронно, почти без слов. Душевые, халаты, построение. Режим съедал всё личное: жесты, запахи, мысли. Оставлял только функцию. Вика двигалась, как все. Молча. Собрано. Но внутри — застряла дрожь. После подвала, после голоса —

всё казалось фальшивым

. Даже реальность.

Эмма распределяла задачи. Стандартно, деловито. У неё был особый способ — не смотреть в глаза, но видеть. Не повышать голос, но всё слышать. Не быть жестокой — но всё знать. Девушки подходили по очереди, слушали команды, расходились.

Когда дошла очередь Вики, Эмма подняла взгляд. Ровно на секунду. В этот момент время растянулось. Казалось, за этим взглядом — целый мир. Промолчавший, замкнутый, но

вовлечённый

.

— Сегодня ты не идёшь на репетицию, — сказала она. — У тебя назначена медицинская проверка. Новая процедура. Централизованная. Просто пройти, подписать. Всё формально.

Голос был спокоен. Чересчур. Он не предлагал — он вычёркивал. Из распорядка. Из рутины. Из предсказуемости.

Вика кивнула. Внутри — еле уловимое ощущение западни. Внешне — только лёгкий наклон головы. Как учили. Как положено. Как будто она ничего не почувствовала. Но почувствовала.

Эмма подала жест рукой — куратор уже ждал за спиной. Мужчина в сером, без лица, без слов. Он не поздоровался. Просто повернулся и пошёл. Вика последовала за ним.

Они шли молча. Коридоры становились всё тише. Всё чище. Как будто каждую пылинку здесь не просто вытирали —

стирали с памяти

. Ни вывесок. Ни окон. Ни дверей, если не считать белых панелей, сливающихся со стенами. Пространство переставало быть реальным. Оно становилось

идеальным

— а значит, опасным.

— Сюда, — наконец сказал он.

Он указал на дверь. Та была гладкой, из матового металла. Только одна табличка. Маленькая. Без рамки. Белые буквы на белом фоне.

Комната 0

Без подписи. Без символа. Без ключевого слова. Просто ноль. Как будто за дверью — не комната.

Пустота

.

Куратор приложил карту. Раздался щелчок. Он не пошёл за ней. Только сделал шаг в сторону и кивнул.

— Проходи.

Вика не спросила ничего. Зачем? Всё в этом месте было очевидно в своей неочевидности. Она сделала шаг вперёд. И в тот момент, когда пересекала порог, почувствовала, как

внутри что-то закрывается

. Не дверь.

Невозврат

.

Дверь за спиной закрылась беззвучно. Воздух изменился. Стал плотнее. Тише. Как в операционной. Или как в музее смерти.

Она осталась одна.

А впереди был только белый свет, стерильный запах и ощущение, что ты

вошла в предел, где больше нет человеческого.

Часть 2 — Вход

Внутри было светло. Бело. Бесшумно.

Не просто тихо —

неестественно

. Звук шагов не отражался. Стены поглощали дыхание. Пространство было как в капсуле — герметичное, зачищенное от любой жизни. Воздух — холодный, стерильный, с легкой ноткой чего-то медицинского. Антисептик. Хлорка. Смерть, пропущенная через фильтр.

Первой её встретила женщина в белом халате. Волосы собраны в пучок, лицо лишено выражения. Ни улыбки. Ни кивка. Она только отошла в сторону, указав рукой внутрь помещения, будто пуская

не человека, а предмет

. Вика прошла мимо. Женщина осталась стоять на месте — как дверь без петель.

Комната была большая. Прямоугольная. С идеально ровным полом, как в больнице. По обеим сторонам — койки. Простые, функциональные. Каждая с простынями, выглаженными до грани абсурда. На койках — девушки.

Точнее —

тела

.

Одни сидели, спиной к стене. Другие лежали. Кто-то стоял у окна, глядя в белую панель, за которой не было ни вида, ни стекла. Но никто — не двигался по-настоящему. Всё было замедлено. Словно они дышали не воздухом, а водой. Словно движения шли

не изнутри

, а по команде.

У одной — идеально расчёсанные волосы. У другой — бинт на запястье. У третьей — след от катетера. Все были чистые. Ухоженные. Маникюр. Без запаха пота. Кожа блестела, как пластик. Стерильные красавицы.

И все —

пустые

.

Ни один взгляд не задержался на Вике. Ни одна голова не повернулась. Как будто она была стеной. Или мебелью. Или —

одной из них

.

Одна из стоящих девушек что-то гладила в воздухе. Плавно, медленно. Как будто у неё в ладонях был невидимый котёнок. Она шептала себе под нос. Не слова. Монотонный звук, как ультразвук. Глаза её были открыты, но не сфокусированы. Ни на чём. Ни на ком.

У другой — слегка приподняты уголки губ. Улыбка. Слишком устойчивая. Слишком лишённая контекста. Как будто её приклеили.

Вика сделала шаг вперёд. Потом ещё. Медленно. Тело шло само. В голове — чёткое осознание:

это не проверка

. Это кладбище. Только тела ещё теплые.

«Сюда отправляют тех, кто уже не нужен.

Или… уже не может сопротивляться.

Это не медблок. Это хранилище пустых оболочек.»

Что-то внутри Вики оборвалось. Как будто чувство реальности окончательно исчезло. Это был не страх. Это —

была граница

. И она её пересекла.

Часть 3 — Обнаружение

Вика шла вдоль коек, будто сквозь музей. Только не выставка искусства — а

архив выживания

. Или его отсутствия. Каждая девушка — как застывший момент боли, вытравленный до белизны. Ни слёз, ни следов. Только формы. Тела, будто отлитые в человеческом воске.

На третьей койке слева девушка качалась взад-вперёд, прижимая руки к животу. На четвёртой — другая, с полураспущенными волосами, смотрела в стену с таким выражением, будто там был целый мир. А может, наоборот —

ничего

, и это было её спасением.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но у стены, в углу, в самой тени —

кто-то сидел

. Не на койке. На полу. Согнувшись, обняв колени. Голова опущена. Волосы — светлые, чуть растрёпанные, как будто не расчёсывали только сегодня. На ней был халат. Такой же, как у всех. Но сидела она иначе.

Не внутри системы

— а

за пределом

. Как будто спряталась.

Вика остановилась.

Не дышала. Просто стояла. Смотрела.

Тело девушки было знакомым. Не конкретными деталями. Не одеждой. А

ощущением

. Интонацией того, как она обняла себя. Пальцы. Колени. Спина — чуть напряжённая, будто она боится даже в расслабленности.

И тогда Вика поняла.

Это она.

Это Рената.

Удар в грудь был резким. Не как эмоция. Как

физическая боль

. Как будто по рёбрам прошёл ток.

Она подошла ближе. Осторожно. Ноги подкашивались. Колени звенели. Каждое движение — как сквозь стекло. Хотелось говорить, кричать, упасть рядом, взять за руку. Но тело двигалось по-другому — медленно, аккуратно. Как будто боялось разрушить хрупкое чудо:

она жива.

Вика опустилась на корточки.

— Рената… — шепнула.

Голос сорвался. Как будто это слово не давали говорить всё это время. Оно вырвалось, словно молитва.

— Рената… это я… Вика…

Молчание.

Никакой реакции.

Рената не пошевелилась. Не подняла головы. Ни одного мускула.

Тогда Вика, дрожа, протянула руку. Коснулась локтя. Осторожно. Медленно.

И только тогда — девушка подняла голову.

Медленно. Без выражения. Волосы соскользнули с лица. Обнажилось…

пустое

.

Глаза были открыты. Светло-серые. Красивые. Но без взгляда. Не стеклянные — хуже.

Функциональные.

Как будто могли видеть, но не воспринимали. Как будто мозг за глазами

выключен

. Или перезаписан.

Лицо было ровным. Чистым. Губы — чуть приоткрыты. Ни страха. Ни узнавания. Ни удивления.

Она просто смотрела сквозь.

Вика замерла.

«Господи…

Ты здесь. Но тебя нет.

Они уже забрали всё.

Всё, кроме оболочки.

Всё, кроме моей вины.»

Часть 4 — Разговор

Вика не сразу смогла заговорить снова. Смотрела в эти серые, стеклянные глаза — и не видела в них ничего, кроме отражения света. Рената не отводила взгляда. Но и не смотрела. Просто... держала лицо напротив, будто так велели. Уголки её губ чуть дрожали — не от эмоции, от механики. Как будто на лице осталось только

две доступные команды

: смотреть и улыбаться.

— Это я, — прошептала Вика. — Ты помнишь? Рената. Ты ведь помнишь меня?

Ответа не было. Ни кивка. Ни моргания.

Вика опустилась на колени. Больно — пол холодный, ноги гудели. Она взяла Ренату за руку. Пальцы были тёплые, но не сжались в ответ. Просто лежали, как у манекена.

— Рената, послушай... Я здесь. Я всё поняла. Я пришла. Я тебя не оставлю. Слышишь?

И тогда Рената заговорила.

— Я хорошая, — сказала она.

Тихо. Монотонно. Голос звучал не как фраза. Как... установка.

— Я ничего не чувствую. Я ничего не помню. Меня нет.

Вика вздрогнула.

— Что?

Рената повторила.

— Я хорошая. Я ничего не чувствую. Я ничего не помню. Меня нет.

Голос не дрожал. Он не принадлежал ей. Это была формула. Отлаженная, как у машины. Слова, выученные до автоматизма. Как будто кто-то

вколотил

их в мозг — до отказа. До исчезновения всего личного.

— Пожалуйста... — Вика стиснула ей руку крепче. — Это не ты. Это не ты, слышишь? Ты не сломалась. Я рядом. Посмотри на меня, Рената. Посмотри…

Рената улыбнулась.

Легко. Пусто.

— Я ничего не помню. Меня нет.

Она не сопротивлялась прикосновениям. Не отворачивалась. Не пугалась. Но и не реагировала. Вся она была

как имитация

. Как костюм человека. Без ядра.

«Они не били её.

Не резали.

Они просто… стерли.

Мягко. Глубоко. Навсегда.»

Слёзы подступили к глазам Вики, но она сдержалась. Пока.

Слишком тихо было вокруг. Любое всхлипывание — как сирена. Здесь, в этом аду, даже боль нужно

переживать молча

.

Часть 5 — Признание

Вика не помнила, как сползла на пол. Просто оказалась рядом, у её ног. Щекой — к колену Ренаты. Дышала ей в халат, как будто хотела вдохнуть то, что осталось. Тепло. Человечность. Память.

Но ничего не чувствовала. Ни от руки. Ни от тела. Ни от взгляда.

Она не знала, сколько сидела так. Может, минуту. Может, десять. Просто молчала. Просто была. Потому что больше

не знала, что делать.

И тогда — прошептала.

— Прости меня, Рената. Я пришла слишком поздно.

Слова были еле слышны. Но каждая из них — как нож под рёбра. Потому что это была правда. Потому что если бы она поверила раньше, если бы не играла в наблюдателя, если бы… всё было бы иначе. Может быть.

— Я… я думала, что всё ещё можно… что ты держишься. Что ты просто играешь. Как мы все. Что внутри ты живая.

Рената не шевелилась. Только губы чуть дрогнули. Может, от сквозняка. Может, от смысла.

Вика прижалась лбом к её бедру. Закрыла глаза. И больше не сдерживалась.

Слёзы катились тихо. Одна за другой. Горячие. Без звука. Боль шла не из груди — из позвоночника. Как будто всё внутри плавилось, обрушивалось в медленной вспышке.

— Я не спасла тебя, — шептала она. — Я не пришла вовремя. Я не поняла. Не догадалась… Прости…

Её трясло. Лёгкая дрожь — как после лихорадки. Но она держалась. Потому что хоть что-то должно было быть реальным.

И в этот момент —

произошло движение

.

Пальцы Ренаты. Едва-едва. Как будто пробежала искра. Микродрожь. Незаметная, но настоящая.

Вика подняла голову.

Рената всё ещё смотрела в пустоту. Но взгляд…

чуть сместился

. Брови — дрогнули. А губы — шевельнулись. Не автоматически. С усилием. Как будто она рвала что-то внутри, чтобы сделать это.

— Я… — прошептала Рената.

Один звук. Один выдох.

— Я помню… себя.

И ещё тише, срываясь на дыхание:

— Спаси меня… пожалуйста…

У Вики перехватило дыхание.

Она смотрела в эти серые глаза, в которых наконец —

появился свет

. Маленький. Больной. Надломленный. Но

живой

.

Рената зажмурилась. Губы снова сомкнулись. Голова опустилась. И всё исчезло.

Но Вика знала: это было. Это

не показалось

. Не галлюцинация. Она

была там

. Жива. На дне. Но

не полностью утонула

.

И теперь — у неё нет выбора.

«Я тебя вытащу.

Или пойду с тобой до конца.»

Часть 6 — Выход

Она не обернулась. Не пыталась сказать прощальных слов. Не поцеловала. Не пообещала вслух. Вика просто встала. Медленно. Внутри — всё уже было решено.

Рената снова сидела молча. Голова опущена. Ни следа эмоций. Как будто ничего не произошло. Как будто эти слова —

"Я помню себя. Спаси меня, пожалуйста."

— были сном. Видением. Отражением чего-то, что никогда не должно было вырваться наружу.

Но Вика знала — это

было

. Она

слышала

. И этого было достаточно, чтобы больше

никогда не сомневаться

.

В белом коридоре её снова встретила та же женщина в халате. Такая же тихая, такая же бесцветная. Без слов она открыла дверь. Вика прошла мимо. Ни взгляда. Ни кивка.

За ней снова захлопнулась герметичная дверь.

Только теперь звук не казался отрезающим. Теперь — он звучал как

запуск отсчёта

.

Куратор ждал в конце коридора. Стоял в тени, словно никогда и не уходил. Она прошла к нему, сдержанно, с прямой спиной. Без выражения на лице. Но внутри…

гремел вулкан

.

Он посмотрел на неё мельком, кивнул. Повёл обратно. Вика шагала ровно. Не дрожала. Не дышала часто. И всё же — он будто почувствовал:

что-то в ней изменилось

. Но не спросил. Потому что здесь

не задают вопросов

.

Они вернулись в блок. Вика зашла в комнату. Заперлась. Прислонилась к стене. Глаза — сухие. Ладони — сжаты. Сердце — глухое. Сильное.

Она достала из ящика маленькую записку. Старая, пустая снаружи, с двумя словами внутри:

"Помни себя."

Раньше она не знала, что это значит. Теперь — знала.

Рената помнит.

Марк жив.

А я — больше не просто актриса.

Я — гость, который решил сжечь театр. Изнутри. Тихо. Точно. Насмерть.

Глава 15 — Слом

Часть 1 — Подготовка

С утра всё было подозрительно спокойно. Никаких криков. Никаких холодных приказов. Даже завтрак — тёплый, неостро пахнущий, аккуратно поданный в одноразовой посуде, которую потом забрали бесшумно. Девушки передвигались по залу, как в балете: синхронно, без слов, будто кто-то провёл генеральную репетицию сна.

Когда Эмма вошла, Вика уже знала — за ней. Никакого жеста. Никакого вызова по громкой связи. Просто взгляд. Они обменялись им — коротким, в одну секунду, и Вика поднялась. Тело само знало, куда идти.

Комната была другая. Не их общая. Не спальня. Не душевая. Примерочная. Но…

не для одежды.

На стене висели ремни. Цепочки. Металлические кольца. Подставки. Фиксаторы для рта. Всё — отполированное, сверкающее, как ювелирные изделия. Как будто это не средства контроля, а

аксессуары элиты

.

Эмма молча открыла шкафчик. Достала длинную цепочку — лёгкую, но холодную. Надела Вике на шею. Замок щёлкнул так тихо, будто его звука не должно было быть вовсе. Затем — браслеты на запястья. Металлические, с прорезиненными вставками. Дорогие. Удобные. Унизительные.

Потом — распорка между коленей. Чтобы она

не могла

закрыть ноги. Чтобы всё было видно. С первого взгляда.

Эмма работала без слов. Её руки были точными. Мягкими. Профессиональными. Как будто одевала

декорацию

, не человека.

Вика молчала. Не дрожала. Не возмущалась. Просто смотрела на своё отражение в глянцевой стене. Раздетая. Связанная. Выставленная. Но в глазах — не было пустоты. Там жила

мысль

.

Когда всё было готово, Эмма шагнула к двери, чтобы уйти. И тогда — Вика заговорила. Впервые за долгое время

сама

.

— Он внизу, — прошептала она. — И она тоже. Марк и Рената. Я знаю. Я слышала. Видела. Помоги мне.

Эмма остановилась.

Не обернулась. Не выдала ни одного звука. Только тишина — слишком долгая, чтобы быть случайной.

Вика сделала шаг вперёд. Цепочка дёрнулась, ударила по бедру. Но она не остановилась.

— Я не прошу жалости. Я прошу времени. Я умею делать вид. Ты знаешь. Я только прошу: не мешай. Когда придёт момент — помоги. Или просто

не выдай

.

Эмма обернулась. Медленно. Смотрела не в глаза — в лицо. Изучающе. Без выражения. Но внутри этой маски —

что-то дрогнуло.

На секунду. Почти незаметно.

— Ты слишком хорошо притворяешься, — сказала она. — Осторожнее. Кто слишком хорошо играет — иногда забывает, кто он на самом деле.

И ушла.

А Вика осталась стоять.

На ней была только цепь. Только браслеты. Только распорка.

И —

решимость

.

Сегодня её вынесут на сцену. Сегодня её будут ломать.

Но она уже знала, как

сжечь театр изнутри.

Часть 2 — Выход

Коридор, по которому вели Вику, был вычищен до абсурда. Никаких царапин, пылинок, даже запаха — будто воздух здесь проходил сквозь фильтр. Свет был ровный, чуть розоватый, создающий иллюзию уюта. А на деле —

стерильный капкан

, обёрнутый в шелк.

Впереди шёл куратор. Он не держал её грубо. Наоборот — аккуратно, как породистого зверя перед аукционом. Цепь не дёргал. Только слегка направлял. Но этот жест — даже в своей мягкости — был

абсолютной властью

. Вика ощущала холод металла на ключице, вибрацию в кольце между бёдер. Тело подчинялось. Лицо — тоже. А вот взгляд… нет. Глаза её оставались

неизменными

. Замёрзшими. Слишком живыми для декорации.

Когда они подошли к двери, куратор слегка наклонил голову. Двери открылись плавно. За ними — зал.

Свет ударил резко, как будто они вошли не в комнату, а в сцену. Полукруглый амфитеатр, чуть затемнённый, но с чётким центром внимания. Вика увидела ряды кресел, обтянутых серым бархатом. В каждом — гость. Мужчины в строгих костюмах и чёрных масках, гладких, без выражений. Женщины — без масок, но с лицами, на которых было больше льда, чем макияжа.

Все пили. Смотрели. Ждали.

В центре зала — платформа. Подиум. Белый, подсвеченный снизу, чтобы обнажённая кожа казалась фарфоровой, почти нереальной. От света казалось, что тело Вики не живое, а кукольное. Тени не было. Ни у неё. Ни у зала. Ни у тех, кто давал приказы.

Куратор подвёл её к кольцу в полу. Другой мужчина, уже в чёрных перчатках, принял цепь и закрепил её. Щёлкнул замок. Характерный, точный звук. Как будто на сцену поставили скрипку — и пригласили слушать.

— Новенькая, — произнёс кто-то из гостей. Молодой голос, но с оттенком пресыщенности. — Выглядит... пока нераскрытой. Давайте посмотрим, как звучит.

Вика стояла прямо. Спина вытянута. Грудь не дрожала. Внутри всё сжалось, как в комок льда. Но на лице — ничего.

— На колени, — прозвучало из другого ряда.

Она опустилась. Плавно. Без вызова, но и без покорности. Просто —

движение

. Тело подчинилось.

— Расставь ноги. Шире. Как будто ты мечтала об этом.

Она подчинилась. Молча. Словно это было частью утренней зарядки.

— Теперь скажи: "Я ваша игрушка. Я готова быть сломана ради вашего удовольствия."

Тишина в зале была вязкой. Все ждали. Камеры — включились. Красные точки на потолке мигнули. Кто-то уже смотрел это из-за экрана.

Вика подняла голову. Глаза — в свет. Лицо — без защиты. Губы дрогнули, и она сказала:

— Я ваша игрушка. Я готова быть сломана ради вашего удовольствия.

Аплодисменты были тихими, размеренными. Как на аукционе. Кто-то оценил форму. Кто-то — голос. Кто-то —

реакцию

.

— Улыбнись, — попросил кто-то третий. — Как будто ты хочешь этого больше, чем свободы.

Вика улыбнулась.

Широко. Красиво. Сексуально. Как будто она родилась для этой сцены.

Но внутри неё —

щёлкнул переключатель

. Её мозг начал работать по-другому. Ни эмоций. Ни страха. Только расчёт.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слева охранник. У двери — автомат. Свет — с пульта. Камеры — беспроводные. Эмма будет на выходе. Если она

не предаст

, шанс есть.

Пока они думали, что ломают её, она

строила маршрут побега

.

Часть 3 — Подчинение

— Теперь скажи, — прозвучал новый голос. Мужской. Вкрадчивый. С почти ласковой интонацией. — Что ты любишь, когда на тебя смотрят. Когда ты ничья. Когда ты — всех.

Вика подняла голову. Медленно. На лице — нежная, невыносимо чувственная улыбка. Та, которую отрабатывали часами. Та, которая никогда не принадлежала ей. Та, которую она научилась использовать как

оружие массового отвлечения

.

— Я люблю, когда на меня смотрят, — сказала она. Голос — сладкий, пропитанный ложной покорностью. — Когда вы видите меня такой. Слабой. Открытой. Доступной. Мне не нужно быть ничьей. Мне нравится быть…

всеобщей.

В зале — смешки. Одобрение. Кто-то хлопнул в ладони один раз — негромко, но с уважением. Один из женщин в углу приподняла бокал.

— Теперь — попроси, — сказал кто-то слева. — Попроси нас, чтобы мы сделали тебя грязной. Чтобы мы сломали твою гордость.

Пауза. Полсекунды.

— Пожалуйста… — прошептала Вика, чуть наклоняясь. Волосы упали на лицо, но она не пряталась за ними. — Сделайте меня грязной. Я хочу чувствовать ваше превосходство. Я прошу… сломайте во мне всё.

Кто-то в зале закашлялся. Кто-то — сжал бокал слишком крепко. Лёгкое напряжение повисло в воздухе.

Она говорит слишком хорошо.

Слишком… уверенно.

Где страх?

Но её взгляд был чист. Послушный. Сыгранный

до совершенства

.

— Пусть оближет пол, — бросил один из старших. — Скажи, что он вкуснее свободы.

Вика молча склонилась. Колени скользнули по подиуму. Грудь прижалась к полу. Она высунула язык — провела по поверхности. Пыль, пот, остатки чужого. Но она сделала это

вкусно

. Как будто лизала кожу любимого.

— Он… вкусный, — сказала она. — Вкуснее воздуха. Вкуснее выхода. Вкуснее одиночества.

На секунду в зале стало

слишком тихо

. Камеры фиксировали каждый кадр. Но теперь не только тело — лицо. А на лице —

никакой боли.

Ни страха. Ни ужаса. Ни покорности.

Только… игра.

Безупречная. До мурашек.

— Она... слишком хорошо подчиняется, — пробормотал кто-то. — Такое не учат за неделю.

— Возможно, она не подчиняется, — отозвался другой. — Возможно, она

использует подчинение, как маску.

И Вика услышала. Услышала — и улыбнулась. На долю секунды. Настоящей, короткой, почти хищной улыбкой.

Они почувствовали.

Но уже поздно.

Часть 4 — Секс на заказ

Мужчину вывели молча. Высокий. Голый до пояса. Лицо скрыто за чёрной маской с гладкой поверхностью. Тело — ухоженное, спортивное. В руках — плётка, украшенная кожаной бахромой. Не как орудие боли. Как атрибут статуса.

Он обошёл Вику по кругу. Медленно. Как хищник, изучающий уже пойманную добычу. Его взгляд — сквозь прорези маски — задержался на её груди, на кольце между бёдер, на цепи у шеи. Вика подняла голову. Губы разомкнуты. Глаза — влажные, подчёркнуто покорные.

— На него, — раздался голос с трибуны. — Пусть она сама залезет. Медленно. С желанием.

Она двинулась. Ползком. Как будто каждая клетка её тела сама тянулась к нему. Ладони скользили по полу, колени оставляли следы. Она забралась ему на колени, обвила его ногами, опустила голову на плечо. И прошептала:

— Пожалуйста, возьми меня. Я не могу больше ждать…

— Трахни её медленно, — сказал кто-то. — Пусть она стонет, как будто это единственное, что делает её живой.

Мужчина приподнял её за бёдра. Член уже был твёрдым. Он ввёл его в неё без слов, без прелюдий. Но она была готова. Мокрая. Горячая. Слишком. Слишком, чтобы это было просто подчинение.

Он начал двигаться. Медленно, с силой. Каждый толчок — в центр. Каждый удар — с акцентом. Камера приближалась к их телам, ловила дрожание её груди, капли пота на животе, размытые зрачки.

Вика стонала.

Красиво.

Громко.

С отработанным дрожанием в голосе, с подтягиванием дыхания в нужных местах. Её руки лежали на его плечах. Пальцы сжимались и отпускались. Как будто

она жила только ради этого акта

.

— Пусть скажет, что без члена она ничто, — кто-то усмехнулся. — Пусть умоляет, чтобы её не вынимали. Никогда.

Вика запрокинула голову. Волосы касались пола.

— Без тебя я пустая, — выдохнула она. — Без твоего члена я не женщина. Я просто… мебель. Прошу, не вынимай. Прошу… оставь меня полной.

Мужчина ускорился. Толчки стали жёстче. Зал затаил дыхание. Один из гостей даже придвинулся ближе.

— Пусть сама попросит — в рот, — сказал кто-то. — А потом — чтобы всё слизала с пола.

Вика сползла с него, оставляя на бёдрах потёк спермы. Она встала на колени, открыла рот, высунула язык.

— Кончи мне в рот, пожалуйста. Я хочу проглотить твою силу. Я хочу быть твоей даже внутри.

Он встал, поднёс член к её губам. Она облизала его с корнем, нежно, по-любовнику. Потом — резко заглотила. Камера поймала момент, когда её горло сжалось. Он кончил глубоко. Она не дёрнулась. Только сглотнула — и вытащила язык. Чисто.

Пауза.

Зал в восторге.

Но она — не закончила.

Вика медленно наклонилась. Опустила лицо к полу, где остались капли спермы, вытекшие во время акта. Облизала пол. Аккуратно. С наслаждением. Потом поднялась на четвереньки.

— Спасибо, — прошептала она. — Я горжусь, что могу быть вашим ртом. Вашей дыркой. Вашей собачкой.

Гости аплодировали. Камеры мигали. Запись ушла — в архив, в аналитику, в коллекцию.

Один из кураторов наклонился к другому и прошептал:

— Слишком идеально. Она играет. Она не сломалась.

— Это делает её… бесценной, — прозвучал ответ. — А значит — опасной.

Часть 5 — Обратная связь

Она лежала на боку, щекой к подиуму. Пот стекал с виска. На губах — вкус спермы. На груди — брызги. На коленях — красные следы от пола. Она не двигалась. Только дышала. Ровно. Спокойно. Как будто была

в медитации

, а не в центре порнографического спектакля.

Гости зашевелились первыми. Кто-то закрыл планшет. Кто-то — сделал глоток вина. Камеры выключили огни, но не работу. Всё ещё снималось. Всё ещё анализировалось. Где-то, в тени, сидел тот, кто будет пересматривать это наедине. Ища сбои. Ища

настоящую трещину

.

— Необычная, — сказал один из мужчин. Глубокий голос, чуть прокуренный. — Послушная, но… будто бы по-своему.

— Я это заметил, — откликнулся другой. — Она слишком спокойно облизывала. Без унижения. Слишком уверенно стонала. Как будто…

контролировала сцену.

— Красиво играет, — заметила женщина в зелёном платье. Её голос был почти театральным. — Но не ломается. У неё нет той сырости, что мы любим. Всё… отрепетировано.

— Или встроено, — усмехнулся кто-то. — Может, она уже не женщина. А просто механизм. Идеальный. И холодный.

— Она улыбается, — вдруг сказал мужчина с дальнего ряда.

И действительно — Вика приподняла голову. Медленно. На лице — не гримаса удовольствия, не маска боли. А…

улыбка.

Тихая. Почти задумчивая. Как будто она знала, что её обсуждают. И как будто ей было

всё равно.

Нет. Не всё равно.

Просто — она уже

выше этого.

Один из кураторов подошёл ближе. Смотрел сверху вниз. Взгляд — колючий. Слишком долго он работал с ломаными, чтобы не почувствовать отличие.

— Встать, — приказал он.

Вика поднялась на четвереньки. Медленно. Эротично. Как кошка, которая знает, что её смотрят. Он ждал, что она оступится. Согнётся. Покажет слабость. Но она выпрямилась. Без дрожи. Только с

лоском

.

— Скажи спасибо, — велел он. — За то, что тебя использовали.

— Спасибо, — ответила Вика. Чётко. Чисто. И добавила — не по приказу:

— Я счастлива быть вашей. И счастливее быть

последней

, кого вы сломаете.

Он нахмурился.

— Что?

— Ничего, — тихо сказала она. — Просто играю. Разве не за это вы платите?

Куратор сжал челюсть. Повернулся. Сделал знак. Охранник подошёл и взял её за цепь.

А Вика снова опустила голову.

Но не как покорная. А как

охотник, затаившийся в траве.

Часть 6 — Ночь и решение

Ночь накрыла зал, как тень после взрыва. Всё затихло. Гости разъехались. Камеры выключили глаза. Кураторы — спрятали эмоции. Пространство снова стало безликим, как будто ничего не было. Только Вика — вся в сперме, в запахе мужского, в чужих комментариях — осталась

слишком настоящей

, чтобы раствориться.

Эмма ждала её в душевой.

Вика вошла молча. Халат не дали. Тело — открытое. Голое. Холодное. Кожа горела от соли и сухости. Но она не жаловалась. Просто подошла к стене, открыла кран. Вода полилась горячая. Поток бил по лопаткам, по груди, по животу. Смывал сперму. Смывал чужие прикосновения. Но не смывал

мысли.

Эмма молча стояла у входа. Смотрела. Без осуждения. Без участия. Но не без интереса. В её лице появилась мягкая складка. Не жалость —

непонимание.

— Ты выглядишь, как будто тебе понравилось, — сказала она.

Вика повернула голову. На губах — ни улыбки, ни дерзости. Только прямота.

— Мне понравилось, что я управляла каждым из них.

Эмма не ответила. Только прошла внутрь. Протянула полотенце.

Вика взяла.

Начала вытираться медленно. Каждый жест — осмысленный. Каждый взгляд — прицельный.

— Я всё помню, — сказала она. — Кто стоял у входа. Кто давал команды. Кто записывал. Кто нервничал, когда я сказала "спасибо".

Эмма не удивилась.

— И что ты хочешь?

— Освободить двоих. Того, кто в подвале. И её. — Пауза. — И если можно — вытащить себя.

Эмма чуть склонила голову. Словно оценивая.

— Глупо спасать тех, кто уже мертвы.

— Она не мертва. Она сказала: "Я помню себя. Спаси меня." Ты бы слышала, как это звучало. Как будто ей снова пять лет — и она боится темноты. А он… он жив. И если они сгорят — я сгорю с ними. Но

на своих условиях.

Эмма подошла ближе. Смотрела ей в глаза. Бесстрашно. Но внутри — дрогнула.

— Ты всё равно сгоришь, — прошептала она.

— Значит, пусть горит и дом, — ответила Вика. — Не только я.

Они стояли в тишине. Водяной пар обволакивал всё. Пространство будто исчезло. Остались только

две женщины

. Одна — с ключами. Другая — с планом.

— Помоги мне, — сказала Вика. — Или хотя бы не мешай, когда начнётся.

Эмма не кивнула. Не отвернулась. Только медленно вышла.

А Вика осталась. Стояла в паре. Смотрела в зеркало. Видела себя — голую, мокрую, живую.

И знала:

этот театр скоро рухнет.

Глава 16 — Побег

Часть 1 — Последний взгляд

Комната была неподвижной, как мёртвое озеро. Воздух — тёплый, спертый, будто кто-то выключил не только вентиляцию, но и само время. Вика сидела на полу, спиной к стене. Ноги поджаты. Рядом — кусок бумаги, выдранный из старой методички по обслуживанию. Сверху — каракули. Слабый грифель царапал поверхность. Буквы были неровными, дрожащими, как дыхание.

Рената. Марк. Я.

Три имени. Без фамилий. Без прилагательных. Без пафоса.

Она смотрела на них, как на приговор. Как на спасательный круг. Как на напоминание —

зачем она ещё не сдалась

.

План она готовила не день, не два.

Две недели

. По частям. Осторожно. Незаметно. Как хирург, собирающий сердце по миллиметру. Каждый шаг с Эммой — как по минному полю. Один неверный взгляд, одно неправильное слово — и всё бы рухнуло. Но Эмма

поняла.

И пошла с ней. Не сразу. Не на эмоциях. А с точным, мрачным пониманием: если не она — не будет никто.

Первую неделю Вика только наблюдала. Считала охрану. Слушала шаги. Запоминала звуки замков. Вторую — начала задавать вопросы. Невинные. Одежда. Питание. Смена белья. Спуск в подвал. Вентиляционные люки. Камеры.

Эмма отвечала не словами. А жестами. Молчанием. Бросала в шкаф не ту одежду —

ту, что пригодится.

Меняла график — под нужный час. Давала в душ чуть больше времени — чтобы Вика могла

оставить себе бритвенное лезвие.

Всё было в деталях. И всё складывалось.

Ровно в полночь дверь отворилась.

Без стука. Без звука. Без приказа.

Эмма вошла, как тень. На ней — халат. В руках — мягкая сумка, свернутый лист, ключ-карта.

— Всё готово, — сказала она. Тихо. Почти буднично.

Вика поднялась. Молча. В глазах не было паники. Только

фокусировка

.

Эмма поставила сумку на кровать. Расстегнула молнию.

— Форма санитарки. Простая. Обувь. Перчатки. Без опознавательных знаков. Переоденешься через две зоны. Здесь — ключ. Работает только до 1:15. Потом отключат. Это — план. — Она передала свернутую бумагу. — Камеры вырубим через Тимура. Он держит пятнадцать минут. Всё, что позже — за твой счёт.

Она замолчала.

Вика медленно взяла карту. Потом план. Положила на кровать. Провела пальцами по ткани. Всё настоящее. Всё уже

не сон.

— И если ты передумаешь, — добавила Эмма после паузы, — уже неважно. Они узнают. Они всегда узнают. Для них — ты уже дернулась.

— Я не передумаю, — сказала Вика. Чётко. Без эмоций. — Я уже пошла. Назад — нет.

Эмма посмотрела на неё долго. Слишком долго. Впервые за всё время в её лице появилось что-то, похожее на...

страх.

Или уважение. Или боль. Но только на миг. Потом — снова маска.

— Тогда — начнём.

Часть 2 — Выключение камер

Тимур сидел в тени серверной, окружённый проводами, как паутинами. Лицо — бледное. Губы — сухие. Перед ним — старый монитор. Пульсирующие квадраты камер. Каждая — как глаз. Он закрыл один. Потом — второй. Потом — третий.

Никаких слов. Никаких звонков. Всё, как договаривались:

время по секундомеру.

Он посмотрел на часы. 00:13. Всё шло по расписанию.

Он нажал пару клавиш — аккуратно, как будто трогал кожу. Один фрагмент видеозаписи — заменён архивной петлёй. В другом — включен «шум» на линии. В третьем — повисла чёрная маска.

Пятнадцать минут слепоты. Не больше.

Вика стояла у дверей технического отсека. Дыхание — медленное. Тело — сдержанное. На ней — форма: серая, без опознавательных знаков. Волосы убраны под плотную ткань, лицо — наполовину закрыто. Она смотрелась как часть здания. Безликая. Скучная. Проходная.

Она знала: сейчас камеры

не видят

. Только сейчас.

Открыла дверь. Шагнула в коридор. Темно. Пахнет пылью и проводкой. Пол — шероховатый бетон. Стены — облезлый металл. Звук её шагов — глухой. Но даже он кажется

слишком громким

. Здесь нельзя ошибиться. Ни разу.

Впереди — поворот. Затем шлюзовая перегородка. Маленькая панель. Она ввела код, переданный Эммой за неделю до этого. Дрожащими пальцами. Один раз. Щелчок. Сработало.

Вика прошла дальше.

Комната 0.

Внутри всё осталось таким же: белый свет, ровный, как из хирургической лампы. Ни одного лишнего предмета. Только матрац, пустая тумбочка, и она.

Рената.

Сидела у стены. Тело — тихое. Волосы закрывали лицо. Руки сжаты на коленях. В этой тишине она казалась не человеком, а силуэтом на плёнке. Как будто даже не дышала. Но дышала. И сердце билось. Вика это чувствовала.

Она подошла. Не торопясь. Села рядом. Коснулась плеча. Тёплого. Настоящего.

— Ты говорила: спаси меня, — прошептала она. — Сейчас твой шанс. Если не встанешь — я тебя унесу. Но лучше, если ты пойдёшь

сама.

Рената молчала.

— Я пришла не за драмой. Не за болью. Я пришла

за тобой

. Потому что ты — живая. Потому что ты

не вещь.

И если ты хоть немного помнишь, каково быть собой — встань.

Пауза. Пять долгих секунд.

И — движение.

Рената приподняла голову. Глаза — пустые. Но в них дрогнуло что-то.

— Живи, — прошептала Вика. — Или умри с ними. Но не молчи. Не сегодня.

И тогда — Рената встала.

Сначала медленно. Потом — крепче. Ноги дрожали. Но она

стояла.

Часть 3 — Выход Ренаты

Рената стояла. Медленно, будто поднималась не с пола — из могилы. Ноги дрожали. Пальцы сжаты в кулаки, как у человека, которого долго били, а потом просто оставили лежать. Губы побелели от напряжения. Но она — стояла.

Вика смотрела на неё с замиранием. Это было больше, чем реакция. Больше, чем шаг. Это был

сигнал

, что внутри Ренаты кто-то ещё остался. Не автомат, не послушная оболочка, не механизм.

Девочка. Женщина. Живая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мы уходим, — сказала Вика тихо. Не приказывая, не прося. Просто — как факт.

Рената не ответила. Только взгляд — короткий, спутанный, но

настоящий

. Потом она чуть наклонила голову, будто пробуя, способна ли она снова

доверять

.

Вика подошла к шкафу, где Эмма заранее оставила сумку. Всё было, как и договаривались: чёрные спортивные штаны, свободная футболка, удобные кеды. Всё — старое, но чистое. Без бирок. Без формы. Без подчинения.

— Вот. Твоя одежда, — Вика поставила сумку перед ней. — Быстро. Я не смотрю.

Она отвернулась. Слушала только дыхание. Один вдох. Второй. Долгая пауза. Потом — движение. Шорох ткани. Щелчок резинки. Звук шнуровки. Сердце билось в горле.

Через пару минут — голос. Хриплый, тихий, как будто впервые используемый по назначению:

— Я готова.

Вика обернулась.

Рената стояла перед ней, переодетая, с собранными в хвост волосами. Её лицо всё ещё было пустым. Но взгляд — чуть-чуть живее. Щека поцарапана. На запястье — синяк. И всё равно:

она выглядела человеком.

— Где он? — спросила она.

— В подвале. Дальше по коридору, — ответила Вика спокойно. — Мы идём за ним. Но ты должна быть готова. Там хуже, чем здесь. Гораздо хуже.

Рената кивнула. Один раз. Потом второй — глубже.

— Если он… если он не встанет, я помогу. — Пауза. — Мы вытащим его. Вместе.

Они подошли друг к другу ближе. На секунду — просто стояли. Потом Вика потянулась и положила ладонь ей на плечо. Осторожно. Как будто проверяла, не стекло ли это. Рената не отстранилась.

— Прости, — прошептала она.

— За что?

— За то, что тогда… не удержалась. За то, что сдалась. За то, что ты шла — а я оставалась.

— Ты была сломана. А теперь стоишь. Это всё, что важно.

Рената не ответила. Но взгляд стал чище.

Они вышли в коридор. Тот самый технический путь, где пахло бетонной пылью, металлом и старой влагой. Свет был тусклым, как будто сами лампы знали: здесь нельзя светить слишком ярко.

Шаг за шагом. Ни звука. Ни оглядки. Вика шла первой. Рената — чуть позади. Уже не тащилась. Уже держала темп. И даже — в какой-то момент — положила руку Вике на плечо.

Не как груз. Как

поддержка.

— Спасибо, — прошептала она. — Я думала, меня уже не существует.

— Существует, — ответила Вика. — И теперь ты нужна мне. Не просто как спасённая. Как соучастница.

Они шли рядом.

Две женщины.

Две выжившие.

Две искры, которые могут поджечь весь особняк.

Часть 4 — Освобождение Марка

Коридор к подвалу был другим. Не просто ниже —

глубже

. Он словно отрезал от остального здания. Не пахнущий ни едой, ни духами, ни моющим средством — только ржавчиной, плесенью и потом.

Металл под ногами глухо отдавался, как барабан. Свет — едва живой, вспыхивающий то справа, то сверху. Он не помогал — только подчеркивал,

насколько здесь никто не должен находиться.

Вика шагала первой. Карта Эммы сработала на первом замке. Второй — просто не запирался: старый механизм, давно забытый. Они миновали пункт слежения. На стене мигал старый монитор — мёртвый, заклеенный изолентой. Тимур

отключил подачу на этот уровень

.

— Он здесь, — прошептала Рената. — Я чувствую это.

Вика ничего не сказала. Только крепче сжала в руке маленький резиновый фонарик. Огонь выхватывал из темноты ржавые двери, старые вёдра, забытые швабры, бельевые корзины. Всё — безжизненное, гнилое, как **само пространство.

У самой дальней стены — она заметила дверь. Широкую, массивную. С цифровым замком, но с выбитыми углами. Панель почернела. Дверь — приоткрыта. Словно кто-то

уже не пытался держать его внутри.

Вика подошла первой. Осторожно. Прислушалась.

И тогда — услышала.

Сначала — дыхание. Хриплое. Неритмичное. Потом — тихий, почти невнятный стон. И, наконец — голос. Мужской. Сломанный. Но настоящий.

— Я… ничего… не скажу…

Вика замерла. Пальцы вжались в фонарик так, что побелели костяшки.

— Это он, — сказала она. Губы еле шевелились.

Они вошли.

Комната была небольшой. Бетонный пол. Каменные стены. Один старый матрас. К нему был

прикован

мужчина.

Он сидел, привалившись к трубе. Голый по пояс. Весь в ссадинах и синяках. Лицо распухшее. Один глаз — заплывший. На губе — кровь. Но глаза…

глаза были открыты.

Он увидел их.

Моргнул. Потом — снова. Как будто пытался убедиться, что это

не глюк. Не остаточное воображение.

— Вика? — прохрипел он. — Ты... правда?

Она бросилась к нему. Опустилась на колени. Взяла лицо в ладони. Осторожно. Как будто боялась разрушить.

— Живой, — прошептала она. — Господи, Марк… Живой.

Он закашлялся. Попытался выпрямиться. Но не смог. Только поднял руку. Сжал её пальцы.

— Ты… с ума сошла. — Улыбнулся. Почти. — Я думал, ты... ты уже… кукла. Как они.

— Я почти стала, — ответила Вика. — Но потом ты исчез. И я поняла — так просто

не получится.

Он рассмеялся. Хрипло. На выдохе. Снова закашлялся. Рената подошла ближе, присела рядом, достала из сумки воду и сухую тряпку.

— Вот, — сказала тихо. — Попей. Я помогу.

Марк посмотрел на неё. В его взгляде мелькнуло что-то странное: не узнавание. Не удивление.

Стыд.

— Прости, — сказал он. — Я знал, что вас используют. Но… не знал,

насколько.

— Потом извинишься, — перебила Вика. — Сейчас — выбираемся.

Она посмотрела на цепи. Замок был ржавым. Металл — истёртый. Никакого ключа. Но у неё было

лезвие.

Она вытащила его из потайного кармана и вставила в петлю. Несколько движений. Скрежет. Щелчок.

Свобода.

Марк зашатался. Вика и Рената подхватили его под руки.

— Я смогу идти, — пробормотал он.

— Даже если нет —

мы понесём,

— сказала Вика.

Три тела. Один свет. Один путь. Больше — не осталось слов. Только дыхание. Тишина. И

ощущение, что время сдвинулось.

Часть 5 — Подъём и тревога

Они поднимались вверх, словно сквозь вязкую смолу. Металлические ступени скрипели, гул отдавался в стенах, как эхо чужого шёпота. Марк шагал с трудом. С каждым шагом будто оставлял по куску тела на этих ржавых ступенях. Но он держался. Потому что рядом —

они.

И потому что идти назад было уже невозможно.

Рената шла чуть позади. Поддерживала Марка под локоть, не отводя глаз. Иногда оглядывалась. Слишком часто. Как будто за спиной что-то могло

вспыхнуть, ожить, рвануться

следом. Вика вела. На лице — ни капли паники. Только напряжённая сосредоточенность. Всё было по плану. Пока что.

И тут, на повороте, прямо перед ними —

она.

Эмма.

Стояла в тени, словно выросла из стены. Одетая не в халат — в тёмную куртку, спортивные брюки. В руке — тот самый ключ-карта, но теперь с жёлтым браслетом. Уровень допуска выше. Глаза — хищные. Готовые.

— Быстрее, — коротко бросила она. — Таймер слетел. Камеры начнут работать через три минуты, не пятнадцать.

Вика не удивилась.

— Они заметили?

— Да. Один куратор сменил маршрут. Увидел, что пост пуст. Остальное — система сделала сама.

— Тогда ты с нами, — сказала Вика.

Эмма на секунду задержалась. Смотрела на Ренату. Потом — на Марка. И, наконец, на Вику.

— Я давно уже с вами. Просто… раньше боялась это признать.

Рената протянула ей руку. Просто. Без слов. Эмма взяла.

Вчетвером они двинулись дальше. Вика шагала первой, по памяти вспоминая каждый поворот. За ней — Марк и Рената. Эмма — сзади, прикрывала. Время тянулось, как после взрыва. Ничто не звучало громче дыхания.

— Что на выходе? — спросила Вика.

— Тимур ждёт. Держит дверь через внешний обход, но сигнализация на грани. Если кто-то из охраны двинется по периметру — всё.

— Он не сдаст?

— Нет. — Эмма посмотрела прямо. — Он верит в тебя. Даже если сам в себя — уже нет.

Они свернули на последний участок коридора. Свет мигал, тревожные лампы уже пульсировали — алым, как предвестие беды. И тогда —

сирена.

Глухой, затяжной звук пронёсся по коридору, будто здание застонало. Голос из динамика — равнодушный, как автоматическая казнь:

— Обнаружено неавторизованное перемещение. Блокировка доступа в техническом секторе. Все сотрудники — на перехват. Повторяю…

— Бегом! — скомандовала Вика.

Марк зашатался, но Эмма подхватила его. Рената толкнула металлическую дверь. За ней — финальный шлюз. Панель пульсировала красным. И рядом —

Тимур.

Он стоял с планшетом, трясущимися руками держал напряжение на замке. Когда увидел их — в глазах вспыхнула искра.

— Быстрее! Я держу! Но он сражается — система давит, у неё зубы!

— Открывай, — сказала Вика. — Все здесь. Даже Эмма.

Он взглянул на неё. В глазах — ни обвинения, ни удивления. Только… облегчение.

— Тогда пошли. До конца.

Он ударил по панели. Щелчок. Вспышка.

Дверь открылась.

Снаружи — ночь. Чёрная, как перерождение. Мокрый асфальт. Вдалеке — фары машины. Салон — открыт. Двигатель — работает. Денис. Всё по плану. Или почти.

— Быстрее, — сказала Эмма.

Они выскочили в ночь.

И в тот момент — в небе раздался первый выстрел.

Часть 6 — Прорыв

Они вылетели из шлюза, будто воздух сам вытолкнул их. Холод ночи ударил в лицо, как пощёчина. После подвала и коридоров, после спермы, пыли, криков и страха — ночь казалась

почти живой.

Она пахла асфальтом, бензином, сырой землёй. И свободой. Той, что

в десяти метрах впереди.

Машина стояла на месте. Дверь открыта. Фары включены. За рулём — Денис. Лицо напряжённое, взгляд выжидающий.

— Быстрее! — крикнула Вика.

Она тащила Марка под руку, Рената с другой стороны. Тимур и Эмма бежали сзади, контролируя фланги. Было ощущение:

ещё немного — и получится.

Осталось только сесть в машину. Только захлопнуть дверь. Только сорваться с места…

И тогда —

вспышка.

В небе — как молния. Позади — визг шин. Свет прожектора разорвал тьму. Следом — крик.

— ЛОЖИСЬ!

Они упали почти синхронно. Пуля прошла мимо — глухой удар в стену. Где-то сзади уже приближались шаги. Несколько. Нет — много.

Группа. Перехват.

Тревога выла во всех динамиках особняка.

— В машину! — заорала Вика. — Денис, заводи! Жми!

Она потащила Марка быстрее. Рената держалась. Тимур — сбился с ритма, но не упал. Эмма развернулась — и стреляла. Из короткого пистолета, спрятанного под курткой.

Три выстрела.

Крик. Кто-то упал позади.

— Почти там! — прокричала Рената.

Вика дёрнула дверь машины. Захлопнула за Марком. Сама влетела внутрь. Тимур — следом. Эмма и Рената — в последний момент. Двери захлопнулись.

— Поехали! — закричала Вика.

Но Денис…

сидел.

Руки на руле. Взгляд — опущен. Лоб — в поту.

— Прости, — сказал он. — Я не могу. Я не…

— ЧТО?!

— Нас просканировали. Моя машина — их. Если я сейчас тронусь — нас отследят за 30 секунд. Нас собьют. Нас сожгут.

— Тогда пешком! — Эмма потянулась к двери.

Но было поздно.

С обеих сторон — удар. Машину осветили фонари. Вышли двое в чёрной экипировке. Не охрана.

Палачи.

— Всем лежать! — раздался приказ.

Вика пыталась выдернуть замок. Тимур рванулся. Один выстрел — и

стекло разлетелось.

Рената закричала. Эмма вытащила оружие, но не успела.

Дверь открыли силой. Вика дёрнулась — но её вытащили за волосы. Сбили на землю. На спину. Лицо в грязь. Марк заорал, но его ударили прикладом. Тимур пытался подняться — получил ногой в живот. Ренату затащили обратно. Эмма — не сопротивлялась. Только смотрела в глаза Вике. Последний взгляд.

— Мы почти… — прошептала Вика.

— Значит, попробуем ещё, — ответила Эмма. — Но уже изнутри.

Денис… просто

уехал.

Не взглянув. Не извинившись. Просто — тронулся с места и исчез в темноте.

Осталась ночь.

Остались прожекторы.

Остались

они.

Повязанные. Опять на коленях.

Но теперь — не рабы.

Теперь — враги.

Глава 17 — Комната слома

Часть 1 — Сбор

Комната была голая, как голод.

Бетонные стены, ободранные углы, потолок, будто нависший — давящий. Ни окон. Ни декора. Только вентиляционная решётка, старая лампа под потолком и чёрное стекло в одном из углов —

камера наблюдения.

Холод разливался по полу, как масло. Было ощущение: сюда не заходили люди. Только тела.

Первым втащили

Тимура.

Его руки были связаны ремнями, лицо — ссадины и синяк под глазом. Он не сопротивлялся. Просто дышал. Хрипло. Его усадили у стены. Он не поднимал головы.

Потом —

Рената.

Молча. Её тоже не били — но глаза были выжжены. Страх сидел в ней глубже, чем кожа. Ввели, поставили к стене. Она не плакала. Только губы чуть дрожали.

Следом —

Эмма.

Впервые без уверенности. Без маски. Только серое лицо, прямой взгляд. Она шла сама. Не волочили. Не тянули. Только сопровождали. Села на скамью. Сложила руки на коленях. Вела себя тихо, как человек, который

уже всё понял.

Потом —

Вика.

Не сломанная. Но не сильная.

Собранная.

Она вошла с прямой спиной. Даже в этих условиях — с вызовом. Хотя запястья были в следах от наручников, губа разбита, нога подкашивалась. Она увидела остальных — и кивнула. Как будто они встретились не в камере, а на пересадке перед последним рейсом.

И —

Марк.

Последним. Его вели, поддерживая под руки. Он почти не стоял. Плечо в крови. Лицо — не узнать. Но он держался. Когда заметил Вику — попытался улыбнуться. Это было жалко. И трогательно. И…

настояще.

Они все оказались вместе.

В одной точке. Без масок. Без контроля. Без правил. Только —

в ожидании.

Никто не говорил.

Воздух в комнате стоял, как бетон. Ни шагов. Ни крика. Только дыхание. И ощущение, что

сейчас начнётся нечто необратимое.

Вика посмотрела на Марка. Потом — на Эмму. Потом — на тёмную дверь.

Там было что-то.

Кто-то.

И оно шло к ним.

Часть 2 — Диалог страхом

Дверь открылась медленно.

Металлический скрежет пронёсся по комнате, как лезвие по стеклу. Все головы поднялись почти одновременно. Даже Марк — с трудом — приоткрыл глаза. В проёме появился силуэт. Сначала — просто тень. Потом —

тело.

Он вошёл молча. Высокий. Массивный. Движения — плавные, почти кошачьи. Чёрная тактическая форма без опознавательных знаков. Перчатки. Тяжёлые ботинки. Лицо — каменное. Ни одного лишнего мускула.

Руслан.

Палач.

Он прошёл в центр комнаты и остановился. Ни слов. Ни приветствия.

Только —

тишина.

Он посмотрел на каждого. По очереди. Долго. Не быстро. Не мельком. Как будто

вчитывался

в лицо. В раны. В молчание.

Затем — подошёл к

Тимуру.

Встал над ним. Склонил голову чуть вбок. И сказал:

— Техник, который думал, что станет героем. Ты работал здесь годами. Делал свою работу. Не замечал — потому что

так проще.

Потом — увидел. Испугался. Захотел исправить. Но поздно.

Он выдохнул медленно.

— Ты не спаситель. Ты просто…

последний в очереди на прощение.

Тимур ничего не ответил. Только отвернулся. Но руки задрожали. Он не смог их удержать.

Руслан двинулся дальше. К

Эмме.

Остановился рядом. Молчал дольше, чем с другими. Потом — коротко:

— Умная. Сильная. Логичная.

Пауза.

— Ты держала систему за горло, пока она позволяла. А потом — отступила. Не из жалости. Из страха.

Он шагнул ближе.

— Но страх не спасает. Он просто отодвигает смерть. На пару минут.

Эмма подняла голову. Смотрела в лицо. Прямо. Но губы плотно сжаты. Ни слова. Ни моргания.

Руслан кивнул, будто удовлетворён.

Следующей была

Рената.

Молодая. Растрепанная. Бледная. Но уже не пустая. Он остановился и присел. Чтобы говорить

на уровне глаз.

— Ты вернулась за ней. Хотя знала, что сгоришь вместе.

Он смотрел, не мигая.

— Глупо.

Пауза.

— Но красиво. Почти жаль. Таких мало.

Рената ничего не ответила. Но её подбородок дрогнул. Едва заметно. Больно.

Дальше —

Вика.

Он подошёл к ней так близко, что она почувствовала запах кожи с его перчаток. Он не сел. Смотрел сверху. Как зверь, который

выбирает, откусить ли сразу.

— Лицо. Голос. Позы. Поклоны. Стоны. Всё делала. Всё — правильно.

Он наклонился ближе.

— Ты — не исключение. Ты просто держалась дольше.

Вика сжала кулаки. Но не ответила. Не дрогнула. Даже не отвела взгляд.

Руслан смотрел секунду. Потом отступил.

Он подошёл к

Марку

последним.

Тот сидел, опираясь на стену, с трудом держась на ногах. Глаз заплыл, дыхание сипело. Но взгляд был прямой. Без оправданий. Без покорности.

Руслан смотрел на него сверху вниз. Медленно. Будто смаковал.

— Вот ты где, — проговорил он, тихо, почти с отвращением. — Наш

мент.

Он наклонился, опёрся руками о колени Марка, чтобы быть ближе.

— Под прикрытием. В костюме, с кольцом, с именем. И всё ради чего? Ради дела? Ради бумажки?

Он усмехнулся.

— А теперь посмотри, как оно вышло.

Он ткнул пальцем ему в грудь.

— Тебя били те, кого ты хотел посадить. Пытали те, с кем ты играл в честность.

Пауза.

— А теперь ты просто…

петля в протоколе.

Марк молчал. Дышал тяжело. Глаза оставались твёрдыми.

— Ты думал, что всё под контролем. Что ты ведёшь игру. Но на самом деле ты —

на витрине.

Один из тех, кого мы покажем другим. Чтобы знали, что

система с нами. А ты — больше нет.

Руслан встал. Медленно. Глухо щёлкнули перчатки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Менты дохнут медленно, — бросил он через плечо. — Но запах от них всегда один.

Он встал.

Прошёл к центру.

Оглядел всех.

И наконец заговорил громче:

— У меня есть приказы. Чёткие. Прямые. Вы — всё. Кончились.

Он достал пистолет. Без пафоса. Просто — как инструмент.

— Начнём с той, что предала нас первой.

Он направил ствол на

Эмму.

Все затаили дыхание.

И в этот момент —

где-то за стеной раздалась стрельба.

Глава 18 — Штурм

Часть 1 — Вспышка

Воздух в комнате стал плотным, как перед бурей.

Руслан стоял у двери, пистолет по-прежнему в руке. Он не торопился. Он даже не дышал громко — будто знал, что

время теперь работает на него.

Остальные молчали. Кто-то затаил дыхание. Кто-то молился про себя. У каждого — свой способ встретить выстрел.

Марк лежал, привалившись к стене, губы тряслись, но он не просил. Вика смотрела на Руслана с ненавистью — не без страха, но с отчаянной решимостью:

если уж погибать, то не молча.

Эмма смотрела прямо. На лбу — капля пота. Она уже попрощалась с жизнью. Рената закрыла глаза. А Тимур просто прошептал:

— Всё.

И тут…

вспышка.

Она ворвалась в комнату, как удар Бога.

Где-то за стеной — хлопок. Глухой. Но мощный. Сразу за ним — вторая вспышка. Сильнее. И уже слышно было не гул, а

вопли.

Чужие. Мужские. Затем — очередь. Автоматная. Громкая, жёсткая, как электрический разряд по позвоночнику.

Камеры в углах начали мигать. Один объектив треснул. Второй — вовсе потух. Лампа под потолком зажглась и погасла.

Что-то ломалось.

Внутри здания. В самой его структуре.

Руслан замер. Глаза сузились. Он повернулся к двери.

— Что за…

Он не успел закончить.

Дверь взорвалась.

Металлическая пластина вылетела внутрь комнаты, отлетела в сторону, словно игрушка. Вместе с ней — дым, пыль, искры. Шум — оглушающий. Ударная волна сшибла Вику с ног, Рената вскрикнула, Марк отполз в угол. Тимур прикрылся руками. Эмма…

успела встать.

Через этот дым, как из фильма, вошли

люди.

В чёрном. В шлемах. Без лиц. Без разговоров. Только оружие, направленное чётко по секторам.

— Чисто!

— Живые!

— Под контролем!

Один из них влетел первым — и сразу среагировал на Руслана, который всё ещё держал оружие.

— ПЕРВОЕ! СПРАВА! ОРУЖИЕ!

Один выстрел.

Чёткий.

Пуля вошла Руслану прямо в грудь.

Он отшатнулся. Сделал два шага назад. Поднял глаза, будто в потолок — но ни слова не сказал. Только

упал.

Ровно. Тяжело. Как выключенная машина.

Один из спецназовцев проверил пульс — и коротко:

— Минус.

После этого — всё стало размытым.

Вика пыталась встать, но колени не слушались. К ней подбежал один из бойцов, схватил за плечо, проверил зрачки, передал по рации:

— Объект жив. Женщина. В сознании.

К Ренате — другой. Снял с неё остатки ремней.

— Всё. Ты свободна. Ты в безопасности.

К Тимуру и Эмме — так же. Всё строго. Но

по-человечески.

Ни криков. Ни угроз. Только работа. Работа

по спасению.

В последнюю очередь к Марку.

Когда его поднимали, он прошептал:

— Вы... вы откуда?

Ответ был простым. И страшно правильным.

— Мы снаружи. Мы были всегда. Просто ждали, когда будет шанс. И когда…

позвонит ваш человек.

Часть 2 — Очищение

Они сидели вдоль стены, на полу, один за другим. С разбитыми лицами, обожжёнными руками, исцарапанными ногами. Но уже —

живые.

Каждый дышал. Каждый — смотрел. Даже Марк. Хотя глаза его были красными, а голос — севший до предела.

Один из бойцов на коленях перевязывал Вике запястье.

— Сильно жжёт?

Она кивнула.

— Могло быть хуже, — прохрипела.

— Уже не будет.

В дверь ворвался следующий отряд.

— Очистка сектора С завершена.

— Найдено: девятнадцать женщин.

— Состояние: тяжёлое, но живы.

— Требуется эвакуация.

Их начали выводить.

Они не шли — ползли.

Одни — босые. Другие — в чулках и ошейниках. Третьи — просто в рубашках, не понимая, где они. Но когда видели форму, маски, оружие —

останавливались.

— Это игра?..

— Новый этап?..

— Это камера?..

— Нам опять делать вид?

Вика встала. Подошла к одной из девушек — молодой, с растрёпанными волосами и татуировкой на шее. Та стояла, обняв себя руками, дрожала.

— Всё, — сказала Вика. — Всё по-настоящему.

— Кто вы?

— Такие же, как ты. Просто... мы выжили чуть раньше.

Девушка расплакалась. Не как истерика —

как ребёнок.

Сквозь руки, сквозь волосы. Её подхватил боец, завернул в плед, увёл в сторону.

Вика обернулась.

Коридор — как кишка ада. По нему, как по конвейеру, выводили

десятки.

Каждую из комнат — одна за одной. Оттуда — запах крови, пота, спермы, духов. Всё — мешалось в вонючее воспоминание.

Живой мемориал боли.

Рената подошла ближе. Держала за руку девушку со следами ожогов на спине.

— Она не говорит. Только кивает. Я с ней пойду в карету.

Вика кивнула.

— Скажи ей, что она уже спасена. Даже если пока не верит.

Тимур опёрся о стену. Он был бледный, но взгляд — трезвый.

— Ты знал, что таких много? — спросил он у Марка.

— Догадывался. Но никогда не видел. Не вот так.

Эмма стояла чуть в стороне. На неё смотрели многие. И девушки, и солдаты. Кто-то узнавал. Кто-то — не решался спросить. Одна рабыня прошла мимо — и тихо сказала:

— Вы... вы ведь помогали. Я помню. Вы давали таблетки. Когда никто не видел.

Эмма не ответила. Только кивнула. Впервые — с эмоцией. И закрыла глаза. Слёзы всё-таки вырвались.

— Прости меня, — прошептала она. Неизвестно — кому.

Позже, когда всех начали грузить в броневики, Марк стоял рядом с Викой. Они молчали. Смотрели на длинную колонну спасённых. Кого-то укладывали на носилки. Кого-то несли. Некоторые шли сами, шатаясь, как на ватных ногах.

— Это всё? — спросила Вика.

— Нет, — ответил Марк. — Это только

одна точка.

Но самая грязная. Самая центральная.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она кивнула.

— Значит, дальше — будет чистка?

Он посмотрел на неё.

— Да. Только теперь мы знаем,

с чего начать.

Часть 3 — Правда

Прошло три дня.

Пресс-центр временной следственной группы был заполнен под завязку.

Репортёры, прокуроры, наблюдатели, представители спецслужб — все сидели в полной тишине.

На трибуне стоял

он.

Марк. В тёмно-синем пиджаке, с лейкопластырем на брови и свежим шрамом на щеке. Спокоен. Уверен. Ни капли театра. Ни одного извиняющегося жеста.

Он сделал шаг к микрофону.

Посмотрел по сторонам. И заговорил:

— Меня зовут Марк. Офицер внешней группы МВД. Три года назад я был введён в агентство эскорт-услуг под прикрытием.

Пауза. Камеры зашуршали.

— Сначала это казалось просто схемой: вербовка девушек, доставка клиентам, «подарки» под видом контрактов. Но потом я понял — это не бизнес. Это

рабство.

Он посмотрел в зал.

— Девушки не получали деньги. Их контролировали, ломали, насиловали. Некоторые пропадали. А некоторых... делали покорными.

Он выдохнул.

— У меня не было приказа вмешиваться. Я должен был

собирать доказательства.

Я собирал всё: аудио, видео, переписку, внутренние документы.

Он достал из внутреннего кармана

маленькую металлическую флэшку.

Положил её на стол.

— Это — всё, что нужно. Всё, что уже в работе. Мы три дня проверяли. Копировали. Дублировали.

Он поднял взгляд.

— И потому могу сказать:

никто не сбежал.

Никому не дали. Мэр — задержан. Замминистра — под арестом. Один сенатор уже даёт показания.

Гул в зале. Кто-то зааплодировал — глухо, но заразительно.

Марк продолжал:

— Почему не вмешались раньше?

— Потому что боялись, что

утечка наверх уничтожит всё.

Боялись, что эти девочки исчезнут, как улики. Но когда...

Он сделал паузу.

— Когда мой напарник, журналист Денис, передал срочный сигнал моим сослуживцам — мы решили: дальше ждать нельзя.

Он сжал пальцы.

— И мы пошли в штурм. Через кровь. Через смерть. Через тех, кто думал, что

неприкасаемый.

Он перевёл дыхание.

— Сейчас почти все девушки спасены. Большинство уже опознано, получают помощь. И мы найдём

всех.

Я обещаю это

не как офицер. Как человек.

Он посмотрел на Вику, стоявшую за стеклом. Она прижала ладонь к стеклу. Он кивнул.

И закончил:

— Система — думала, что может ломать людей.

Он указал на флэшку.

— А мы показали:

можно и систему ломать.

Часть 4 — Денис

Камера дрожала. Запись не шла по ТВ — её выложили отдельно, в пресс-релизе МВД.

Фон — простая кофейня. Пластиковый стакан на столе. За спиной — окно, за которым плывёт серый день. На переднем плане —

Денис.

Он выглядел уставшим. Не как герой. Как человек, который

больше не прячется.

Короткая борода, синяки под глазами, руки дрожат, когда он подносит стакан ко рту.

— Меня зовут Денис. Я журналист. Или... был.

Он криво усмехается.

— В какой-то момент я понял, что просто публиковать статьи — бесполезно. Всё заминается. Всё исчезает. Если ты пишешь о схеме, где есть миллионы — тебя выключают из игры.

Он смотрит в камеру.

— Поэтому, когда Вика позвала меня… я не поверил.

Пауза.

— Но когда я увидел её, увидел,

что с ней сделали

, увидел страх и решимость — я понял: это правда. Это ад. И он ближе, чем мы думаем.

Он откидывается назад, сглатывает.

— Я должен был вывезти их. Но когда понял, что за нами идёт перехват, что машину уже могли отследить — я

не стал играть в героя.

Пауза.

— Я уехал.

Он поднимает глаза.

— Но перед этим я сделал главное.

Он показывает телефон, на экране — звонок по зашифрованному каналу.

— У меня были старые связи. Я когда-то писал про одного следователя. Он ушёл. Остался «вне системы». Но с головой на плечах. Я набрал его. Рассказал всё. Координаты, даты, имена.

Честно. Без фильтров.

Он опускает телефон.

— Через двадцать минут началась операция.

Он не улыбается.

— Я не спас Вику. Не спас Марка. Не спас Ренату.

Пауза.

— Они

сами себя спасли.

Я просто открыл дверь.

Он смотрит прямо. Без театра.

— Иногда… не надо быть героем. Надо просто

не предать.

— И этого — оказывается достаточно.

Экран гаснет.

Часть 5 — Точка возврата

Было уже почти утро.

В коридоре больницы свет бил по-глупому ярко. Слишком бело. Слишком спокойно. Будто все ужасы — только сон. Только

кадр из фильма, который никто не решится досмотреть.

Вика сидела на подоконнике, закутавшись в плед.

Молчала.

Просто смотрела, как по стеклу скатываются капли утреннего дождя. Впервые за долгое время она могла

не думать.

Не считать. Не бояться сигнала. Не заглядывать в зеркала, проверяя — кто она теперь.

К ней подошёл Марк.

Без повязки. С тёплой кружкой в руках.

— Кофе? — спросил он.

Она кивнула.

Он сел рядом. Поставил кружку ей в ладони. Несколько секунд — тишина. Только шаги дежурных и дыхание.

— Ты ведь знал, что всё пойдёт не по плану, да? — спросила она.

— Всегда знал, — ответил он. — Но надеялся, что успею.

— А если бы не успел?

Он посмотрел на неё.

— Тогда ты бы всё равно вышла. Ты бы дожала. Потому что ты — упрямая.

Он усмехнулся.

— И потому что я в тебя верил. Даже когда тебя ненавидел.

Она улыбнулась. Чуть. Едва. Но это была

первая настоящая улыбка за долгое время.

— Мы посадим их всех? — спросила она.

— Посадим. Не быстро. Не легко. Но теперь уже —

не одному.

В тот момент к ним вышли Рената, Эмма и Тимур. Все — живы. Все — с разными ранами.

Но теперь, когда они шли по коридору —

вместе

, — в этом было что-то важное. Что-то устойчивое.

— Что теперь? — спросил Тимур.

— Теперь, — сказала Вика, вставая, — мы

начинаем жить.

И за окном уже

расцветало.

Эпилог

Эпилог 1 — Те, кто выжили

Город был европейский, старый. Не слишком туристический, но уютный.

Местные знали друг друга по именам, вино в магазине стояло рядом с хлебом, а автобусы ходили не по расписанию, а «по настроению». Здесь жизнь шла медленно — настолько, что Вика смогла в неё

вписаться.

Она жила в небольшой квартире на втором этаже, окна выходили на сквер.

Никаких камер. Никаких закрывающихся изнутри комнат. Только собака — тёплая, преданная, рыжая дворняга по кличке Нор, которую она подобрала на рынке в первый месяц, когда приехала.

С тех пор они всегда были вместе.

Вика ходила на прогулки по утрам, в сером пальто и удобных ботинках. Волосы — длинные, свой цвет. Без укладки, без выпрямителей, без масок. Иногда её узнавали в центре помощи — но только те, кто

смотрели по-настоящему.

Она работала там — среди женщин, которые прошли через то же.

Не как специалист. Как «та, кто знает». Она не давала советов, не перебивала, не играла в спасительницу. Просто

слушала.

Могла посидеть рядом. Молчать. Подать воду.

Иногда кто-то спрашивал:

— Ты ведь тоже?

Она кивала.

— И ты тоже.

— Я не знаю, как жить.

— Начни с того, чтобы проснуться завтра.

Вечерами — чай. Лампа. Тетрадь с синими полями.

Вика иногда записывала в неё сны. Или цитаты. Или ощущения.

«Сегодня не дрожали руки.»

«Я успокоила женщину, когда она плакала. И не испугалась.»

«Шрам стал частью. Не враг.»

А ещё — были

встречи.

Раз в месяц. В том самом кафе на углу, где официант никогда не спрашивал имён.

Там — всегда ждала

Рената.

Она жила в соседнем районе. Её путь был долгим. Почти три года ушло, чтобы

вернуться к себе.

Не сразу пошла учиться. Сначала — лечилась. Потом — волонтёрство. Потом — курсы. Сейчас — она будущий психолог.

Иногда трясутся руки, когда кто-то резко повышает голос. Иногда она не заходит в лифты. Но в остальном — она здесь. Она

живая.

И когда они встречаются с Викой, это не про разговор.

Они пьют кофе. Иногда говорят. Иногда — просто смотрят в окно. Иногда

плачут. Не друг у друга — рядом.

Без слов. Без жалости.

Просто потому, что

есть память.

Они не подруги.

Не сёстры.

Они —

выжившие.

Из тех, кто

не возвращаются в прошлое

, но и не бегут от него.

У них нет врагов. Нет героев.

Есть тишина, утренний свет, и шрамы — не на коже, а глубже.

Шрамы, которые не мешают жить.

Но не дают забыть

тех, кто остался.

И тех, кто всё ещё

борется.

Эпилог 2 — Те, кто ушли

Прошло два года.

В новостях больше не говорят о той операции.

Ни кадров, ни статей. Даже по документалке —

только короткий тизер, который так и не вышел.

Все материалы засекречены. В отчётах — общие фразы: «ликвидация сети», «успешное завершение операции», «разоблачение коррупционного кластера».

Никаких имён. Никаких лиц.

Город, где всё произошло,

живет своей жизнью.

Новые витрины. Новые чиновники. Новый логотип на гербе.

Люди идут мимо, смеются, спорят, живут. И почти никто из них

не знает

, что сто лет назад здесь был цирк. А пять лет назад —

ад.

Особняк на окраине стоит до сих пор.

Пустой.

Зарос плющом и сорняками. Табличка «Продаётся» ржавеет уже третий год. Окна выбиты. Дверь забита досками. Подвал — законсервирован.

Иногда дети кидают в него камни.

Иногда подростки прячутся там, думая, что это просто заброшка.

Они

не знают,

что под этим домом были цепи. Кровь. Крики. И комнаты, в которых

ломали не тело — человека.

В те дни многое изменилось.

Мэра посадили. Замминистра — тоже. Несколько генералов ушли в тень, но двое — оказались за решёткой.

Сабина и Бэлла получили сроки. Не максимум — но достаточно, чтобы

исчезнуть.

Галина Петровна умерла в СИЗО. Инсульт, сказали официально.

Самоубийство, шептались конвоиры.

Её никто не забрал с морга. Даже родственники.

Так и похоронили —

на казённом кладбище, под номером.

Про Тимура — не слышно.

Говорят, он уехал в Исландию. Поменял имя. Работает с программным обеспечением.

Другие говорят — исчез.

Те, кто знают правду, —

молчат.

Марк выступал ещё пару лет. Потом ушёл в тень. Иногда появляется на закрытых конференциях, где обсуждают торговлю людьми, коррупцию и системы слома.

Говорит редко.

Но если говорит — слушают все.

Особняк никто не сносит.

Не потому что забыли.

А потому что

боятся тронуть.

Как могилу, которая не должна быть потревожена.

Никто не хочет вспоминать.

Никто — кроме тех, кто был внутри.

Они —

не ушли.

Они просто

научились дышать в тишине.

Эпилог 3 — Те, кто остались вместе

Они не стали парой сразу.

Между спасением и первой встречей — прошло почти два года.

Два года без звонков. Без писем. Без вопросов «как ты».

Два года —

тишины

, в которой каждый собирал себя обратно.

Он — с рапортами, угрозами, новыми структурами, чужими именами и личным адом, который так и не был зафиксирован в протоколах.

Она — с женщинами, которым не нужно было объяснять, что такое «не могу выйти в подъезд» или «не чувствую руки, когда мою волосы».

Они были в одном мире. Но

параллельно.

А потом случилась короткая встреча.

Случайная.

Пять минут у выхода с конференции.

Потом — письмо.

Потом ещё одно.

Потом —

тишина

, но уже другая. Не от разрыва. А от того, что слова —

не главные.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Теперь они живут в одном городе.

Раздельно.

Но часто рядом.

Не как муж и жена.

Не как влюблённые.

А как

двое, у которых остался общий бой.

Они видятся редко. Иногда — в кафе. Иногда — в пустой комнате центра, где встречаются пострадавшие. Иногда просто пересекаются взглядами на улице — и этого хватает.

У них нет детей.

И не будет.

Но есть дело —

общее.

Они курируют закрытую программу: анонимный проект по спасению девушек из подпольных сетей в Восточной Европе.

Работают через третьи руки. Через чужие паспорта. Через риск.

Они не ведут соцсетей.

Не дают интервью.

Они просто делают.

Иногда Вика просыпается в холодном поту.

Её собака у ног, комната полутёмная, город ещё спит.

Сердце колотится, в голове — стук каблуков, белый свет, крик.

И вдруг — сообщение.

Немного после полуночи.

Обычно одно слово:

«Ты здесь?»

Она отвечает:

«Да.»

Иногда — не отвечает вовсе. Просто обнимает подушку, и дышит глубоко, потому что знает —

он тоже не спит. Он рядом. Где-то. В этом же городе. В этой же ночи.

Говорить больше не обязательно.

У них не диалоги.

У них —

свидетельство.

Они остались.

Не как пара.

А как двое, кто знает цену слову «живая».

Эпилог 4 — Те, кто не забыли

Утро было привычным. Холодное, прозрачное. Европа ещё не проснулась. Город, где они жили, не любил шум — ни дневной, ни внутренний. Он принимал тех, кто устал от громких слов и тяжёлых взглядов. Здесь не задавали лишних вопросов. Здесь можно было просто быть.

Вика проснулась первой. Осторожно, не тревожа Нора, прошла на кухню, заварила чай, села у окна. На улице — пусто. Ветер гонял листву, кто-то закрывал ставни, почтальон бросал газеты в ящик с цифрой 22.

Марк ещё спал. Он часто не высыпался — даже спустя годы. Вика не будила. Просто смотрела, как пар из чашки поднимается вверх. Внутри — всё было тихо. Но не мёртво.

В последние два года их жизнь складывалась не как новая история, а как продолжение прежней. Без титров. Без хэппи-энда. Просто другой ритм. Другие задачи. Другие лица.

Они не играли в любовь. Они не строили домик с садом. Они не заводили детей.

Они спасали.

Тех, кто кричит молча. Тех, кто боится даже подумать «я — жертва». Тех, кто стал частью механизма, а не человеком.

Их программа не имела официального названия. Работала через третьи страны. Через «молчунов», которым можно доверять. Через тех, кто не спрашивал, почему и зачем — только «когда и кого».

Они курировали. Анализировали. Иногда — выезжали. Но всегда оставались в тени. Без фамилий. Без орденов. Только список имён. Тех, кто выбрались.

В тот день ничего не предвещало нового витка.

Марк ушёл в пекарню — купить их любимые булочки с корицей. Вика отправилась в кафе на углу. У неё была тетрадь. Там — заметки. Наблюдения. Мысли, которые не умещались в голову. Страницы в синих полях. Привычный столик у окна.

Она уже почти допивала кофе, когда в кафе зашёл мужчина.

Невысокий. В пальто. Без выражения. Он сел за соседний стол. Не спросил. Не поздоровался. Просто положил перед собой папку и начал выкладывать фотографии.

Первой была она. Та, прежняя. В маске, в платье, с застывшим взглядом. Второй — Марк. В момент, когда он держал её за руку. Третья — особняк. Только не тот. Новый. Но до боли похожий.

— Виктория, — сказал он. — Или мне называть вас по коду, под которым вы проходили в базе?

Она не пошевелилась.

Он продолжил:

— Мы знаем, кто вы. Мы знаем, чем вы занимались последние два года. Мы видим, что вы не просто выжили. Вы — продолжили. И не остановились.

— Кто вы? — её голос был спокоен.

— Комиссариат внутренних дел Бельгии. У нас — аналогичный случай. Мы копали пять лет. Но всё упирается в закрытые стены. Нам нужен кто-то, кто уже был внутри. Кто понимает не протоколы — а динамику. Мы пришли не за отчётом. Мы пришли за вами.

Он достал вторую папку. Толще. Схемы. Коды. Скриншоты. Снимки девушек. Особняк. Дата. Координаты.

— Мы предлагаем не должность. Мы предлагаем миссию.

— Вы работаете через нас, — сказала Вика тихо. — Через нашу сеть. Через наш канал в Братиславе. Вы уже знали, где мы.

— Да. Но теперь нам нужно больше. Мы хотим, чтобы вы вошли. Внутрь. Как раньше. Только… официально не существуя.

Он положил визитку.

— Встреча завтра. В 10:00. Координаты — на обороте.

Мужчина ушёл. Без слов. Без обернуться.

Через минуту в дверь кафе вошёл Марк. Улыбнулся. На нём — шарф, который Вика подарила ему в первый Новый год. В руках — бумажный пакет. Он поцеловал её в висок. Сел рядом.

— Ты побледнела, — сказал он. — Что-то случилось?

Она молча развернула папку. Он взглянул. Промолчал. Потом выдохнул.

— Они вышли на нас.

— Да.

— Ты хочешь?

— Я не знаю.

— Я знаю, — сказал он. — Мы не сможем не пойти.

Она взяла его за руку. Легко. Почти незаметно.

— Тогда завтра. В десять. Вместе?

Он кивнул.

Конец