Печалька и барон Фон Уилкокс 3

В Москве мы пробыли чуть более месяца. Я надеялась, что из Москвы мы поедем в Петербург, но этого не случилось. Когда я спросила Джона, нельзя ли нам посетить Санкт-Петербург, он скорчил такую мину, будто съел что-то кислое:

-Ваш император Павел некоторым образом против меня… и против всего нашего союза…так что я стараюсь ему на глаза не попадаться…

-Ты против Императора Павла? - в ужасе переспросила я, шепотом.

-Что ты, детка! Это он против меня, и против всего нашего ордена в целом… Поэтому мы с тобой и уезжаем в Англию, на самый южный ее предел: остров Уайт… у меня там дела, а сюда я возвращался только за тобой, мой птенчик маленький… - ласково сказал Джон, и хлопнул меня по попе. Я ойкнула, а Джон, как ни в чем не бывало, продолжал объяснять:

-Через две недели все твои документы будут в полном порядке… ты будешь записана в моем паспорте как баронесса Фон Уилкокс, путешествующая с мужем. Проблем не будет никаких, потому что мы с английским посланником принадлежим к одному… одному союзу… про который тебе знать не надобно! - внезапно заключил Джон, и снова хлопнул меня по заднице.

Когда Джон уехал по делам и я осталась одна, мне стало немного скучно. Выходить на улицу Джон мне запретил, так что я отправилась в спальню, намереваясь вздремнуть. И там, в спальне, я вдруг заметила небольшую шкатулку с серебряной крышкой, инкрустированной белыми продолговатыми камнями. Шкатулка стояла на полукруглом столике рядом с изголовьем кровати, и я могла поклясться, что еще вчера вечером этой шкатулки здесь не было. Я взяла шкатулку в руки. Она не была особенно тяжелой. Внутри шкатулки я нашла странный треугольный медальон, внутри которого был оттиск человеческого глаза, обрамленного длинными лучиками. Я примерила медальон, и он мне приглянулся. Помимо медальона, в шкатулке было несколько циркулей, карандаши и листки бумаги с непонятными надписями. Я довольно долго училась пользоваться циркулем, рисуя кружки разных размеров на листках бумаги. Рисование кружков так усыпило меня, что я задремала, и проснулась только от того, что Джон тряс меня за плечо. Я пробудилась от своего сна.

-Мэри, ты зачем копалась в моих вещах? - спросил Джон, и в его голосе я ощутила явное неодобрение:

-Ты зачем надела себе на шею Всевидящее Око? Ты почему рисовала циркулем круги на моих бумагах?

Я не нашлась, что ответить Джону и поняла только, что расправа за плохое поведение близко. И не ошиблась.

-У меня есть что-то, что тебе хорошо знакомо…- угрожающим голосом сказал Джон, и тут я увидела в его руке связку березовых прутьев. Розги. Именно такие использовал на моей попе Егор Кузьмич, когда хотел наказать меня. Всхлипывая, я повернулась спиной к Джону. Он провел рукой по моим ногам, поднимая мне юбки, потом провел рукой вниз от моей талии и до колен, опуская мне панталоны.

-Дюжина розог, Мэри! - строго сказал он, оголив мне ягодицы, - Я категорически против того, чтоб ты копалась в моих вещах и рисовала круги на моих бумагах! Я запрещаю тебе это делать, Мэри! Ты меня поняла?

-Ой! - сказала я, ощутив хлесткий удар прутом по мягкому месту.

-Никогда! Не! Бери! Мои! Вещи! - продолжал ругать меня Джон, подкрепляя каждое слово ударом розги по моим ягодицам.

-Ай, Джон! Не надо! Пожалуйста! - всхлипывала я, получая один жгучий удар за другим. Пока Джон сек меня розгами, я вдруг вспомнила все те месяцы, проведенные на мансарде дядюшки Егора, когда Джон наказывал меня, обучая различным мудреным словам английского языка. Обычно, я горько плакала, когда Джон порол меня там, на мансарде. Вот и теперь, вспоминая те времена, когда Джон был моим учителем английского, я вдруг разрыдалась. Джон тут же оставил розгу и принялся обнимать меня, уговаривая не плакать. Но меня трясло от рыданий, и тогда Джон лег на меня сверху, принялся гладить мои волосы, мою спину, мою высеченную попу. Я постепенно успокоилась, растаяла в тепле его поцелуев, и тогда он поставил меня на колени и вошел в меня сзади. Он делал мне больно, когда двигался внутри меня, но эта боль странным образом смешивалась с удовольствием, когда Джон, покусывая мочку моего уха, шептал мне:

-Ты моя маленькая озорница… ты моя глупышка… Что, получила розог по заднице и теперь ревешь? Ну, не плачь… Я больше не буду стегать тебя сегодня… Ну, все.. все.. все..

Сказав это, он вдруг вздохнул глубоко и резко, сжал меня в своих объятиях и замер на какое-то время. Так мы лежали, не двигаясь, а потом я спросила его:

-Зачем ты входишь мне в попку! Это не так надо делать, я знаю!

-Ах, ты знаешь! - сказал он, рассмеявшись, - Я делаю так, чтобы тебе не забеременеть прямо сейчас, до того, как мы приедем домой, на остров Уайт!