Это, любимая Бэйли, Лермонтов

Они гужевались на заимке скоро как три года. Раз в месяц Пашка Петрович, надевал вицмундир и большой ножик обочь, украшая свою вытянутую огурцом голову фиолетовым абажуром от прошлогоднего торшера, куда обычно срал Фадеев, как рассказывала Феклуше Толстой бабушка, беря ту с собой на колхозный рынок торговать жамками, и выползал ящуром на крыльцо, решительно подзывая уже ожидающего бурмистра Гинце. Гинце, как всякий немец, покорно снимал квадратную каску, ложа МГ - 43 к колодцу с сопящим во тьме Броунжером, мелко кланяясь, подбирался ближе и выслушывал стремительные указания барина : сменить состав крепостных девок, спосылать будошника к Фаддей Фаддеичу за вином и тульскими пряниками, внести оброк на Мытный лютиками и новыми песнями Сергея Шнурова, почетно проголосовать за и против Путина, хваля прозорливость начальствующих, подкинувших свиньям рунета неисчерпаемую тему микробов, ведь иначе скотам и обсудить нечего, а также указать Пушкину насущность. Трясущий похмельной головой Пушкин облекался в гардину и истинно ромейским макаром провозглашал благую весть, свысока швыряя рифмованную мудрость подвизавшемуся на посылках Лермонтову.

- Темнеет чорный недалекий -

Говночечен струит на брег.

Шушпан ! Перды ! И Верлиока,

Смотрите все на марафонный бег.

Там сохнет под шинелкой сам Дворжецкай,

Куски лежат в каптерке утомленно,

Заруцкий, Заможайский и Зарецкий

Поют с Земфирой песенки продольно.

Поют. Вздыхают. Тешут гривы,

Сымая на смартфон лихой абцуг.

Эк ! Широченны нивы,

А также терем - тюк.

Бурмистр уходил по проселку на Берлин, изумленно повторяя страшное слово " терем - тюк ", неизменно поражаясь внутренней силе скифов, а Лермонтов, ковыляя протезом по загаженному снегом двору, пинал заледеневшие кусочки говен, тая коварную мысль превзойти светоча русской поэзии, ищущего триппер у спящей под сизым небом коровы с глазами Скарлетт Йохансон.

- Салам, омытая Джамайка !

Струна невзгод, баян тревог,

На затылке кепи и не наша майка,

Я иду сквозь лес и кипит мой рог.

Рог лосиный, рог заветный,

Словно мох или говно.

Русскай лес ! Привет приветный

От меня. Мне все равно,

Срать и ссать, с прибором ложа,

Я пахал весь натюрморт.

Боже ж мой, все те же рожи,

Юмор шуток - третий сорт.

Гинце, придя в расположение, развертывал нибелунговские дивизионные шестиствольные минометы и прицельным залпом накрывал, на х... й и в манду, все сгнившее со времен Бродского пространство, почему - то нашедшее себя в изрыгании чепухи и ахинеи на русском языке. Конечно, кто - то пребывал в привычной славянско - еврейскому уму депрессии, кто - то мечтал о демократии в России, а кто - то и эйфорил по буеракам, но общим было одно - на хрен ненужность.

Затем пьяный Пушкин стрелял в Лермонтова из пулеметов, проходили митинги и революции, но министр Мединский торжественно провозглашался несущим основную потребительскую нагрузку россиянином и все начиналось заново, ввергая в кромешный ахуй немногих пошехонцев, задумчиво растящих грибы - опята на своих мудрых головах.